Инквизитор и его сестра

Он смотрел на неё и не мог наглядеться. Он помнил Эвелин ещё подростком – она и тогда была такой же маленькой и смешной. В этом они были похожи: оба всегда искали приключений. Разница лишь в том, что он искал их вне Круга, а она могла довольствоваться тем, что было в границах дозволенного. После четвёртого побега его отправили в оствинский Круг Магов на перевоспитание. На деле же все – и старшие маги, и ученики – воспринимали его как диковинку. Стадо, привыкшее к своему загону... Его удивляло, что многим магам – в компании храмовников, куда же без них? – разрешалось покидать Круг на пару-тройку дней. Но больше это вызывало злость – всё равно что показать красивый торт и даже дать крошечный кусочек, а потом отобрать. И никто ведь даже не пытался воспользоваться этой вольностью, чтобы сбежать! Конечно, ему такого права не давали. Не особо и хотелось-то. Но всё же бывали дни, когда он завидовал этим живущим почти на свободе. Однажды на душе было скверно и одиноко. Он тосковал по Суране и Йовану, тосковал даже по Ирвингу, который, пускай и ругал за шалости, всегда был добр к беспокойному ученику. И бушующая за окном гроза прекрасно перекликалась с его печалью. Он сидел у камина и гипнотизировал взглядом огонь, как вдруг рядом оказалась Эвелин. Только вернувшаяся, с мокрыми от дождя волосами, но она прямо-таки лучилась счастьем. – Угощайся, – протянула она ему коробку конфет. – Зачем? – пробурчал он. – Просто так. Да бери-бери. – Не хочу. Она тогда так смешно закатила глаза, а потом попыталась всунуть ему несколько конфет в карманы. – Ты чего?! – вскочил он с места. – Сейчас не хочешь – потом захочешь. – Да не нужны мне твои подачки, дворянка-недоросток! Она должна была разозлиться или хотя бы обидеться, но Эвелин лишь довольно улыбнулась и заявила: – Я всё равно не отстану! Так что либо сейчас берёшь сам, либо я заставлю тебя их взять. Это было смешно. Эта маленькая магесса едва дотягивала ему до плеча, а он уже четыре раза сбегал из-под носа храмовников. – Сначала догони, – бросил он, вылетая из комнаты. Так и завязалась их дружба, хотя первое время она больше походила на войну. Особенно, когда после колкостей об её росте он начинал оскальзываться, а мантия внезапно начинала тлеть. Потом это переросло во влюблённость. Он рассказывал Эвелин о своих приключениях, об несправедливой участи магов, о свободе, манящей его особенно сильно на закате. А она слушала, соглашаясь с ним во всём и регулярно принося ему что-нибудь из мира за стенами Круга. Однажды ей даже удалось убедить храмовников позволить ему поехать с ней в родное имение. И хотя это был чудесный момент для побега, ему не хотелось подводить возлюбленную. Он никогда не забудет тот день. Вся многочисленная семья Тревельянов радушно приняла его как родного – оказывается, Эвелин много о нём рассказывала. Странно, но даже храмовник, сопровождавший учеников, понравился ему. Это был рыжеволосый уже не молодой мужчина с густой бородой, которую он поглаживал, когда рассказывал о шалостях друзей Круге. Кажется, тогда он был счастлив… Эта мнимая свобода убивала в нём дух борца, и однажды он снова решил сбежать. Он долго уговаривал девушку, убеждал изо всех сил, но она отказалась. Несмотря на манящую свободу, Эвелин не могла оставить семью, друзей. Он знал это, но был ужасно зол за её нежелание бороться. Они даже толком не расстались. Он просто ушёл, не сказав ей ни слова на прощание. А когда его снова поймали и вернули в ферелденский Круг, получил письмо. Эвелин писала так, словно они расстались добрыми друзьями, и ему даже стало обидно, что она ни в чём не упрекала его. Он перестал писать ей, когда впустил в себя Справедливость. Дух упрекал его в том, что он давал девушке «ложные надежды»… Только, как оказалось, он и сам себя тешил «ложными надеждами». Когда демоны ломанулись из-за Завесы, он надеялся, что умрёт от их лап. Возможно, потому так отчаянно сражался за жителей деревеньки на границе Ривейна. В его память навсегда впечатался огромный демон, его рука, словно молот, несётся прямо на него… но не достаёт. Серебристо-зелёный