Живые мертвые сердца

А вот и не на восьмое марта :Ъ Раньше =) P.S. И да, чуть не забыла. Уточняшка-плюшка: не знаю уж НАСТОЯЩЕЙ очередности событий в АХС, но лично мне всегда казалось, что момент, где Тредсон первый раз видит Лану, происходит ДО того, как героя Эвана Питерса упекли в дурку. Что это прям его только-только поймали, а после допроса уже повели в Брайрклифф. Так что я буду придерживаться этой версии в дальнейшем повествовании :) ******** Она закрыла за собой дверь: щелкнула замком и, секунду подумав, набросила еще и цепочку. Скинула с себя туфли, а после замерла в коридоре, прислушиваясь. Кажется, ее любимой до сих пор не было дома. Настораживает, учитывая позднее время и то, что сейчас творится в их городке. Многие как с ума посходили с этими убийствами. «Но я к безумцам не отношусь. Убийца пойман, а Венди просто задерживается на работе, не о чем волноваться. Пора перестать уже любые события жизни сводить к… нему. Хотя бы здесь». Ей не хотелось думать о чем-то темном. Об убийствах. О насилии. Ей не хотелось думать об этом сейчас. В данный момент она вернулась домой, поэтому жаждала отдохнуть от рабочего дня и своего нового щекотливого расследования, в которое она уже основательно впуталась. Лана Уинтерс – ищейка, самонадеянно и жадно рвущаяся в самую тьму, – зажгла две стоящие рядом друг с другом лампы в их общей с Венди комнате-зале. Лана Уинтерс – женщина, верящая, что в любой момент она сможет вернуться к свету, – сняла солнечные очки, проходя вглубь квартиры и переодеваясь. Лана Уинтерс – одна из самых несносных и пытливых журналисток своего времени – верит в свои силы. Только сейчас это неважно… Лана тщательно промыла руки. Вода помогла убрать неприятные ощущения. Как будто она измазалась в чем-то гадком. …неважно, потому что… Лана закрыла кран, воспользовалась полотенцем (такое пушистое и приятное на ощупь – подарок милой Венди на прошлый день рождения), поставила чайник кипятиться и занялась ужином. …потому что сейчас она дома и не хочет иметь дело с тьмой. А если она отворачивается от зла, то зло отворачивается в ответ, верно? Она – Лана Уинтерс, и она всегда контролирует ситуацию. Это аксиома. Чтобы окончательно избавиться от мрачных мыслей, Лана принялась прокручивать в голове строчки незатейливой песенки из своего детства. Текст она почти не помнила, поэтому большей частью полагалась на мелодию, заполняя пробелы в памяти вымышленными словами. Песня приносила в ее душу умиротворение и уверенность в том, что выкинуть из головы можно что угодно и когда угодно. «И нет таких вещей, которые могут заставить меня изменить свое мнение. Уж мне ли не знать, ведь в каких только щекотливых ситуациях мне не пришлось побывать в силу своей профессии!» Лана приободрилась, орудуя около плиты и уже особо не беспокоясь о посторонних делах. Она не любила готовить. Это действие никогда не доставляло ей удовольствие, и уж сама Лана предпочитала довольствоваться чужими блюдами, заглядывая вечерами в ресторанчик около дома или покупая по утрам что-нибудь, чтобы перекусить по дороге на работу. И время можно было сэкономить, и собственные нервы. А заодно и желудок не мучить, если уж на то пошло. Готовка – это было абсолютно не то, чем ей хотелось заниматься. Да и не очень-то получалось. Но Венди… Лана не сдержала улыбки. Это имя всегда согревало ее изнутри, прогоняя остатки холодной, черствой печали даже в самые морозные дни. Ее милая Венди почему-то нередко заказывала стряпню мисс Уинтерс. А ради своей возлюбленной Лана готова была разбираться в рецептах, пытаться удивлять чем-то новым, закрывать глаза на свои собственные вкусы. Конечно, Венди часто весьма нелестно высказывалась