***
Однажды воскресным утром Китнисс просыпается в опустевшей постели. И кривится из-за того, что Пита уже нет. Ведь обычно в это время по выходным они нежатся в объятьях друг друга. Знакомое шуршание — наверное, карандашей по бумаге — поднимает ее с постели, и он идет на тихий звук, который доносится из мастерской Пита. Еще в дверном проеме она видит, что он склонился над столом, и краем глазом замечает, что рисует он ее, но он тут же вскакивает и собой заслоняет ей обзор. — С добрым утром, — произносит он. Она чуть хмурит брови. — Что ты рисуешь? Пару секунд он молча решает про себя, стоит ли бодаться с ней из-за рисунка. И в конце концов капитулирует, отступая от стола, и перед ней предстает изображение, от вида которого она хватает воздух ртом. Это она сама. Но вовсе не та Китнисс, которую обычно рисует Пит — обычно он изображает ее ослепительной, прекрасной, довольной. А это девушка вовсе не такая. Глаза у нее огромные и дикие, а волосы грязные, свалявшиеся в колтуны. Вид у нее несчастный. Она злится. Она испугана. — Не понимаю. Это что, воспоминание? Видение во время охмора? Но он качает головой. - Нет, на самом деле… ты так выглядела, когда я вернулся домой. Когда я сажал кусты. И тут ее настигает понимание и память о том, как это было. Как она снова увидела Пита. Как швырнула мертвую белую розу в камин. Как оттирала кожу до красноты. Чтобы снова видеть Пита. — И почему ты это сейчас рисуешь? Глядя на нее, он грустно улыбается, и трет загривок. — Это было ровно год назад, — начинает он, и она удивленно расширяет глаза. — Я вчера сообразил, и с тех пор ни мог ни на чем сосредоточиться. Мне нужно вылить это на бумагу, тогда я перестаю крутить в голове воспоминания… — Воспоминания о чем? — Какое было у тебя лицо, — шепчет он, — испуганное, потерянное, одинокое. Он обхватывает ладонями ее лицо, целует ее в лоб — Не хочу больше никогда видеть тебя такой. Больше никогда. Пока я могу этого не допустить. У нее болезненно обрывается сердце, и она тут же тянется обнять его, этого мужчину, этого потрясающего мужчину, который любил и любит ее, защищает ее, спасает от всего на свете. Они так и стоят обнявшись, поглаживая друг друга по спине, вороша друг другу волосы, пока Китнисс не нарушает молчания первой: — Можешь сделать мне одолжение? Отстранившись, он кивает. - Не волнуйся, я избавлюсь от этого, я просто... - Нет, нет, - перебивает она, - то есть делай с этим рисунком что хочешь, это неважно. Просто.. можешь нарисовать для меня кое-что еще? Он дарит ей ослепительную улыбку. - Все, что тебе угодно.***
Эта картина висит в и гостиной. Ее просьба и удивила, и привела его в восторг - и он рисовал потом весь день, воплощая ее задумку. На полотне они вместе сидят на траве, рядом с кустиками, которые он посадил для нее. Прежде он никогда не рисовал их вместе - только ее одну, свою Китнисс, свою музу. Но так хотела она. Китнисс и Пит. Вместе. Когда он спрашивает, каким она хотела бы видеть свое лицо на картине, она отвечает: - Пусть оно будет живым. Сильным. Счастливым. И добавляет: - Потому что именно такой я чувствую себя благодаря тебе.