Близость к океану

Данила проснулся в своей постели от того, что чьи-то тонкие пальцы поглаживали его нос, скулы, мягко очерчивали подбородок, щекотали чувствительную кожу над верхней губой. Прослеживали полукружия ресниц над веком. Ещё не открыв глаз, он поморщился и услышал тихий девичий смешок. - Ммм… - он потянулся, и рука девушки опустилась на его шею и двинулась ниже, к плечам и груди. Козловский перехватил ладонь и наконец повернулся на бок, открывая глаза. - Доброе утро, - не желая разрушать томную тишину солнечного утра, прошептал он. - Доброе утро, - нежно улыбаясь, так же шёпотом ответила Лера. Несколько секунд, ловя неповторимое ощущение своего незамысловатого счастья, они просто смотрели друг на друга. Данила мог бы сделать многое, чтобы так в его жизни начиналось каждое утро. Теперь это стало его самым отчаянным желанием. Чёрт возьми. Он больше не может без неё жить. - Давай-ка, иди ко мне, - он любовался ей каждую секунду. Как сейчас, когда, убрав шёлковые волосы, упавшие ей на лицо, привлёк девушку к себе. – Я соскучился. - За половину ночи? – сейчас она казалась ему такой воздушной, светлой, неземной, что вместо слов он ответил ей глубоким, мягким, сладким поцелуем. Опьяняющий неслышный стон вылетел из её груди, и Данила выпил его с сочных губ. Тонкие пальчики в его волосах сжимали, гладили, возбуждали, просили двигаться дальше, и его горячая ладонь скользнула по изящному обнажённому женскому телу, оставляя на прозрачной бархатной коже невидимые клейма – «моя». Девушка всхлипнула и изогнулась, когда её мужчина – теперь ей хотелось так его называть – откинул одеяло и двинулся навстречу, накрывая её собой. Мать твою. Она изумительна. - Я люблю тебя, - прошептал он, глядя ей в глаза, и с силой надавил пальцем на припухшую нижнюю губу. Зажмурившись, Лера прикусила его, и в жилах Козловского кровь понеслась в три раза яростнее: он никогда за всю свою жизнь не видел ничего более порочного и возбуждающего, и с низким, нутряным рыком приник с жадным поцелуем к её шее. – Лера… Она дышала рвано, неровно. В неутолимой жажде слиться в единое целое их тела сплетались плотнее; направляя Данилу ниже, Лера сжимала его плечи, оставляя на них крошечные следы полумесяцем. На её идеальной груди он языком выписывал узоры, царапая щетиной, захватывая зубами ноющие соски. Но едва ли не самым большим удовольствием для него было смотреть на неё – как она стремится к нему, как разбросаны на подушке роскошные волосы, как Лера прикрывает глаза, закусывает губу, будто стесняясь выдать себя, но её выдавало её тело – пылающее, отзывающееся на каждую ласку… - Данила, я… я… - Скажи мне, Лера, - пробормотал он, целуя ложбинку её груди. – Скажи, любимая моя, - прошептал на ухо, поднимаясь выше и оставляя поцелуй на мочке. – Скажи мне… - вновь посмотрел в глаза. - Я хочу тебя… я… Этого было достаточно. Плавным движением он навис над Лерой, одновременно закидывая себе на бедро её ногу и вновь целуя с силой и страстью. Последним, что он услышал, был беззвучный, откровенный шёпот расслабляющейся в его объятиях девушки: - Я… тебя люблю… Данила проснулся в своей постели в холодном поту. Это сон. Это лишь сон?.. Но какой реальный… Козловский огляделся – кровать, конечно же, пуста… Только сейчас он понял, что, проснувшись, резко сел в кровати. Как в кино, до того его потрясла картинка – Лера с ним, открытая, искренняя, счастливая, любящая… Ненавидя себя и эту свою чёртову жизнь, он запустил пальцы в волосы. Ему был срочно необходим холодный душ. Спустя полтора часа он вошёл в бар ресторана «На крыше», где накануне премьеры «Опасного поворота» ему было назначено интервью «Московскому комсомольцу». Вместе с Лерой. «- Почему мы? – первым делом спросила она. – Нет, почему Даня – понятно, а я? - Я тоже об этом спросила, - кивнула Волчек. – Там на вашем Бродвее открывается новый сезон. - Да, у Барри новый мюзикл, - добавил Данила, и Лера покосилась на него. Он пожал плечами, мол, общаемся, а что? Его западные агенты работали. Он не оставлял надежды и Леру туда с собой ещё разок свозить. - Вот, про ваш зарубежный опыт вас тоже поспрошать хотят. - Ну, ладно…» Данила только-только успел познакомиться с журналисткой, её звали Екатерина, конечно, она, как и многие другие, попробовала начать кокетничать с ним с первого слова, возможно, этого и не