касательно кулинарных «изысков» своей любовницы, однако, почему-то, раз за разом сама же просила приготовить что-нибудь эдакое… от души. Ну а разве можно отказать той, которая настолько тебе дорога? «Все, что я делаю в жизни – это потому, что ты любишь меня, дорогая». Лана уже заканчивала с готовкой ужина, когда услышала, как в замке что-то скрежетнуло и затихло. Это не было похоже на поворот ключа, и Лана насторожилась. Она обернула руку полотенцем на несколько раз и сняла с плиты горячую сковородку, прикидывая, насколько хорош может быть фактор неожиданности, если добавить к нему вариант с нанесением ожогов нежданному гостю. Про вора Лана подумала во вторую очередь. Самым первым же в голове всплыл Кровавый Лик. Причем не в образе Кита Уокера, а какой-то расплывчатой картинкой, так как внешность Кита почему-то не желала вспоминаться никак. «Я не из трусливых. Я помню Ваших жертв, я хорошо изучила то, что смогла найти из связанного с Вами. Они виктимны, я – не тот случай». Но нет, это не может быть тот маньяк, сегодня днем она своими глазами видела, как ее шанс к славе сажают в полицейскую машину и увозят. От нее. Не дав возможности на то самое эксклюзивное, весьма денежное интервью. В замке что-то щелкнуло еще пару раз, а потом снова наступила тишина. Лана нахмурилась: нет, наверняка просто кто-то решил поживиться драгоценностями. Вот досада, ему тут нечего ловить. Лана поудобнее перехватила сковородку, по пути в коридор решительно сбросив приготовленное блюдо в мусорную корзину, так как раскладывание еды могло убить выигранное время. Ну, сейчас-то она… Однако, подойдя к двери, Лана услышала тихую ругань с той стороны. И там проскальзывали слишком знакомые фразочки. Лана напрягла слух, недоумевая, сомневаясь, не послышалось ли ей. Но специально такую манеру речи, слишком родную, подделать было невозможно никому. – Венди? – Лана в два счета разобралась с замком и решительно распахнула дверь. Любовница отчаянной журналистки так и застыла на пороге, уставившись с легким изумлением на чуть занесенную в руке Ланы сковороду. Лана перехватила этот взгляд и, чуть смутившись, поспешно опустила данный предмет быта, посторонившись, чтобы дать сожительнице зайти внутрь. – Это такой новый способ приветствия, детка? – лицо вошедшей Венди озарила легкая насмешливая улыбка, и Лана невольно засмотрелась на эти милые ямочки на щеках своей женщины. «А ведь я могла ее ударить. Ужасно, с такими нервами мне скоро психиатр понадобится». – Прости, дорогая, – теперь, когда напряжение прошло, Лана почувствовала, как неприятно растекается жар под тканью полотенца, начиная доставлять руке дискомфорт. Она тут же поспешила на кухню, чтобы оставить это импровизированное оружие на их обеденном столе. – Я подумала, что кто-то решил пробраться в дом! – крикнула Лана уже из кухни, поясняя ситуацию. «Не очень-то удачная встреча после тяжелого рабочего дня». Пару минут уютное гнездышко двух лесбиянок безмолвствовало, а потом переодевшаяся Венди появилась на кухне. – Детка, – чуть прохладные с улицы, но такие желанные ладони легли Лане на плечи, – ты ведь сама мне позвонила с работы. Еще утром. Сказала, что день намечается тяжелый, что с работы, вероятно, ты придешь никакая, оставишь включенным свет, чтоб мне было удобнее, но при этом удалишься в дальнюю комнату и вздремнешь. – Абсолютно вылетело из головы, – призналась Лана. Она извлекла из холодильника кастрюлю со вчерашним супом и поставила это на плиту, зажигая синий огонек конфорки. Потом развернулась к мисс Пейсер, обвивая руки вокруг ее шеи и легко касаясь своими губами ее подбородка. Венди недовольно покосилась в сторону окна, но жалюзи были плотно