Never Back Down 2

— Марс! Марисса! — Голосил Эд, порываясь забежать в палату. Доктор встал на его пути в дверном проёме. — Мистер Лафнегл! Я настаиваю, чтобы вы остались в коридоре. — Но Марисса! Я должен быть рядом! Я должен! — Мистер Лафнегл! — Не стойте у меня на пути, не то я… — Зарычал Эд.       Однако его голос перекрыл вырвавшийся из палаты громовой вопль: — Лафнегл! Если ты войдёшь в палату, я тебя похороню!        Доктор пожал плечами и захлопнул дверь прямо у Эда перед носом. Ощущение было такое, что хлопнули его непосредственно по лицу. Эд отшатнулся от двери и беспомощно посмотрел на друзей. Ремус был смертельно бледен, старательно смотрел куда-то перед собой, сжимая и разжимая руки. Сириус был на седьмом небе. Помахивая флягой, он напевал: — Стану дядей! Вот-вот уже стану дядей, буквально через… через… через сколько? — По-разному, — пожал плечами Ремус. — Минут через пятнадцать? — Сириус, так быстро даже котята не рождаются. — Полчаса? — Сядь нормально и потерпи, прошу тебя, — не выдержав, рявкнул Ремус.        Сириус заткнулся и прислонился спиной к стене, глотнув из фляги. Эд, едва ли не кусая ногти, метался из стороны сторону по коридору возле двери в палату. Никогда в жизни он не чувствовал себя настолько беспомощным. Парнем всё больше и больше овладевало беспокойство. Он готов был душу отдать за то, чтобы влететь в палату и стоять рядом с женой, пока она там… там… чёрт побери, даже думать не хочется. В его мозгу словно работал крохотный моторчик, шустро наматывающий длинную тонкую нить самообладания. В любой момент эта нить могла с тоненьким «пиннь!» оборваться.        Сириус пытался предложить ему флягу, но Эд только отмахнулся. — Я не понимаю, почему меня не впустили… — бормотал он, стараясь заглушить мысли. — Почему она запретила мне быть рядом с ней? Что если с ней что-то случится? Что если что-то случится с ребёнком? Что если. — Эд, успокойся, — сквозь зубы процедил Ремус. — Она в руках специалистов, лучших магов-лекарей Мунго. У них в арсенале есть разнообразные зелья и заклинания, которые не позволят…        Его слова оборвались, когда из палаты по коридору волной прокатился полный невыносимой муки вопль. Сердце Лафнегла рухнуло куда-то в пятки. Почти падая в обморок от ужаса, Эд на негнущихся ногах подошёл к скамье, на которой сидели остальные, и тяжело на неё опустился. Взглядом серых глаз он сверлил пространство. Он протянул руку к Сириусу, отнял флягу и решительно сделал большой глоток. В голове его взбесившейся саранчой метались мысли. Жуткие, страшные, ужасные мысли, которые заставляли его сердце вновь и вновь замирать от ужаса. — В конце-концов, ей должны были дать обезболивающее… ей же не больно, да? — С надеждой спросил Сириус, который был не менее бледен, чем прочие.        Крик повторился, окатив всех троих новой волной ужаса. Магический свет, пляшущий под потолком подёрнулся жутковатой рябью и замигал на короткий миг. Рем сжал кулаки так, что костяшки побелели, губы на пару мгновений дрогнули. Сириус перевёл взгляд на двери палаты и непечатно выругался. Эд закрыл голову руками, уперевшись локтями в колени. Фляга вновь пошла по кругу, даже Ремус приложился, хотя и закашлялся, непривыкший к таким напиткам.        Началась странная суета и беготня. Двери в палату то и дело ненадолго приоткрывались, чтобы медсёстры и санитары шустро проскользнули туда или выскользнули оттуда, утаскивая в неведомом направлении неведомые предметы. Одну из девушек Сириус попытался перехватить и узнать, как у сестры дела, но та лишь с ужасом взглянула на него и поспешила убраться.        