осознавая… Но толку это возыметь не могло. К ним почти сразу же присоединилась Лера. Лера. Данила с секунду не мог пошевелиться. В последний раз он видел её тогда, в окне её комнаты с телефоном в руке. Чёрные брючки, белый пиджачок, голубой шёлковый топ, заплетены в простую косу волосы… но после своего сегодняшнего безумного, сладкого сна он не мог на неё спокойно смотреть. Лера, только уловив на себе взгляд тёмно-коньячных глаз, едва на месте не подпрыгнула – её обожгли эти глаза, излучающие электричество. Скулы точёные, острые, безупречная трёхдневная небритость. Чёрный свитер, коричневая кожаная куртка – он это специально?.. Зря она посмотрела ему в лицо – сердится ли он на неё? Взгляд обласкал и задавил. Прожёг в ней кислотную дыру и притянул, как на верёвке. «Что?» - нахмурилась она. Куда ей бежать от него? «- Ничего. Ничего, дорогая. Садись». - Привет, - он поднялся ей навстречу, и Лера приобняла его, для вида, конечно… - Садись. Кожа к коже. Запах его – терпковатый, свежий, любимый, самый нужный. Очередной ожог. Обоим. «- Что ты улыбаешься так?» «- Какая ты красивая сегодня». «- Ты это всегда говоришь». Он смутил Леру, только взглянув на неё. Он это умел, он это иногда делал специально, но теперь все кругом, кроме него, могли подтвердить, что он пожирал её глазами. Она присела на диванчик. Данила опустился рядом, и ей тут же захотелось положить ногу на ногу, скрестить руки – всё, что угодно, лишь бы закрыться от него, спрятаться от его обаяния и нахального тепла. - Здравствуйте, Валерия, с Данилой мы уже познакомились, меня зовут Екатерина, - приветливо поздоровалась журналистка. - Здравствуйте, можно Лера… - Тогда можно Катя, - Лера не услышала этого, потому что Данила подсел к ней ближе и опустил руку на спинку дивана у её плеч. Она чувствовала жар, исходящий от его тела, и ей хотелось обнять его – прижаться к широкой груди, спрятаться в тёплых руках от всего на свете, почувствовать его ласковый поцелуй в своих волосах. Она знала, что, если повернётся и посмотрит на него, то ослепнет – в очередной раз. Мощный, прекрасный, уверенный в себе, он почти обнимает её на глазах у прессы и редких зевак – о чём он только думает? Лера тупо и молчаливо рассматривала свои руки. Козловский – нахал! – поглядывал на неё самодовольными глазами цвета опьяняющего виски. «Это странно, что именно сегодня его глаза вызывают ассоциации только с алкоголем?» Она так давно не была близко к нему. Репетиции – это другое. С самых читок у неё не было повода просто побыть возле него. Посидеть рядом. Насладиться тем, как он безмолвно, не напоказ, постоянно оберегает её. Она любила это. Ей это нравилось. И ей это было нельзя, хотя тянуло к Козловскому, как магнитом… Козловский этот самый не был бы собой, если бы не понимал этого. Он не видел её несколько дней, и, хотя думал, что при встрече с ней сможет быть сухим и суровым, одной искры из-под длинных ресниц было достаточно, чтобы развеять эти намерения в пыль. Ну, не мог он злиться. Не на неё. Не при ней. Вот и новый повод быть ей благодарным. - Итак, понемногу приступим, - Катя включила диктофон. – Данила, вы уже во многих интервью рассказывали, как попали в бродвейский мюзикл, и, зная, что у вас уже есть зарубежный опыт работы, я не удивилась, узнав, что вы сезон будете выступать в Нью-Йорке. Но вы, Лера, каким образом оказались в Соединённых Штатах, да ещё и ассистентом у такого крупного режиссёра, как Гарольд Принс? Лера улыбнулась. Ей не так часто приходилось давать интервью, но это ей и то было проще, чем сидеть рядом с Данилой Козловским и каждой клеточкой чувствовать, как он смотрит на неё, как улыбается – даже не снаружи, а где-то внутри, в глубине своего сердца. Сама виновата. Нечего так палиться. - Ну, я об этом тоже рассказывала, правда, больше в западных изданиях. Очень просто – через пробы. Причём у меня никогда не было таких амбиций; в несколько московских театров обратились с просьбой показать им англоговорящих артистов. Галина Борисовна, кстати, совсем не была «за», но позже решила предоставить мне такую возможность… Данила слушал её, как заколдованный. У них никогда не было совместных интервью. Лера говорила ровно, складно и спокойно, и вся её сумбурная, непонятная жизнь казалась идеально скроенной и продуманной до самого конца. Он отказывался признавать, что, возможно, она такой