задернуты. – Я просто услышала шум, – Лана дождалась, пока любовница снова повернется к ней, и заглянула Венди в глаза. – Честно говоря, несмотря на арест Кровавого Лика, меня просто прошибло от одной только мысли, что… Нет-нет, я стала слишком мнительной. Она выдавила из себя извиняющуюся улыбку, не желая показывать, как ее расстроило собственное поистине сумасшедшее предположение. – У меня сломался ключ, – Венди досадливо поморщилась и поежилась: резкий порыв колючего осеннего ветра влетел в приоткрытую форточку соседней комнаты и всколыхнул легкие белые занавески, висящие там. – Не хотела стучать, поскольку опасалась разбудить тебя. Не думала же, что ты в настолько боевом, несонливом состоянии, что даже еду понесешь прямо к двери, – на этих словах она позволила себе еще одну легкую улыбку, только вот Лана слишком хорошо знала свою женщину, чтобы не заметить досады, возникшей еще в начале объяснений. Сломанный ключ, что за невезение… – Да, кстати об ужине, – Лана решила не развивать тему с ключом, видя и без того подпорченное настроение Пейсер. – У меня планировался жареный картофель с грибами, но, боюсь, нашу порцию я некоторое время назад собственноручно смешала с мусором. Она добавила голосу шутливо-извиняющейся интонации, прислоняясь своим лбом ко лбу Венди. Закрыла глаза, наслаждаясь близостью, и взяла ладони Венди в свои. На сердце потеплело при ответном рукопожатии. Венди приняла шутку и подчеркнуто серьезно добавила: – Я уверена, в этот раз все было настолько ужасно, что ты просто преждевременно избавилась от своего шедевра, а после придумала себе… как у вас, журналистов, такое зовется? Алиби, верно? Лана искренне засмеялась. Несмотря на небольшой казус, вечер обещал быть по-домашнему прекрасным. И ни к чему сейчас пустые переживания. ******** Прошло несколько дней с той вылазки в лес, когда Эльза столкнулась с Эсмеральдой, а хозяйка цирка все никак не могла забыть разговор, который произошел под покровом темноты в компании лишь скрюченных ветвей деревьев, склонившихся над двумя циркачками в тот поздний мрачный вечер. Она даже на время приостановила свои попытки выйти на связь с хозяином другой мертвой труппы. – Какие желания? Что за ад? О чем ты, черт возьми? – Ты жаждешь чего-нибудь всей душой и смотришь в шар… – И видишь, как желание исполняется? – Почти… Разумеется, не было никаких оснований верить «гадалке», ведь когда Эльза сделала подобную глупость в первый раз, это ничем хорошим не обернулось. Для всей труппы. Однако даже слишком ненадежная шарлатанка порой может говорить нечто правдивое. И если ее непутевый язык еще и способен ввернуть в беседу острую, терпкую ложь, то глаза… – Почти? – Не совсем. То есть… – Эсмеральда замолкает, сжимает голову руками, а потом с силой растирает лицо ладонями, и этот жест, настолько нетипичный для нее, вызывает у Эльзы чувство нереальности всей ситуации в целом. Ей хочется жестко заявить о том, какой же это абсурд, однако тот самый животный ужас где-то на глубине зрачков Эсмеральды останавливает хозяйку цирка. – Ты говорила что-то о желаниях. Дальше, – бестактно напоминает Эльза, снова сосредотачиваясь на сумке и принесенных ею вещах, только чтоб не смотреть на собеседницу, ведь так проще убедить саму себя в том, насколько фальшивы и незначимы ее слова. Она чиркает зажигалкой и подносит огонек к первому листу, наблюдая, как то, что осталось от бумаги, падает на дно первого кораблика. Потом проделывает то же самое с другим листом бумаги, поднося тлеющую бумагу к следующему суденышку. Эсмеральда между тем послушно кивает, поднимая голову и отстраненно рассматривая верхушки деревьев. Ей как будто бы и дела нет до действий