И ещё крики. Регулярно, всё чаще, всё исступлённее, всё громче они раздавались вновь и вновь, заставляя Эда едва ли не лезть на стенку. Он снова и снова порывался забежать в палату, но чьи-то руки постоянно мягко, но настойчиво выталкивали его обратно. — Господи, я ж на это подписал Марлин, — в какой-то момент пробормотал Сириус. — Чудовищно. — Может, хоть ей повезёт с анестезией? — Так же тихо сказал Эд, сам толком не замечая, что он говорит. — Или со звукоизоляцией. — Зато пока мы её слышим, мы понимаем, что она ещё жива, — почти шёпотом произнёс Рем.        Ожидание было невыносимо, время тянулось ужасающе долго. Сириус предлагал сходить в кафетерий возле больницы, выпить кофе, но и Рем, и Эд намеревались просидеть у палаты до самого конца. Хотя оба были эмоционально опустошены, едва держались на ногах.        «Мерлин, сколько же прошло? Час? Два? Вечность? Клонился ли день к вечеру или уже во всю ночь на дворе?», — думал Эд, барабаня по колену пальцами. Новый крик, раздавшийся из-за двери, заставил его вздрогнуть. Он зажмурился. — «Пусть всё будет хорошо! Пусть всё будет хорошо! Мама говорила, что мысли материальны! Пусть всё будет хорошо! Пожалуйста! Пусть все будут живы и здоровы, я не прошу много!»        Внезапно крики стихли. Нет, это была не простая тишина. Это молчание вовсе не значило, что этот кошмар подошёл к концу, каким бы исход ни был. Это была абсолютная тишина, в которой дыхание трёх мужчин раздавалось с оглушающей громкостью, а биение трёх сердец даже в конце коридора напоминало бой барабанов. Это была не тишина, это было нечто, что лежало по ту сторону тишины, громкости и понятия «звук». Стихла суета, всё это время звучавшая в палате. Стихли голоса врачей и перестук предметов. Стихло всё.        Эд, Сириус и Ремус испуганно переглянулись. Одна-единственная мысль посетила каждого из них, заставив похолодеть от страха. Одна ужасающая, страшная мысль, которая могла запросто свести их всех с ума.        Из палаты выскочила медсестра и шустро побежала куда-то. Эд с нечеловеческой скоростью сорвался с места и схватил её за локоть. — Что произошло?! — Рявкнул он, и голос его мог повторно оглушить глухого. — Почему всё стихло?! Что случилось?! Говорите же! — Не тряси её, Эд! — Ремус положил руку на плечо друга, стараясь умерить вскипающий гнев того. — Мисс, скажите, в чём дело? — В-в наших палатах по с-с-соседству, — заикаясь, пролепетала медсестра, — лежат другие мамочки. Они… они… — ЧТО?! — Они боятся криков вашей жены, сэр, — чуть не плача, прошептала девушка. — Поэтому доктор наложил звукоизоляционные чары… — Это же родильное отделение! — Взвыл Эд. — Здесь же постоянно кто-то орёт, разве нет? — На палатах лежат глушащие заклятия… — А на этой что, не лежит? — Л-лежит… — Эд непонимающе заморгал. — П-просто каким-то образом крик п-п-преодолел б-б-барьеры и… и… — Спасибо, мисс, мы поняли, — мягко сказал Ремус, заставляя Эда отпустить девушку. — Скажите, с ней всё хорошо?        Медсестра замялась. — Состояние… в пределах нормы… н-н-ничего к-к-к-критического… — отступая, лепетала она. — Всё б-б-будет хорошо.        Прежде, чем ей успели задать вопрос, она нырнула на лестницу и скрылась с глаз.        Эд вернулся на скамейку, чувствуя, как натягивается нить, готовая порваться. Он был настолько близок к безумию, что в какой-то миг начал верить, что всё окружающее — жуткий сон. Что вот-вот он проснётся, что рядом будет лежать Марисса, спящая, мирная, живая, не рожающая и даже не беременная.        