What is it you dream of, child of mine? The magic ride, the mermaid cove? Never met a kinder heart than yours Let it bleed Leave a footprint on every island you see
— Как ты считаешь, с чем мы столкнёмся в конце? — Спросил Эд. Он шёл вслед за Мариссой, уверенно шагавшей вдоль узкой полоски песка между крутым обрывистым берегом и странно-мутной водой подземной реки. Высокие своды мерно сияли зеленовато-голубым светом, исходящим от грибов или мха. А может они сияли сами по себе, Эд ещё не разобрался. Помимо шума бегущей воды был слышен перезвон капель, падающих со сталактитов. Сросшиеся сталагнаты образовывали колонны, словно поддерживающие невероятно высокие своды пещеры. В глубине видны были очертания сталагмитов, щерившихся словно клыки невиданного чудища. — С обезумевшей версией меня. Всё плохое, что есть во мне, собралось в ней, обрело силу и теперь норовит нас уничтожить, — просто ответила девушка, не оборачиваясь. Её голос эхом прокатывался в тишине пещеры. — Как такое возможно? — Я… противоречивая личность, что сказать, — Марисса передёрнула плечами. — Помни, я одиннадцать лет росла под крылом Вальбурги. То, что я выросла таким смутьяном либо влияние старшего брата, либо аномалия. — Либо здравый смысл. — Возможно. Факт в том, что есть та Я, которую вы все знаете: странная девчонка с Рейвенкло, любящая своих друзей, авантюристка, влюблённая в оборотня. А есть другая. Беспринципная, надменная, высокомерная, жестокая особа, потомок рода Блэк. Мне удавалось как-то смешивать эти личности, но что-то во мне явно пошло не так, раз они разделились. Теперь есть Я и ОНА. Разные грани одного безумия. — А разве так не должно быть? Ну, ты уравновешиваешь её, она — тебя. Ты сама говорила, что Вселенную хлебом не корми — дай восстановить мировой баланс. Если одна из вас уничтожит другую, то разве это не будет значить, что вы обе проиграете? В смысле, ты, настоящая, целостная ты… разве ты не сойдёшь с ума? Нельзя быть пряничной девочкой или лютым монстром на сто процентов, так не бывает! — Давай поговорим о чём-то более философском, — обернувшись на ходу, криво усмехнулась девушка. — Раз уж ты у нас такой мудрый. Расскажи, что значит эта река? Это явно какая-то метафора. — Метафора-метафора. Река значит воду, а вода значит, что у меня промокли ноги, вот что! — Они уже несколько метров шли по колени в воде, потому как полоска песка кончилась, а берега стали ещё круче. Благо, было неглубоко. — А если включить фантазию? Вот как это вижу я: река это жизнь! Она мутна, неясна, как вода здесь. Никогда не знаешь, где глубокая яма, а где…осторожнее! А где притаился камень! — рассмеялась она. — Ты не ушибся? — Ушибся, — шмыгнул носом Эд, потирая пострадавшую при встречи с камнем правую ногу. — Но ты продолжай, занятная телега. — О чём я? Ах да. Река объединяет два берега, как жизнь соединяет в себе доброе и злое, хорошее и плохое, любовь и ненависть… Вот с одного берега река унесла листочек, с другого — камушек. Она проходит через обе стороны жизни, черпая и вбирая в себя что-то от каждого «берега» и… и, кажется, я запуталась… — А я, кажется, понял. Без берегов нет реки, как без добра и зла нет жизни, так? — Ну, грубо говоря, так. — Хорошо. Тогда объясни мне, что ЭТО значит. Эд махнул рукой в сторону берегов. По обе стороны от реки раскинулись ветхие дома, с тихим скрипом на одном из берегов вращалась водяная мельница, из слепых тёмных домов тут и там выглядывали призраки. Они выходили к ним, подходили к самому берегу. Дети и взрослые, высокие и низкие, все были одинаково прозрачно-белыми. Даже Марисса, которая уже обзавелась большей плотностью и цветом, чем в самом начале, казалась рядом с ними более реально и человечно. Но самым жутким была не их призрачная сущность. У каждого из них были заштопаны чёрными нитками глаза. И каждый взирал на них сквозь закрытые веки, заставляя волосы на голове Эд шевелиться от ужаса. — Они… они же нас не обидят? — тихо спросил он. Схватив Мариссу за рукав. — Пока мы в воде — не думаю, — так же тихо ответила она. — Почему в твоей голове творится такая жуть? — А ты что ожидал? Русалочью бухту, волшебное путешествие и фею Тинкербелл в придачу? — Ну, как минимум не этого. Чего они хотят? — Самой бы знать. Но у них знакомые лица. Марисса вышла на