и является. - Данила, а что вас так заинтересовало в предложении «Современника»? Как это сочетается с работой у Додина в Петербурге? Козловский, залюбовавшись хрупкими Лериными запястьями, не сразу понял, что вопрос обращён к нему. - Даня, - Лера хихикнула и легко ткнула его в бок, заставляя очнуться. – Ты чего? Если бы они были наедине, она бы никогда так не сделала. - На тебя загляделся, - даже не соврал. – Конечно же, в первую очередь в предложении «Современника» меня заинтересовала Валерия Дягилева. Снаружи Лера улыбнулась, как и Катя. А внутри – эх, вот если бы тогда в день премьеры «Анастасии» она не бросилась ему на шею с просьбой согласиться… Господи, это было в прошлой жизни. Лера взглянула на него исподлобья. «Тоже вспомнил, да?» «Я никогда не забывал». Им слишком много приходится играть. Для всех окружающих и в первую очередь друг для друга. - А как это всё будет сочетаться с моей работой в Петербурге, в творческом смысле в первую очередь, думаю, ещё предстоит увидеть. Не люблю говорить ни о чём заранее. Конечно, мне и самому интересно, что из всего этого выйдет. - Тогда вам придётся рассказать нам что-нибудь о Лере. Широкая публика совсем её не знает… - И это – огромное упущение, - перебил Данила. – Запомните мои слова, вы ещё увидите её в большом кино. - Даня! – Лера возмущённо и прямо посмотрела на него, но он сиял, как начищенная монета, и на короткий миг они вернулись туда, в самое начало, когда только наслаждались своей дружбой. – Мы же это уже обсудили! «Да, дорогая. Я всё ещё здесь». - А вы разве не хотите сниматься в кино? – Катя, кажется, почувствовала, что запахло новостью, и Лере пришлось, пришлось отвести взгляд. Она не верила сама себе. Их дружба не канула в Лету, она всё ещё была здесь, с ними. Только ждала, пока они, как два идиота, снова подпустят её к себе. - Я… не то, чтобы я не хочу сниматься в кино, я просто не понимаю, зачем мне это. Я… можно сказать? Данила понял мгновенно: - Да, конечно. - Меня Данила не далее чем на прошлой неделе приглашал. Это действительно не моё. Конечно, я могу передумать, в любой момент моей жизни может измениться моё мнение по любому вопросу. Я никогда не зарекаюсь, - Козловский снова полоснул по ней обжигающим взглядом, и она сама вместо него почувствовала, как горько это должно звучать. – Но в театре я… получаю сейчас всё, что мне необходимо. - Я думаю, сниматься с Данилой Козловским сочла бы за счастье любая актриса… - Я думаю, любую актрису Данила Козловский, если захочет, без труда найдёт. - Говори, говори, - Козловский улыбнулся, понимая, что сейчас они дают миру новый повод для разговоров. Но лучше так, чем выдать себя. «Я не любая» - она это ему уже говорила… Лера засмеялась. Им слишком много приходится играть. - Это так и есть, Даня, не вводите людей в заблуждение, - она и сама не ожидала, что назовёт его по имени, и ощутила, как где-то за её шеей он сжал руку в кулак. – Любой театр в любом городе – это место, где я абсолютно счастлива. Ну, вот так. У меня в жизни вообще всё просто, – на этот раз её улыбка была искренней и светлой. – Всё, что в театре, то и хорошо. Я полностью, безоговорочно принимаю там… всё. Людей в первую очередь. Меня ничего там не раздражает. Жизнь внутри театра меня всему учит, пробуждает во мне всё самое лучшее. Наверно, так говорить не совсем скромно, но это правда. – Она успокоилась. Она, чёрт возьми, действительно успокоилась. - И что, нет совсем ничего-ничего нет, что бы тебя не устраивало? – Данила даже не сумел скрыть в своём голосе заинтересованности большей, чем необходимо. Лера пожала плечами: - Ты что-то конкретное хочешь услышать? Нет. - Вот, - Козловский демонстративно указал на Леру Екатерине, и та только хотела что-то вставить, как Лера перебила: - Хотя нет! Я… я очень люблю солнце. А работники театра солнца почти не видят. И я вот, например, просто умираю, когда нет солнца. Он совсем не ждал от неё… такой привязанности. Как Дюймовочка. Теперь ему стало понятно, почему тогда, на побережье Нью-Йорка, она так часто ходила к воде. - Как же ты выживаешь в Москве? – Даниле показалось, что он пошутил, но Лера ответила застенчиво и просто: - Не знаю. - Ездите на отдых? Данила ожидал ответа «конечно», но Лера снова, мягко говоря, взорвала ему мозг. - Нет. У меня не бывает отпусков. Я, наверно, из тех, кто вообще не