Never Back Down 2

       Следующие несколько недель прошли почти незаметно. Марисса вновь вернулась в норму, с каждым днём она словно расцветала. Ушла болезненная худоба, лицо вновь загорелось румянцем, глаза горели яркими огоньками. Как-то раз Ремус пришёл навестить детей и обнаружил её и Честу на кухне, выпекающих печенье и распевающих про милого Августина дуэтом.        Ремус искренне радовался за подругу, но не мог не замечать, что что-то её словно удерживало. Одна маленькая деталь, которую он никак не мог уловить, но которую чувствовал. Что-то не давало девушке окончательно сбросить оковы минувших месяцев депрессии.        Тем временем на белоснежных пушистых лапах по земле ступала зима. Мягкий декабрь сменился искрящимся январём. Всё выше становились сугробы, всё морознее были утра и ночи. И тем приятнее было проводить это время в уютном полумраке магазина, а после — в теплой гостиной Мариссы.        И чем чаще и холоднее становились морозы, тем чаще и дольше Люпин бывал у девушки. Как-то совсем незаметно он почти переехал к ней. Марисса, собственно, не возражала. А Ремусу помешал один немаловажный факт. Желание.        Желание стать Сноходцем.        После той ночи, когда они видели запертый парк, Ремус загорелся практически спонтанной идеей научиться путешествовать по снам. Трижды ему это удалось, но трижды его туда почти волоком тащили. Но он помнил те чудесные истории, что Марисса рассказала ему тогда, в магазинчике, об их с Эдом приключениях. После того, как ему удалось увести Мариссу в другой сон, он понял, что научиться вполне возможно.        Но была одна проблема. Ни он, ни она не знали, как и что нужно делать. Марисса лишь разводила руками и говорила, что это начало происходить само собой. Несколько раз она, поддавшись на уговоры Ремуса, протаскивала его в свои сны, но это всё, что она могла.        Ремус изучал проблему на теоретическом уровне — прошерстил весь магазинчик Болка в поисках мало-мальски полезной информации. Как выяснилось, о Сноходцах не так много писали. Ремус досконально изучил структуру сна, способы перехода из одного в другой, все виды сновидений, о которых ему когда-то рассказала Наваждение, но никак не мог понять, как в эти сны войти. Болк только посмеивался над его тщетными попытками.  — Не беспокойся об этом, юноша, — говорил он. — Сноходцем можно стать, а можно родиться. И если тебе не повезло со вторым, то первое случается само собой. Знаешь, ты можешь оказаться в сновидении, сам того не осознавая.        На вопрос Ремуса, откуда он так много знает о Снохождении, Болк только фыркал и загадочно молчал.        В один из февральских вечеров, примерно за два дня до полнолуния Ремусу удалось пересечь черту сна и Снохождения.        Он и сам не понял, как это произошло. Однако он осознал, что это всё же случилось. Он шагнул в чужой сон. Точнее, в ближайший распахнутый сон — сон Мариссы.        Над серым морем выл ветер. Яростно хлещущие волны с шипением и рокотом разбивались о крутые высокие скалы, высящиеся на многие ярды вверх. Тяжёлое серое небо было так низко, что можно было его практически коснуться. Одинокая чайка ошалевшей стрелой металась из стороны в сторону, тщась поймать поток обезумевшего ветра. Очередной порыв почти сбил Ремуса с ног.        Люпин обнаружил себя стоящем на краю высокого мыса, стеной выпирающего в море. Внизу в объятьях сумасшедших волн щерились зазубренные скалы. В нескольких ярдах от него он увидел на самом краешке балансирующую Мариссу. Она качалась под напором ветра словно тоненький лист. На запястьях её блестели кандалы, тяжёлой цепью прикованные к скале. Если бы не они, ветер давным-давно унёс бы девушку прочь. Она пыталась устоять на ногах, но ветер всё время отшвыривал её, заставляя вновь и вновь оказываться на коленях. Звон цепей смешивался с гулким ворчанием приближающегося грома.        Пригибаясь под порывами, Ремус попытался добраться до Мариссы. Если это и в правду её сон, то, согласно тому, что он читал, только она способна прекратить всё это.        