***
Оказалось, что я провела без сознания без малого три дня. Ещё сутки понадобились, чтобы я смогла снова двигаться, и ещё одни — чтобы я вновь могла ходить. Злая на весь мир мадам Помфри запретила друзьям меня посещать, как бы я ни упрашивала, как бы друзья ни пытались ломиться в двери Больничного Крыла. Даже если один из них притворялся больным, Помфри тут же раздвигала взмахом волшебной палочки ширму, скрывающую меня от чужих взоров. В одну из ночей ребята пытались проникнуть, прикрывшись мантией-невидимкой, но бдительная медсестра не дала им ни единого шанса. Я тосковала без них. Было забавно слышать, как они ругаются с Помфри за право хоть мельком взглянуть на меня, но всё же без них было ужасно-ужасно скучно. В мой последний вечер мадам Помфри заявила, что уже утром я могу быть свободна, а посему медсестра мигом потеряла ко мне интерес и оставила почётный пост. Я была только рада, ибо валяться овощем мне смертельно надоело. Мне было не уснуть. Я ворочалась с боку на бок, чувствуя что-то. Что-то неопределённое, что-то пугающее. Стоило мне закрыть глаза, как появлялся жуткий иррациональный страх, словно скользкая рука норовит схватить за плечо сзади, да никак не может собраться. Мне почему-то было страшно. Не знаю, почему. Для верности я коснулась Талисмана. Ничего. Серебряный ворон оставался равнодушно-холодным. Значит, ничего не происходит. Но что за предчувствие? Внезапно сквозь дверь Больничного Крыла просочилось лёгкое молочно-белое мерцающее облачко. Секунду оно дрожало в воздухе возле моей кровати прежде, чем превратиться в щенка лабрадора. Патронус Эда. Чувствуя, как громко и часто колотится сердце в груди, я привстала с кровати. Патронус был немым, но щенок настойчиво скакал от меня к двери. Он звал меня. Накинув поверх пижамы мантию и прихватив на всякий случай волшебную палочку, я осторожно выглянула за дверь. Никого. Щенок, заливаясь немым лаем, устремился вперёд по коридору. — Эй, постой, вернись! — шёпотом позвала я, бросаясь за ним. Щенок проводил меня по тёмным коридорам, по переплетениям лестниц. Несколько раз он настороженно замирал и исчезал. Когда это случилось впервые, я не на шутку перепугалась. Но времени подумать у меня не было, ибо неподалёку слышны были шаги и бормотание Филча. Я спряталась и ждала, пока завхоз пройдёт мимо. Только когда шаги стихли, я отважилась выглянуть. Та часть замка, где я оказалась, была мне мало знакома, особенно в темноте. Я уже подумывала вернуться к лестницам той же дорогой, что пришла, когда рядом снова возник Патронус. Он прильнул к моей ноге, словно извиняясь, и бросился бежать дальше. В конце-концов, щенок привёл меня к гобелену с троллями в балетных пачках. Там, радостно тявкнув, щенок исчез окончательно. Из темноты коридора ко мне шагнул Эд. Сердце восторженно ёкнуло при виде него. На его лице читалось облегчение, смешанное с радостью. Он бросился ко мне и заключил меня в объятья. Я обняла его в ответ, упиваясь его прикосновением и теплом. — Я думал, что потерял тебя, — пробормотал он. — Я очень испугался, Марс. Сильнее, пожалуй, чем прежде. — Я думала, вы к этому должны были привыкнуть, — тихо засмеялась я, прижавшись к нему. Я слышала, как колотится его сердце. — Зачем ты меня сюда привёл? — Я хотел показать тебе кое-что. И сказать. Кое-что очень-очень важное. И подумал, что здесь это сделать лучше всего. — Здесь? В тёмном коридоре около жуткого гобелена? — усмехнулась я. — Закрой глаза, — попросил он. Я нехотя повиновалась. Мне не хотелось оставаться вновь в кромешной тьме, но сейчас, когда мои ладони сжимают его пальцы, я не чувствовала больше страха. Секунду мы так и стояли, пока