I love my bitch

Tuxedo - Do It

      Марк прищурил глаза и посмотрел сквозь щели на залитый солнцем коридор. Одинокая дверь, сейчас кажущаяся кремово-коричневой, ютилась прямо посреди вдаль идущей стены, приковывая взгляды приходящих ещё на пути к ней. А точнее, к нему — кабинету Огнева-старшего.       За дверью раздавались приглушённые крики, хотя вернее бы было сказать, что только один крик, и Марк, если честно, поначалу даже растерялся, услышав его. С кем-то ругалась Василиса, это было очевидно, да и с кем она ругалась — тоже. Марк нахмурился, вздохнув, и стал настойчиво размышлять, что делать: стоять у кабинета Огнева-старшего и дальше или пойти проверить, что там творится?       Встретиться здесь предложила Василиса за день до того, как началась новая неделя. Они поменялись местами. Марк постарался показать всё, что только можно было, и даже без приключений не обошлось, а теперь была очередь Огневой, и парень, если честно, даже не знал, что делать. Как и не знал, что его ожидает.       Довериться Василисе было немного страшно. Для Марка вопрос доверия всегда был слишком волнующим: Маришка говорила, что это оттого, что он очень ранимый и боится предательства. Но Марк считал это чушью. Доверие порождает привязанность. Привязанность — зависимость, а Ляхтич не любил зависеть, потому что это было нелогично и нерационально.       Люди уходили и приходили, протекая мимо неудержимым потоком, и Марк не желал за него цепляться, потому что хотел оставаться на одном месте, а не нестись вместе с другими, завися от "потока", а не от себя. Куда повернут другие — туда и он. А уж Василиса точно была одним из таких потоков — сама по себе и вместе с компанией Фэша — бурным, неуправляемым и страстным. Ведущим.       Марк боялся теперь не саму Василису, а её силу, которая могла отправить куда угодно, а потом забыть как одинокий подхваченный лист, сорванный с родного дерева и оставленный в книге среди пыльного солнечного одиночества. И Марк не смог бы никуда добраться сам без протянутой к нему руки и смеющихся синих глаз, сверкающих путеводной звездой. Кстати, насчёт их обладательницы!       Марк так и не успел ничего придумать: дверь сама оглушительно распахнулась, с грохотом ударяясь о стену так, что кое-где из щелей посыпалась каменная крошка, и из кабинета выскочила встрёпанная Василиса.       — Ну и пошёл ты! — крикнула девушка внутрь и с таким же шумом захлопнула дверь обратно.       Марк от этого звука вздрогнул, будто очнулся, и с недоумением хотел задать вопрос, но его, вбирающего воздух в приоткрытый рот, так и подхватили.       — Идём, — мрачно оповестила Василиса, уже таща ошарашенного Марка за руку, и тот только кивнул без попыток вырваться. Кажется, девушка упоминала, когда ребята договаривались о встрече, что отец звал её просто поговорить, а не поскандалить, хотя кто их знает, этих Огневых, поэтому Марк ничего не возражал, с какой-то беспрекословной обречённостью ведомый в глубь замка.       Коридоры всё петляли и петляли. Мельком проскользнули комнаты остальных членов "банды" Фэша Драгоция, которым не хватило мест на этаже с главарём (а иначе его никак не назовёшь), но они так же быстро скрылись в приглушённом мраке замка. Наконец Василиса остановилась.       Марк от неожиданности чуть не врезался ей в спину, но вовремя затормозил, ещё больше вздёрнув и без того удивлённо поднятые брови. Василиса не обращала на спутника ни малейшего внимания, уставившись в одну точку и загнанно дыша. Пальцы на запястье Марка слегка подрагивали, но хватка всё ещё была цепка. Ляхтич тоже пытался незаметно отдышаться — видимо, они совершили неплохой марафон, хотя он так и не понял, зачем Василиса его сюда привела. Они пришли в абсолютно безлюдную часть замка. В голову приходило только, что ей просто нужно было выпустить пар, но Марк не был уверен на сто процентов: с этой девушкой ни во что нельзя было верить на все сто; любые доводы превращались в её руках в пыль, так что парень не знал, что и думать, а потому просто спросил напрямик, надеясь, что у Огневой не слишком отвратительное настроение и она не покалечит его от злости:       — Что случилось?       Василиса перестала прерывисто дышать и глубоко вздохнула, потом выпустила чужую руку из захвата и повернулась к Марку. Глаза грустно блестели в темноте, и парню стало как-то не по себе. Он нахмурился, подыскивая варианты, кто же мог так обидеть Василису, но та через минуту молчания сама ответила:       — У меня ничего не получается с флёром. — Девушка хмыкнула, досадливо поджала губы и слегка улыбнулась, потупив взгляд. Марк только растерянно хлопал глазами, но Василиса и не ждала от него чего-то особенного — только продолжила объяснения: — Отец говорит, что без флёра лишит меня наследства, и ему плевать, что у меня высшая степень.       — Но... — подал голос Марк, — неужели ему так важен твой дар, а тебе — его замок? — Василиса подняла глаза на Ляхтича и только покачала головой.       — О, как ты не понимаешь? Это наследство — единственное, что у меня будет, если меня, конечно, не вышвырнут, когда надоест биться с неудачами. Ты представляешь, каково это — скитаться по Эфларе без собственного дома, только в компании таких же беспризорников с сомнительным приданым, как и я? Мы все ушли из дома, не желая подчиняться правилам своих семей, а теперь бродим по свету, бунтуя уже по инерции. — Василиса ещё раз вздохнула, видя попытку Марка понять. — Я устала. Да, многие из нас учатся в Астрограде или успели выучиться, у нас есть будущее, но мне-то — мне! — что делать? Я мало что умею, меня с Осталы вытащили-то только благодаря обнаружившейся силе. И теперь опять то же самое: вспомнили только из-за флёра. И я хочу им доказать, что я достойна всего этого! — Девушка обвела рукой окружающие стены. — Теперь-то понял?       Марк помотал головой.       — Могу понять твоё стремление доказать своё первенство другим, но зачем тебе замок и флёр?       — Потому что флёр может быть опасен, — вздохнула Огнева. — Либо я учу с ним управляться, либо меня упекают куда-нибудь, где я не смогу никому навредить своим неуправляемым даром. Он очень могущественный, чёрт бы его побрал. — Василиса цыкнула, но потом весело хлопнула в ладоши и скомандовала: — А ну-ка, отставить разговоры о плохом!       — А зелье не помогло? — наперекор спросил Марк сразу же после команды, но тут же испуганно замолк, пряча досадливо-смущённую улыбку в прикушенной губе. Василиса возмущённо вздохнула, и нашкодивших бесенят в глазах парня прибавилось.       — Нет, — бегло ответила Огнева и сразу же перевела тему. — Так что, знаешь, куда пойдём? — Марк покачал головой. — А вот и я не знаю. Будем импровизировать! ***       — Ну и где мы? Точнее, зачем мы сюда пришли — тут довольно холодно. — Марк поёжился, передёрнув плечами, а Василиса только закатила глаза.       Девушка поплотнее запахнула куртку, переминаясь с пятки на носок от нетерпения, и повернулась к Марку, с опаской смотрящему вниз, боязливо выглядывающему с безопасного расстояния.       Они стояли на крыше. Ветер нещадно трепал локоны Василисы, но она лишь предвкушающе улыбалась, радуясь то ли жалобно хмурящемуся Марку, то ли предстоящему полёту.       — У тебя степень какая?       — В-высшая, — обречённо стукнул зубами парень, потирая плечи. Сам-то он был только в лёгкой рубашке сероватого оттенка, а не в свитере, кожаной куртке и полётных очках, в отличие от Василисы. Выглядела она сейчас как лихая лётчица — правда, Марку казалось, что как рыжая ведьма, наметившая очередную жертву.       "Плохая была затея с этим дурацким договором", — запоздало понял Марк, как можно глубже вдыхая, пытаясь унять частое сердцебиение. Василиса этому не способствовала, высота их "стартовой площадки" тоже, но Ляхтич старался — мужчина он в конце концов или нет?! А, нет.       — Давай же, ну! Расправляй крылья! Летать — это у тебя в крови, — призывно подняла кулаки Василиса, и Марк сдался, отдаваясь воле ветра. Они взлетели.       Василисе нравилось летать. Похоже, намного больше, чем всем остальным, но она не могла ничего с собой поделать — свобода окружала её в яростных порывах ветра, полных чистой неприкрытой силы. В каждом мимолётном отблеске солнца, отражающемся в полётных очках; мелькающем ярком светиле, приглушённо горящем через затемнённые стёкла; в переворачивающемся горизонте, в вертящемся вокруг мире — во всём этом растворялась Василиса. Закладывающий уши пируэт, тот момент, когда складываешь крылья, секунда перед падением: отдаёшься во власть Сущего, вверяя на миг свою судьбу в руки случая, закрываешь глаза, перестаёшь ощущать дыхание — только замедленный стук сердца; замирает мир, Время и чёрт знает что ещё. Перестаёт волновать всё важное, а всё неважное просто забывается; чувствуешь свою улыбку, поток ветра. Выгнула спину. Всё. Приготовилась — вперёд. В Бездну.       