Лафнегл так же понимал, что Ремус был прав. Пока Марисса кричала, была хоть какое-то свидетельство, что она жива. Теперь же, в этой чудовищной тишине он практически умирал от ужаса, напрасно напрягая слух и тщась уловить хоть какой-то случайный звук.        Фляга вновь пошла по кругу. Сириус печально покатал последние капли, вздохнул и убрал фляжку в карман. — Я бы хотел иметь маховик времени, — вдруг сказал он. — Чтобы просто вж-ж-ж! И всё! И прибыть к самому концу этого безумия. — А разве на маховике можно в будущее? — Спросил Эд, обрадованный тем, что можно поговорить на отвлечённые темы. — Понятия не имею. Рем, ты не знаешь?        Люпин покачал головой. Кажется, он пытался слиться со стеной. Цветом лица, по крайней мере, он уже изрядно напоминал цвет штукатурки. Какое-то время Эд и Сириус ещё обсуждали, как бы они применили маховики, попади они к ним в руки, но тема как-то сама не желала развиваться в столь гнетущей атмосфере. Серовато-белые стены и чёрно-белый кафель на полу тоже не добавляли оптимизма. В какой-то момент Эд пойма себя на том, что ритмично стучит затылком по стене, сдерживаясь, чтобы не ударить головой со всей дури.        Но вот дверь открылась, из створки хлынула целая река звуков: голоса врачей, звон каких-то предметов, тихое потрескивание магии, стон Мариссы и тоненький детский плач. Надрывный, звонкий, долгожданный плач ребёнка. Чуть не рыдая от счастья, Эд вскочил со скамьи и бросился к двери. Ремус не отставал от него ни на шаг. Из-за двери выглянула молоденькая магичка-лекарь. Она недоумённо уставилась на Люпина и Лафнегла.  — Кто из вас отец? — Деловито спросила она.       Ремус, смущённо кашлянув, отступил на шаг назад. Эд, чувствуя, как счастье и облегчение переполняют его с головой, забыл, как нужно говорить. Кое-как взяв себя в руки и не дав себе разразиться хохотом, он выдохнул: — Я. — Мистер Лафнегл? — Улыбнулась девушка. — Поздравляю вас, такое чудо! У вас… — Марта! Марта! Сестра Джонс, немедленно вернитесь в палату! — Раздался голос доктора.        Коридор больницы сотряс повторный вопль. — Нет! Прошу тебя! Не сегодня! Нет-нет-нет, умоляю! Что угодно! Когда угодно! Не надо! — Услышал Эд полный отчаяния голос Мариссы прежде, чем дверь вновь захлопнулась.        Эйфория, накатившая было на Эда, испарилась быстрее капли воды, попавшей на сковородку. Пустота, заполонившая собой каждую клеточку его души, медленно, но верно наполнялась ужасом. Страх, тугой спиралью свернувшийся в груди, переполнял его, увлекая в ужасающие тёмные потоки ледяного ужаса. Эд готов был поклясться, что едва не поседел в тот миг, когда перед ним дверь закрылась во второй раз. Колени Лафнегла подогнулись. — Так, тихо-тихо! — Торопливо пробормотал Ремус, подхватывая будущего отца. Оставалось только дивиться выдержке оборотня. — Ещё тебя лечить не хватало… Держи себя в руках, Лафнегл! Ты можешь понадобиться ей в любой миг! — Да я буду рад, если не сойду с ума к тому моменту, — пролепетал Эд, едва шевеля языком.        Минула ещё одна вечность. Тягостная, ужасающая вечность, наполненная тишиной. Эд сидел на скамье, пытаясь отвлечься и ни о чём не думать. Пальцами он проводил по холодной глади серебра обручального браслета. Сириус уже задремал, положив голову на плечо Ремусу. Люпин сидел и, почти не мигая, глядел на дверь. Лафнегл хотел спросить его о чём-то, когда случилось нечто, что заставило волосы на его затылке встать дыбом.        