Эльзы, хотя еще недавно она задавала ей вопрос. «Надо было тогда выбрать другую тактику разговора с ней». Эльза, готовящаяся в данный момент к выступлению, нанесла на веки выразительные голубоватые тени, а после покачала головой в ответ на собственные мысли. Если бы она обратила внимание на взгляд той пройдохи с ликом милой девушки еще в день первого знакомства, то, быть может, некоторых вещей, произошедших после, удалось бы избежать. Тогда незваная гостья часто щурилась и смотрела в сторону, якобы концентрируясь на шаре, избегая долгого зрительного контакта. Совсем другим был ее взгляд во время рассказа об этой самой треклятой безделушке, на деле оказавшейся тем еще сюрпризом. Настоящий страх. И просьба. Почти мольба держаться от шара подальше. – Желание действительно исполняется, но до этого шар показывает ключ. Это выглядит как издевательство, ты должен использовать этот ключ, чтоб приблизиться к своему, как тебе кажется, счастью, вот только если у тебя все получается, то награда тебя ждет прямо противоположная, – Эсмеральда, начинающая говорить все это относительно спокойным голосом, под конец уже просто проглатывает слова то ли от волнения, то ли от чего-то еще. Она делает паузу, будто переводя дух, но Эльза прекрасно знает, что привычка дышать здесь ни при чем. «Можно ли ей верить?» Эльза закончила с макияжем и уже направилась к выходу из шатра, когда на полпути вдруг остановилась, чтобы бросить еще один взгляд на отражение своей великолепной персоны. Зеркальная гладь показала красивую циркачку средних лет и чью-то тень неподалеку от нее. Расплывчато-круглую. Странную. Сероватую. Тень подозрительно напоминала… Эльза стремительно обернулась, но за ее спиной не было ни души. Показалось? Или…? Если бы ее сердце еще билось, то в этот момент оно бы сжалось, словно перед прыжком в пропасть, а по спине бы пробежал холодок, заставляя передернуться от чувства эдакого опасно манящего предвкушения. Как же она скучала по живым эмоциям! Медленно Эльза приблизилась к зеркалу и не удержалась от опустившегося ей на плечи груза разочарования. Эльза даже немного сгорбилась, упираясь в стол перед зеркалом ладонями в темно-зеленых перчатках. Зеркало было покрыто пылью. Причем почему-то с одной стороны. С той самой, где ей причудился мрачный гость. Ну надо же! Как это она умудрилась, протирая зеркало, упустить из виду этот угол? И как раньше это не заметила? Вообразила себе, будто видит… очертания того жуткого клоуна. Безумие. Эльза прищурилась, силясь понять, с чего бы на месте этого пыльного участка ей могло… Нет, не на месте, конечно. Это похоже на... Нет. Увидеть что-то вместо пыли. Она слишком много думала о визите одной призрачной труппы. Это перебор. Эльзе Марс нужен был отдых. Эльза наклонила голову вбок, стянула с одной руки перчатку и коснулась тыльной стороной ладони где-то между носом и верхней губой. Если бы она не была мертвой, там бы точно выступили сейчас бисеринки пота от напряжения – как же ей всего этого не хватает! – и пустого, как оказалось, волнения. Эльза закрыла глаза и попыталась представить себе страх. Если бы это был действительно клоун, то… Она прислушалась к себе. Истощенная. Ничего. Из всех чувств в этом мире в полной красе остались только когти вины, боль и странный темный смерч, иногда поднимающийся заменой ярким эмоциональным выплескам, но даже они не спешили сейчас проявлять себя, заставляя мисс Эльзу – некогда весьма эмоциональную особу – ныне рассматривать свое тело только как бесполезный, полый сосуд. Конечно, другие эмоции были, но отдавались внутри скорее каким-то издевательским эхом, чем полноценными проявлениями. Почти пустая. Эльза выпрямилась, кинула