Неизвестно, сколько он шёл, но край мыса всё никак не приближался. Ремус пытался окликнуть Мариссу, но ветер только разбивал его слова на тихие звуки. Он уже почти отчаялся, когда его настиг раскат грома. Тяжёлый, ощутимый, он толкнул Ремуса в спину, подбрасывая вперёд так, что он почти врезался в Мариссу. Девушка вскрикнула от неожиданности и обернулась. — Что ты здесь делаешь? — С ужасом прокричала она. — Хотел бы я знать! — Ответил Люпин, вцепившись в неё, чтобы сохранить равновесие. — Что происходит? — Я не знаю! Я уже несколько недель вижу этот сон!        Вновь зазвенели цепи, запястья обожгло холодом. Ремус опустил глаза и обнаружил, что так же, как и Марисса, он прикован к скале. В тот же момент раздался смех, перекрывающий и вой ветра, и рокот моря, и гром, и клёкот чайки. Вернее, не так. Он БЫЛ воем, рокотом, громом и клёкотом одновременно. Просто мир вокруг словно взял все звуки и вытянул их единой нотой.  — Добрые феи в одной сказке взяли и погрузили в столетний сон целый замок. Как думаешь, дорогая, под силам мне это сделать с одним только домом?        Скалы под ногами заходили ходуном. Это был смех. Жуткий смех, словно весь сон начал смеяться. Тем не менее, Ремус узнал бы этот хохот везде. Он никогда его не забудет. Ни его, ни слова, что следовали за этим хохотом. «Больше-больше кровушки». — Мы должны проснуться! — Прокричал он, пытаясь устоять на ногах. — Я не могу пошевелиться, не то что выпрыгнуть из сна! — Ответила Марисса, вновь падая на колени. Ветер отвесил Ремусу оплеуху так, что тот упал рядом с ней. — Она никогда меня не отпускала! Эти цепи не разорвать!        Ремус осмотрелся. Ветер выжимал слёзы, заставлял стискивать зубы. Краски вокруг тоже словно решили поспешно стереться. Теперь мир стал исключительно серым. Только море было темнее, а небо — светлее. Тем не менее Ремус умудрился увидеть серебристый блеск в земле почти на краю пропасти. — Обрушь скалу в море! — Крикнул он. — Что? — Ремус повторил свои слова. — Ты с ума сошёл?! Это безумие! — Мы в твоём сне, ты можешь это сделать! — Мы упадём в море! — Мы можем проснуться! — А можем погибнуть! Там сплошные скалы! — Мы уцелеем! Это же сон! Я думаю…        Ремус почувствовал болезненную дрожь, охватившую его тело. Он ощущал тупую яростную боль, что накатывала на него при трансформациях. Вскрикнув, Люпин прижался к земле, стараясь унять эту боль.       «Это не на самом деле. Это сон. Я читал. Это просто сон».  — С таким отношением, Хвостатый, ты никогда не станешь хорошим Сноходцем, — пророкотал мир. — Запомни! Никогда не бывает «просто снов»!        Ремус чувствовал, что он меняется. Он видел, как трансформируется его тело. Как отрастает мех, как руки удлиняются и становятся тоньше, как вырастают и изгибаются когти. Сквозь бой крови в ушах он слышал голос Мариссы, окликающий его. Он цеплялся за этот голос, цеплялся изо всех сил. Он чувствовал, как на его дрожащие руки ложатся холодные ладони, как девушка прижимает его к себе. Он слышал, как она прокричала сквозь звон цепей: «Держись!».        Мир раскололся. Чудовищный грохот сотряс сновидение. Земля рассыпалась под Ремусом на крохотные осколки. Вместе с Мариссой он падал в пустоту навстречу темно-серым волнам.        Чёрная вода сомкнулась над ним. Тяжёлые цепи утягивали его на дно. Он барахтался, сопротивлялся, тщась вынырнуть, но лишь глубже уходил ко дну. Оглушающая боль подавила последние крохи желания жить. Выдохнув пузырьки воздуха, он позволил тяжёлым цепям унести его ниже.        Холодные руки сомкнулись на нём. Тонкие, невидимые в темноте пальцы провели по его лапам, обращая их вновь в руки. Пальцы коснулись его лица. Боль, скуля, отступила и растворилась в тёмной воде. Ремус открыл глаза. В колышущейся тьме он видел бледное улыбающееся лицо Мариссы. Цепи с тихим звоном исчезли с их рук. Пальцы переплелись. Яркий тёплый свет вспыхнул между ними. Он рос. Рос, вытесняя собою тьму и воду. Сияющей сферой он окутал их, заключил в свои объятья и мягко вытолкнул из сна.