один из островов, выглядывающих из воды, и остановилась, внимательно осматриваясь. Эд стоял рядом с ней, переминаясь с ноги на ногу. Под немыми взглядами ему было до ужаса дискомфортно. Призраки продолжали смотреть на них, не шевелясь, не предпринимая никаких действий. В звенящей тишине тонкий скрип водяной мельницы навевал на парня ещё больше жути. И тут он увидел то, что заставило его вскрикнуть. На одном из берегов он увидел самого себя. Призрачного. С заштопанными глазами. Рядом с ним рука об руку стояла Линара и Лиди. Чуть поодаль он разглядел Мародёров, Регулуса, Джастина, Лили Эванс, Алису Стоун, Марлин Маккиннон, Кэтрин Ллэйер… Но в самый глубокий шок его повергла маленькая Нимфадора Тонкс. — Марс… Марс, мне страшно… — сглотнув, пробормотал он. — Не бойся. Это просто воспоминания, — тихонько ответила девушка. — Смотри: на правом берегу хорошие, на левом — плохие. Эд повернул голову. Среди толпы призраков, которая была несколько меньше, чем та, что на противоположном берегу, он разглядел несколько знакомых лиц. Здесь были Йоре Тоневен, Ищейка, Беллатрикс, Вальбурга и Орион, Эйвери, Макнейр и Розье… Среди них возвышался высокий мужчина, наводящий наибольшую жуть. Лишённый волос, мертвенно-бледный даже по меркам привидения, вместо ноздрей — щели, как у змеи. Он производил впечатление безжалостного хладнокровного убийцы даже больше, чем стоящие рядом с ним Ищейка и Беллатрикс. — Что-то не так, — тихонько сказала Марисса. — Да неужели? — с убийственной иронией вскричал Эд, оторвав взор от жуткого мужчины. — И что же, о хозяйка этих жутких мест? — То, что многие находятся там, где им быть не следует… Ведь у меня есть и хорошие воспоминания, связанные с отцом, матерью и Беллатрикс. И наоборот, есть просто ужасные с тобой или с Ремусом. Да взять мои последние кошмарные сны, там был каждый из тех, кто стоит на правом берегу, а к хорошему я не могу это причислить! — Может, это твоё деление на «хорошие парни» и «плохие парни»? — Не говори ерунды. — Она тяжело вздохнула. — Знаешь, странно. Это деление не имеет смысла, если вдуматься. Только что мы говорили, что жизнь объединяет все эти деления в одно, а тут два берега одной реки разделены на «добро» и «зло». Должно быть, я мыслю слишком по-детски, чтобы принять тот факт, что хорошее и плохое есть в каждом. Ты, кстати, живой пример этого. — Ну, спасибо! — обиделся Эд, скрестив руки на груди. Тем временем на берегах происходили метаморфозы. С каждым словом девушки очертания привидений стали всё более расплывчатыми и неясными, они слились в один сплошной туман и вскоре вовсе исчезли. — Ты как это сделала? — Ошарашено спросил Эд. — Приняла только что сформулированную философию, — пожала плечами Марисса. — Гораздо проще, чем прыжок из окна. — Я ожидал чего-то более эпичного, — шмыгнул носом Эд, отправляясь вслед за девушкой по воде. — Я тоже, если честно. Очевидно, чтобы насладиться жизнью и прогулкой достаточно только… — Ой, да помолчи, голова уже пухнет от рассуждений. — Ты слышал? — Настороженно замерла девушка, да так резко, что Эд в неё врезался. И когда она успела стать такой… телесной? Эд прислушался. Сквозь скрип колеса, журчание воды и перестук капель в тишине разливалась тихая мелодия фортепиано. — Мы прошли на новый уровень? А раньше было без музыки, — тихонько пробормотал Эд. — Ми минор, — машинально проговорила Марисса, резко срываясь с места. — Кажется, нас там ждут. Эпизод 4. Slow, Love, SlowI wonder Do I love you, or the thought of you? Slow, love, slow Only the weak are not lonely
Эд не сдержал свиста. — Да, дорогуша! Вот от кого, а от тебя я такого не ожидал! — Заткнись, Эд, — прошипела Марисса, краснея, как помидор. Они оказались в разрушенном подобии бара. Всюду валялись сломанные стулья, перевёрнутые одноногие столики. В углу у входа коротко растянулась барная стойка, сзади неё виднелось разбитое зеркало. На всём — толстенный слой пыли. Только лишь сцена выглядела новой, не считая выбитых декоративных лампочек, уродливыми осколками щерящихся по краю сцены. Красный бархатный занавес отъехал в сторону при появлении путешественников. Посреди сцены в свете раскачивающейся лампы блестел роскошный рояль из чёрного дерева. Чёрные и белые клавиши сами собой нажимались, наигрывая тихую переливчатую