Величайшее притворство (Greatest Pretend)

– Он всё равно не соглашается, пусть и слаб, точно котёнок. – Он упрямый, мой Ни-то-ни-сё… – вздохнул голос с нотками тревоги и раздражения. Материнский голос. Глаза Венди распахнулись, и она завозилась на каменном полу. Что-то серое промелькнуло перед её лицом. Венди подняла взгляд и увидела, как монахиня подвозит Голубую Фею, сидящую в инвалидной коляске, к окну. Ей хватило одного мгновения, чтобы понять: она больше не в Сторибруке. В бархатистом тёмно-фиолетовом небе, будто в танце, кружились звёзды; Венди с трудом нашла в себе силы оторваться от чудесной картины. Голубая всё ещё была наряжена в скромное монашеское одеяние, её каштановые волосы собраны в аккуратный пучок, золотое распятие поблескивало в неземном свете Двора Фей. Венди, будто заворожённая, смотрела и смотрела на этот крест, гадая про себя, верит ли фея во что-нибудь, и причиняет ли ей эта вера неудобства в её нынешнем положении. Однако потом мать-настоятельница улыбнулась, Венди встала на ноги, и мысль исчезла. Она была одета в узкие джинсы и синий свитер и совершенно не вписывалась в мир, в котором вдруг оказалась. Голубая Фея поудобнее уселась в своём плетёном кресле. Её худые костистые руки, лежащие на коленях, стискивали волшебную палочку, точно птичьи лапки. – Мне жаль, что мы оглушили тебя, но всем здесь приказано задерживать тех, кто пытается что-то украсть. Ты удивишься, если я скажу, как часто это происходит, – улыбаясь, проговорила Голубая Фея. Венди посмотрела ей за спину. Дверь в комнату была распахнута настежь. – Тинк сбежала? – Да. Она всегда умела ускользать от опасности, – с гордостью ответила та. Венди подозрительно оглядела её. Фея вела себя вежливо и спокойно – дружелюбно даже. Она казалась бледной и больной, но Венди лучше всех знала, до чего обманчива бывает внешность. – Чего тебе нужно? Где Питер? – требовательно спросила она, вдруг вспомнив, что монахиня жаловалась на кого-то, упорно отказывающегося от пищи. Казалось, напёрсток вот-вот прожжёт ей грудь. Питер был очень близко. – Он жив… но совершенно раздавлен. Он тяжело переживает гибель Неверлэнда, – фея вздохнула и сделала знак подойти ближе. Помедлив и выждав наполненное напряжением мгновение, Венди подчинилась. Голубая подняла голову, взглянула ей в лицо и улыбнулась. – В последний раз мы встречались давным-давно и при весьма постыдных обстоятельствах. – Постыдных? Потому что Питер пытался убить тебя? – девушка стиснула кулаки. Ярость бурлила в ней, туманя разум. – Постыдных, потому что я позволила всему зайти так далеко. И дня не проходит, чтобы я не сожалела о произошедшем, о том, что я сделала. Мне жаль, – сказала фея. Венди была совершенно ошеломлена: та говорила серьёзно. Искренность звенела в каждом её слове, точно колокольчик, а в глазах матери-настоятельницы читалась мрачная мука. Говорила ли она правду, или то была очередная уловка? Майкл называл Голубую Фею сладким ядом. Венди ни за что не должна была попасться на удочку из медовых заверений и покаяния. – Тебе жаль? Жаль, что обманывала маленького мальчика и превратила его в чудовище? Жаль, что, преследуя свои цели, играла судьбами людей, как шахматными фигурами? Ты говоришь все эти слова, и они звучат так убедительно, но, думаю, если бы я прожила столько, сколько ты, я бы умела сплетать ложь в чистейшую из истин, – сказала она, ощущая, как тяжелеет всё внутри. Венди знала, что права. Если бы она жила вечно, она бы стала точь-в-точь, как женщина, сидящая перед ней в кресле. Голубая терпеливо улыбнулась и склонила голову. – Всё, что ты говоришь, – правда. Я действительно совершила все те вещи, и даже больше. Я творила ужасное во имя своих целей. Но неужто ты считаешь, что люди не могут измениться? – Да, – скупо обронила Венди. – Неверлэндский план я претворила в действительность пять сотен лет назад. У меня было пять веков на то, чтобы всё обдумать и устыдиться. Но что по-настоящему перевернуло мой мир, так это Сторибрук. Я стала матерью-настоятельницей, и это совершенно изменило меня. Моя жизнь под проклятьем сделала меня другой, как и прочих жителей города. Они подтвердят это. Я уже не та, что прежде. – Ты обменяла палочку, полную тёмного волшебства, на Ящик Пандоры! Что-то непохоже, что ты изменилась, – высокомерно усмехнулась Венди, глядя на фею, которая всё так же безмятежно смотрела на неё в ответ. – И зачем