появлялась дверь Выручай-Комнаты. — Знаешь, — открывая дверь, говорил Эд. — Я хотел сделать что-то особенное. Но я не умею толкать речи, как Ремус, я не умею казаться милым, только склонив голову набок, как Джастин, я не научился быть обаятельным, как Сириус. Я хотел создать что-то своё, но… Но в итоге я только вдохновился чужой идеей. По правде говоря, я уже и не надеялся, что всё получится. В последние дни, казалось, сама Вселенная против, чтобы я... впрочем, проходи Я шагнула в открывшееся мне пространство. Довольно-таки узкий коридор, стены, пол и потолок были отделаны одинаковым светло-чёрным блестящим деревом. На правой стене мягко светились бело-голубым светом факелы. На левой должны были висеть портреты в ряд, но их не было. Был только один портрет. Мой. И достаточно толстая книга под ним. Чёрная обложка с латунными уголками и золотым тиснением: «Марисса Блэк». Я изумлённо посмотрела на Эда. Тот, смутившись, только махнул рукой в сторону альбома. Я прошла к книге и осторожно открыла её на первой странице. Просторное помещение, погружённое в мягкий полумрак, полный тканей и манекенов. Неслышно звенит колокольчик, в лавку мадам Малкин входит щуплая бледная девочка с длинными чёрными волосами и большими синими глазами. — В нашу первую встречу… ту, что была в лавке… Увидев тебя, я решил, что ты и не человек вовсе… Ты казалась мне тогда самой красивой девочкой из всех, мне казалось, что ты какая-то… фея. А потом, когда я понял, что ты лишь человек, да ещё и такой… в общем, было чувство, что меня жестоко обманули. Стало даже обидно, очень обидно, я разозлился на тебя, мне хотелось сказать тебе какую-то гадость, чтобы развеять это наваждение… — О, тебе это удалось, друг, — усмехнулась я, переворачивая страницу. Гостиная Рейвенкло. Около погасшего камина сидят двое детей. Мальчик в кресле сжимает в кулаке письмо, на полу около него сидит девочка. Мы тихо беседовали. Я помню ту ночь. Первый наш нормальный разговор. — Честно признаюсь, — продолжал говорить Эд откуда-то из-за моей спины, пока я пролистывала альбом. — Я действительно тебя недолюбливал. Ты казалась мне такой… высокомерной… птицей не моего полёта. Чистокровная волшебница из древнего рода, ха! Но потом… с каждым годом мне было всё труднее тебя ненавидеть. Я старался, правда. Курсе на третьем я начал понимать, что со мной происходит, что я чувствую. Я был напуган, ошарашен… Я понимал, что так неправильно, но меня всё же тянуло… А потом ты начала встречаться с Люпином. И тогда меня прорвало. Я был в ужасе, в отчаянии, мне в грудь словно вылили колбу яда. Тогда я и осознал всё в полной мере. Мне не светило ничего, ведь ты меня презирала, ненавидела. Я почему-то обиделся на тебя. Это даже привело к той…драке. Клянусь, Марс, мне за неё до сих пор до ужаса стыдно. Очередная страница. Лес, тёплый свет костра, угловатые тени деревьев, на брёвнах сидим я, Лина, Лиди, и Эд, который наигрывает что-то на гитаре. Наш поход. Очаровательное приключение аристократки в лесу… — Я постарался исправиться, старался стать другим человеком, показать себя с лучшей стороны. Я был счастлив, когда понял, что мне это удалось. Но я пытался не думать о тебе, даже связался с Бетти, но каждый божий день я испытывал бессильную пустую злобу, видя тебя с Ремусом. А потом… ох, потом это головокружительное приключение, воображариум… На плечи опустились его тёплые мягкие руки. Ещё двенадцать страниц. Зимняя ночь на площади Гриммо, полёт над Лондоном, деревня призраков на берегу реки, заброшенный бар, снова площадь Гриммо, цирк, коридор с сотней дверей, зал Арабеска, озеро, галерея портретов, зачарованный лес, яркое пламя, прожигающее