мелодию. Позади рояля стояло огромное тёмное зеркало, отражающее свет парящих в воздухе свечей. — Так, забудь, что призраки это жутко. ВОТ ЭТО жутко, — тихо сказал Эд, осматривая громко стучащие часы. На циферблате было тринадцать цифр вместо двенадцати. Часы, словно огромный метроном, отстукивали ритм, в котором игралась мелодия. — Я не могу понять, — говорила Марисса, проходя по залу. Эд обернулся. Марисса взошла на сцену, положила руку на крышку рояля. Эд подошёл ближе. От качающегося света ему становилось дурно. — Чего ОНА хочет от меня здесь? Что я должна делать в этом захолустье, чтобы пройти дальше. Пути назад нет, как видишь, дверь снова исчезла. Марисса подошла к зеркалу, задумчиво глядя в своё отражение. Эд встал рядом. В отражении его не было. Он видел всё ещё просвечивающую девушку, рояль, старый бар, но не видел себя. Жутковато… — «Только слабые не одиноки», — прочитала девушка надпись, змеившуюся по раме над зеркальной гладью. – Что, я должна бросить тебя здесь? — Размечталась, я сожгу тогда всё к чёртовой матери, — мигом ощетинился Эд. Ему не хотелось оставаться в этом жутком месте одному. — Я просто предположила, — пожала девушка плечами. — Чем дальше, тем мрачнее. Летать мне нравилось больше, — буркнул Эд, усаживаясь на скамеечку перед роялем. — Мне тоже. Всё чудливее и странноватее, — медленно произнесла Марисса, обходя зеркало кругом. – Ну, умник, есть идеи? Что здесь? — Дай подумать. Каждое новое место — новое твоё испытание. Сначала — прощение, потом… ну, пусть будет вера, дальше — принятие того, что в жизни нет строгого разграничения «чёрного» и «белого», я не знаю, как обозвать это одним словом. Здесь… Мрачный бар с фортепиано и громадным зеркалом, в котором отражаешься только ты. Принятие себя, какой ты есть на самом деле? — А к чему тогда надпись на зеркале? — А к чему тогда рояль? — Ну… для создания атмосферы? Между прочим, это мой рояль. У меня на площади Гриммо стоит такой. — Изумительный факт, но делу он не поможет. — Ты прав. Во время их диалога в зеркале произошли изменения. Из глубины мрачного отражения к ним вышел человек. Он стоял по ту сторону серебряной глади рядом с отражением изумлённо замершей напротив зеркала Мариссы. Карие глаза печально взирали на девушку. — Ремус… — тихонько прошептала Марисса, неуверенно шагнув к зеркалу. Несмотря на блёклый цвет, Эд видел, как девушка побледнела ещё больше. Эд, смущённо кашлянув, отвёл глаза. Ему, мягко говоря, было неловко наблюдать за сценой, разворачивающейся перед ним. Парень уставился на клавиши, которые, как заговорённые, отыгрывали одну и ту же мелодию снова и снова. Он попытался нажать одну из них, но та была неподвижна. Часы тикали. Громко тикали. Их стук отдавался в мозгу грохотом, заставляя пальцы подёргиваться в такт. — Я так и не смогла его отпустить. Эд стряхнул оцепенение, навеянное громким стуком часов, медленной мелодией и раскачивающимся светом, и посмотрел на Мариссу. Она стояла, касаясь пальцами зеркальной поверхности. Люпин, остававшийся по ту сторону зеркала, чуть улыбаясь, смотрел на неё. Эд неуверенно поднялся и подошёл к Мариссе. По щекам её катились слёзы. — Мне казалось, мы всё тогда решили, что я убедила себя в том, что всё в порядке, что так и должно быть, — говорила она, не отрывая взгляд от зеркала. — Ты всё ещё его любишь? — Получилось несколько резче, чем Эд ожидал, так что он быстренько прикусил язык. — Не знаю, — дрогнувшим голосом, ответила Марисса. — Я ничего не знаю. Но мне почему-то больно. Может, уже не его, может, уже мысли о нём, но… Эд украдкой закатил глаза. Всего лишь первая любовь. Да, болезненно, да глупо, но она рассуждает, как старая дева, у которой куча разбитых сердец за плечами. — Тебе-то болезненно не было, когда вы расстались с Бетти! — прошипела Марисса, обернувшись к нему. — Так что не смей мне тут заливать про старую деву! — Я это вслух сказал? — опешил Эд. — Ты слишком громко думал! — С Бетти — другое. Я не любил её, это было скорее… со скуки. А потом из жалости. — Ах, какой ты джентльмен, — ядовито процедила она. — Тогда тебе тем более не понять! — Я считаю себя вполне разумным человеком, чтобы разобраться, что к чему, — обиделся Эд. — Первая подростковая любовь. «Ромео и Джульетта»! Всё так бурно, всё так красочно, эмоционально, а