Марк с нескрываемым ужасом и щенячьим восторгом смотрел на падающую — падающую вниз! Спокойно падающую! — Василису и не мог оторваться от этого зрелища, не забывая держать баланс в воздухе. Огнева неслась на огромной скорости, с каждым мгновением приближаясь к земле. Всё ближе и ближе, не спеша открывать глаза. Марк нахмурился, взволнованно подался вперёд и уже более напряжённо вперил взгляд в казавшуюся игрушечной фигурку. Внизу безмятежно колыхались веточки сочной японской айвы*, окрашивая сад поздними кровавыми цветами. Василиса наконец открыла глаза, увидев перед собой умирающее особенным алым цветение, надвигающееся на неё, и расправила крылья. Сильный воздушный толчок в грудь перехватил дыхание и выбросил девушку вверх, но она была к этому готова; с адской бесовитостью в глазах совершила ещё несколько кульбитов, выравнивая курс на Марка. Парень, конечно, вздохнул облегчённо, когда Василиса пролетела мимо него на бешеной скорости, но сердце всё равно ещё неровно стучало что у одной, что у второго.       — Понравилось? — с самой счастливой улыбкой, которую только видел у девушки Марк, прокричала Огнева, пытаясь совладать с яростными порывами и удержаться на месте. Странно, но Ляхтичу это удавалось намного лучше, зато Василиса считала себя более скоростной, видя, что полёт Марка был неловким. Возможно, сказывалась физиология, а может, это дело долгих тренировок.       Парень кивнул пару раз, и, видя, что он всё ещё под впечатлением, Василиса большего требовать не стала.       — Кто быстрее к стене? — задорно прокричала Огнева и рванула вперёд. Марк тоже времени на раздумья не терял — как подумала Василиса: в кои-то веки! — и опрометчиво бросился за ней.       Естественно, намётанный глаз Василисы не подвёл: Марку удалось выиграть лишь единожды, и то с бесчисленной попытки. Девушка возмущённо списывала тот случай на случайный порыв ветра (уже в коридоре по дороге обратно, ведь на высоте жутко неудобно разговаривать — не то что спорить), при этом сама задорнее всего смеясь, возражая только из вечного упрямства. Марк тоже непривычно много смеялся, уверяя, что это была его честно заслуженная победа. Василиса теребила в руках полётные очки и не отрываясь смотрела в блещущие счастьем глаза, потеплевшие, ставшие почти карими и почти... А, ладно, не об этом.       Уже стоя у двери, слегка замученные ветрами, теперь купающимися в тепле заката, ребята начали прощаться. Слишком тепло для друзей, но слишком робко для парочки. Ляхтич снова задался вопросом о доверии, краем уха слушая какую-то забавную чушь от Василисы.       — Я соврал, — совершенно неожиданно выдал Марк, и девушка с тихим удивлением остановилась на полуслове. — Знаешь, мне не понравилось то падение.       Василиса сначала соображала, что он имеет в виду, но потом возмущённо втянула воздух, явно готовая разразиться тирадой, защищая свой лучший трюк, который она так хотела показать ему, а в конце послать Ляхтича в известное место обдумывания своих поступков, но для начала выдала только обиженное:       — Так ты соврал?       — Не совсем. Если бы исполнял кто-то другой, мне бы очень понравилось, правда.       — Так дело, значит, во мне... — тон приобрёл угрожающие нотки.       — Если бы что-то случилось...       — Паникёр.       — Я бы не успел подхватить.       Марк склонил голову, жестом извиняясь, правда, без особого чувства вины, посчитал, что сказал всё, что нужно и можно было сказать, и развернулся, направляясь дальше по коридору к себе в комнату. Из лёгких Василисы снова вышибли воздух, снеся его невидимым потоком, хоть и не так болезненно, как до этого, и она медленно выдохнула, обиженно надув щёки и провожая Марка мрачным взглядом. Хотя в глазах не читалось никакой злобы.       Силуэт парня начал растворяться в просторах замка. Василиса ещё раз тяжко вздохнула, понимая, какие они с ним всё-таки разные. Слишком разные. Но тут же улыбнулась, приложив палец к губам и отведя глаза в сторону, начиная разглядывать плиты пола.       "Если бы да кабы..." — проворчала не слишком сурово Василиса, открывая наконец дверь своей комнаты. Ладонь нежно проехалась по всем шероховатостям дерева, и дверь захлопнулась, так и оставив пустующий коридор ни с чем. ***       — Да как так можно вообще?!       — Спокойно. Миракл просто заботится о твоём обучении.       — Да нихрена он не заботится! Ему нужен результат, чтобы я уже неоспоримо стала наследницей и он смог прибрать к рукам большую часть золота, которое так ревностно охраняет отец.       — Ничего подобного. — На плече Василисы расцветали бледно-малиновые синяки, видимые в прожжённых дырах на старой серой кофте. — Это только тренировка. Миракл хочет помочь; тем более бытовые эферы у тебя уже получаются — пора бы попробовать и боевые.       Василиса фыркнула, покосившись на руку, и покачала головой.       — Брехня. Поверь мне, этот зодчий тот ещё... — Василиса запнулась, посмотрев на иронично поджимающего губы парня, и явно изменила большую часть выражения, — прохвост. Норт и Дейла не дались в его загребущие ручки, да и ему на них по барабану. А у меня выбора нет.       — Согласись же, тебе нравятся его уроки, — Марк с улыбкой перебил злобно вздёргивающую бровь Василису, пресекая всё её красноречие на корню и даже не собираясь слушать то, что она ему внушала.       Он видел её и Миракла. И этого было достаточно для Марка — и недостаток, и хорошая черта одновременно. Ляхтич оценивал зодчего как человека хорошего, слегка (ну хорошо, далеко не всегда "слегка") предприимчивого, любящего оказываться в нужном месте в нужное время и умеющего вычислять такие "места". Хотя, наверное, без этого они со старшим Нортоном и не сдружились бы. Если Огнев буквально вынюхивал выгоду, часто полагаясь, как и его дочь, на интуицию и несколько недостоверных фактов, то Миракл был воплощением счёта: как он работал с цифрами, магическими вычислениями веток, точно так же находил и благоприятные условия, всегда с невозмутимой и хитрой миной пристраиваясь как можно ближе к центру перепадающей удачи.       Василиса только взбешённо покачала головой и щелчком пальцев криво подлатала кофту. Но подлатала! Бытовое часодейство действительно давалось ей хорошо.       — Ч-чёрт бы побрал его, — прошипела Огнева и с кряхтением поднялась. — Бесят его подначки.       — Зато после них ты становишься в два раза усерднее. — Марк с улыбкой догнал возвращающуюся в расчищенный в кои-то веки класс Василису. Та со злорадством замечала, что тайник так и остался заваленным, а Миракл делал вид, что не видит злых взглядов, кидаемых то ли на спрятанную комнату, то ли на него.       — Я и так усердна! Парень, я смотрю, ты становишься всё наглее и наглее.       — Думаешь, я нарываюсь? — раскинул руки в подначивающем жесте Марк.       — Думаю, я скучаю по тем временам, когда ты и пикнуть не смел.       — А ты, согласись, больше не скалишься на всех.       — Так, всё, следующий эфер летит в тебя.       — Ты сначала его хотя бы создай. — Заливистый смех пронёсся по гулким коридорам Черновода.       Марк думал, что ему было как никогда хорошо. Василиса думала, что Марк не так уж часто смеётся и что у него красивый смех. ***       Марк буквально бегал по коридорам Черновода, отпугивая меланхолично летающую пыль. Маришка! Маришка вернётся сегодня! Ему нужно столько рассказать, столько поведать... К тому же за это время Марку удалось не только сдружиться (как он сам осторожно произносил, не зная, как ещё описать их необычные взаимоотношения) с Василисой, но и окончательно наверстать программу Темночаса (к чему он стремился уже несколько лет) и прочесть пару занимательных книг, которые он вполне бы мог посоветовать Маришке (к сожалению, только эфларские — Жюля Верна забрала Василиса).       Маришка! Человек, который поддерживал его всегда. Да, она обладала весьма специфичным вкусом и манерой поведения, но она была ему другом, тем, кто не отворачивался от Марка во время его окунания в учёбу, внезапных приступов острой неразговорчивости и воистину смешных переживаний. Она возвращается! Марк был безумно счастлив, полон энергии и сил.       Василиса с иронией посматривала на его поползновения из библиотеки в комнату, учебный класс и иногда в столовую, куда они отправлялись уже вместе. Ляхтич стремился завершить все дела с учёбой, экзаменами и другими незаконченными заданиями, чтобы без заминок успеть встретить подругу, которая возвращалась только вечером.       Этот день "знакомства с внутренними мирами" двое решили отложить на следующую неделю ещё давно, предупреждая загруженность Марка с итоговыми экзаменами, которыми он только что не бредил, по словам Василисы. Так что девушка, готовая к зубрёжке и "безудержному веселью", спокойно подошла к знакомой комнате где-то к обеду, без угрызений совести выспавшись как следует и повалявшись в кровати в своё удовольствие.       Она ожидала увидеть всё что угодно, но явно не гиперактивного Марка, скачущего как сайгак вдоль стен. В комнате, казалось, наводили порядок путём хаоса, иначе это описать было нельзя: летающий — почти буквально летающий! — по комнате парень, грызущий яблоко, бубнящий вслух нужные эферы и пытающийся сложить давно ещё брошенную под кровать футболку одной рукой. Кстати, а Василиса никогда не видела Марка в футболке... Интересно, Маришка видела?       