умеет отдыхать. – Видя, что её собеседники недоумённо нахмурились, она продолжила, - слушайте, ну лучший отдых – это ведь сон. Ехать куда-то, там вставать и тащиться на экскурсии – на гастролях этого хватает. У меня и загранпаспорт-то лежит так, для проформы, на случай зарубежных гастролей. Может, я правда ненормальная какая-то, но я от своей работы не устаю. Мне и выходные, по большому счёту, не нужны. Я бы работала хоть каждый день. Они у меня есть, выходные. А отпуск мне не нужен. Через день-другой я наверняка сойду с ума. Если бы не журналистка, Данила бы запустил пальцы в волосы и пробормотал «Охренеть». Но пришлось отделаться шуткой: - И ты что, никогда не каталась на верблюде и не ела копчёного осьминога? - А ты что, ел? Фу! Они рассмеялись. Впервые с момента, как Данила осознал, что он влюблён в неё, они действительно искренне засмеялись друг другу. Они снова почувствовали – они вместе. Не потому, что им достались такие роли. Потому, что так они были счастливы. Лера упрекнула себя – почему она не смогла сделать так, чтобы не пришлось себе в этом отказывать? Чувствовать, что ты вдвоём с ним – это ей было приятно. Как будто они вместе стоят напротив целого мира. Эмоциональная привязанность. Та самая, от которых она бежала всю жизнь. Необычно, ново. Можно?.. - В общем, как вы поняли, я действительно готова говорить только о театре, потому что подкована только в этом, - обратилась Лера к журналистке. – Для меня Станиславский – живее всех живых и самый лучший друг. - Это правда, - вставил Данила. – Вы просили что-нибудь о ней рассказать? Так вот, Лера, во-первых, очень красива… Лера фыркнула: - И это у тебя во-первых?.. - Это я просто забыл сказать, что ты потрясающе выглядишь сегодня. – Она поёжилась совсем незаметно для посторонних глаз, но он увидел. – Во-вторых, она действительно блестящий профессионал. Такому нельзя научиться, это берётся только от большой любви. Всё, о чём пишет Станиславский, в ней как будто и так всегда было. Я хочу, чтобы она снималась в кино, потому что у нас сложилось не только сотрудничество, мы… - он запнулся. – Мы по-настоящему очень хорошо подружились. Эта девушка, с который вы сейчас разговариваете, она невероятная. Мы, актёры, часто приукрашиваем что-то, когда говорим друг о друге, но Лера такая на самом деле, это удивительно… Одна из самых бесстрашных и ярких актрис, с которыми я когда-либо работал. Что меня удивляет в ней больше всего – я ни разу не слышал, чтобы она жаловалась… - Потому что не люблю, когда другие жалуются, - перебила она. – Вот представь, ты говоришь на репетиции «Голова болит», или «Есть хочется», и ты, может, это просто так сказал, а я сразу обращу внимание на себя – а может, и мне есть хочется? И всё, внимание потеряла. И зачем это надо? - Вот, я же говорю вам! – Данила широко улыбнулся. Эта улыбка… его улыбка. Защищающая от любых дурных мыслей и косых взглядов. Как будто одеялом окутывающая. – Лера, она… неугомонная. Большое везение – встретить такую актрису. Помнишь платье Софи? – не дождавшись ответа, он продолжил, - костюм уже утвердили, но она всё равно продолжала приносить Гарольду варианты, пока он сам её не остановил. У актёров её возраста я никогда такого не встречал, это уникально. Я могу её сравнить, наверно, только с Владимиром Львовичем Машковым или Олегом Евгеньевичем Меньшиковым. Она порядочна, самоотверженна и добра ко всем вокруг без исключения. - Сам такой, - буркнула Лера, но глаза её светились. – Ты вот тоже сейчас что делаешь? Говоришь об этом как о чём-то особенном. Но это просто я, я как умею, так и работаю. Не надо селить в мою голову мысль, что можно так не делать, не надо меня при мне хвалить. Мне это вредно. Данила развёл руками: - Ну, тогда она просто очень красива. Но напишите это капсом. Лера смутилась. «Я люблю тебя. Неужели ты правда не видишь». Они оба поняли – как бы ни складывалась жизнь, они стали друг другу родными. И говорить нужды не было. И так во лбу – бегущая строка. - Отлично, так и напишем, - Катя улыбнулась. – В таком случае теперь ваша очередь, Лера – Данилу публика знает давно. Расскажите нам о нём что-нибудь, что нашим читателям о нём не известно. - Поверьте, вам о нём и сейчас мало что известно, - Лера переплела пальцы рук, устраиваясь удобнее. Хорошо говорить о Даниле – это не проблема. Но не тогда, когда он