небесную твердь над старым парком… — И тогда я понял, что несмотря на все попытки возненавидеть тебя, я всё равно продолжаю тебя любить. И я влюблялся в тебя каждый раз снова и снова, снова и снова... И с каждым разом всё сильнее. Последняя страница. Пещера, красное пламя, выкрикнутые в отчаянии слова и поцелуй. Жаркий, горячий, опасный для обоих. Взрыв эмоций, погасивший то пламя… «Пожалуйста, Марс. Не оставляй меня. Ты мне нужна, Марисса Блэк. Я люблю тебя. Не уходи. Я люблю тебя, слышишь?» Сердце сжалось, в горле от волнения встал предательский ком. Я чувствовала, как ноги становятся ватными, как подрагивают руки. Дыхание сбилось. Смятение, волнение и какая-то невероятная радость поднимались откуда-то с глубины души. Я обернулась к Эду, намереваясь что-то сказать, но все слова в миг утратили смысл. Серые глаза, мерцавшие яркой синей искрой во глубине зрачков, с надеждой и нежностью смотрели на меня. — Ты лучшее, что случалось в моей жизни, — прошептал он. — Я люблю тебя. Давно, безумно, неправильно, но… люблю. — Я люблю тебя, — заворожённо повторила я. Мне не верилось, что я смогла это сказать. — Я тоже тебя люблю, Эд.Часть 21. (Over And Over)
2 февраля 2016 г. в 23:06
В пурпурной мерцающей тьме, среди крохотных крапинок звёзд я бреду по серебристой дороге. Под моими босыми ногами расстилается целый мир, я так высоко, что ветер не отваживается сюда подняться. Сверху и снизу меня проплывают облака. Я вижу мерцающий голубым светом лес там, внизу, бесконечно далеко. Узкая серебристая тропка ведёт меня прямо, прямо, чуть виляя, чуть изгибаясь. Я иду, а после и бегу по ней. Босые ступни ударяются о твёрдую поверхность, каждый шаг оборачивается лёгким вздохом, каждый вздох — мерцанием новой звезды. Каждое движение рождает вокруг меня изумительные вихри в серебристо-пурпурных облаках, каждый смешок — порыв ветра. Я мчусь, мчусь над этим миром, сотворённым когда-то одной сумасшедшей девушкой.
В конце моего пути я вижу белоснежную дверь, из-за которой, словно жужжание улья, доносятся голоса. Не удержавшись, я распахиваю её и оказываюсь в просторном помещении, полном людей. По гладкому лакированному паркету скользят вальсирующие пары, переговаривающиеся люди, официанты с подносами. Звучит громкая, мягкая, но чуть фальшивящая мелодия вальса. Зал окутан оранжевым светом парящих в воздухе свечей. За высокими окнами царит ночь, настолько не похожая на ту, где я только что была, что становилось не по себе. Небо было свинцовым, тяжёлым, затянутым хмурыми угрюмыми тучами.
В первый миг мне стало неловко. Я поняла, что нахожусь на светском приёме среди безупречно одетых дам и кавалеров босая, да ещё и в белой ночнушке. Однако уже через секунду, когда сквозь мою голову проплыло блюдо одного из официантов, я поняла, что меня по факту здесь и нет. Может, это просто сон? Немного несвойственный мне сон. Или я умерла и стала призраком? Да нет, я бы заметила. Я же не профессор Бинс.
Я отошла к окнам, намереваясь покинуть зал путём выпрыгивания из окна (а что ж мне будет? Я же призрак!), когда нос к носу столкнулась с Ищейкой. Я хотела, было, аккуратно обойти его стороной, когда он тихо произнёс:
— Рад видеть тебя, Марисса. А я-то думал, что сегодняшний вечер испорчен.
— Ты видишь меня?
— И даже слышу, — усмехнулся он. – И, да, это не снится ни тебе, ни мне. Бал настоящий, гости тоже настоящие и я стою здесь во плоти. Чего не скажешь о тебе.
— Почему я здесь? — Вздохнула я, прислоняясь к окну около Ищейки.
— Ты восстанавливаешься. На сей раз Талисман потратил слишком много сил, чтобы тебя спасти, ему нужно время. Но твой мятежный разум не желает бездействовать, вот ты и здесь.