Чудовищный всплеск энергии хлынул сквозь пространство, обдав Эда невыносимым ощущением горячей болезненной лёгкости. Словно все струны его души единым махом перерезали, предварительно хорошенько потерев их тупой тёркой для сыра. Водоворот Силы кружил по больнице, хищно выискивая потенциальную жертву. Громадная Сила, способная воскресить мёртвого, испепелить живого, развеять по ветру цивилизации и переписать историю.        Переполняющийся суеверным ужасом Лафнегл бросился к двери, колотя в неё и взывая к жене. Он знал, чем чреват такой выброс Силы, он знал, но предпочёл бы не знать вовек. Он знал, что после такого Марисса попросту могла развоплотиться, исчезнуть, погибнуть, сгинуть в Пустоте… Он не мог бы, не мог этого вынести! — Ради всего святого! Впустите меня! Марисса! Марисса! — Исступлённо кричал Эд, до ссадин на руках стуча по двери.        Обессилев, Эд приложился лбом к холодному дереву. Он чувствовал, как по щекам стекают слёзы. Стиснув зубы, чтобы подавить непрошенный всхлип, он прошептал: «Не оставляй меня. Пожалуйста. Не оставляй». Он вполне трезво осознавал, что если случилось худшее, то он попросту не сумеет нормально жить. Существовать — да, мучиться — безусловно, но уже явно не жить. И ни одно дитя не может этого изменить.        Боги, кто знает, до чего могло бы дойти! Кто знает, вдруг отец возненавидел бы ребёнка за гибель бедной матери своей? Вдруг он не сумел бы простить его, не смог бы подавить эту давнюю обиду и горечь, которые с годами не стали бы тише и слабее, но разгорались бы подобно пожару в замедленной съёмке? Смог бы так поступить Эд? К счастью, этого мы не узнаем.        Дверь вновь открылась. На сей раз на пороге стоял сам доктор. Он выглядел ужасно измождённым, но вполне умиротворённым. — Кто-нибудь один зайдите. Она зовёт, — тихо сказал он, чуть приоткрывая дверь палаты шире.        Эд нерешительно покосился на Рема. Тот махнул ему рукой, примерно говоря: «Беги уже, идиот!». Собравшись с духом, Эд шагнул в палату. Доктор остался снаружи, закрыв дверь.        Марисса лежала на железной кровати, почти сливаясь цветом лица с простынёй. Бледное от природы лицо посерело, осунулось. Лоб покрылся испариной, глаза были прикрыты. Чёрные волосы липли к лицу, образовывая жутковатый узор на белых щеках. Эд видел, как пальцы Мариссы, вцепившиеся в край одеяла, сводит судорога. Белые губы были стиснуты в одну тонкую линию. Девушка выглядела хрупкой и ужасающе маленькой, словно она съёжилась раза в три по сравнению со своим нормальным размером.        Но она была здесь. Живая, материальная, тяжело дышащая, она лежала на расстоянии вытянутой руки. Эд осторожно коснулся её ледяных пальцев. Веки девушки дрогнули и приподнялись. Узнав Эда, Марисса улыбнулась и тихо прошелестела: — Никогда больше не смей заставлять проходить меня через этот ад.        Эд расхохотался от облегчения и счастья, с головой накрывших его, сгрёб девушку в охапку прижал к себе. Казалось, он держит в руках худой холодный скелетик, обтянутый кожей. Марисса прильнула к нему ближе и обвила руками его спину. Плечи её мелко задрожали. Всё ещё переживающий эйфорию Эд мягко отстранился и принялся осыпать поцелуями её измождённое лицо до тех пор, пока на бледных губах не расцвела робкая улыбка. — Как же я перепугался, — выдохнул он. — Я чуть не умер там в коридоре от страха. — Тебя так просто не возьмёшь, — слабо улыбнулась девушка. В палату из смежной комнаты заглянула медсестра. Она подала Мариссе небольшой пузырёк с красной жидкостью. Девушка послушно сделала один глоток и сморщилась. — Какая дрянь, узнаю её, — пробормотала она и сделала ещё один глоток.        