взгляд в мутное стекло зеркала, оглянулась на выход из шатра. Замерла на мгновение. Потом рывком дернула на себя выдвижной ящичек стола, над которым висело зеркало, и, раскидав по деревянным углам ящичка прочие вещи, выхватила оттуда тряпку. Попадаться больше на уловки собственного зрения не хотелось. Эльза Марс терпеть не могла оплошностей. Она водила тряпкой по стеклу, убирая это досадное недоразумение в виде пыли в углу зеркала, и пыталась сделать свои движения яростными. Пыталась вызвать в себе гнев. Это было отвратительно и унизительно. После стольких лет властвования – как прямого, так и завуалированного – самой прогнуться под чужие правила, пусть даже они и не диктуются ей кем-то, а просто являются частью этого мира. И пока она здесь, это никак не обойти. Эту нежизнь приходится оплачивать сполна. Даже если звезды не платят. Женщина твердила это самой себе, заполняя внутреннюю пустоту. Она так сосредоточилась на собственном самовнушении, что упустила из виду момент… Тихо… плавно… вниз… Как неосмотрительно. Ничего не заметив, Эльза нагнулась, опуская взгляд с зеркальной глади обратно на выдвижной ящик. Она убирала туда тряпку, когда увидела, как четкая картина земли, заменяющей в цирке пол, будто пошла рябью. И потускнела, изогнувшись новыми линиями, окрашиваясь в блекло-бледно-ярче-ярко зеленый цвет. – Вы уронили это, фройляйн, – подчеркнуто вежливый, обманчиво мягкий голос прозвучал неожиданно близко. Эльза Марс дернулась в сторону. Бывали случаи, которые заставляли вскочить и встряхнуться даже мертвого. Как с шаром. Как с Эдвардом Мордрейком. С Мордрейком! Эльза развернулась столь стремительно, отскакивая от столика с зеркалом, что запуталась в собственных протезах, почти упав на постель. Он подхватил ее под локоть, удерживая над кроватью и вежливо улыбаясь. Однако его глаза ничего не выражали. «Это действительно…» Но ведь ее уже зрение подводит. Невозможно! Немыслимо! Клубы тумана взметнулись снизу зеленым огнем, извиваясь причудливо и завораживающе. Может, чуть угрожающе. Совсем немного. Они манили и притягивали взгляд любого, однако сейчас, в эти самые секунды, Эльза смотрела только на ночного гостя, зачем-то продолжая внутренний монолог-утверждение о пустоте и обманах зрения. – Ваша перчатка, – мертвый аристократ вложил в свободную руку циркачки упомянутый элемент ее костюма и едва заметно кивнул, когда она чисто машинально сжала в своих пальцах протянутую вещь. – Не соблаговолите ли Вы встать на ноги? Я нахожу наше текущее положение несколько фривольным. «Он здесь. Я это сделала». Осознание пришло одновременно с последними словами призрака. Эльза грубо ударила его по руке и спешно отошла в сторону. Некстати вспомнилась их первая встреча, когда она своими неосторожными, излишне самодовольными словами принудила его к более резкому обращению к себе. Когда он наступал на нее, швыряя ей в лицо раскаленными гроздьями правды обидные слова. Толкая ее к этой самой кровати, около которой невидимыми до поры до времени тенями застыла вся его труппа. – Вы одни, мистер Мордрейк? – требовательно спросила она, приходя в себя и дерзко вздергивая подбородок, отметая в сторону недавний свой промах, словно простое недоразумение. «Так мне не показалось? То, что было совсем недавно». – Я никогда не путешествую без своих компаньонов, – возразил он и устало, но с нотками раздражения добавил, обращаясь куда-то себе за спину: – Да-да. И без тебя. Эльза с трудом воздержалась от колких слов. Злить вызванного немалыми усилиями призрака ей было совершенно ни к чему. Мордрейк снова сосредоточил все свое внимание на ней. Выставил перед собой трость и для удобства чуть оперся на нее, медленно