Never Back Down 2

      В тот вечер нам пришлось в срочном порядке тащить Джеймса в Больничное крыло. Раны-то я залечила, но Поттер потерял много крови. У Помфри он провёл сутки. Разумеется, когда мы привели целёхонького, но окровавленного Джеймса, возникла масса вопросов. Нас тут же потащили к директору.       Мы сидели в кабинете Дамблдора. Самого директора не было, он хотел переговорить с пострадавшим лично перед тем, как что-то спрашивать у нас. Обычно, каждый раз, приходя сюда, я украдкой изучала замысловатые волшебные безделицы на полках, рассматривала корешки старинных фолиантов, предполагая, что в них может быть написано, какие тайны они могут таить в себе, на какой странице того или иного трактата Дамблдор мог бы положить закладку?       Но не сегодня. В ту ночь я чувствовала слабость, меня клонило в приторный, сладковато-противный сон. Каждый раз, когда мои глаза норовили сомкнуться, в ушах звучал властный голос: «Не закрывай глаза!». И с каждым разом мне становилось всё труднее просыпаться. Конечности налились свинцом, руки охватила мерзкая судорога, опустевшая голова словно весила тонну. Внутри всё судорожно сжималось, в виски словно медленно вкручивали раскалённый прут. Я потеряла слишком много сил, я ослабла. Я надеялась, что Дамблдор прибудет как можно скорее, потому что больше сил терпеть этого нет. Ремус сидел, откинувшись в кресле, барабанил по подлокотнику пальцами и задумчиво смотрел в окно. Стук отдавался в голове барабанной дробью. Морщась, я отвернулась от него. Лина расхаживала по кабинету, изучая волшебные безделицы. В конце-концов она подошла к спящему Фоуксу и осторожно погладила его огненно рыжие перья. — Итак, — в кабинет вошёл директор, обошёл кресла, в которых мы сидели, сел за стол, окинул нас взглядом и сложил пальцы домиком. — Мисс Лафнегл, если хотите покормить Фоукса, то под жёрдочкой вы найдёте его любимое печенье. Только много не скармливайте. А тем временем, господа, я хотел бы узнать, что произошло. — Что с Джеймсом? Он в порядке? — взволнованно спросил Ремус. — Конечно в порядке. Мадам Помфри сделает всё, чтобы он быстро пошёл на поправку. К тому же, как я понял, вы, ребята, и сами постарались, чтобы ваш друг выжил. Не так ли, мисс Блэк? — пронзительные голубые глаза уставились на меня. Я только утвердительно кивнула. — И всё же, мне хотелось бы узнать, что произошло на самом деле. — Ну… мы и сами толком не поняли, — замялся Рем.       Они рассказали профессору Даблдору, как мы нашли Джеймса на полу в коридоре, как мы слышали шаги за мгновение перед этим, как я каким-то чудом исцелила пострадавшего. — А вы что скажете, мисс Блэк? — спросил директор, обратившись ко мне. Я молчала всё время рассказа, борясь с тошнотой и сонливостью. --Талисман, — едва ворочая языком, пробормотала я. — Я исцелила его с помощью Талисмана. Я смогла увидеть заклятие и буквально снять его с Джеймса… — А потом? — А потом я его разорвала. В клочья. — Меня передёрнуло, когда я вспомнила, как мои пальцы погружались в эту мерзкую фиолетовую субстанцию заклятья. — Это как если бы ауру можно было потрогать. После этого выделяемая ранее энергия была направлена в Джеймса, чтобы исцелить его.       Я замолчала. От такого многословия голова шла кругом. Но, к несчастью, у директора оставались вопросы. — Вы знаете, кто мог наложить это проклятье? — Нет, сэр. — Вы могли бы найти злоумышленника, если бы не разорвали заклятие? — Вероятно, сэр. — Вы знаете, что это было за заклятие? — Я столкнулась с ним впервые, сэр. — Быть может, вы слышали формулу? — Нет, сэр.       Я задумалась. То слово. Зудящее, жгучее, причиняющее почти физический дискомфорт. Оно появилось в сознании, когда я сняла с Поттера проклятье. — Сектумсемпра, — прошептала я. Директор изогнул брови. — Вы слышали о таком проклятии, профессор? Сектумсемпра. — Впервые слышу, — покачал головой директор.       Так и не добившись от нас ничего путного, он отпустил нас. Как только мы покинули кабинет Дамблдора, я поняла одну вещь: до спален я не дойду. Ноги отказывались слушаться размякший мозг. Я словно дней пять не спала. Или была катастрофически пьяна. Сил не было даже стоять. Я прислонилась к стене. — Всё, сдаюсь! — усмехнулась я. — Держаться нету больше сил! Бросьте меня, я тут посплю. — Не говори ерунды, — нахмурилась Лина. — Ты как? — Я? Как всегда. Немного переборщила, спасая Джима, а в целом, как всегда. — Шоколадка не спасёт? — усмехнулась подруга. К горлу тут же словно подскочил желудок. — Нет, спасибо, обойдусь, — сглотнув, простонала я. — Просто дайте мне умереть! — Не дождёшься, — пробурчал Ремус.       