сидит рядом и так смотрит… - Он… он прекрасен во всех отношениях. Нет, это вы уже знаете. Про это все говорят. Он и как артист, и как человек очень надёжен. С ним удобно. Ему… можно доверять. Положиться на него полностью, потому что он берёт всё на себя. Почти то же самое о нём когда-то говорила Раппопорт, но именно её слова, Леры, будто карамелью ему внутри всё полили. Правду говорит? На самом деле так думает? Нет? - Даня, конечно, коренной рысак в упряжке. Невероятный партнёр. Он берёт лидерство на себя. Цепляет на крючок и ведёт за собой, и это такое удовольствие. Он играет не себе, он играет тебе, в тебя, и, ну, за этим не пойти – это уж совсем надо быть слепой, глухой и профнепригодной. Знаете, есть от природы талантливые актёры – они берут своим обаянием, органикой, есть не так сильно одарённые люди – они берут упорным трудом. А Данила в равной степени талантлив и работоспособен, он голоден до труда, и, его, конечно, Бог в макушку поцеловал. Одновременно. Кроме того, он сам по-человечески удивительно порядочен, он внимателен к окружающим. Всё про всех всегда помнит. Таким должен бы быть каждый актёр. Но он у нас такой только один, Данила свет Козловский, - она улыбнулась. Она не думала, что ей будет так приятно говорить о нём то, что он заслуживал услышать, причём вроде как бы и не ему – это же интервью, чего с неё спрашивать. – Меня совершенно не удивляет, что сейчас он считается актёром номер один. Это закономерно. Это звание он будет удерживать долгие годы. Я других таких людей не знаю. Козловский с трудом мог вдохнуть. Она правда так считает, это он теперь видел. Лучшей благодарностью за такие слова мог бы стать поцелуй… Но он только выдавил: - Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку… - Вот, и я уже боюсь, что о нас именно такое мнение сложилось, - подхватила Лера. Их взгляды снова встретились, и там больше не было страха или огня. Только концентрированная, неразбавленная нежность. Как он скучал по этому в Питере. А Лера едва не заплакала прямо здесь. Поняла – она тоже по нему скучала. Ведь совсем не выпускала его из головы. Мечтала о его тепле, зная, что не может себе этого позволить. Мечтала прикоснуться к нему. Побыть наедине. Ей нельзя к нему привязываться, нельзя… Но, похоже, выбор уже сделан. Они ещё немного поговорили о театрах, Бродвее, всякой ерунде вроде кухни в ресторанах наподобие этого. Журналистка, довольная разговором, попрощалась с ними, и это был ровно тот самый момент, которого Лера боялась и ждала. Она уже ничего не хотела, кроме того, чтобы подольше быть рядом с Данилой. Екатерина вошла в лифт, и только тогда Лера повернулась к нему, боясь взглянуть в улыбающиеся, пронизывающие, хмельные глаза. - Прости меня. Меньше всего ожидая это услышать, он приподнял брови: - Что? - Данила, Данила, можно ваш автограф? – он не успел ответить. Стайка девушек, видимо, ожидая окончания интервью, порхнула к их дивану. Лера отвела взгляд, и разочарованному Даниле ничего не оставалось, как подняться к сияющим поклонницам. - Конечно, можно. Не убегай без меня, - твёрдо сказал он Лере, и та покорно осталась сидеть. «Мы вас так любим!», «А я «Экипаж» раз восемь смотрела!», «Я всю семью в кино повела!» Поневоле она улыбнулась. По её мнению, Данила, конечно, и не такого обожания заслуживал. Она знала – в его поклонниках и мужчины есть. Ни для кого в среде не было секретом, что артистам условно приписывают мужскую и женскую аудитории, так вот, Данилу обожали и там и там… Вот что уникально. Как и он весь, целиком. - Спасибо вам, спасибо, мы вас любим, удачи! – девушки упорхнули туда же, откуда и появились. Данила взглянул на Леру сверху вниз. Четыре дня без неё показались вечностью. - Привет. Она смущённо улыбнулась: - Привет. - Так за что ты там просила прощения? – он честно не мог вспомнить, за что бы ему на неё злиться. Они ведь только что без единого слова помирились. - Я… Ну чего ты смотришь так? - Как? – он улыбался. - Сияешь, как лампочка Ильича. Я хотела сказать, прости меня… - она замялась. – Я видела, в каком настроении ты тогда уехал. Ну, в Питер. Данила вспомнил. Его пробрало до мурашек, ну неужели она теперь хочет думать об… Ольге, о том, что видела тогда? Поклонницы, журналистки, коллеги, бывшие девушки… да, вокруг него много женщин, но что же он теперь может с этим поделать? Главное