кладя пальцы обеих рук на круглый набалдашник. – К моему сожалению, в силу обстоятельств мне пришлось начать нашу встречу не с приветствия. И я считаю это дурным тоном, – Эдвард выдержал небольшую вежливую паузу и добавил, выверенным движением снимая с головы цилиндр и чуть наклоняясь вперед в полупоклоне: – Добрый вечер, фройляйн. Сгустки тумана за спиной Эдварда сошлись друг с другом, образовывая сперва неясные, а после почти живые фигуры. И тени ступили вперед, принимая образы его мертвой труппы. – А теперь будьте добры, поведайте нам, зачем же Вы так упорно добивались нашей встречи. ******** Последнее время Пеппер была сама не своя. Это замечали все ее «соседи», да и персоналу психиатрической лечебницы следовало бы признать: с их пациенткой что-то происходило. Только вот управляющей – Джуд – все это казалось еще одной симуляцией, поэтому монахиня предпочитала вести политику равнодушия, не обращая внимания на приглушенные рыдания с той стороны камеры микроцефалки. – Главное правило для настоящего раскаяния – никакого сострадания, – поучительно говорила сестра Джуд сестре Марии, отвечая на ее робкие вопросы о необходимости помощи потревоженным душам. – Эти грешники, как волки, воют по ночам на собственных личных бесов, а каждое утро только и ждут того, чтобы – словно в мясо – вцепиться в малейшую возможность манипулирования нами. Дашь им хоть один шанс, они, попробовав вольности, уже никогда не насытятся. Управляющая всегда умела подбирать нужные слова. Она могла бы стать отличной лгуньей, если бы только сама не верила в то, что говорила. И Мария, потрясенная, каждый раз после какой-либо подобной лекции, послушно кивала, понимая, как же много ей еще предстоит изучить и познать, чтобы стать полноправной частью Брайрклиффа и приносить людям истинное благо. Чтобы превратиться в настоящую монахиню. Правда, многого она не понимала до сих пор. Например, почему нельзя было все же хотя бы добрым словом помочь своему «проекту», который она разглядела когда-то, ближе к самому началу своего служения в этих стенах. Но сестра Джуд, конечно же, знала лучше. Она имела больше опыта, а ее решения были мудры, Мария сама видела это. А значит, Пеппер должна терпеть, в одиночку побеждая внутренних демонов, ведь, как, безусловно, не преминула бы уточнить управляющая: «Психическое расстройство – лишь модное оправдание греха». И поэтому Пеппер была, как и прежде, предоставлена самой себе. И напрасно она хватала за руку первого встречного, испуганно тыкая своим толстеньким пальчиком в сторону темных углов и тихо, боясь привлечь внимание чего-то, только ей видимого, мыча. Персонал ее понять не пытался, а пациенты не хотели лишний раз нарываться на неприятности. Хотя помочь иногда действительно хотелось. На общем собрании в большом зале, привычно отсаживаясь как можно дальше от граммофона с играющей песней «Dominique» (чтобы было меньше соблазна раздолбать эту пластинку!), Грейс часто наблюдала за изменившейся Пеппер. Вот и сейчас она бросила очередной сочувствующий взгляд в сторону вышеупомянутой узницы психушки, припоминая, что этой ночью пациентка снова тихо плакала, а потом колотила кулачками по неприступной двери. Грейс опустила взгляд ниже: с опухших глаз Пеппер на ее покрытые кровоподтеками руки. В этот момент микроцефалка бросила ответный взгляд, и Грейс, стараясь не подать виду, что смутилась, отвела глаза и затянулась сигаретой, выдыхая колечки дыма с такой поспешностью, словно пытаясь оградиться ими от полного надежды, такого невероятно наивного взгляда маленького ребенка. «Это меня не касается. Не касается. Нет», – пробормотала себе под нос Грейс. Проблемы Пеппер не касались никого.