Он подошёл ко мне, закинул мою руку себе на плечо, осторожно перехватил меня за талию и, хотел, было поднять, когда я воспротивилась: — Рем, не настолько мне и плохо, брось. Лучше носилки наколдуй!       Он меня не послушал, всё-таки поднял. Легко, как котёнка. Да, такого от щуплого гриффиндорца и не ожидаешь. От него шло тепло. Такое уютное, такое знакомое, что сердце кровью обливалось. Я украдкой прижималась к нему, почти засыпая, укаченная тактом его шагов. Рем пронёс меня почти до третьего этажа. Там он, устало вздохнув, опустил меня на землю. — Извини, Марс, переоценил я себя, — усмехнулся он, утерев лоб. — Что происходит? — По лестнице бегом скатились Эд и Сириус. — Мы вас обыскались! — гаркнул брат, затормозив около меня. – Эй, тело, что с тобой? — Умираю! — комично заломив руки, застонала я. — Я стану привидением! И буду жить в твоём сундуке среди нестиранных носков! Ужас, да? — Кромешный. Что происходит? Почему Джеймс в Больничном крыле и Помфри к нему не пускает? И что вот с этим чудом в перьях? — набросился брат с расспросами на Ремуса.       Ребята изложили вкратце, что произошло в коридоре шестого этажа. Сириус поворчал что-то насчёт мракобесия, талисманов и до какого места ему это всё. Он разглагольствовал бы ещё долго, если бы я не напомнила им о своём присутствии попыткой подняться с ледяного пола по стеночке. Я почти приняла вертикальное положение, когда колени предательски подогнулись. Эд подхватил меня, не дав осесть обратно на пол. — Меня сегодня парни на руках таскают, — едва шевеля языком, хихикнула я. — Как мило. — У неё едет крыша, — диагностировал брат под моё хихиканье. — Тащи её в гостиную, Эд, пока она ещё вменяема. Отоспится, оклемается, будет как огурчик. — А Сириус решил в доктора поиграть? У-у-у! Где твой стетоскоп? — снова захихикала я. – Эд, что такое стетоскоп? — Не имею понятия, — пробормотал тот, подхватывая меня на руки. Я продолжала хихикать без причины. Было так хорошо, так легко. И всё же неимоверно хотелось спать. А нельзя.       «Сириус прав, у меня едет крыша», — мелькнула в голове единственная здравая мысль. — Эд. А почему лабрадор? — еле-еле ворочая языком, спросила я. — Потому что, — хмуро буркнул он. — Должна была быть такса! — заявила я. — Охотничья такая, которая за лисами охотится. А? Было бы очень иронично! — Марс, заткнись, — хохотнула Лина. — Я же тебе это всё припоминать буду до конца жизни.       Аргумент был веским, я заткнулась. Эд притащил меня в опустевшую к такому позднему времени гостиную, поднялся к спальням, бросил на кровать и поспешно удалился (честно говоря, этого я не помню, а записываю исключительно с его слов). Я отключилась сразу же, не удосужившись даже переодеться.

***

      Три дня я провалялась в постели. Силы восстанавливались медленно. В первый день я просто спала, да так крепко, что меня не могли добудиться. Девочкам пришлось в панике бежать к Помфри. Та, выслушав их бессвязные речи, только руками развела: «пусть спит, ничего страшного, профессор Дамблдор мне всё рассказал, отлежится — придёт в норму». В Больничное крыло не положили только потому что у Помфри не было мест, в связи с эпидемией какой-то заразы.       Пробуждение было внезапным и болезненным, как выстрел в голову. Я проснулась посреди ночи. В глазах мелькали звёздочки, каждая была словно заставляла мозг взрываться крохотными микро-взрывами. Застонав, я хотела, было поднять руку, но та была тяжелее свинца. Да и всё тело меня не желало слушаться. Я, предположив худшее, испуганно вскрикнула, разбудив Лину. Та меня успокоила, потыкав спицей мои руки и ноги. Убедившись, что я просто слабый овощ, а не парализованный инвалид, я испытала громадное облегчение.       Утром, к счастью, в субботу, когда девочки куда-то умчались, ко мне заглянул Эд. — Ну, как ты? — тихонько спросил он, закрыв за собой дверь. — Как как? Всеми брошена, — пожаловалась я. — Ладно хоть руками могу шевелить, хоть нос можно почесать или почитать. А то помирала бы. Передай сестре, что я с ней не разговариваю. Отношения — дело святое, но бросить подругу — свинство. — Она пока не умеет расставлять приоритеты, — усмехнулся парень, присаживаясь на соседнюю кровать. Из-под покрывала тут же высунулась рыжая лапа и попыталась ухватить его за штанину. Эд нагнулся и достал из-под кровати Инсендио. — Как самочувствие? — Лучше, — вздохнула я. — Мозг функционирует, и на том спасибо. А то как вспомню разговоры про таксу и стетоскоп, аж стыдно становится.       