После обеденной трапезы в столовой, где Ляхтич съел больше гранита науки и яблок ("Что за мания?" — с удивлением отметила Василиса), чем супа, ребята молча отправились к классу. С самой встречи в комнате девушка слышала не больше двух связных фраз в свою сторону — лишь формулы и неразборчивый бубнёж — но только молча поглядывала на Марка. Он сказал, что это важно. Видимо, очень. Кинув "Ни пуха ни пера", Василиса получила наконец осмысленный взгляд, направленный на неё, и взбудоражено-счастливое "К чёрту!", и удовлетворённо прислонилась к окну, в своей манере насмешливо скрещивая руки на груди.       После экзамена, результаты которого, похоже, волновали Марка в той же степени, что и приезд Маришки, парень не угомонился. Конечно, после этого Василиса получила в свою сторону ещё несколько вменяемых реплик, но по большей части Марк был занят скоростным перемещением из одной комнаты в другую. После пары таких забегов вместе с ним девушка так же споро, как Марк бегал со стопкой конспектов, плюнула на это дело и осталась стоять напротив двери в комнату Ляхтича — тот, в конечном итоге, неизменно возвращался к ней.       И вот теперь Василиса, прислонившись к каменному выступу окна, скрестив руки и всё так же иронично смотря на потуги Марка, думала, впиваясь взглядом в дверь и шуршащего за ней Ляхтича, кого она убьёт быстрее от этой невероятной тоски и чувства брошенности. А впрочем, её размышления оставим ей. Марк пару раз кидал беглые, но очень внимательные взгляды на Василису, подмечая выражение её лица (слегка насмешливое, но оно всегда такое) и не находя ничего вызывающего подозрения, что она обиделась. Марк очень боялся этого, хотя они и договорились уже давно; экзамены закончились непозволительно быстро, чему парень даже удивился, учитывая, сколько он готовился, но дела-то перед приездом Маришки не заканчивались. Василиса лишь с лёгкой надменностью улыбалась ему, когда перехватывала осторожные взгляды, и Марк убеждался, основываясь на её внешнем виде, что всё нормально.       А Василиса внутри кипела. Немножко, совсем немножко — недостаточно для гнева или обиды, но чересчур сильно для обычного состояния Огневых. Марк таскал то то, то это; Василиса в этом участия не принимала, но и не вмешивалась, насмешливо наблюдая за пыхтящим Марком с нечитаемым выражением глаз.       И можно ли было назвать этот день хотя бы нормальным? С самого утра им двоим — Марку и Василисе — было понятно, что нет. Марк радовался, Василиса утайкой хмурилась, хотя к концу вечера, уже к самым закатным лучам, всё вроде бы улеглось: и злость превратилась в обыденную надменность без тёплого насмешливого прищура глаз, и радость — в иногда показывающуюся улыбку.       Василиса в очередной раз бросила взгляд на сидящего рядом с ней Марка, на что тот открыто улыбнулся, и скривилась. Комната наполнялась тёплыми жёлтыми и оранжевыми тонами, ребята молчали на кровати, убранной и застеленной. Книги собирали так нагло потревоженную пыль, снова впитывая её, начиная с верхних полок.       Через час Марк с теплотой и усмирённым предвкушением ждал прибытия Маришки — последнее и самое приятное запланированное дело. Василиса бросала украдкой взгляды, но парень без робости, вытесненной кипучей деятельностью, их перехватывал, и всегда в его глазах читалось такое сияющее выражение, какое не может объяснить даже сам смотрящий. Оно либо появляется, либо нет: не нежность, не любовная ерунда и не совсем смешливые отблески в глазах. Нечто большее по сравнению с взглядами, которые систематизировал Марк, и что-то меньшее по сравнению с симпатией и жадностью влюблённого. Но именно это заставляло Василису первой отводить взгляд, злиться на себя за это и снова через несколько минут сверкать яркой синевой из-под ресниц. Этот блеск её выдавал. Марк всегда замечал его, ещё с первой встречи, когда сжимал кулаки и боялся, определял направление взгляда, да и просто иногда бездумно задерживал взгляд... а сейчас безмолвно смеялся от злого цыканья. Может, причиной была радость и от прибытия Маришки, и от тёплого вечера, и от почему-то приятной, едва проявляющейся реакции Василисы.       Хотя знал бы он, что лёгкие признаки плохого настроения Огневой — лишь верхушка айсберга, Марк не остался бы так беззаботен. Ну а пока время наконец-то пришло; парень начал собираться, с лёгкой улыбкой протянул руку сидящей напротив девушке. Василиса ожидаемо проигнорировала подставленную открытую ладонь и сама легко поднялась с постели, не размыкая при этом скрещенных на груди рук.       — Я пойду? — Марк обернулся, закрывая распахнувшуюся от замковых сквозняков дверь, и неумело приподнял бровь, пытаясь скопировать ироничную манеру Василисы.       — Топай уже. — Огнева фыркнула, мимолётно смягчив в усмешке губы, но потом снова их поджала, глядя на удаляющуюся спину Марка. Василиса была собственницей.       Оранжевые, почти переходящие в золотые лучи любовно обжигали холодный камень. У подножия Черновода в стойле ржали малевалы, яростно били копытами в крепкие стены просторных загонов и зло косились в сторону садящегося на прибрежные скалы солнца. Посреди пустой площадки, выстланной древними плитами, одиноко стояла небольшая карета. Возле неё щурилась Маришка, прикрывала ладонью глаза и собирала волосы от трепавшего их лёгкого тёплого ветра, подпирая ногой норовивший свалиться чемодан.       Марк нетерпеливо выбежал из тени и, будто устыдившись своего пыла, а может, даже и призвав в последний момент себя к порядку, замер: лишь шумно дышал и подавлял счастливое сияние во взгляде. Он скучал.       Маришка только головой покачала, внимательно угадывая все сердечно-умственные (а вернее сказать, здравомыслящие) терзания Марка. Резникова вообще если не разбиралась в людях, то точно чутко улавливала их чувства и эмоции. Несмотря на то, что Марк судил о последних предвзято и даже недалёко, ему на подсознательном уровне было комфортно с Маришкой, которая бережно читала парня как открытую книгу и с которой не надо было пытаться подбирать слова.       Маришка тоже скучала. Естественно, не вспоминала каждый день лучшие минуты их с Марком дружбы, да и Ляхтич не был воплощением тоски, но они были по крайней мере одиноки и близки, так что ожидание было всё же томительным, пусть и без лишнего драматизма. А ещё Маришка не чуралась проявления чувств, пусть местами и слишком бурного, так что первой со смехом кинулась Марку на шею, крепко его обнимая.       Они оба почувствовали тепло необъяснимого родства: душ, интересов, дружбы — называйте как хотите.       Марк привычно потащил неподъёмный чемодан с вещами (не первый раз уже, как приевшийся домочадец, встречал из поездок гостью), начиная взахлёб рассказывать понимающе улыбающейся Маришке про последние новости в Черноводе, про Василису, про экзамены... преимущественно про Василису. В нише главного входа мелькнула не освещённая лучами рыжая тень, но Марку это могло и показаться. На далёком и чуждом востоке уже занималась ночь. ***       За столом в Главном зале было тихо и грустно. Маришка зло прикрывалась веером, пряча наливающийся фиолетовым синяк под глазом, и не разговаривала с Марком. И не то чтобы она утратила способность понимать и принимать людей такими, какие они есть, просто украдкой бросаемые на Василису взгляды не оставляли ничего иного. По крайней мере, за столом. Но это не мешало оборачиваться каждые пять минут к Марку и уверять, что всё в порядке, буквально спиной (или боком) чувствуя его беспокойство, заботу и раскаяние.       Вчерашний поздний поход к Огневу-старшему закончился фееричным скандалом, холодным компрессом к горящему на лице месту удара и недоумённым взглядом на пожимающую плечами Василису: "Не сошлись характерами". И угрожающим предупреждением, брошенным в коридоре: "Не наглей".       Маришка злилась. Конечно, только так, как умела она: оттопырив мизинчик, возмущённо пыхтя и притоптывая ножкой, да и то недолго. Но к Марку после этого путь ей был заказан, по крайней мере, пока сам парень не разберётся с этой... с этой... из привыкших к этикету и флирту уст Маришки ругательное слово не могло выскочить, а потому она только ограничилась ещё одним брошенным украдкой на Василису взглядом, предвещающим только большую обиду. На которую Огневой было, по большому счёту, фиолетово.       Мортинова, без особого аппетита ковыряясь вилкой в закуске, как и все присутствующие, пыталась было посочувствовать жертве инцидента, а компания Фэша — выяснить у Василисы подробности, не особо осуждая поступок (Огнева без дела не бьёт), но под тяжёлым взглядом Нортона-старшего все смолкали и продолжали есть. Одна лишь рыжая виновница гнетущего завтрака невозмутимо жевала овсянку, не делала ни одного лишнего движения и не произносила ни слова, являясь примером для подражания, и тем самым ещё больше бесила старшего Огнева, который готов был взорваться и с надеждой ждал повода от взбалмошной дочери.       А Марк только хмуро поглядывал на Василису и, как и она, ничего не обещал глазами, не говорил и тоже спокойно доедал завтрак, но по одному его взгляду можно было понять, что робкими попытками пожурить не отделаешься. Василиса перехватила последний такой взгляд и открыто ухмыльнулась, провокационно вздёрнув бровь.       — Завтрак окончен. — Огнев-страший со скрипом отодвинул стул и тяжело поднялся. Кто-то вздохнул с облегчением, большая часть банды Фэша тоже поднялась и откланялась.       Марк ушёл следом за Василисой, ещё раз невесомо погладив Маришку по плечу и получив невинный и полный недоумения взгляд. После него парень только уверился в правильности своего решения.       Огнева дерзко ухмылялась, молча шагая в ногу с Марком, и не предпринимала никаких попыток заговорить. Тот тоже не знал, с чего начать. Решимости разобраться со вспыльчивой Василисой у него хватало, а вот слов — нет.       Марк думал, что начинает узнавать её, что за эти несколько недель нашёл в Василисе что-то настоящее: не жестокое, не наигранное, не то, что нужно показывать перед компанией Драгоция и считать за эталон. Но нажитые годами наблюдения оказались правее: у человека есть только одна форма поведения, и всё, что отличается от неё, — ложь. Истина давно была открыта Марком, но её осознание оказалось ещё горше.       Парень взглянул на насмешливо ждущую Василису, набрал побольше воздуха в лёгкие... и ничего не сказал. Огнева перехватила его решительно-затравленный взгляд и победно ухмыльнулась, для подначки вздёрнув бровями.       В душе жгла обида за Маришку и её синяк. Ну разве можно просто так ударить человека?! Действительно...       — За что ты её ударила? — настойчиво спросил Марк.       — Она наглая, — с презрением отозвалась Василиса, хотя единственной, кто вёл себя сейчас подобным образом, была она.       Марк вздохнул и покачал головой. Василиса — жестокая, беспринципная и неуправляемая, она даже не отрицает этого! Нужно было заканчивать водить с ней дружбу — это было бесполезно. Марк всегда поступал так, если не видел смысла в отношениях с человеком, в котором не ощущал сторонника. Василиса была наглой. И доверчивой. И отчаянной. И чёрт бы её побрал, почему вина за Маришку не отрезвляла Марка и не заставляла спокойно уйти?       — Это неправда, — наконец ответил парень, с усилием потерев переносицу. Весь запал у него сходил на нет, а у Василисы разгорался.       — Она наглая, — с рычанием повторила Огнева, и в ней прорезалась накопленная вчера злость.       — Она тебе ничего не сделала! — Марк возмутился. Василиса запыхтела, остановилась и с угрозой посмотрела на парня.       — Защищаешь её, да?       От таких ноток в голосе ничего хорошего ждать не приходилось, но Марк рискнул не отвернуться от злого взгляда и принять ярость девушки на себя.       — Да, — смело ответил он и для убедительности вздёрнул нос. А чтобы не бояться, сжал кулаки: было в Огневой что-то, что заставляло чувствовать опасность, даже силу, и Марк не понимал что, но разумно опасался. Инстинкт просто вопил о том, что рыжий тайфун на пределе.       Василиса втянула в себя воздух и уже серьёзнее посмотрела на Марка. От этого взгляда становилось ещё больше не по себе: понятно было, что девушка пытается сдерживаться, чтобы не натворить дел, но уж точно наговорит много неприятного. И начинать она собиралась прямо сейчас, вот только Марк её опередил:       — Василиса Огнева, — наконец сформировал свою решимость он, собирая её в одну-единственную фразу, — я не знаю, по каким причинам ты ненавидишь Маришку, но если ты тронешь её ещё раз, я буду вынужден что-то сделать.       Рыжеволосая сначала с непониманием посмотрела на Ляхтича, но потом хмыкнула. Скривила губы. И расхохоталась совсем не весело, больше зло, как умела только она. Присущая ей лёгкая насмешливость стала настоящей, сильной и безжалостной.       — Например, ударишь меня за неё? — хохотнула Огнева.       — Нет. — Марк неохотно покачал головой, но печально не отступал от своего.       Люди имеют обыкновение являться одногранными сущностями, уверял он себя, и в очередном разочаровании нет ничего такого, что могло бы отличать его от остальных. По крайней мере, парень хотел заставить себя так думать.       — Я прекращу с тобой общаться.       — О-о, весомо, — покачала головой Василиса с огромной долей язвительности. — Да ты просто мастер шантажа!       Марк сдвинул брови домиком, как делал в особо запутанных случаях, но теперь Василиса не дала бы себя перебить.       — Ты серьёзно думаешь, что так важен для меня?! Да не смеши! Мне всего лишь было скучно на уроках этого старого прохвоста Миракла, и ты мне ни на йоту не друг! Ещё какой-то спор дурацкий придумал, понимаешь ли.       — Вообще-то это ты его...       — Молчать! Знаешь что, Маркус Ляхтич, — издевательски выплюнула ему в лицо Василиса, загнанно дыша от нахлынувших чувств, — не нужен мне твой мир! Оставляй его себе! И книжки свои, и библиотеку, и этаж, и свою Маришку тоже. Думаешь, ты меня этим зацепил? Да ты просто одинокий идиот, которому не с кем поговорить! И знаешь, я не вожусь с идиотами. И не показываю им свои миры.       Запал Василисы сошёл на нет, и теперь она только загнанно дышала. Все её слова прозвучали до ужаса плоско и фальшиво, понимала она, но ничего не могла с собой поделать. Это было неправдой, но она хотела так сказать! И одновременно не хотела видеть в глазах Марка неявную, затравленную боль. Давнюю, ту, что получают от предательств.       Василиса была эгоисткой до мозга костей. "Если бы я не сказала этого, я бы чувствовала боль ещё сильнее его, — думала девушка. — Сейчас я вдохну поглубже и извинюсь. Сейчас он меня простит и мы пойдём в его в комнату, я расскажу ему о Жюле Верне, и он снова будет смеяться над моими рассказами". Но она не могла отдышаться. И вдохнуть побольше воздуха.       Поэтому Марк набрал его в лёгкие раньше — немного, но достаточно, чтобы сказать:       — Тогда оставайся со своим миром сама. И не доверяй никому. Потому что все для тебя будут казаться идиотами, особенно когда ты овладеешь флёром.       — Отец говорит, я никогда им не овладею, — презрительно дёрнула плечом Василиса.       — Я почему-то верю в обратное. — Марк поднял на Василису абсолютно разбитый взгляд и улыбнулся. — А ещё думаю, что нужно пережить этот день. И тогда всё станет лучше.       Василиса виновато сверкнула глазами исподлобья, как нашкодившая кошка, готовая прижаться к прощающей руке хозяина...       — Но без тебя.       Однако так и осталась стоять на месте, и стояла так долго, пока её не окликнули, спросив, почему её щёки мокры от слёз. Потому что эта фраза что-то подкосила и тронула в Василисе Огневой.       А Марк развернулся и ушёл. Вот так.       Привязанность порождает зависимость — один повторял это как мантру, другая постигала эту истину. Но несмотря ни на что, ни один не мог смириться с этим. Потому что принятие приносило ещё большую боль, чем размолвка. ***       Старые стены приносили в замок тепло, мягко забирая его у солнца. И грели, грели, грели прохладную сень из теней, пыли и толики одиночества. Ведь коридоры были пусты: некоторые — навечно, некоторые — пока по ним не проносились весёлые голоса компашки Фэша.       Марк никуда носиться не хотел и почему-то считал, что он один в замке такой. Мрачный, угрюмый и уж точно самый занудливый в Черноводе постоялец. В отличие от Василисы. Уж та отрывалась на полную, пользуясь слабым прогрессом с флёром (по большей части из-за лени и подросткового бунта, считал Ляхтич) и приближающимся праздником. Или балом. Марк даже не знал, как это называлось, и не мог понять, что могло бы быть хуже.       Маришка прожужжала об этом все уши, заставив их основательно так увянуть. А уж после того, как Миракл поворковал над её синяком, больше выставляя себя старым заскучавшим извращенцем, чем врачом, предметом разговоров стали только платья. И Фэш Драгоций. Фу. Хотя такая же реакция у Маришки шла на Василису, которая, к слову, ехидно похихикивала, глядя на кислую мину Марка и воодушевлённую — Маришки.       На первый вечер после ссоры парень порывался рассказать о своём заступничестве самой Резниковой, но, сидя в её комнате, сначала выслушивал жалобы про "ранение", потом про Василису, потом робкие рассказы о предстоящем празднике, а уж чем дальше, тем больше о Фэше. Вот чёрт.       Самоотверженная защита поцапавшихся кошек больше не казалась героической, а после стало так вообще гадко, когда на солнечных уроках Василиса надменно усмехалась и чертила в углу эферы, не целилась ими, неумело созданными, в Марка, злорадно-задорно смеясь, и вообще ушла в укрепление силы с головой, не забывая вклиниваться в каждую ошибку Ляхтича и с подробностями их разбирать.       На уроках не клеилось. На обедах в Главном зале — тоже. С чего бы Марку не думать, что злые взгляды Василисы, её словесные донимания Маришки и надменность — истинное поведение, он не знал. Благие порывы так и не были оценены Резниковой, закопавшейся в платья и мечты (похоже, она надеялась на новый роман). И солнце становилось ярче: сушило книги в библиотеке и слепило глаза. Благородство утихло, конфликт Василисы с отцом разгорался, подобно лету, за окном в классе распевали птички, в блокноте медленно тлел сухой лист.       Идиллия. ***       Фэш и Василиса не встречались. Не то чтобы Марк не знал и не то чтобы его это особо волновало, но книга читалась плохо, а болтовня Маришки, наоборот, слушалась хорошо.       