Постепенно на её лицо возвращался румянец, голос становился всё сильнее. Она даже нашла в себе силы приподняться и сесть на подушках, хотя о каких-либо передвижениях речи идти не могло.  — Знаешь, — подобрав колени, проговорила она. — Не уверена, в правду это было или мне показалось в родильной горячке…, но в какой-то миг я видела у дверей Кьялара.        Эд вздрогнул. — Наверное, показалось, — пробормортал он, продолжая сжимать руку Мариссы. — Делать ему больше нечего, кроме как тебя преследовать? — Я испугалась, что он пришёл за мной или ребёнком, — прошептала она. — Я почти обезумела от ужаса, когда увидела его жуткую фигуру. Это длилось лишь пару мгновений, так что… мне могло и показаться. — Но зачем ему?.. — Потому что за мной всё ещё должок, — сказала Марисса, глядя на дверь в смежную комнату, в которой явно что-то происходило. — Я побоялась, что он пожелает забрать его именно сейчас. — Ребёнка?! — Взъярился Эд. — ЗАБРАТЬ?! Пусть лишь посмеет! Я лично выверну его наизнанку!        Марисса тихонько рассмеялась, сжав пальцами руку Эда. — Но… что был за… поток Энергии? — Спросил Эд, словно спохватившись. — Я уж думал, что ты… — Я начала терять сознание, — ответила Марисса. — Почти балансируя на самом краешке, я… я запаниковала. Я поняла, что с ребёнком может что-то случиться, если я отключусь. Видение Кьялара ещё больше подстегнуло мой страх, так что я… Я попросила сил у Талисмана. Кажется, я перегнула палку. Но я была в таком ужасе, Эд. Я боялась, что умру, так и не увидев тебя и детей, и… — Детей? — Переспросил Эд, чувствуя, что его словно накрыли чем-то тёплым и тяжёлым.        Марисса улыбнулась. В тот же момент в дверь в смежную комнату открылась, вошли две медсестры, обе держащие в руках по крохотному свёртку. Женщины улыбнулись ему. Одна из них протянула Эду свёрток пелёнок. С величайшей осторожностью Лафнегл взял на руки этот ворох одеялец, из которого виднелась небольшая розовая голова младенца.        Эд почувствовал дрожащее горячее чувство, нахлынувшее на него, когда он посмотрел на младенца. Немыслимая нежность затопила его с головой, словно дёрнув какую-то далёкую-предалёкую, до сих пор неведомую, струну его души. Он смотрел на это чуть сморщенное личико, на внимательные большие серо-голубые глаза, смотрел на светлый пучок волос, венчавший небольшую головку, и понимал, что сжимает в руках самое прекрасное создание на свете. Невероятное создание, ради которого он перевернёт весь мир, ради которого он совершит столько невозможного, сколько будет возможно.  — Это девочка, — ворвался в поток его мыслей голос Мариссы. — А теперь поздоровайся с сыном.        Эд едва заставил себя оторвать взгляд от дочери. Марисса сидела на кровати, с улыбкой глядя на мужа. В руках её покоился второй ворох одеял. Эд неуверенно шагнул ближе. Такое же личико, что и у дочери, выглянуло из-за полотна одеяла. Ребёнок, казалось, спал, чуть приоткрыв крохотные красные губки. Марисса мягко провела кончиком пальца по щеке малыша. Веки его приподнялись, и на Эда устремили взор два синих ярких глаза, пока ещё немного недоумённо взирающие на мир. Словно ребёнок тщился понять, что же это за странное существо над ним нависло. Мальчик закряхтел, протягивая маленькие ладошки к руке Мариссы. Девушка, улыбаясь, осторожно взяла его пальчики в свои. Ребёнок удовлетворённо укнул.  — Это… тоже мой? — Совершенно ошалевше произнёс Эд. Две пары одинаковых синих глаз уставились на него. Одни — осуждающе, вторые — по-прежнему непонимающе. — Да… глупый вопрос. О господи, Марс, у нас же двойня! — Да ты что? — Фыркнула девушка. — А то я не заметила, когда рожала!        Эд рассмеялся. Внезапно он ощутил ужасающую усталость. Пожалуй, слишком много для одного дня. Он опустился на стул рядом с кроватью Мариссы. — А мы так и не придумали имена, — тихо сказала Марисса, ласково проводя ладонью по щёчке сына. — Да, нас же так беспардонно прервали, — пробормотал Эд. — Давай ты назовёшь дочь? — Предложила девушка. — А я сына. — Правда? Доверишь мне такое ответственное задание? — Усмехнулся Эд.        Его руки, лежащей поверх одеялка, коснулись горячие крохотные пальчики. Эд опустил глаза. Девочка тянулась к его руке, что-то тихонечко кряхтя. Эд осторожно протянул ей палец, дочь цепко схватила его всеми десятью пальчиками. Эда доверху переполняло невероятное тепло, лёгкость, которая приходит лишь в такие мгновения. Он прижимал к груди дочь и не верил, что всё происходит на самом деле. И лишь тепло, невероятное тепло, которое он не ощущал до сих пор, нашёптывало, что всё это правда. Тепло, подобное весеннему лучику солнца, пробивающемуся сквозь тучи… — Эйприл, — восхищённо прошептал он. — Определённо, Эйприл. — Прекрасное имя, — тихо сказала Марисса. — Эйприл… — А как ты назовёшь сына? — Ричард, — ни на миг не задумываясь, произнесла она. — Мне всегда нравилось имя Ричард.        Она наклонилась и поцеловала сына в лобик. Эд посмотрел в его необычайно серьёзные глаза и понял, что это имя подходит ему, как никакое иное. — Прил и Ричи? — Хмыкнул он. — В школе будут дразнить. — Не будут. Они — наши дети. А таких особо не подразнишь, — улыбнулась Марисса. — Твоя правда, — кивнул Эд. И тут он вспомнил одну невероятно важную вещь. — Кстати, там в коридоре твой брат и Ремус. И они не уйдут, пока не убедятся, что ты жива и здорова. — Как я их понимаю, — вздохнула Марисса. — Пригласишь их?        Однако дверь распахнулась сама, не дожидаясь каких-либо действий со стороны Эда. — Ради всего святого! — Крикнул Сириус, врываясь в палату. — Мы же там с ума сходим, имейте совесть! — Тш-ш-ш! — Дружно зашипели Лафнеглы.        Челюсть Блэка со стуком упала на грудь. Какое-то время он, молча, так и стоял посреди комнаты, открывая и закрывая рот. Потом он выдал: — Так я что, дважды дядя? — Как видишь, — хмыкнул Эд, зачем-то качая уснувшую дочь. — О мой Мерлин, они восхитительны, — прошептал Сириус, подходя к нему. — Я старалась, — хмыкнула Марисса. — Рем, ты в порядке? — Немного ошарашен, но в порядке, — улыбнулся Люпин, замерший посреди палаты. — А… а чей я крёстный-то теперь?        Марисса рассмеялась. — Иди сюда, представлю тебя будущему крестнику, — широко улыбнулась она.        Ричард с интересом посмотрел на Ремуса. Тот протянул ему два пальца, которые малыш тут же схватил. Ремус восхищённо замер, склонившись над ребёнком, который продолжал смотреть на него большими синими глазками. — Привет, — зачем-то прошептал Рем. — Меня зовут Ремус. — Он тебе не ответит, но зовут его Ричард, — усмехалась Марисса.        Неведомо, сколько бы ещё ворковали бы они так над младенцами, если бы пришедшая медсестра не выгнала бы мужчин, заявив, что и детям, и матери нужен отдых. Эд поцеловал на прощание дочь, сына и жену и отправился домой. Ему нужно было ещё очень многое осознать. Например то, что он всё же стал отцом.