***
— Я не собираюсь туда идти! — Сириус! — Я поклялся не переступать порог этого поганого дома! — Сириус, мы говорим об отце! Не о Вальбурге, а об отце. Тебя никто не заставляет идти на Гриммо, хотя бы сходим на кладбище. — Нет! — Сириус! — Я ещё раз повторяю, что никуда не пойду! Отцу уже плевать, а лишний раз встречаться с Вальбургой я не собираюсь! — Сириус! — Воскликнула уже Марлин. — Ты уж меня извини. Вы обе извините, но нам ясно дали понять, что мы там не нужны! Вальбурга даже не удосужилась сообщить нам о смерти Ориона! Почему такую информацию мы узнаём от Цисси, а не от матери?! — Тебя никто не заставляет общаться с матерью. Ради отца, Сириус, прошу. — Я сказал, нет! — Рявкнул брат. — Я и до побега с ним не разговаривал, а тут и подавно! — Ты сможешь увидеться с Регулусом! — В отчаянии прибегла я к козырю. Однако козырь явно был шестёркой. — С Регулусом? Я не собираюсь общаться с предателем-Пожирателем! — Фыркнул Сириус. — Он наш брат! — Он предатель! — Ты говоришь в точности как Вальбурга! — Взвилась я. Сириус отшатнулся, словно я залепила ему пощёчину. — Да на здоровье, подавись! Сиди дома, Сириус Блэк, раз задницу гордость к креслу приклеила! Не дав брату сказать ни слова, я аппарировала.***
Похороны проходили вопреки всем устоявшимся клише. Не было толпы всхлипывающих от горя гостей, не было кучи венков, священника, пафосно-торжественно распинающегося о том, какое великое несчастье постигло всех нас, не было даже проливного дождя. Вместо этого на унылом кладбище семейства Блэк собралась скромная кучка людей, распорядитель что-то бубнил у гроба, а с неба ласково светило мартовское солнце. Даже вместо воронов, вечных обитателей кладбищ в любой детской книжке, на оградках сидели воробьи. Я держалась на почтительном расстоянии, издали глядя на процессию. Возглавляла её Вальбурга. Вдова Блэк поседела и осунулась ещё больше с нашей последней встречи. Лицо напоминало ссохшуюся маску, обтягивающую череп. Макияж не мог скрыть болезненной серости её кожи. Платье не могло скрыть её ужасающей худобы. Я не знаю, чувствовала ли она скорбь или горечь от потери мужа или вообще хоть что-то, но мать держалась достойно. Этого, пожалуй, у неё не отнять. Я вновь обвела взглядом немногочисленных присутствующих. Я знала, что на поминки на Гриммо набежит толпа гостей, деланно вздыхая и охая о «такой утрате», пожирая тонны закусок и выпивая галлоны элитного алкоголя. К концу вечера они даже не вспомнят, что кого-то похоронили. Скривившись, я шагнула чуть ближе. Странно… Где Регулус? Среди гостей младшего брата не было видно. Я была более чем уверена, что он придёт проститься с отцом. Сердце царапнуло дурное предчувствие. Иррациональная паника заставила волосы на затылке встать дыбом. Что-то произошло… Я едва дождалась, когда вся эта нудятина закончится. Когда гости начали потихоньку расходиться, я почти бегом устремилась к матери. — Что ты здесь делаешь? — С тихим презрением произнесла она, свысока глядя на меня. — Пришла проститься с отцом, — прищурилась я. — Ты ведь даже не удосужилась прислать мне письмо о его смерти. Как низко. — Для нашей семьи ты — никто, — холодно произнесла мать. — Предательница рода, не достойная того, чтобы называть Ориона отцом. — Где Рег? — Спросила я, продолжая всматриваться в лица гостей в надежде, что я кого-то упустила, пока стояла в стороне. Вальбурга ничего