ведь, что им просто достаточно быть рядом, чтобы всё было хорошо, они только что в этом убедились. - Ты решил, что я приревновала, да? – печально вздохнула она, видя, как он помрачнел. Соглашаться было бы нескромно. Но ей не требовалось его согласие. - Совсем нет, Даня… Ему пришлось сесть рядом, чтобы слышать её шёпот. - А что тогда? – и его голос внезапно сел; он откашлялся. Лере до рези в глазах захотелось заплакать. До того было странно ей видеть, как Данила волнуется. Как, похоже, важно для него то, что она скажет… Она отвела глаза. Странный ментальный контакт этот между ними. Смотреть не надо. Так и не смогла привыкнуть. Может, и не привыкнет вовсе. - Я… я видела, как ты смотришь на неё. Совсем как на чужую. А ведь ты когда-то любил её, вспомни. Глядел на неё так же, как теперь на меня. Я же вижу. Я это чувствую, тепло, которое от тебя исходит, им можно маленький город отопить… А потом раз – и всё кончилось. И глаза у тебя станут холодными. И прикасаться больше не захочется. И всё вроде нормально, это жизнь, но… ты не понимаешь. - Лера… мне казалось, ты знаешь, что в жизни ничего нельзя предугадать, - с отчаянием пробормотал Данила, пряча лицо в свои ладони. Она была права. Она, похоже, всегда права, и ответить ему на это было нечего. - Я знаю себя. И я тебе это уже говорила. Я знаю, что будет. Мне это даже вслух повторять больно… - Ты боишься, Лера. Не нужно быть экстрасенсом, чтобы это понять. Но только что, мать его, сидя вот здесь, рядом со мной, что ты чувствовала? Не отвечай! Я сам знаю. Я всё то же самое… - он сжал кулаки. Откуда взять терпение и силы, откуда? – Ты рассказала мне про себя всё. Ты думала, я отвернусь от тебя? Нет. Всё то, что я говорил сейчас для интервью – чистая правда. Я действительно тебя считаю особенной, блин, ты же правда удивительная… - он повернул голову, чтобы увидеть, как она реагирует на его слова, а она никак не реагировала, как кобра перед гипнотизёром, застыла и смотрела на него изумлёнными глазами, - я клянусь тебе, что не знаю, что будет через год, пять или пятнадцать лет. Мне неинтересно это знать. Я прошу тебя, не торопи события. Не жди худшего. Меньше всего на свете я хочу однажды сделать тебе больно, истории не бывают похожими одна на другую… Не торопи события. Живи в настоящем. - Даня… - У тебя всё-таки есть один недостаток, - заключил он, не слушая, что она хочет сказать, он это и так знал, - тебе недостаёт смелости принять то хорошее, что есть в тебе. А счастье требует смелости. На него нужно решиться. У меня могло бы хватить смелости на нас обоих, но ты не позволяешь мне! Лера… Данила думал, что почти кричит. Но она остановила бы его, если бы это было так. Всё же ресторан – не совсем правильное место для таких выяснений, особенно если ты публичная персона, за которой охотится вся Москва. - Лера, я заклинаю тебя. Ты говоришь, что боишься слишком сильно полюбить меня… по крайней мере, раньше говорила. Но если бы так случилось – неужели, ты думаешь, я позволил бы себе сделать тебе больно? При условии, что ты любишь меня, думаешь, я мог бы смотреть на тебя холодными глазами, как тогда на… Олю? Девушка перевела взгляд за окно. Она не могла ничего ответить, и не потому, что ей ответить было нечего. Она не хотела. Она не знала. За красивыми словами скрываться может всё, что угодно. А Данила уже не мог остановиться. Только говорить об этом «условии» оказалось для него так приятно, будто воды напиться в пустыне… - Думаешь, да… - прошептал он. – Думаешь, мог бы. В таком случае ты меня совсем не знаешь. И что ты тогда во мне любить собралась? А ещё я женат был, представляешь. Я не мальчик. Я знаю, что такое развод. Хочешь, с бывшей женой познакомлю? Она тебе расскажет, какие у нас отношения. До сих пор. Было многое, но это жизнь, теперь она – одна из моих ближайших друзей. Или с Лизой Боярской – ты с ней не знакома, нет? Мы плохо расстались с Олей, Лера. Но видит Бог, я хотел сохранить эти отношения… А знаешь, зачем она приходила? Она хотела вернуться ко мне. Сейчас. Когда есть ты. Как, по-твоему, я должен на неё смотреть? Его слова терзали её. Она закрыла глаза. Она больше не знала, что сказать ему, и он возненавидел себя опять за то, что она почти плачет. - Я знаю тебя, Данила… Я вижу. Ты не хочешь делать мне больно, конечно, не хочешь… Только потом это, возможно, от тебя не