барьер возникает прямо над ним, а в следующую минуту демон уже превращён в глыбу льда. Кто бы мог подумать, что он встретит её здесь? Никто, однако, это случилось. Как и раньше, весёлая и бодрая, Эвелин внесла в его тусклую жизнь краски. Её рассказ о неудачной поездке на Конклав, шторме, демонах и яростном желании добраться-таки до Храма Священного Праха, над которым разверзнулась Брешь, был достоин уст Варрика. Но он видел её страх за брата и семью, отчаянные попытки заставить себя верить, что все слухи о взрыве на Конклаве – глупое преувеличение, и слышал, как она тихо плакала ночью. Девушка не упрекала его в том, что он впустил в себя духа, даже не разозлилась, когда услышала рассказ о событиях в Киркволле. Но когда на вопрос, что он будет делать дальше, услышала: «Ничего», – буквально взорвалась. – После всего этого ты складываешь руки?! И где же твоя Справедливость? Тоже успокоился? И верно, ломать – не строить, чего утруждаться-то? Глядите все, какой я усталый-несчастный забитый миром маг-отступник! Я сделал всё, что мог, а теперь оставьте меня все в покое! А то, что из-за твоих действий там, – она махнула в сторону окна, – гибнут люди, тебя не касаются. Антиванский Ворон сделал своё дело, антиванский Ворон может пойти поспать. Что полезного в том, что ты влачишь здесь жалкое – да-да, ты не ослышался! – жалкое существование?! – Этот мир уже ничто не спасёт, – меланхолично ответил он ей тогда. – Отлично! Тогда давайте все вместе ляжем вот тут в рядок и дружно сдохнем! – Эвелин столкнула со своих вещей серого кота. Тот, зашипев, вспрыгнул к нему на колени. – Чудесная перспектива. Только мне вот она что-то не по нутру. – В Инквизицию собираешься? – горько поинтересовался он, поглаживая кота и глядя, как девушка собирала свои вещи. – Да! Собираюсь. А что? – Смысл? Она ничего не сможет. Это последняя попытка Церкви повести за собой людей. И замечу, на верную смерть. Уверен, дрязги между Церковью и Инквизицией – чистой воды фарс. А этот их Вестник Андрасте наверняка тоже… – Да мне начхать! Если уж умирать, то там, – она снова махнула в сторону Бреши в небе, – сражаясь из последних сил, чем гнить здесь. – Ну и дура! – крикнул он ей вслед. Хлипкая дверь громко хлопнула, напугав всех котов в доме. Ужасное чувство. Без Эвелин стало сразу пусто и уныло, но он не собирался её останавливать. Хочет умереть в бою – да пожалуйста. Только спустя несколько дней и десятка бутылок отвратного пойла ему подумалось, что лучше бы он пошёл с нею и умер рядом с нею. А потом в одно промозглое утро он осознал, что Брешь закрыта, а люди славят Инквизицию. Эвелин никогда не ошибалась… И вот сейчас он любовался той, в которую, оказывается, был всё ещё влюблён, и чувствовал себя полнейшим идиотом. Ведь останься он в оствинском Круге, всё было бы иначе… лучше… На посвящении должен был, по слухам, присутствовать сам Инквизитор, но появилась его сестра. Никто, впрочем, не расстроился, ибо девушка, как и их лидер, быстро полюбилась народу. Её называли «Принцессой Инквизиции», и ей шёл этот титул. Он даже не запомнил текст принесённой клятвы, в которой было что-то про борьбу с демонами, каким-то Корифеем и другими врагами мирных людей, настолько был поглощён наблюдением за Эвелин. Ей ужасно шло это голубое платье, высокая причёска с белым цветком, дворянские манеры, столь естественные и милые в её исполнении. А вот немного полноватый банн с огромным мабари, так и тянувшемся вылизать её руки, девушке совсем не подходили. Он усмехнулся, представив себя на его месте. Идиот. Полный, беспросветный и-ди-от. А потом он увидел храмовника. Даже сейчас помнил его имя – Каллен Резерфорд. И воспоминания об этом человеке были не самыми приятными. Он вдруг ужаснулся, решив, что к девушке приставили надзирателя. И после этого будут говорить, что маги – равноправные союзники Инквизиции! Эвелин повернулась к храмовнику и что-то прощебетала ему. Тот снисходительно улыбнулся, соглашаясь с чем-то. А ему при виде этой картины вдруг стало ужасно смешно, ведь когда-то он с точно таким же лицом соглашался на её очередную шалость.