потом трагичный финал! А всё потому что два придурка жили на эмоциях, мозгами не думали и не сумели договориться. Вот что я тебе скажу: я не понимаю, как тебе больно, я не понимаю, что ты сейчас испытываешь. Но я понимаю одно: если ты хочешь идти дальше и доказать прежде всего себе, что у тебя есть голова на плечах, утри слёзы и наберись храбрости отпустить его! Потому что потом будет хуже! Представь на миг, как кто-то гибнет! Кто-то из твоей семьи, друзей! Если ты не сумеешь смириться с потерей, ты проживёшь всю жизнь оплакивая призрак, как сейчас оплакиваешь призрак ваших с Ремусом отношений! Выдав эту тираду, Эд выдохнул и приготовился к ответной реакции или сильной оплеухе. Он сам от себя не ожидал таких речей, однако он не считал, что он неправ. Все эти «замки из мороженого» его бесили до невозможности. Вкусно и мило, а как растает, так сразу мерзко и противно. Да, он мало что понимал в любви, потому как ему взаимностью не отвечали. Бетти была лишь развлечением, хотя он искренне старался её полюбить, девушка была до того пуста и плоска, что цепляться было не за что. И вот сейчас на бедную Мариссу вылился целый каскад цинизма и бессильной пустой злобы, которую он испытывал каждый божий день. Девушка, молча, смотрела на него. Слёзы высохли, синие глаза буравили раскрасневшегося от речей парня. — Тишина! — внезапно рявкнула она, обернувшись к надрывающемуся инструменту. И рояль, и часы в тот же миг умолкли, даже лампа перестала раскачиваться, по свечам, висевшим в воздухе, пошла рябь. — Как же я ненавижу, когда ты прав, Лафнегл! За одни эти слова тебя нужно оставить в этом баре наедине с этой мелодией, часами и зеркалом, но, чёрт возьми, ты прав. Эд изумлённо уставился на девушку. Ого! Он ожидал криков, праведного гнева оскорблённой души, ярости разбитого сердца. Да, чёрт возьми, он ожидал, что задел её за живое! Но нет, она спокойна, как танк! — Я сентиментальная идиотка, — шипела девушка, меряя шагами сцену. — Наваждение сказала мне, что я должна, цитирую: «выжечь его из сердца». Она чувствует мои привязанности, она продолжит ими манипулировать, если я не смогу научиться, чёрт возьми, отпускать! Но это не морковку из огорода выдернуть! Это сложнее! Эд видел, что она готова снова расплакаться. Он подошёл к ней и мягко взял за плечи. Девушка, вздрогнув, подняла на него глаза. К своему изумлению Эд отметил, что Марисса становится всё более материальной. Кажется, испытания идут ей на пользу. — Скажи, я могу тебе чем-то помочь? — вкрадчиво спросил он, глядя ей в глаза. — Да! — всхлипнула девушка. — Сделай это вместо меня! Сожги это чёртово зеркало! Я не могу! Не могу, это слишком сложно! Она прижалась к его груди и заплакала. Ух ты. Эд даже как-то растерялся. Он неловко погладил её по голове, подбирая утешительные слова. — Боюсь, кроме тебя это никто не сделает, — тихо сказал он, не придумав ничего утешительного, так что решил рубить правду. — Я знаю, что это трудно, я представляю. Но нужно через это пройти. Это как горькая пилюля. Мерзко, да, но иначе никак. Ты же не хочешь застрять здесь навеки с этим зеркалом, роялем и мной в этом жутком месте? Или ты думала, что всё будет так просто? Твоё альтер-эго знает, куда побольнее ударить. Но ты должна выдержать этот удар, иначе нам обоим не выжить. — Когда ты успел стать таким мудрым, а? — улыбнулась Марисса, отстраняясь. — Вот наяву ты дуб дубом. — Я умело прикидываюсь, — усмехнулся Эд. — Вас оставить наедине? — Да, будь добр. Легко сказать. В этом крохотном помещении и податься-то некуда. Эд отошёл к роялю. Попытался снова нажать на молчаливые клавиши, но те, словно испугавшись, не желали издавать ни звука. На крышке рояля Эд заметил крохотный серебряный ножик с резной узорчатой ручкой. Он помнил его — ножик Андромеды. Эд взял его в руки и задумчиво покрутил, а затем украдкой пихнул в карман. Пригодится. — Эд? — позвала его Марисса. Парень поднялся на ноги и подошёл к ней. Удивительно, она стояла рядом с ним в паре метров, а он ничего не слышал. Зеркала больше не было, хотя огромная резная рама оставалась на месте, как и слова «Только слабые не одиноки», но вместо отражающей глади зиял чёрный провал. Марисса взяла его за руку. Эд понял всё без слов. Вместе они шагнули во тьму. Продолжение следует...