же, по-твоему, я обменяла её? Отчего плела интриги лишь для того, чтобы ты забрала шкатулку? Это было легко, не правда ли? Ты не задавалась вопросом, почему? – Для того, чтобы заманить меня в ловушку. – Нет, на самом деле нет. Пожелай я, и тебя бы схватили, как только нога твоя ступила в этот город. Нет, я позволила выкрасть шкатулку, чтобы кое-что доказать Питеру. Венди озадаченно моргнула. – Что именно? – Что ещё не всё потеряно, – мягко ответила фея и с улыбкой указала на неё. – Ты ещё не сдалась. У тебя был шанс оставить его и жить своей жизнью, но ты вернулась. Питер видел это и, думаю, это вселило в него надежду, – добавила она, однако улыбка её подрагивала, будто огонёк свечи на ветру, выдавая неуверенность. – Ты сделала это ради Питера? – Венди изумлённо помотала головой, не позволяя себе поверить, и, склонившись ниже, процедила в лицо Голубой: – Я не верю тебе. Едва прозвучали эти слова, женщина вскинула руку, пытаясь остановить Венди и хватая ртом воздух, будто в приступе удушья, но было уже слишком поздно: яркий шёлковый гобелен за её плечом, изображавший двух фей в полёте, вдруг затрепетал и потускнел так, словно что-то выпило все его краски. Феи выцвели, шёлк исчез, каменная кладка за ним вдавилась и со свистом провалилась в чернильно-чёрную пустоту. – Ничто! – вскричала фея и схватила Венди за запястье. – Прошу, поверь мне, прошу! Не в силах отвести взгляд, Венди в потрясении смотрела на разверстую черноту, пожравшую стену, на то, как та словно бы разбухала и расползалась, точно плесень или какая-то скверная болезнь. Она принялась яростно кивать. – Я верю тебе! – сглотнув, выдавила Венди, и тотчас чернота сжалась, скорчилась и пропала. Камень вернулся, будто ничего и не произошло, но гобелен пропал. Голубая измождённо откинулась на спинку кресла. Венди присела на краешек кровати. – Никогда не говори этих слов здесь, только не в этом месте, – выдохнула фея. Венди покачала головой. – Я думала, это всё миф. Тинк всегда посмеивалась над этими россказнями. – О, так и было, да только всё изменилось. Есть кое-что, что я должна тебе рассказать, нечто очень важное. О причинах, что побудили меня делать все те вещи. Я никому никогда не говорила об этом… Кроме одного-единственного, но он уж давно мёртв, – фея печально вздохнула, и Венди подалась ближе. Голубая умела сплетать ложь и фантазии воедино, но она была уверена, что сумеет выхватить нити правды. – После ты отведёшь меня к Питеру? – Если таково твоё желание. Ты можешь уйти в любое время. Дверь открыта, – проговорила фея и указала на распахнутую дверь, за которой виднелся коридор. Венди промолчала. Иной раз открытые двери оказывались лишь иллюзиями, дарившими обманчивое ощущение свободы. Голубая с видимым усилием медленно поднялась на ноги, и она подавила в себе желание подать ей руку. Я бы должна вышвырнуть её из окна. Возьми себя, наконец, в руки, подумала Венди. Фея положила ладонь на стену и обернулась с заговорщической улыбкой на губах. – Как ты думаешь, где мы сейчас? – Во Дворе Фей, разве нет? – Да. Но где именно? – фея прищурилась, будто школьная учительница, предлагающая своим подопечным интересную задачку. Это неожиданно напомнило Венди повадки Питера. – Я точно не знаю, но это ведь мир вроде Неверлэнда и Оз… Так? – неуверенно проговорила она, совершенно сбитая с толку. Голубая отвернулась обратно к стене и погладила каменную кладку. – У фей нет своего мира. Наш Двор – всё равно что раствор между кирпичами, – объяснила она и провела пальцем по желобку между двумя булыжниками. – Мы – волшебство, которое скрепляет миры, но также и разделяет их. Раствор осыпался меловой крошкой, и фея стряхнула её с ладони. Венди взглянула на стену, прослеживая кривые линии, где сходились камни, и кивнула. – Значит, Двор везде? – Да, одновременно он соприкасается со всеми мирами. Но, как тебе уже прекрасно известно, волшебство питает вера. Но что произойдёт, если вера умрёт? – фея стукнула по кладке, и, застонав, раствор треснул, а за ним и булыжники покрылись трещинами и обвалились в облаке пыли. Венди вдруг ощутила, как медленно её самое естество охватывает ужас, пусть она и не могла сказать, отчего. Происходящее было словно давний дурной сон, ночной кошмар. – Миры падут? – Сама реальность. Это уже началось. Стены, разделяющие миры, истончаются, неверие ширится и расползается всё дальше. – Ничто... Но я побывала в Фантазии, и с