не ответила. Она попыталась обойти меня, но я цепко схватила её за руку и заставила обернуться. — Где мой брат? — Прошипела я, сверля её взглядом. Глаза Вальбурги затуманились словно от боли. Она вывернулась из моих пальцев и, не сказав ни слова, аппарировала. Что же происходит? Я в растерянности осмотрелась. Взгляд встретился с испуганными тёмными глазами, взиравшими на меня. — Кричер? — Тихонько позвала я. Заскулив, домовик попытался от меня сбежать, но я мягко остановила его. Я видела, что эльф находится на грани паники, что в тёмных глазищах сверкают слёзы. — Кричер, тебе известно что-то о Регулусе? — Почти что ласково спросила я. Домовик молча потряс головой. — Ты можешь мне сказать? Кричер замотал головой так, что пару раз залепил себе ушами по щекам. После чего он… разревелся. — Хо…хозяин Регулус… он… он просил Кричера никому не… не… не рассказывать… — Всхлипывая, прохрипел домовик. — Он просил Кричера держать в тайне, как он… как он… Кричер — хороший эльф, он не подведёт хозяина! Он не… он не… А хозяин Орион… Он… Он так переживал, что заболел… Кричер не мог помочь, он… он… Слова домовика потонули в потоке рыданий. Я впервые в жизни видела плачущего эльфа. Опустившись на колени, я обняла тщедушное трясущееся тельце, чувствуя нарастающий ужас. Кричер что-то видел, он знает, что с Регулусом. Я должна была выяснить, что именно. Что если брат в беде? Что если с ним что-то случилось? — Ох, Кричер… — Тихо прошептала я, пытаясь унять не пойми откуда взявшуюся дрожь. — Бедный-бедный Кричер.***
Бездна сна распахнула ледяные широкие крылья. Я медленно погружалась в тягучий морок чужого сновидения. Меня окружает тьма. Холодная, сырая тьма, царапающая лёгкие ледяным воздухом. И нет во тьме ничего, кроме перезвона капель, срывающихся с высокого потолка, и плеска волн невидимой воды. Я слышу тихий шёпот, доносящийся откуда-то издали. «Это большая честь, Кричер! — Слышу я голос Регулуса. — Тёмный Лорд решил взять тебя на важное задание! Ты вообразить не можешь, как много это значит для всей нашей семьи!» «Пей, домовик. Пей до самой последней капли», — раздался из тьмы шипящий страшный голос. Меня охватывает агония. Отголоски чужой боли в воспоминаниях раздирают меня изнутри на части. Тягучий яд струится внутри, сжимая огненным кольцом горло. Мучительная боль, невыносимая, горячая, полыхающая зелёным светом под закрытыми веками. Ледяное дыхание приближающейся смерти. Оставленное на каменистом острове умирающее тельце. Плеск волн и удаляющиеся шаги. Мертвецы в воде. Мертвецы во тьме… Последнее усилие, последняя искорка жизни… …Хозяин… «Я не могу поверить… — Ошарашенный шёпот Регулуса. — Это… Этого не может быть. Кричер… Кричер, Мерлин, на что я тебя отправил?.. Это чудовищно!» Дни и ночи в агонии. Дни и ночи дрожь, сотрясающая хрупкое тело. Дни и ночи кошмары о взирающих из тьмы мёртвых глазах. «Кричер, ты должен отвести меня туда. Пожалуйста, Кричер. Я должен… должен исправить всё. Нельзя давать этому монстру шансы на жизнь, нельзя…» Тьма мягко расступается перед зеленоватым сиянием чаши. Плеск волн звучит громче. Темнота колеблется глянцевыми волнами, лижет серый камень небольшого островка, на котором стоят юный волшебник и домовой эльф. В ореоле зелёного света виднеется бледное лицо юноши. Совсем ещё молодое, немного напуганное, но полное решимости. Волшебник склоняется над чашей, держа в