Сегодня он твёрдо намеревался поговорить с Василисой после обеда. Ну хорошо: не так твёрдо, как в прошлый раз, который окончился менее чем удачно. Может, даже не поговорить. Извиниться. Получить по челюсти?       Зная горячий нрав Огневых, об этом лучше не думать.       За столом Марк попытался улыбнуться, как раз сидя напротив (жутко неудобно в последние дни было сидеть под нечитаемым взглядом Василисы, но парень справлялся и пересаживаться не рисковал, потому что "подруга" и так была не в духе). Синие глаза холодно прошлись по светящейся от натянутого счастья физиономии и снисходительно потеряли интерес. Ну, или захотели так сделать.       Василиса раздражённо отвернулась, но тем самым перевела взгляд на Нортона-старшего и отвернулась снова — в другую сторону, которая другая от Марка и отца, получается. После подобных скитаний Василиса всё же решила, что Ляхтич предпочтительнее туповато улыбающегося Фэша, и встретилась наконец глазами с Марком.       У неё была дурацкая привычка не прятать взгляд, подумал Марк. От него (от взгляда) хотелось убежать, потому что Огнева совершенно — вот прям совсем — не скрывала ничего, и если на лице отображалось одно недовольство, то в глазах читались отчаяние, загнанность в угол и судорожный поиск выхода. И непонятно, за что на Марка накатывало больше вины.       Да, он считал себя виноватым. Собиравшимся вымаливать прощение прямо сейчас: за то, что обидел, что предал доверие и что влез в душу, не попытавшись в ней хоть немного разобраться.       Огнев-старший снова начал не значащий ничего разговор, что-то спросил у Василисы — она огрызнулась и спрятала свои сияющие чувствами глаза куда подальше, пока не увидели те, кому видеть не положено.       Нортон-старший определённо не был самым лучшим отцом. Вряд ли Марк воспринимал его окрашенным в чёрный, но уж точно не белым и пушистым. Хотя Василису он точно не мог воспринять... никак, в том смысле, что она не могла не показаться плохой, но и не могла спрятать доброту и своё потрёпанное, но большое, несомненно, сердце. Вряд ли Марк осознавал подобное до конца, но одно он знал: он не хочет не общаться с Василисой. Не хочет, чтобы она сейчас кусала губу и низко прятала глаза, пока отец отчитывает её при всех.       Это было бы унизительно. Марк будто бы подсознательно почувствовал ярость, что начала проникать в душу, неважно в чью: Василисы или Марка. А потом земля содрогнулась, и ему удалось увидеть только пылающие ненавистью глаза: синие, бездонные, как небо за окном учебного класса. Вряд ли до приезда Василисы и всех этих событий Марк замечал, какое оно на самом деле бесконечное и одинокое, как он сам, но нельзя сделать вывод, что он совершил это открытие слишком поздно. Говорила бы Василиса, сказала бы: в самый раз.       Перед глазами заплясали цифры, после — яркие точки, а потом языки поглощающей тьмы, и Марк пропал. Василисины глаза сверкали яростью, выплёскивающейся из самой преисподней — души, получается; из солнечного плетения — прямо на сидящего напротив. На Ляхтича, конечно же.       — Не смей! — прорычали рядом, и Марк так и не понял, принадлежал этот крик не совладавшей с собой Василисе или пришедшему в ужас Огневу.       Но после этого обжигающий поток перестал бить в грудную клетку. Дышать сразу стало свободнее, будто ничто не стесняло Марка больше: ни боль, ни раскаяние, ни желание помочь. И его сознание сделалось таким лёгким, подобно пуху, что летает на жаре в июле: воздушным и безмятежным. Не было больше волнений, только, пожалуй, осталась загадка с владельцем листа, но это было легко поправимо. Можно было встать и пойти, и разгадать. И смотреть на потолок до бесконечности, пока не закроются глаза, пока последние яркие крапинки не рассеются перед ними.       Марк пропал.       Он так и не извинился, но думал, что Василиса его поняла. Она же выбрала его. И ещё не показала свой внутренний мир, может, потому, что он не заслужил доверия? ***       — О, госпожа Огнева, не подрывайтесь в столь раннем часу. На мои уроки вы во столько не приходите, как в эту палату.       Господин Миракл чем-то позитивно гремел, и это наводило на мысли, что Марк ещё не мёртв. По крайней мере, он дышал и даже смутно слышал Василису. Конечно, сил пока не было, но сознание потихоньку приходило в себя, и Марк был уверен, что он ещё успеет извиниться. Или Василиса его простит. И вообще, с этим выбросом (а Ляхтич не сомневался, что рыжая просто перестала контролировать себя и свой дар в тот день) они были вполне квиты. Или нет?       — Вы, господин Миракл, помолчите лучше, иначе моя расшатанная психика проводит ваше бесчувственное тельце в путешествие до соседней кровати, причём вырубит тем же способом.       — Бу, госпожа Огнева, я ж вам разрешение на посещения с таким трудом выбил! Эх, не зря думал, что общество Маришки Резниковой будет гораздо более приятным... — Миракл сокрушённо покачал головой, но бурчащую Василису угрозой заткнул. Не терял старичок сноровки, как весело подумалось Марку.       В конце концов ему вкололи что-то успокаивающее... или обезболивающее. Хотя кому какая разница?       Осторожных прикосновений к руке, мягких поглаживаний по волосам или нежных шептаний не было, а если они и были, то он просто не замечал, лёжа с закрытыми глазами. Только пару раз Огнева что-то причитала, больше обиженно (что всегда означало у неё чувство вины). Марк не мог сказать, когда она уходила, а когда приходила. Иногда он слышал неразборчивый шёпот сквозь тяжёлую дымку сна, но лишь однажды ему удалось чётко разобрать его — он был настойчивее остальных:       — Я думаю, как ты думал, нужно только пережить этот день. И тогда всё станет лучше. И со мной. Конечно же со мной, как же без этого? Ты помнишь, что я хотела приготовить на ту неделю? Нет?..       Как показалось Марку, это был какой-то бред. Может, это была лишь его больная фантазия или просто перекачанный успокоительными зельями мозг воспроизводил информацию извне совершенно по-другому.       Тем более, когда Марк наконец-то открыл глаза, его приветствовали только Норт, забежавшая на секунду Дейла и кинувшаяся на шею Маришка. Никакой Василисы не было. Ни в первый день с того момента, как он очнулся, ни во второй.       Миракл хитро сверкал глазом (потому что стоял к Марку боком), но господин учитель был хоть и уважаемым человеком, но прохвостом, так что у него парень спросил бы про голоса здесь в последнюю очередь. Он и так улыбался как заправская сваха, ну, или злобный гений — Марк ещё не определился.       Потом Ляхтич скучал в своей комнате с распахнутым окном, читая (без особого увлечения) учебники, что притащила Маришка из библиотеки, жуя пирожки, что захватил с собой доктор-Миракл, и штудируя своё мировоззрение. Оно основательно пошатнулось и осело вниз, к простым смертным. Точнее к одной строптивой смертной.       Марку хотелось говорить. С кем-то! И это не должна была быть Маришка, болтающая о бале, Драгоциях и слушающая парня краем уха (ну хорошо, краем и ещё половиной, но это всё равно было нечестно).       Кстати, сползло вниз не только мировоззрение Марка, но и просто его зрение. "Хорошо хоть живым остался", — хмыкал Миракл, разводя руками. Парень, в принципе, был с ним согласен, но очки всё равно носил с неохотой, будто и правда кто мог засмеять. И он знал, кто.       Василиса с головой погрузилась в книгу под названием "Теории действия флёра", поджав, как и в классе, ноги под себя и задевая коленкой вилку. Вряд ли ей было интересно, но уж увлекательно — точно.       Она не заметила Марка, появившегося в Главном зале и тихонечко присевшего напротив, зато его заметила компания Драгоциев. И парень отлично понимал, по какому поводу.       — Ты посмотри, — захохотал Фэш, отчего Ляхтичу захотелось стянуть свои очки. Стянуть и хорошенько врезать Драгоцию, чтобы стёкла потом не разбились (ну мало ли что?)       Василиса дёргано оторвалась от книги, потёрла глаза и синяки под ними заодно, а потом действительно взглянула. На Марка, конечно же, и он под этим взглядом стушевался, потому что либо Василиса зависла и ей срочно требовалась перезагрузка, либо он действительно выглядел в этих очках ужасно. Ляхтич ставил на второе.       Но Василиса уже встрепенулась и вдруг тихонько подмигнула Марку, а потом развернулась к своим друзьям.       — Знаете что? Он с трудом выжил, его откачивали запрещёнными эферами, в том числе и я. Так что очки — не самая худшая жертва... — Огнева заговорщически провела взглядом по всем присутствующим и понизила голос, — которую мы уже принесли.       Марк, зная, что откачивали его простыми стимулирующими и разве что остальской капельницей с витаминами, имидж грозной Огневой решил не портить и для убедительности состроил постную мину, многозначительно помалкивая.       Василисины глаза смеялись. В кои-то веки. И Марк понял, что они с ней вполне квиты. Просто для подстраховки рыжая уже обратилась к Марку, отвернувшись от прифигевшей компашки:       — А если тебя будут задирать, ты только зови. Ты у нас душа ранимая и трогательная...       — Главное, знать, за что трогать и куда ронять, — назидательно перебила Захарра. Все засмеялись, и атмосфера приобрела более позитивные очертания.       Марк тоже позволил себе улыбнуться, хотя сразу же уткнулся в блокнот и начал повторять конспекты, что сделал ещё в постели. Василиса тоже затихла, вернувшись к книге. Толстой и вполне знакомой, между прочим.       Марк хлопнул себя по лбу, правда, мысленно, и быстро начал перелистывать прошлые записи. Никто не удивился, поглядев на увлечённо копающегося в конспектах Ляхтича, только Василиса приподняла бровь, а потом улыбнулась. Марк протягивал ей лист — не то дубовый, не то кленовый. Непонятно какой, но Василиса с благодарностью сначала приняла его, с ностальгией пройдясь пальцами по шершавым прожилкам, а потом заложила им страницу.       И все приступили к трапезе. ***       — Опа, стоять! — Марка беззастенчиво хлопнули по плечу, подскочив со спины. Василиса довольно выглянула из-под локтя и потянулась к блокноту, благо, парень сумел это просечь и предусмотрительно убрать его куда подальше — в другую руку.       Василиса вроде бы надулась. А потом ослепительно улыбнулась. Она вряд ли хотела заводить разговор о прошлых обидах, да Марк и не настаивал. Похоже, Огнева была вспыльчивой, но отходчивой. Или просто без слов давала знать, что он прощён. Почему-то понятно было сразу.       — Кто-то решил заняться учёбой?       — Кто-то наконец допёр, что это мой лист? — вернула колкость Василиса. Оба ехидство собеседника оценили и дружно пошли в класс.       — Кстати, насчёт учёбы...       — Кстати, насчёт листа... — начали ребята одновременно, но тут же остановились на полуслове. Марк вздохнул, кивнул, предлагая Василисе продолжить. Та отказываться не стала.       — Насчёт учёбы, умник: во-первых, перестань смотреть на меня как на ненормальную, — Марк на неё так не смотрел, но решил не спорить, — а во-вторых, ты же вроде в теории... скажем так, неплох.       — Да что скромничать — я хорош, — шутливо возгордился Марк, но, на удивление, Василиса поддакнула.       — По крайней мере, раз в пять раз лучше меня.       — И-и... Тебе требуется помощь? — осторожно поинтересовался Марк. Почему-то стало неловко, может быть, оттого, что Василиса впервые застенчиво хмыкнула и заправила выбивающийся локон или что шутливый ответ прозвучал на удивление откровенно, как бывает только с Огневой:       — Ну, вряд ли я хочу подпалить тебя ещё раз. — Ребята хмыкнули и помолчали. — Но это, признаюсь, смотрелось феерично!       Марк фыркнул.       — Выше всяких похвал?       — В точку. ***       — Хочешь открыть последний секрет?       Василиса хмыкнула и насмешливо вздёрнула брови, покручивая в руках холодную бутылку лимонада (как думал Марк). У него-то самого была точно такая же, но дарила её девушка, так что кто его знает... на вкус было бесподобно. Для душного вечера, когда засыпающие, почти горизонтальные лучи и ленивый приторно-тёплый ветер душили тени и прохладу замка, холодный напиток казался божественным. Марк даже не стал докучать насчёт его сомнительного происхождения.       — У меня ответное условие, красавчик, — игриво протянула Василиса, откидываясь на подоконнике. В комнате парня он был удивительно удобным.       Марк только приподнял бровь, копируя кое-чью манеру.       — Ох, — вздохнула Огнева, — попросила бы тебя взамен начать носить очки, но, видимо, судьба была со мной солидарна...       — Не забывай, при каких событиях это произошло! Не относись так легкомысленно к своим поступкам, — укоризненно начал Марк, пусть и знал, что Василиса пашет как конь на уроках и рвётся покорять флёр больше Миракла, пришедшего в восторг от такого инициативного ученика. На словах же Огнева больше отмахивалась и подшучивала. Но за даром усердно бдила и из замка, как и положено, — ни ногой. Ей же теперь запретили, дабы не убить кого-нибудь.       — Ладно-ладно. Короче, я сейчас вроде совершу героический поступок и прикажу тебе не исполнять мои капризы весь день, а другое. — Марк даже напрягся от такого вступления, хотя от смешка удержаться не смог. — Ты же вроде такой господин-не-меняю-отношения-к-людям...       — С чего ты взяла? — нахмурился Марк, но под скептическим взглядом немного сник.       — Так вот... — безоблачно продолжила Василиса, отхлёбывая из бутылки, — не окажешь услугу? Не ставь себя выше других и не смей говорить, что разобрался в человеке, не прожив с ним по крайней мере несколько лет. И не веди себя с людьми так предвзято. А то местами тошно становится от твоей надменной хари.       — Я просто замкнутый и неразговорчивый, — буркнул Марк.       — Ты предвзято судящая бестолочь. Я тебе ещё хорошее дело делаю: вдруг кто-то наконец-то решит дать тебе в нос, а меня не окажется рядом, чтобы защитить свою принцесску?       — Между прочим, я умею давать отпор и смогу защититься (хотя всё равно не понял, за что мне должны дать в нос)!       Василиса скептически скосила взгляд на Ляхтича, но многозначительно промолчала.       — Ну а теперь о листе...       — То есть ты думаешь, что я не умею драться?!       — Так вот лист...       С листом оказалось всё просто и одновременно грустно, ведь не зря говорят, что самые трагичные моменты происходят в самые обыденные промежутки жизни. А может, и не говорят, но Марк, по крайней мере, считал именно так.       Тогда, когда в Василисе открыли дар к часодейству, она недолгую часть своей жизни на Эфларе жила в Черноводе. С матерью и (сейчас ничуть не изменившимся) занятым отцом. И была абсолютно счастлива.       Только позже, когда закончилось лето и Василиса переехала в Чернолют, она узнала, что мать, как и она сама, была всего лишь гостьей и что Нортон не был женат на Белой Королеве. И вряд ли женится.       Однако тогда цвело засушливое лето, стрекотали цикады и жгуче, но с долей ласки палило солнце. Василисе было пять.       Не стоит говорить, что Лисса, напросившись в неприветливый и слишком мрачный и холодный для неё замок только ради дочери, проводила время лишь с ней.       По большей части они гуляли в саду. В ту пору старые деревья изнывали от жажды, а молодые, едва окрепшие, прекратили свой буйный рост и покрылись серой пылью. В нос отчётливо бил запах соли, что прилетал с океана. Само лето в памяти казалось расплывчатым и коротким. Василиса обрывками помнила лишь слепящее небо, зной и солёный ветер. И маму.       Марку казалось, что девушка сама смутно представляла, откуда они сорвали этот лист — в то время на удивление сочный, с толстыми прожилками, по которым, словно густая кровь, тягуче тёк сок. Василиса слегка запиналась, рассказывая, как они с Белой Королевой нашли его, так как вряд ли она придавала этому значение тогда. Детская память на удивление выборочна.       Василиса рассказывала эту историю не спеша, плавно растягивая звуки, и глаза её были подёрнуты поволокой воспоминаний. Может, она не спешила, потому что рассказывать особо было нечего. Но Марк предпочитал не задавать вопросов, Василиса предпочитала сидеть на солнечном подоконнике и говорить не прерываясь. Бутылки в руках ребят медленно нагревались, и казалось, что время становится тоньше и тоньше, перенося их прямо в тот душный летний день.       Тогда солнце заливало все пылинки в библиотеке, целуя их по-особому ярко и жадно, отчего светились они будто изнутри. Стёкла окон у входа — высоких, намного выше Василисы, — сверкали, и мама смеялась, глядя на разинувшую рот дочь. Василиса щурилась и пыталась посмотреть на небо. Вместо сухой глубокой синевы, что появляется на небе только летом, виднелся только ослепительный бело-жёлто-солнцевый. Да, такой особый цвет.       Белая Королева с улыбкой крутила лист в длинных пальцах, вдыхала с тёплой грустной улыбкой его аромат и всё не могла надышаться. Василиса тоже тянула ручки к листу, чтобы попробовать как мама — глубоко втягивая запахи. Но над ней опять смеялись, когда она бойко, с важным видом нюхала ничем не примечательный лист (хотя маленькая Василиса никогда бы не призналась, что лист, по сути, был самым обыкновенным).       В лабиринте книг было странно. Рыжая девчушка действительно боялась заблудиться и потому цеплялась за руку Лиссы как за веточку. Или соломинку. Но Василиса настоящая, сидящая спиной к закату, только отмахнулась от поправки.       Они ходили по тёплым каменным плитам очень долго. Вряд ли Белая Королева искала что-то конкретное, а может, Василиса просто не знала. Маленькая рыжая девочка и не заморачивалась: вряд ли её волновало что-то, что могло отличаться от маминой нежной кожи, её тихого дыхания и тишины библиотеки. На самом деле плутание по библиотеке тоже запомнилось Огневой обрывками, что бывает в детстве непозволительно часто. Или, может, маленькой Василисе ходить по библиотеке было просто неинтересно. Она заглядывала в тёмные проходы, казавшиеся бесконечными, и пугливо пряталась за мамину руку.       Остановились они, когда их шаги точно исчезли в лабиринте полок и стеллажей, так что, наверное, у входа их совсем не было слышно. Даже чуть-чуть.       