***

       С глубоким вздохом Ремус распахнул глаза. Пробуждение пришибло его десятитонной плитой. Застонав, он схватился за голову, которая, казалось, доверху была наполнена расплавленным свинцом. Помимо всего прочего тело само по себе ощущалось ватным и неподатливым. Кое-как поднявшись, Ремус заковылял прочь из спальни. Живот сводило судорогой голода. Странное дело, такого никогда прежде не было.        Не успел он выйти из спальни, как дверь в соседнюю комнату распахнулась. Необузданным вихрем Марисса промчалась мимо него и нырнула в детскую. Растерянно моргая, Ремус отправился следом.  — Что случилось? — Едва ворочая языком, произнёс он. Пришлось прислониться к дверному косяку, чтобы не упасть. — Мы проспали двое суток! — Ответила Марисса. — Эта… эта мразь… Она пыталась нас усыпить! Как каких-то вшивых собак. О боги. Честа! Честа! — Хозяйка! — Домовиха появилась около Мариссы из ниоткуда. — Честа так волновалась! Она пыталась вас с господином Ремусом разбудить! Честа испугалась! — Плевать на это! Дети! Что с ними! — Мадам, с детьми всё хорошо, они не засыпали так, как вы. Честа за ними ухаживал по мере сил.        Марисса склонилась над каждой кроваткой по очереди, осматривая детей. Все трое спали тихим ангельским сном. Девушка вздохнула с облегчением и выпрямилась. Ремус слабо улыбнулся ей. На большее у него не было сил — он хотел есть. — Поздравляю с первым Снохождением, — тихо сказала Марисса, когда дверь за ней закрылась. — Идём на кухню. Я готова съесть целого бизона!        На окутанных сумерками кухне они подкрепились. Всё это время Ремусу не давала покоя одна мысль. Настораживающая, пугающая, но неуловимая. Словно он не мог чего-то вспомнить. — Марс, — тихо сказал Ремус. — Ты сказала, что мы проспали двое суток? — Мгм, — девушка сделала глоток чая. — А что?        В голове Люпина щёлкали невидимые счёты. И с каждым щелчком им овладевал всё больший страх. Он обернулся. В сгустившееся сумерки вливалась тягучая тьма ночи. — Сегодня же… — Начал, было, он, но голос его сорвался.        С ужасом и болью он ощутил, как его начинает трясти. Знакомая лихорадочная тряска агонии.       Последнее, что Ремус помнил перед тем, как на него обрушилась забвение трансформации, было испуганное лицо Мариссы, резкий рывок через пространство, приглушённый вскрик и разрывающий лёгкие морозный воздух.