руках серебряный кубок. Зелёная жидкость плещется на дне серебра. «Ни в коем случае не вмешивайся, прошу тебя, Кричер, — шепчет юноша. Лицо его искажено невыносимой мукой. — И не рассказывай… семье. Пожалуйста». Кубок за кубком. Крик за криком. Невыносимо, страшно, невыносимо… Я чувствую невыносимое желание броситься к нему, выбить из рук проклятый кубок, но я не могу. Я должен исполнять приказ. Хозяин корчится от боли. Он из последних сил цепляется за края чаши, стараясь не упасть. Вновь и вновь он зачерпывает зелье, вновь и вновь к невидимым сводам пещеры взмывает его крик. По щекам волшебника стекают слёзы, зубы сжаты так крепко, что почти крошатся. Я чувствую его боль. Я помню его боль. Я должен помочь, но я не могу! «Про… прости, Кричер. Я не должен был…» — Хрипит волшебник. Он почти висит на чаше, цепляясь за неё из последних сил. Кубок беспомощно скребётся о днище опустевшей чаши, собирая последние капли чудовищного зелья. Трясущаяся рука подносит кубок к посиневшим губам. «Медальон… положи туда медальон… — едва слышно хрипит он. — А этот… настоящий… уничтожь. Немедленно уничтожь, Кричер!» Хозяин… Зло обжигает руки холодом. Зло, таящееся на дне чаши, словно змея, свернувшаяся в ожидании атаки. Рука, цепляющаяся за край чаши, исчезает. Колени подгибаются, он падает на землю. Полный боли стон разносится над ледяной водой. «Во…ды… Воды…» Цепляясь пальцами за серый камень, он ползёт к развернувшейся тьме. Волны, маня волшебника, слабо поблёскивают. Он окунает ладони в воду. Он делает глоток проклятой воды. В моём горле застревает предостерегающий вопль. Хозяин!.. Бледные глаза вспыхивают во тьме. Мёртвые глаза раскрываются один за одним под толщей воды. Белые руки выныривают из страшной тьмы. Озеро приходит в движение. Распахнутые в жадном крике немые рты чернотой зияют на белизне. Мёртвые пальцы впиваются в погружённые в воду руки. Мёртвые пальцы цепляются за волосы, за голову, за плечи… Мёртвые пальцы утаскивают волшебника. Чёрная вода смыкается над ним. Лишь полные ужаса синие глаза полмгновения вспыхивают в чернильной тьме. Лишь эхо последнего крика ошалевшей от ужаса птицей бьётся под сводами пещеры…***
Подхваченная волной ужаса я выныриваю из сна. Меня бьёт сильная дрожь. Стараясь не разбудить Эда, я впиваюсь зубами в кулак, чтобы сдержать рвущийся из груди крик. Регулус… Регулус… Нет-нет-нет, Рег… О Мордред… Боль, ядовитым клубком свернувшаяся в моей груди, поднимается всё выше. Я чувствую, что не могу её удержать. Я плачу. Плачу навзрыд, захлёбываясь слезами. Плачу, почти воя от боли, от скорби, от ужаса. — Марс? — Проснувшись, Эд включил свет. — Марс, что случилось? Я не могу вымолвить ни слова. Я плачу, не могу остановиться. Закрыв лицо руками, я содрогаюсь от ужаса. Эд практически перепрыгнул кровать и опустился передо мной на колени. Я чувствую, как его ладони смыкаются на моих запястьях. Отняв ладони от лица, я бросаюсь к мужу, не переставая плакать. Он прижимает меня к себе, что-то ласково говорит, а я не могу остановиться. Регулус… Храбрый, глупый мальчишка Регулус… Никто и никогда не сумеет поведать о твоём подвиге. Никто не воспоёт в песнях твою историю. Никто её не расскажет, никто не узнает. Регулус… Не будет ли твоя жертва напрасной? Не станет ли она тем безызвестным подвигом, который превращается в забытую легенду, написанную на страницах старого дневника?..