— Раньше я попадала в Визжащую Хижину, говорила с Наваждением, — протянула я, равнодушно осматривая гостей. — Должно быть, я должна сказать тебе спасибо. Ты мне спас жизнь.
— Для тебя это уже столь привычно, что благодарить нет нужды, — тихо засмеялся Кьялар. — Ты обзавелась странным, но крайне опасным хобби дёргать Смерть за нос и ускользать от неё, когда та пытается тебя схватить. Сколько раз ты была на грани жизни и смерти? Сколько раз ты уже почти шагнула за эту грань? Изумительная игра, почти бесконечная, но до ужаса опасная. Я знаю Смерть, знаю, насколько она обидчива. И тебе всё время фатально везёт. Фортуна тебя ненавидит, это явно, но Смерть обожает.
— Как поэтично, — фыркнула я. — А всё же, почему ты меня спас? Что помешало тебе уйти?
— Любопытство, — помолчав, ответил он. — Я уже говорил, что мне по-прежнему нравится наша с тобой маленькая игра. К тому же, я мог лишиться потенциального союзника или потенциального интересного соперника. А ещё теперь ты мне обязана жизнью, Марисса, а я так люблю должников.
— Кто ты такой? — задала я терзавший меня с самой первой нашей встречи вопрос. — Кто такой Ищейка?
— Я? О, меня зовут, когда Дьявол слишком занят, а Смерть — немного чересчур. Я часть той силы, что люди наивно называют Злом. Я — тень на стене, страх, что мешает тебе уснуть и нож в твоей спине. Но, если сказать грубо, то я наёмник. И одновременно игрок. Я могу убить кого угодно, могу украсть что угодно, могу выведать любой секрет. Но только если это интересно мне.
— Ты говорил, что ты не работаешь на Волдеморта, но почему Пожиратели слушаются тебя?
— Потому что они знают, что я намного опаснее одного спятившего безносого психа с манией чистой крови. Связываться с ним ниже моего достоинства, как бы он ни пытался соблазнять меня местом под солнцем в его мире. Смешной дурачок, — рассмеялся Кьялар. — Я хочу большего, чем место в тени трона посреди выжженной войной пустыни с горсткой подданных. Мне не нужна война, мне не нужен повелитель, как бы он ни пыжился, чтобы казаться могучим магом. Мне нужна Истина. Сияющая кристальная Истина, которая позволит мне сбежать от Смерти, которая позволит исполнить мир смыслом.
— Чем же тебе мир так не угодил, что ты хочешь его перекроить?
— Взгляни на них, — он обвёл рукой зал. — Сколько тут людей? Сотня? Две? Ходят, смеются, лежат на софах, пьют старые вина, даже не подозревая, что их нет, что внутри они пустые и мёртвые. Сколько душ пропадает просто так, сколько пустых и ненаполненных сосудов. Я мог бы наполнить их, я мог бы найти их душам лучшее применение.
— Забрать в Талисман или Ловушку Исиды? — нахмурилась я. — Это ведь ты её украл, я права?
— Как ты догадалась? — ухмыльнулся Кьялар, посмотрев на меня.
— Потому что это интересно. Кьялара Тоневена, правую руку Аластора Грюма, во Франции никто не знает, твоё имя там пустой звук. А значит тебе пришлось действовать как Ищейке, чтобы пробраться в Хранилище, украсть нужное и сбежать. Просто праздник на фоне этого, — я кивком указала на прошедшую мимо даму, которая одарила Ищейку смущённой обольстительной улыбкой.
— Твоя правда, — улыбнулся Кьялар даме в ответ. — Однако я и здесь преследовал исключительно корыстные цели.
— Это какие?
— О. У меня большие планы. Но обо всём ты узнаешь со временем. А сейчас, — он лукаво посмотрел на меня. — Пора просыпаться.
Резким движением он толкнул меня в грудь. Призрачная спина прошла сквозь стекло, пару мгновений я падала, глядя, как высокие золотистые окна провожают меня равнодушным взглядом, как в одном из них темнеет фигура самого опасного мужчины в мире.