***

Отдав Блэкволлу бумаги Серых Стражей, что Максвелл нашёл в последнем путешествии, Инквизитор с чистой совестью собирался потратить этот, наконец-то, свободный вечер на что-нибудь приятное. Например, похищение Жозефины из её плотного рабочего графика или спарринг с Калленом. Но все приятные планы тут же как ветром сдуло, едва Максвелл увидел Андерса. Он стоял у ворот крепости, и на лице его застыл чистый восторг. Оглядываясь, он, кажется, пожирал взглядом крепость. Маги, в компании с которыми, видимо, он и пришёл, уже давно поднимались на верхний ярус, но отступника это не волновало. – А я так надеялся, что Эвелин показалось, – произнёс Инквизитор, подойдя к старому знакомому. Андерс вздрогнул и, кажется, хотел сбежать. На его лице легко чисталась внутренняя борьба. Наконец он, натянув самодовольную усмешку, словно знал что-то удивительное – как в старые времена, – поинтересовался: – И как мне вас теперь величать, милорд Тревельян? Ваше Инквизиторство? – Это право даровано только Варрику. Реакция была именно такой, какую Максвелл хотел увидеть. Сначала глаза Андерса округлились – хоть монетки вставляй в глазницы, – затем он слегка нахмурился, но быстро справился с эмоциями. – Вот как? Значит этот делец и тут успел наследить? Будь осторожнее, а то в один прекрасный день он и Инквизицию продаст. – О, для этого у меня есть одна прелестная Искательница Истины, – «успокоил» его Максвелл. – А вот тебя можно будет скоро вносить в историю как человека, оставившего свой след во всех громких событиях Тедаса. – Вас мне всё равно не затмить. – Но ты явно пытаешься. Они невзлюбили друг друга с первой встречи, но ради Эвелин терпели. Потому сейчас эта молчаливая вражда вызвала странную ностальгию. – О пресвятой Инквизитор! – раздалось со ступеней. – Молю, спасите меня от вашей сестры! Она слишком настойчива! Вздохнув, Максвелл обернулся, чтобы увидеть спешившего к нему Дориана. Следом бежала Эвелин, но как-то подозрительно медленно. Когда же она спустилась, стала ясна причина её немного неловкой спешки – туфли. Если что и давалось девушке с трудом, так это было хождение на каблуках. Она лишь недавно научилась ровно идти медленным шагом, так что пробежка стала настоящим испытанием. – Она совсем меня замучила! Три часа танцев, Максвелл! ТРИ! – для большей убедительности он потрясал перед глазами Максвелла тремя пальцами. – Меня так не мучили даже дома! – А ты думаешь, мне легко? – воскликнула подбежавшая девушка. – Сам походил бы в них часок… – Сохрани меня Андрасте! Позади раздалось хихиканье. – Я ценю твоё рвение, дорогая, но я бы посоветовал тебе хотя бы иногда менять партнёров, – посоветовал Максвелл. – Я с тобой танцую по утрам, днём Дориан, а вечером можно с Калленом, например. – Нет, – живо отозвалась девушка. – Я лучше пойду к Лелиане. – Или Лелиана, – согласно кивнул он. Смех позади был уже неприлично громким, и Дориан, презрительно оглядев стоящего за Инквизитором мага, хмыкнул: – Мы, конечно, стремимся разрушить суровый образ великого и ужасного Инквизитора, но, кажется, немного переборщили. Эвелин удивлённо посмотрела ему за спину, и от изумления её брови взлетели чуть ли не до небес. Откашлявшись, маг, вспоминая былые времена, галантно – Дориан прыснул – поклонился. – Позвольте представиться, Грюм. С недавнего времени маг Инквизиции. – Что же ты так отстал от своих товарищей? – насмешливо поинтересовался тевинтерец. – Они уже давно наверху. – Я не смел пренебречь вниманием самого Инквизитора. Эвелин неверяще поглядела на брата. Тот пожал плечами и обратился к Дориану: – Друг мой, сделай доброе дело – проводи этого мага к своим. А то ещё заблудится, пойдут потом по крепости слухи о пропадающих людях. Нам странностей и с Коулом выше крыши. – Слушаюсь и повинуюсь, – отвесил ему низкий поклон Дориан. – Ну что, коллега, идёмте? Провожая магов взглядом, Максвелл заметил: – Похоже, он действительно решил начать всё сначала. Даже имя другое взял. В который это уже раз? Девушка на пальцах что-то посчитала. – Наверное, пятый. – Будем надеяться, что в этот раз у него будет самым удачным. И что он не взорвёт нам Скайхолд.