***

       Огромный бурый волк глухо скулил, оправляясь от болезненного превращения. Я осторожно выглянула из-под куста. Мне хватило ума трансфигурироваться, когда Рем начал превращение. Почему я не аппарировала домой — неведомо. Наверное, я даже не подумала о такой возможности.        Тихо зашуршал снег. Выглянувшая из-за облака луна озарила ярким светом сияющие серебряным блеском сугробы, коснулась ласковыми лучами пушистой шкуры волка, заплясала искорками в золотистых глазах. Встряхнувшись, оборотень поднялся на лапы. Нос подёргивался, втягивая воздух. Я сжалась в комок, молясь, чтобы он не учуял следы моего человеческого облика.        Волк шевельнул ушами. Осторожно ступая по снегу, он подошёл к кусту, где я сидела. Видимо, выхода иного нет. Я выглянула из-за кустов, смело глядя оборотню в глаза. Узкие зрачки пронзали меня осмысленным взглядом. Выдохнув облачко пара, волк осторожно коснулся носом моего уха и беззлобно рыкнул. Я чувствовала, как моё маленькое лисье сердечко восторженно колотится в груди. Я тявкнула в ответ, прильнув к бурому боку. Ну здравствуй, Лунатик.        В нашем распоряжении была вся ночь. Бесконечная, полная лунного света, искрящегося снега и изумительных запахов ночь. Это была свобода. Та свобода, что ощущается только в ветре, когда пробуешь его на клык. Яркая и недоступная человеку. Я давно не ощущала себя более живой, чем в тот миг, когда мои лапки, проваливаясь под рыхлый снег, ступали по той поляне, кружа с оборотнем в причудливой игре.        Не знаю, кто побежал первым. Возможно, мы оба поняли друг друга без слов и одновременно рванули в лесную чащу. Чёрные силуэты деревьев жуткими тенями кривились на белоснежном снегу, протягивали к нам свои узловатые лапы, но мы продолжали бежать. Я с упоением ощущала этот дикий животный восторг, пьянящее чувство бега в нечестной гонке за луной. Это был восторг, это было счастье. Я с наслаждением прислушивалась к ощущениям, прислушивалась к тому, как пружинят мои лапы, когда я прыгаю, как мои уши подёргиваются, когда случайная птица вспарывает тишину хлопаньем крыльев. Я наслаждалась каждым запахом, что щекотал мой нос. И бегом, бегом, бегом!        Оборотень был сильнее и быстрее меня. Несколько раз Лунатик останавливался, дожидаясь меня. Порой по грудь в снегу я бежала к нему, ожидающему меня и нетерпеливо помахивающему хвостом. Одарив меня снисходительным взглядом, он вновь бросался бежать. А я порой жалела, что не превращаюсь в белку.        Что-то человеческое в ту ночь ушло из меня. Что-то печальное, саднящее, скорбящее и тоскливое попросту растворилось в этой животной гонке, в этом зверином восторге. Я едва ли не повизгивала от восторга, сама не зная, отчего.        Когда Лунатик в очередной раз остановился, чтобы подождать меня, я замерла за небольшим сугробом, подобравшись. Я слышала, как нетерпеливо тявкнул волк, как тихо зашуршал под его лапами снег. Я чувствовала его приближение, подрагивая от ошеломляющей лёгкости. В миг, когда оборотень выглянул из-за сугроба, я прыгнула на него, приземлившись на спину. Увы, я не привыкла к таким сложным акробатическим трюкам, а потому со спины мигом скатилась в сугроб.        Был бы он человеком, он бы рассмеялся. Но вместо этого он несильно стукнул меня лапой. А я в ответ что-то прорычала, отряхнулась и вновь бросилась на него. Оборотень попятился, так что я врезалась в его грудь. Навострив уши, Лунатик попытался схватить меня за загривок, но я отскочила, обогнула его и несильно цапнула за хвост. Волк взвизгнул от недоумения, вырвал из моих зубов хвост, припал к земле и прыгнул на меня. Здоровенная лапа сбила меня, я по самый хвост оказалась в снегу. Отфыркиваясь, я вынырнула из него вовремя — волк в игривом запале попытался прижать меня к земле. Я увернулась и вновь попыталась запрыгнуть ему на спину. На сей раз мне это удалось, но Лунатик попросту стряхнул меня и прижал лапой к земле, не давая шевельнуться. В золотистых глазах горел лукавый огонёк, словно он говорил: «так-то».        