Эд засмеялся. — Я хотел спросить… ребята сказали, что ты потратила слишком много энергии. Это значит… — Что жить мне осталось чуть меньше? — Он кивнул. — Не знаю. Возможно, я отняла у себя лет десять жизни. А может и нет. Кто знает? У меня нет индикатора. К тому же…       Эд вопросительно изогнул брови. Мне что-то вспомнилось. Какая-то старая-старая мысль. Не мысль, сон. Старый-старый. Кажется, целую жизнь назад я слышала… Мысль ускользала, не могла сформироваться. Что-то про мальчика, что-то про пять лет. Но что? Что-то словно не давало мне вспомнить те слова, сказанные в синем мороке. — Нет, не помню, — пробормотала я. — Тем интереснее. — Странные у тебя представления об интересе, — покачал головой Эд, поглаживая Инсендио. — Всему своё время. — Я пожала плечами. — Или было бы лучше, если бы Джеймс погиб? — Нет, конечно, — отведя взгляд, буркнул парень.       Я посмотрела на него. Вот кто бы мог подумать, что этот человек, который два года назад едва ли не плевался при виде меня, теперь сидит в девчачьей спальне, интересуется моим здоровьем и тратит своё драгоценное время на меня? То приключение в моём воображении здорово нас сблизило. Однако теперь меня вечно мучил один вопрос: о чём он думает? Когда мы были в моей голове, я понимала его мысли, самые громкие ещё и слышала. Сейчас же, глядя на него, я не понимаю ничего. Ни-че-го-шень-ки. Когда он успел измениться? Когда успел стать таким милым? А главное, когда я начала считать его милым? — Ты странный, — выдала я. — Ты тоже, — тут же ответил Эд, ухмыльнувшись. — Ещё страннее меня будешь. — С этим трудно спорить, — засмеялась я. — А тебе никуда не надо? Ну, выходной, а ты тут торчишь. — Хочешь, чтобы я ушёл? — поднял брови парень. — Нет, — быстро, почти с испугом выпалила я. Я не хотела его отпускать почему-то. С Эдом как-то спокойнее, уютнее, теплее, что ли. Я не могла себе этого объяснить. Но мысль, что он уйдёт, а я останусь тут одна, заставляла меня вздрагивать. – Нет, останься. Пожалуйста.       Эд, прикрыв глаза, улыбнулся. Он встал, водрузил мне на грудь Инсендио и направился к двери. На моё возмущённое «Э-э-э!», он ничего не ответил. — Вот свинья! — воскликнула я, обращаясь к Инсендио. Кот на мои отчаянные вопли только лениво повёл ушами и закрыл глаза.       Не успела я обрушить на голову негодяя и половины своего ругательного словарного запаса, когда он снова заглянул в комнату. В руках он тащил толстую книгу и охапку сладостей. — Раз сидеть, то нужен досуг, — весело заявил он. – Что, думала, что я тебя бросил? — Конечно! — выдохнула я. — Ты же бестолковый человек! С тебя сталось бы! — От моего общества так просто не отвертишься, — хмыкнул он. На колени мне посыпался дождь из сластей, на тумбочку с грохотом опустилась огромная книга.       Он просидел со мной до самого вечера, пока не вернулись мои соседки по комнате. Мы болтали, много-много, обо всём и ни о чём. Эд читал мне магловские сказки, а я пересказывала ему сказки волшебников. Он рассказывал мне магловскую мифологию, а я поведала, как Сириус разбил мой рояль в приступе гнева на мать за угрозу подстричь его безобразно отросшие патлы. Эд рассказывал мне о чудесных путешествиях, в которые их с Линой брала Лиди, разъезжая по Европе. Я зачарованно слушала его рассказы про Вильнюс, Прагу, Краков, Хаген, Франкфурт, Будапешт, Венецию. Я пообещала себе, что после войны обязательно посещу все эти чудесные места.       Ближе к вечеру Эд помог мне встать. Ноги меня не слушались, я словно заново училась ходить. Я то и дело падала, Эд меня ловил, смеялся над моей неуклюжестью, я обижалась, пыталась отпихнуть его и идти самостоятельно, но снова спотыкалась о собственные ступни и почти падала. И так по кругу, пока я нетвёрдой походкой не смогла пройтись от края до края спальни. Мы хотели отпраздновать это достижение, но нас беспардонно прервала Лина, вернувшаяся со свидания. Она бесцеремонно вытолкала брата за дверь и принялась рассказывать, как всё прошло. Я слушала её вполуха, витая где-то в облаках и улыбаясь, сама не знаю, чему.