Странно, наверное, было видеть, как мама с не свойственным ей упорством ищет среди сотен и тысяч одну-единственную книгу, как пыль летает вокруг — совершенно не убранная и не запрещённая! — и свет не смешивается с тенью. Тогда Василиса не знала, что тени волшебные, и это казалось ей совершенно удивительным: смотреть, как тьма шагает по стенам наравне с солнечными лучами.       Потом Василиса-настоящая путалась и мешалась, в смысле злилась и отводила глаза, но на деле смущалась — таким вот образом. Бунтовским. Марк бы улыбнулся, но тогда в отместку не получил бы конец.       Конечно, конец был самым что ни на есть "конечным". Огнева наконец после своих метаний сдалась и буркнула, что большей части разговора между стеллажами не помнит.       Её обнимали ласковые руки, от рыжих (таких же, как у неё) локонов пахло по-родному и просто, как потом не было никогда, — мамой. И лист, когда она в последний раз его понюхала, прежде чем положить в книгу, источал запах чего-то нового, а теперь — давно забытого. Леса, свободы и спокойствия. И неважно, что он был сорван в обычном саду и был, по сути, обычным листом.       Их с Лиссой маленький секрет не был ни секретом, ни великой загадкой. Просто через этот лист прошли года, и теперь, вертя в руках побуревшие прожилки, Василиса снова, как тогда, вспоминала её смех, её заговорщическую улыбку, палец, приложенный к губам, и свой детский восторг от "тайны".       Заботливо исписанные страницы шуршали едва слышными голосами. Белая Королева вряд ли могла надеяться, что Василиса что-то запомнит, но говорила многое. Иногда даже слишком, но маленькая дочка только улыбалась и смотрела в светлые голубые глаза, прижимая к груди книгу с заложенной в листы "тайной". Наконец Лисса сдалась и замолчала, засмеявшись, чего Василиса только и ждала. Разве можно было отказать этому непоседливому чуду хоть в чём-то?       Сухие страницы были запрятаны на верхнюю полку, и маленькая Огнева обещала себе, что как только вырастет, достанет высушенный листок из плена и оставит себе. Книга мирно покоилась в глубине начинающих крениться то туда, то сюда полок.       — Когда-нибудь она тебе понадобится, — с улыбкой наставляла Лисса. — Ты её откроешь, увидишь наш лист и обязательно вспомнишь меня.       — Когда я стану взрослой? — цеплялась за её руку девочка.       — Надеюсь, что нескоро. ***       Пока "Теории действия флёра" не могли спасти мир. Не говоря уж о бренной тушке Василисы Огневой. Миракл ехидно вставлял комментарии над пыхтящей девушкой, постукивая указкой, но она с упорством маньяка игнорировала их и продолжала проделывать что-то с флёром, уткнув нос в книгу. Марк, если честно, в суть дела особо не вникал, сидел, лениво подперев щёку рукой, и размеренно считал ворон, забросив своё задание. Всё равно Миракл до конца урока будет полностью поглощён Василисой и затевающимся "весельем".       Если Миракл начинал "веселиться", где-то начинало пахнуть жареным. И в прямом, и в переносном смысле.       За окном медленно начинало темнеть. Марк не торопился делать упражнение, и не потому что "понабрался плохого от меня", то есть от Василисы, или ему было лень (хотя отчасти), а просто потому, что его всё равно никто не станет проверять. Или даже помнить о нём.       Всё занятие было одной большой отмазкой. Раньше Марк подобных не любил. В такие вечера особенно оживлённый Миракл чаще поправлял сюртук, чем смотрел к нему в тетрадку, а мел и совсем оставался забытым, дабы не испачкать цветастое одеяние. По коридорам сновали слуги и шуршали юбками дамы, но с наступлением полной темноты всё смолкало, будто и не было бурлящего жизнью замка. И начинался бал. Но в Астрограде, где Марк не стремился присутствовать.       Он неспешно проходил по опустевшим проходам, заходил в сумрачную библиотеку, спускался в Главный зал и одиноко заканчивал поздний ужин, то гипнотизируя единственную зажжённую свечу перед ним, то встряхивая головой, отгоняя назойливые яркие точки перед глазами. В такие вечера, казалось, танцевать уходила даже прислуга, а стол, сервированный на одного, дожидаться никого не собирался. В синих сумерках накрахмаленная скатерть в столовой почти светилась и только под слабым светом свечи отливала горящим жёлтым.       А потом совсем наступала ночь. Уголки горизонта начинали чернеть, но на западе ещё горели последние потухающие отблески заката. Небо покрывалось россыпью звёзд, и Марк предпочитал погасить свет в комнате и смотреть на них сквозь открытое окно. В пустом, продуваемом всеми ветрами замке они смотрелись по-особенному красиво, когда ни малейший огонёк или лишний звук не смел нарушить их вечно далёкое сияние.       Василиса с восторгом рассказывала, что в детстве пыталась подпрыгнуть и зачерпнуть звёзды рукой — так низко они висели летом, — но Марк только головой качал и говорил, что они всегда светят где-то вдали, и только тусклые обрывки их света долетают до нас. Он никогда не пытался достать звёзды.       Василиса надувала губы и подначивала: "Даже ради любимой девушки?", но парень только смеялся и махал рукой: "Да ну тебя".       Фэш сегодня отправился на бал. Не то чтобы это вспомнилось так резко, но вот уж кто звёзд с неба не хватал — во всех смыслах, и даже в сегодняшнем, если "ради любимой девушки". Хотя Марку-то какое дело. Он ещё раз лениво мазнул взглядом по пыхтящей Василисе и равнодушно отвернулся. Сопела как обычно, ёрничала тоже, огрызалась, надувала недовольно щёки и поджигала иногда тетрадки — в общем, никакой обиды на Драгоция Марк не заметил.       Он был без понятия: может, в их безбашенной компании нормально бросать друзей и бежать веселиться. И с чего бы самому парню недовольно поджимать губы — непонятно. Если посудить, Василисе сейчас плевать с высокой колокольни, а вот Марк от нечего делать обижается за двоих.       Замок слегка потух. Половина собравшихся уже отправилась на торжество. Марк бы ехидно добавил: "...на торжество жеманства и театральщины", но из двоих одиночек-затворников за язвительность отвечала Василиса, поэтому он только хмыкнул, не отрываясь следя за приплясывающим Мираклом. Который, к слову, собирался в путь.       — Ну что, ребятки, — хлопнул в ладоши их учитель и лихо щёлкнул каблуками, — наше увлекательное путешествие по гранитным плитам науки (если вы понимаете, о чём я), погибшей от таких разгильдяев, как вы, и ни в коем разе как я, продолжим завтра. А сейчас поскакал-ка я веселиться, иначе, спорю, весь пунш достанется Норту!       — Который маленький или который старшенький? — съязвила Василиса. Марк фыркнул, а Миракл шутливо упёр руки в бока — заниматься воспитанием ученицы у него не оставалось времени. Огнева только рукой махнула: — Ладно, скачи, скакун эфларский.       Ляхтич всё же не выдержал и рассмеялся, когда спина учителя уже скрылась в магическом свечении. У Миракла были свои приёмы исчезать.       Василиса покосилась на Марка, потом тоже фыркнула пару раз и отбросила учебники в сторону. В буквальном смысле.       Замок затих.       На Маришке шикарно смотрелось то платье, которым она хвасталась ещё утром. Сейчас она, наверное, кружила с поклонниками не в первом танце, и Марк не мог осуждать подобное стремление покрутить парнями. У потрясающей внешности на это всегда есть все основания.       Норт с Дейлой тоже умудрились прошмыгнуть на бал. По крайней мере, Марк встретился с ними в коридоре, и, судя по тому, как Дейла надменно натягивала кожаные перчатки, а Норт виновато, но молчаливо выглядывал из-за плеча Фэша, они собирались отменно повеселиться.       Посиделки с книгами и звёздами всё равно мало кого привлекали.       Василиса на пожелания своих друзей весело провести вечер красноречиво поднимала средний палец, и Марк не мог не усмехаться украдкой. Дикий, безбашенный народ эта компашка, но нельзя было сказать, что парня она не забавляла. Хотя бы своими взаимными подколками.       Однако даже эти друзья ушли, и в тёмных коридорах стало по-настоящему одиноко. Тёплая ночь светила по-летнему, отливая насыщенными синими оттенками. Сквозь окна пробивались звёзды, мерцая мелкой, но частой россыпью. И вообще каждый звук шагов отдавался невидимым мягким эхом, не напрягал, как обычно в тёмном безлюдном замке, а вливал ту самую магию тишины и правильности, какую ни за что не встретишь днём.       Марк мог бы сказать, что улавливал её только в одиночестве. Но с Василисой Огневой ни в чём до конца, оказалось, нельзя быть уверенным.       Она как раз подняла голову с колен, но не спешила выдавать себя, маскируясь под скукожившийся кулёчек, забытый и брошенный под дверью Марка. Тишина не нарушилась. Магия не исчезала. Марк улыбнулся и ничего не смог придумать, чтобы съязвить или хотя бы прогнать гостью с прохода.       Василиса протёрла заспанные глаза.       — Ну и где ты шляешься? — с зевком возмутилась она, встала и лениво потянулась. Марк пожал плечами.       — Задул свечи в классе, поужинал, зашёл в библиотеку...       — О боги, — Василиса закатила глаза на последнем, признавая его безнадёжность. — Ну просто пойдём тогда скорее.       — Куда? — не понял парень и на всякий случай положил книги на окно напротив двери, что хранило огромный, вмещающий всё подоконник, который построили святейшие люди.       — Ну как куда? — Василиса во второй раз закатила глаза. — Неделя. Спор. Моя очередь. У тебя что, память вместе с падением отшибло? Ну так я тебе всё расскажу: мы как-то варили зелье...       — Стой-стой. Я помню, что варил тебе зелье и что случилось после. Но мы же, когда поссорились...       — Ой, не будь занудой, — замахала руками Василиса. — Что было, то прошло. Меня заперли в замке, мне скучно... Пойдём!       Марка схватили за руку, и он, как всегда, был слишком ошарашен непредсказуемым поведением этого рыжего чудовища, чтобы сопротивляться. Нет, не то чтобы он не думал об их так ничем и не кончившемся споре, но, заикнись он об этом, не отделался бы немым прощением. А вслух было страшно. Марк часто трусил, в основном по мелким поводам, но почему-то признаваться в своей резкости было самым страшным, с чем ему пришлось сталкиваться.       — Ты там двигаешься? — прокричала Василиса с конца коридора.       Когда успела? А впрочем, неважно. Чем считать на небе звёзды, можно было довериться очередному безумству Огневой. Магия этой ночи никуда не пропадала. Она просто сворачивала за угол.       — Иду!       Марк бросился к скрывшейся из поля зрения Василисе, забыв и про книжки на подоконнике, и про затолканное глубоко внутрь одиночество. Солнце только-только скрылось за горизонтом! У них оставалась уйма времени на веселье.       Дверь в подвал протяжно заскрипела, оттуда потянуло сыростью, но, как только воздух как следует потянул из глубины, затхлый запах рассеялся, и Марк с удовольствием вдохнул по-подземному морозный воздух.       — Мы будем искать скелеты, натыкаться на опасные ловушки, выберемся только под утро, и рассвет впервые покажется мне самым потрясающим, что я видел в жизни? — с долей иронии спросил Марк, вглядываясь в мерцающий чернотой проход. Спросил не без опаски.       — Хотелось бы, но нет.       Василиса что-то пробурчала себе под нос, сделала пару пассов руками, и тут Марк, наверное, впервые раскрыл рот от изумления, смотря, как по обеим сторонам подвального коридора гирляндой зажигаются магические огоньки и рассеивают тьму. Мягко светящиеся шарики тянулись далеко вперёд, сливаясь в одну маленькую цепочку.       Василиса смущённо почесала нос и украдкой бросила взгляд на потрясённого Марка.       — Это чтобы не спотыкаться. Фонарики или факелы зажигать как-то лень, а стрелой Миракл запретил пользоваться.       — Я бы мог посветить, — Марк вяло поднял руку, слегка тряхнув запястьем со стрелой, и зачарованно её опустил. Потом шагнул в глубь первым, и Василиса пошла за ним. Никто не видел её хитрой торжественной улыбки.       — Знаешь, почему ты не ходишь веселиться вместе со всеми? — заискивающе глянула на Марка Василиса, когда они прошли уже приличное расстояние. То есть пути назад не было.       — Потому что мне не нравятся такие мероприятия? — в том же тоне ответил Марк, понимая, что вряд ли девушке нужен его ответ.       — Ну конечно же нет! Ты просто не умеешь танцевать. — Василиса всплеснула руками и посмотрела на Ляхтича: мол, это же само собой разумеющееся.       "Туннель" заканчивался, а перед глазами Марка представал широкий зал, тоже освещённый маленькими шариками света, клубящимися под потолком. Василиса легко толкнула занервничавшего парня в спину и вошла внутрь сама.       Светлячки в коридоре за их спинами погасли. Путь отступления был отрезан. Будто прочитав спутанные мысли Марка, Василиса усмехнулась:       — Никуда ты от меня не убежишь.       — И что ты сделаешь? Доконаешь меня до смерти?       — Твоих криков никто наверху не услышит, даже слуги на первых этажах, — поддакнула Василиса и вприпрыжку подскочила к штуке с кнопками, которую Марк уже видел. Магнитус... Магнито... В общем, странная штуковина с приставкой "фон", как у баронов, только на конце. Получается, это окончание?       Марк над этим всерьёз задумался — наверное, от нервов. Всё-таки кое в чём Василиса была права: парень безбожно наступал на ноги партнёршам, не там держал руку на талии, за что слыл то ли извращенцем, то ли повёрнутым девственником, и просто был отвратительным танцором. Во всей полноте этого выражения.       — Между прочим, однажды я отдавил Маришке три пальца на ноге, когда вёл её в танце, — предпринял попытку Ляхтич, на что Василиса только недоумённо фыркнула.       — Как можно отдавить ноги, танцуя? Это же не столовая в Светлочасе.       Что-то магическое и явно питающее механическое чудовище было наконец подключено, чему Марк, конечно же, не обрадовался. Василиса щёлкнула крышкой, положив внутрь что-то плоское, нажала на пару кнопок, и прибор зашипел. А потом из его недр вдруг полилась музыка: слегка искажённая, нежели звучащая вживую, но тем не менее! Правда, мелодия была очень странной.       — Это... вальс? — не понял Марк.       Василиса с улыбкой обернулась к нему. Из динамиков послышались слова, и Марку совершенно было непонятно их значение, но, видимо, они означали что-то хорошее, потому что Василиса всё ещё улыбалась, начиная потихоньку раскачиваться и двигаться под музыку.       — Не-а. Вальс я сама танцевать не умею. Так что просто двигайся!       — Но как? — Марк не понимал. Нахмурился, сложил руки на груди и для самовнушения сжал кулаки, будто просил себя дождаться объяснений в этой неловкой ситуации. Парень не любил такие. И всё непонятное тоже не любил.       Но Василиса была одной непонятной ходячей неловкостью, которая сейчас просто не понимала смятения Марка. И, наверное, даже не задумывалась, что ему могло быть неловко. Если бы она поняла его чувства, вошла бы в его положение: одинокого, слишком спокойного и рассудительного, не собирающегося заниматься непонятными танцами под непонятную музыку парня, — то... он, наверное, развернулся бы и расстроенно ушёл. А так ждал.       Но Василиса Огнева не понимала. От неё вообще невозможно было дождаться сочувствия хоть к чему-нибудь, и понимания — тем более.       Она не останавливалась, входя в раж, и ритмично извивалась, на ходу подпевая что-то из обрывков: "Do it... Do it... Again..." — что понимала и улавливала. На её лице проступало неподдельное наслаждение, и в этом танце явно не было никакой комбинации движений. Как и порядка. Как и Василисы обычной: только рыжие локоны, вскинутые руки и плавные изгибы тела, а потом резкий переход, щелчки пальцами — никакой последовательности и плана; она просто двигалась, и это смотрелось на удивление красиво. Видимо, потому, что движения придумывались не улетевшей куда-то Василисой, а её сердцем, просто на ходу.       И Марк не уходил. Потому что его никто не жалел; потому что Василиса танцевала чутко, вызывающе, резко и от всего огромного дикого сердца. Такой танец не был похож ни на вальс (нежнее), ни на танго (более страстно), и вообще Марк сомневался, что его где-то танцуют.       А Василиса двигалась. Потом распахнула глаза, когда песня пошла по второму кругу, и ошеломлённо посмотрела на Марка.       — Ты... — Она встряхнулась, приходя в себя, но не прекратила плавно покачиваться, при этом смотря теперь только на Марка. — Что же ты? Никогда не видел? — Василиса рассмеялась, но больше звонко, чем издевательски. Скорее, с долей ироничности. — Просто иди сюда. И двигайся как хочешь.       Марк всё ещё застыл в ожидании большой-большой подставы.       — Если стесняешься, могу не смотреть на тебя... Или нет, не могу.       Светлячки засветили тусклее, приглушая свет. Но Василиса всё ещё гипнотизировала парня своими невозможными глазами. Там могло плескаться всё что угодно в такой момент: океан, небо, эйфория, но пока плескались только черти. Много-много чертей, столько же, сколько светящихся шариков под потолком.       Песня пошла по третьему кругу. Наконец Марк сделал маленький шажок, из упрямства не отводя взгляда от глаз Василисы. Она усмехнулась по-своему насмешливо (все её усмешки выходили такими) и протянула руку.       Марк чувствовал нерешительность. И большое смущение. Глупая ситуация. Глупая песня. И тёплые пальцы Василисы.       Они закружились в неуклюжем танце, и Ляхтич ни за что на свете не сделал бы этого снаружи, не в подвале, — ни в одной из комнат, будь они хоть трижды заперты в замке. Но здесь мерцали гирлянды волшебных фонариков и разносился эхом самоуверенный голос певца — по настроению такой же, как у Василисы. А ещё вокруг них не было ничего кроме темноты и ритмичной музыки.       Марку было неловко, смешно. И весело. Отчасти потому, что Василиса вела себя таким же неподобающим образом, дурачилась и пыталась двигаться в такт с Марком, но ничегошеньки не получалось. Зато она смеялась. Много. И вряд ли зло могло быть таким очаровательным, думал Марк, пока двигал ногами и неуклюже поднимал руки под музыку. Танец это точно напоминало очень отдалённо, но Василисе нравилось, потому что она одобрительно кивала и продолжала танцевать так, что каждое нелепое движение гармонично и легко вписывалось в общую картину.       Ляхтич даже немного завидовал.       И никакие звёзды, недоступно мерцающие в высоте, сегодня не были нужны. Только шипящий магнитофон. Раз за разом прокручиваемая плёнка. И Василиса Огнева, заменяющая любую звезду.