будет зависеть… - Я вообще не знаю, что будет потом, Лера! Прости… - он подсел к ней ближе, и она распахнула глаза, невольно отстранилась, будто желая уберечься от внезапной близости к нему. – Прости. Я только об одном прошу тебя – не забегай далеко вперёд. Откуда ты знаешь, чего тебе захочется через год? Два? Ты только что сказала, что никогда не зарекаешься. Я даже не знаю, что будет вечером. Я просто хочу, чтобы ты не отталкивала меня. Я чувствую себя последней скотиной, когда думаю, что не нужен тебе. - Ты? – девушка от неожиданности забыла играть. Удерживать себя от того, чтобы показать ему, что чувствует. – Ты – мне? Ты правда думаешь, что ты мне можешь быть не нужен?.. Взошло солнце. Засияло. Музыка заиграла из заставки «В мире животных». - Больше ничего не говори, - прошептал он, изменившись в лице и потянувшись к её руке. – Ни слова, Лер, пожалуйста. Не торопись. Пока этого достаточно. Пойдём отсюда. Он безошибочно определил, что она смутилась бы своих слов, начала бы ругать себя за них. Поэтому остановил её ровно там, где услышал, что было нужно ему. - Мне нужно на базу «Фонографа». Но до такси я тебя провожу. Когда она встала с дивана, они почти столкнулись, потому что он не отпускал её руку. Глаза в глаза, и Данила снова ей улыбнулся, зная, как сильно она нуждается в этом. Как Русалочка – глаза огромные, бирюзовые, не верящие – неужели всё правда? «Правда, любовь моя. Всё правда». Она услышала. Их руки сочетались безупречно. Девичьи пальцы удобно ложились в мужскую ладонь, обхватившую уверенно, бережно. Козловский и не думал смущаться косых взглядов персонала, а Лера поглядывала на него, украдкой вдыхала удивительный запах и не верила, решительно не верила, что этот мужчина с ней рядом реален. Он нажал на кнопку вызова лифта. Ей хотелось уткнуться в его плечо, и он, конечно, тоже это видел. Ощущал каждым опалённым нервом. Не желал отпускать её. Их взгляды снова встретились. Лера – такая взволнованно серьёзная, изумлённая ему и себе… их обоих это удивило. Дверцы лифта открылись со звуком, который обоим показался оглушительным. Они вошли туда, в узкую пустую железную коробку, и Лера, с трудом удерживая себя от того, чтобы не броситься тонуть в его жарких глазах, нажала кнопку первого этажа. Лифт тронулся, и в эту же самую секунду между ними, сейчас так отчаянно нуждающимися друг в друге, проскочила искра, уничтожая все стоп-сигналы. Козловский только на миг отвернулся – нажать кнопку остановки лифта. Он не мог ждать, пока они доедут до первого этажа, пока сядут в машину, пока ещё что-нибудь. Шаг навстречу. Руки взлетели по плечам вверх. Девушка привстала на цыпочки, и логичным завершением стремительного движения стал поцелуй. Объятия тесные, жадные. Никаких запретов, никаких прелюдий. Ни единого слова. К чему? Он и без того взял её сразу – как хотел. Ещё шаг. Её руки обвили широкие крепкие плечи. Реальность лучше любых слов. Он целовал её, как будто в последний раз. Как никогда. «Не уходи, не оставляй меня. Я не отпущу тебя». «Я не хочу… без тебя. Не отпускай». Он и не собирался. Ещё шаг, и она прижата к стенке лифта его телом. Как стихия, как лесной пожар, он захватил её в плен, из которого она и не думала вырываться. Остановился весь мир. Планета прекратила вращение. Перестало дышать всё на свете. Данила прикусил её нижнюю губу, и тут же руки его перебрались с талии к лицу, безмолвно извиняясь. Лера даже не заметила этого – она сама отвечала ему так, как никогда не думала, что умеет. Мало. Хочется больше. Необходимо. В бесконечной Вселенной, среди миллиардов людей значение для неё имел только он. Только на секунду оторвавшись от её губ, Козловский наклонился, чтобы одним уверенным движением подхватить девушку под бёдра, а она уже была готова просить вернуться к ней. На расстоянии дыхания. Одним взглядом он жадно обшарил её лицо – алые губы, лихорадочно блестящие глаза… Нельзя так нуждаться в человеке. Нельзя любить так, чтобы в сосудах кровь выкипала. И снова они целовались бешено, как будто между ними кислоту пролили; её тело тут же отозвалось на его желание, и Лера обхватила его ногами, скрестила за его спиной, позволяя стиснуть себя ещё плотнее, ещё крепче, ещё ближе. Ещё. Ближе он ещё никогда не был… Его горячие, загорелые руки – везде. Переплетены пальцы, запястья в золотых браслетах-ниточках прижаты