ней всё хорошо. Я встретилась с Королевой, – призналась Венди. Фея повела ладонью, рисуя в воздухе кольцо. – Фантазия заключена в петлю. Рождение, смерть, перерождение, – проговорила она и добавила: – Как Неверлэнд. Венди поспешила задавить в себе надежду, ожившую было в её душе. Голубая, теперь бледная, точно бумага, бессильно откинулась в кресле. – Ты так и не объяснила, почему, – напомнила Венди, и та кивнула. Фея взглянула на мощёный пол у своих ног, после чего щёлкнула пальцами. Стена вновь стала целой, будто ничего и не бывало. – Я знала о гибели, что ожидает всех нас, видела разрушение и понимала, что должна остановить его. В те давние дни существовало два Двора, но правители были слишком заняты своими дрязгами, чтобы обращать на меня внимание, – фея покачала головой. Венди подумалось, что когда-то она, верно, говорила с горечью, однако сейчас в её голосе была лишь усталость. – Что произошло? – Я взошла на трон на том условии, что два Двора объединятся. Я вышла замуж за молодого короля Неблагого Двора, и мы начали править вместе, – Голубая говорила негромко. Мысли её бродили невообразимо далеко, глаза рассеянно смотрели в пустоту. – Он поверил мне. Он знал, что нужно делать, и мы придумали выход, – она замолкла и вдруг проницательно и цепко глянула на Венди. – Разве мужчины не чудовища? Венди удивлённо вскинула брови и, с трудом разлепив непослушные губы, проговорила: – Полагаю, да… – Феи живут дольше людей, но наши жизни столь же недолговечны. Я понимала, что умру прежде, чем спасу Двор и волшебство, и потому мне необходимо было отыскать способ продлить отпущенный мне срок. Мы нашли его, я и мой король, но заплатить за это пришлось сполна, ведь всякое волшебство имеет цену. – Ты связала свою жизнь с Неверлэндом? – спросила Венди. Она уже давно подозревала это. – Не совсем… – ответила фея и, заколебавшись, смолкла. Она снова посмотрела на девушку, взвешивая каждое ещё не сказанное слово, решая, открыть правду или оставить её под покровом тайны, – и вновь отчётливо напомнила Питера. Наконец, Голубая вздохнула и пожала плечами. – Думаю, ничего дурного не случится, если я расскажу. – Расскажешь что? – Я связала свою жизнь с Сердцем Истинно Верящего. Мне нужны были власть и бессмертие, и всё это я нашла в Питере и Неверлэнде. Конечно же, мы обе знаем, как скверно всё обернулось, – с отвращением проговорила фея. Венди почувствовала, как в ней снова вспыхивает гнев. – Да как ты смеешь! Ты заманила в ловушку маленького мальчика, использовала его, как… как паразит! – выкрикнула она, и та, вздохнув, кивнула. – Так и есть. Феи чувствуют по-другому, не так, как люди. Часто им не знакомы сострадание и милосердие. Вот почему я так изумлялась Тинкербелл. Она чувствовала так глубоко и сильно и по-прежнему чувствует. Теперь и я знаю, каково это, – сказала фея и отвернулась, будто бы стараясь скрыть боль. Венди не знала, чему верить: всё это могло оказаться уловкой, даже Ничто и исчезнувший гобелен могли быть обманкой. Нет, всё это правда, тут же подумала она и поспешно отбросить эту мысль. Венди поднялась на ноги и холодно взглянула на фею сверху вниз. – Я хочу видеть Питера, а потом мы покинем это место. – Конечно, вы вольны уйти так же, как вольны остаться. Этой ночью будет бал в память Неверлэнда. Мы с радостью примем тебя… Питер будет там, – многозначительно проговорила фея. Венди хотелось закатить глаза. Она отнюдь не подросток, которого можно соблазнить платьями и романтикой. – Почему ты до сих пор жива? Если ты связала себя с Питером, а потом с Генри, то ты уже должна быть мертва, ведь они больше не обладают могуществом. – Мне казалось, это очевидно. Я жива, потому что есть кто-то другой. Видишь ли, едва одно сердце теряет веру, другое восполняет утрату, вот почему могущество никогда по-настоящему не иссякает. Не могу дождаться, чтобы узнать, кто следующий, – сказала фея, взволнованно улыбаясь, после чего помрачнела и воздела палец. – Я никогда не связывала себя с чужим сердцем просто потому, что у меня нет своего. Как я уже говорила, разве мужчины не чудовища? – она вновь улыбнулась – жестоко и как-то болезненно. Венди резко отвернулась, вдруг остро ощутив, что сейчас она тоже не владеет своим сердцем. Фея-монахиня увезла Голубую Фею прочь, в стены монастыря, а Венди задумалась, чьё сердце Питер вырвал из её груди и раздавил давным-давно, и был ли его владелец чудовищем.