Отряхнувшись, я восторженно тявкнула. Чуткий слух уловил плеск воды. Я побежала на этот звук, но на полпути остановилась. Волк стоял, не сводя с меня взора. Я махнула ему хвостом, мол, не стой, иди за мной. Лунатик пару раз моргнул и проследовал за мной. Он шёл неторопливо, так что и я, выдерживая его темп, трусила с ним хвостом к хвосту.        Мы вышли к ручью, подёрнутому тонким слоем льда по берегам. Луна играла белыми бликами на обсидианово-чёрной воде. Через серебристые сугробы ручей нёс вялое течение чёрной широкой лентой, прошившей поляну на две части.        Я осторожно разбила лапкой лёд у берега и сделала глоток воды. Ледяная волна ударила в голову пуще огневиски. Я принялась с жадностью пить, словно никогда не пробовала ничего вкуснее. И вправду, тогда для меня не могло быть ничего вкуснее этой ледяной чёрной в лунном свете воды из ручья. Лунатик припал к берегу подле меня и шумно лакал воду, разбрызгивая искрящиеся капельки.        Напившись, мы двинулись вдоль берега по течению. Ручей привёл нас к озеру. Я его помнила. Кажется, это было будто в прошлой жизни. Сколько лет и сколько всего минуло.        Берег был скован льдом, только в середине проглядывал чёрный островок воды. Серебряная прорубь луны отражалась в чёрной воде. Окружённая россыпью искрящихся звёзд, она висела над нашими головами так близко, что можно было дотянуться до неё лапой. Тени деревьев остались где-то позади, вокруг был только яркий лунный свет. Тихо-тихо где-то вдали хлопала крыльями ночная птица, звенел голос горихвостки, рябью вместе с ветром пробегая над глянцем воды.        В воздухе витал запах людей, но уже старый, почти развеявшийся. Лунатик тоже его чувствовал, а потому беспокойно бродил туда-сюда. Я тихо тявкнула, выбрав утоптанное местечко, и уселась, обернув пушистым хвостом лапки. Оборотень, фыркнув, сел рядом со мной. Я прижалась к его тёплому пушистому боку, чувствуя, как покой разливается по моему маленькому лисьему тельцу. Та человеческая часть меня, что тихо тлела в уголке сознания, понимала, что именно такого ей и не хватало. Просто тихо сидеть, глядя на серебряный диск луны, раскрыв все свои скрываемые эмоции. Просто сидеть рядом и смотреть, как беспокойно волнуется гладь озера. Я прикрыла глаза, прислушиваясь, как бьётся в груди волка сердце. Мне было хорошо…

***

       Пробуждение далось Ремусу тяжело и не очень-то приятно. Тело болело после превращения, холод пробирал до костей, а усталость тяжёлым кирпичом обрушилась на его голову. Застонав, он схватился за лоб, пытаясь вспомнить события минувшей ночи. И каково же было его изумление, когда он ощутил, как что-то живое, мягкое и очень пушистое прижимается к его боку.        Люпин распахнул глаза. Переплетение тёмных ветвей на фоне сизого неба не ободряло. Скорее добавляло недоумения — где он? Ремус приподнял голову. К его боку, свернувшись клубком, прижималась чёрная лисица. Изумление возросло в геометрической прогрессии, когда он вспомнил, ЧТО это за лисица. Он хотел что-то сказать, но укол боли заставил его охнуть и вновь опустить голову в снег.        Лиса шевельнулась. Она распахнула синие глаза и подняла голову, глядя на Ремуса. Тот протянул к ней руку, намереваясь погладить за ушами, но вовремя остановился, осознав бестактность этого намерения. Лиса осторожно лизнула его замершую руку и сама подалась ближе. Ремус усмехнулся и прижал её к себе. Он бы долго ещё так лежал, если бы не холод. Поежившись, он со стоном сел. Лисица подобралась, глядя куда угодно, только не на него. На его недоумённый вопрос она фыркнула и прикрыла лапой глаза. Ремус покраснел до корней волос. Одежда во время трансформации не уцелела. Совсем.  — Извини, Марс, но я пока ничего даже сделать не могу, — забормотал он, пытаясь прикрыться. — Палочка осталась у тебя дома, а одежды я запасной не прихватил и…        Марисса тихо фыркнула, шлёпнула его хвостом по руке и скрылась за деревом, растущим за спиной Ремуса. У того не было сил шевельнуться, не то что любопытствовать касательно её ухода. Тем не менее он слышал тихую возню, какое-то бормотание и ругательства, произносимые шёпотом. Через несколько минут лиса снова появилась в поле его зрения, таща в зубах растянутый серый свитер и странного вида кривоватые штаны. — А откуда штаны? — Недоумённо спросил Ремус. Марисса только посмотрела на него с нескрываемым упрёком.        Ремус поспешно натянул свитер, влез в штаны, встал потянулся и понял, что на этом его силы покинули. Ремус опустился на ближайший удобно подвернувшийся пень. Тело гудело и болело, как и всегда после подобных ночей. Хотя впервые после полнолуния он проснулся не один. Эта мысль его, по какой-то причине, крайне взволновала.        Лисица сидела рядом с ним, выжидающе глядя на него. Ремус смотрел на неё, понимая, что в голове творится жуткая каша из мыслей, ощущений воспоминаний и шквала чувств. В голове возникла одна-единственная ясная мысль. — Ты оставила детей одних на целую ночь… Я понимаю, там Честа, но… Марс, одних. Ты о них не подумала?        Лиса прижала уши к голове и понурилась. Вытянутая мордочка приняла виноватое выражение. Ремус только усмехнулся. Следующей реплике помешал тот факт, что холод загребущими пальцами пробирался к Ремусу всё ближе и явственнее. И даже свитер не мог спасти. Тем не менее, он осознавал, что на аппарацию у него попросту не хватит сил. — Извини, я, кажется, совсем без сил, — тихо сказал он, глядя на лисицу. — Не уверен, что меня хватит на аппарацию. Если честно, я душу отдам за возможность сладко выспаться.        Марисса с пониманием посмотрела на него, вздохнула и снова ушла за его спину. Когда Ремус хотел обернуться, прозвучал её голос: — Закрой глаза и не подсматривай!        Ремус послушно смежил веки. Он почувствовал, как Марисса подошла сзади, как она обхватила его руками, после чего проследовал рывок сквозь пространство. Когда ноги коснулись твёрдого пола, а тепло своим дыханием опалило его, Ремус едва не упал от восторга и облегчения. Он распахнул глаза и обнаружил, что очутился в доме Мариссы.        Люпин обернулся, чтобы что-то сказать, да так и замер на месте с открытым ртом. Марисса на его глазах едва-едва успела запахнуть на себе тонкий длинный осенний плащ, который всё ещё болтался на крючке в прихожей. И всё же что-то увидеть Ремусу удалось. Что-то, чего видеть он не должен был. К примеру, тёмное бельё. Люпин снова побагровел. Марисса тоже чуть порозовела, но смущения своего не выдала. — Честа приготовит тебе постель в спальне, — сказала она. Ремус подавил желание спросить «в чьей». — Можешь остаться и отоспаться, тебе это нужно. И спасибо за прогулку. Я знаю, что как мать я поступила вчера неправильно, но… мне это нужно было.        Ремус только недоумённо кивал, пытаясь сосредоточиться на чём-то кроме того, к чему его мысли возвращались. Масла в огонь подлило то, что Марисса подалась вперёд и легонько клюнула его в щёку, после чего, совершенно спокойно пошла босиком к лестнице на второй этаж, неся в руках раскисшие и размокшие от снега домашние тапки. На ступеньках она словно что-то вспомнила. — Кстати, это юбка, — сказала она с улыбкой. — Что? — Переспросил Ремус, вырывая себя из водоворота эмоций. — Я трансфигурировала юбку, — пожала плечами девушка. — Тебе нужны были брюки, а у меня был тёплый мех, так что я попыталась сообразить хоть что-то. Ты сам спросил, откуда я их взяла. — А… Да… Спасибо.        Снова улыбнувшись, она взбежала по лестнице вверх и скрылась из поля зрения Люпина.