к стали по обе стороны от её головы. Он не соображал, что он делает. Это всё – наваждение. Он не думал о том, что в любой момент лифт может поехать, двери откроются, и их увидят. Ничего не было важно, кроме неё – Леры из его сна, отвечающей на его яростные ласки так судорожно открыто. Крепко зажатая между его телом и стеной, она впервые почувствовала, как он хочет её. Затуманенным разумом она не могла ничего понять. Она просто кожей, кровью поняла – если однажды он захочет её снова, то всё случится. Остановить его она не сумеет. И не потому, что он не подчинился бы ей. Она просто не станет. Руки жадно спустились по запястьям к плечам, к груди, проникли под белоснежный пиджак. Подавшись вперёд, Лера помогла Даниле стащить его, и он решительно отбросил его в сторону, на пол. Туда же отправилась и его кожаная куртка. Путаясь в одежде, сбиваясь, но не отрываясь от девушки, он испустил хриплый рык и потянул вверх ткань шёлкового топа. Обжёг прохладную кожу руками. Лера покорилась. Потеряло всякое значение, где они – важно было лишь то, чего хочет Он. Лера застонала. Её пальцы вцепились в его свитер, и Данила с готовностью стянул его в свою очередь. Им удалось это сделать, не отрываясь друг от друга – сначала Лера перенесла свой вес на руки, а потом крепче сжала его ногами, руками помогая снимать свитер, если бы их обоих в театральных институтах не учили делать поддержки, им бы не удалось сделать это, не сговариваясь… Пожар всё разгорался, он и не думал затихать… Кожа к коже – контраст резал глаза. Откровенно так, что почти плачется. Один бесстыдный полустон-полувсхлип на двоих. Данила ей нужен весь. Целиком. Притворяться бесполезно. Ладони накрыли грудь под изысканным кружевом бюстгальтера, и Лера от желания и удовольствия едва не вскрикнула. Он хотел целовать её шею, ключицы, грудь, живот, покрыть поцелуями всё её тело. Любить её до тех пор, пока в них обоих достанет сил. Но прекратить коротко, глубоко и жадно целовать её губы, смотреть в опьянённые глаза, делить с ней одно дыхание – нет, это было выше его сил… Она легко, почти незаметно оцарапала его плечи, но именно это самое почти ей наверняка позже будет им предъявлено как вещественное доказательство… - У вас всё в порядке? – Они отстранились друг от друга. Им помешали. Помешал чужой, незнакомый, совсем ненужный мужской голос, разделил их напополам из единого целого, которым они уже успели стать… - Говорит дежурный лифтёр. Поломки лифта не обнаружено. Вам нужна медицинская помощь? «Да», - подумал Данила, глядя на пылающие Лерины щёки, лихорадку в глазах, рубиновые искусанные губы. – «Да, мне очень нужна медицинская помощь. Какие-нибудь инъекции. Лечебный электрошок. Криокамера». Лера смотрела и не могла насмотреться на него, на полуобнажённого греческого бога, прекрасного мужчину, пожирающего её взглядом, как единственную свою ценность, которую у него отнимали. Данила зажмурился. Мысленно выругался. Ещё один – последний – общий выдох. «Пусти…» Он бережно поставил её, с трудом отнимая от неё руки, и повернулся к дверям. - Нет, всё в порядке. От… откройте нас, будьте добры. Твою мать… - это он прошипел уже шёпотом. Так, чтобы только Лера услышала. Лера подобрала с пола свитер и протянула его Даниле. - Возьми… - прошелестела она. Это было первое её слово. Не оборачиваясь, Козловский протянул руку. Смотреть, как она от неловкости прячет от него глаза – нет уж, увольте… Лифт тронулся как раз в ту секунду, когда он поднял с пола свою куртку. Сминая в руках пиджак, Лера стояла и изучала свои ботинки. А что, что она могла бы ему сказать? Их время истекало. Счёт пошёл на секунды. На этажи. - Лера, посмотри на меня. Она упорно не шевелилась. - Лера! – от громкого баритона, отозвавшегося от стенок эхом, она вздрогнула и подняла лицо, хотя не собиралась этого делать… Она смущена. Почти испугана. В крайнем, самом страстном и нежном порыве он снова подался вперёд, к ней, и, наклонившись, притянул к себе за затылок и сухо, чувственно прикоснулся к губам. Ещё раз. Самый важный и наполненный эмоциями раз. - Я люблю тебя, - сказал негромко, но звучно. – Никогда больше не притворяйся при мне, Лера Дягилева. У неё чуть ноги не подкосились – что… что он сказал? Предпочитая не наблюдать за тем, как она отшатнулась, как прижала руки к груди, Данила развернулся и вышел в открывшиеся двери.