Шаг за шагом

      Жесткие спазмы резко и безжалостно скрутили горло, проталкивая вверх по пищеводу отвратительную желчь. На глаза наворачивались злые слезы. Нещадно ломило виски. Само его тело всеми силами противилось полученной информации, отторгая ее.       В одночасье существование стало невыносимым от этой проклятой правды, которую озвучил Обито: рушился на мелкие куски весь с таким большим трудом воссозданный из обломков и пепелища мир, где есть лишь черное и белое, где Итачи – больной ублюдок, а клан и он сам, Саске, – жертвы маниакального желания утвердиться в собственной исключительности.       Не выдерживая, он ухватился руками за голову, со всей силы сжимая волосы в надежде дополнительной болью отрезвить воспаленный разум и вернуть себе хоть какой-то контроль.       Перехватывало дыхание. Легкие горели.       В комнате никого нет – шаги Обито давно стихли за закрытой дверью – ему не нужно ни перед кем себя контролировать. Но он знает, знает, что если позволит себе хоть секундную слабость, то просто не выдержит. Не сможет. Не сейчас, когда кровь брата все еще чувствуется на собственных руках, а в ушах звучат его последние слова.       Вот он, итог его великой мести – осознание, что Итачи уничтожил клан не ради собственной прихоти, а по приказу старейшин и Хокаге, для защиты Конохи! Той самой деревни, жители которой шепотом и в открытую, с упоением и унизительной жалостью пересказывали имеющиеся в их распоряжении слухи о случившемся друг другу. Для них после трагедии не поменялось ровным счетом ничего: просто закрылся квартал на окраине и сменилась полицейская власть. Как же легко представить их улыбающиеся, умиротворенные лица, их спокойную, размеренную жизнь – все это было создано на крови Учиха.       Он чуть было не задохнулся от приступа тошноты, скрутившего в тугой узел желудок. Кое-как сдержал рвотный позыв, свернувшись на кровати беззащитной и жалкой, побитой собакой. Больно, отвратительно и до безумия плохо.       Все его страдания, мучения брата, безвременная смерть родителей – все по вине деревни!       Тело дернулось, неуклюже поднимаясь и превозмогая боль. Глаза горели огнем.       Как же он их всех ненавидит. Всех их! И будь он проклят, если не сравняет Коноху с землей.       Сердце стучало где-то в районе горла, звенело в ушах.       Не простит. Не забудет. Никогда!       Не сдержавшись, Саске упал на одно колено, выплевывая изо рта застоялую кровь.       Ужасающее своей реальностью видение отпускало неохотно и рывками. Голову начали заполнять нечеткие контуры зарождающихся мыслей, в уши ворвались мелодичные звуки, а ноздри заполонили ненавязчивые запахи. Под закрытыми тяжелыми веками кружащий голову калейдоскоп цветов: словно осколки паззла, они то плавно сливались воедино, то распадались на стеклянные грани, переливались, искажались, привлекали внимание своими поблескивающими остриями, которые казались обманчиво безопасными. В какой-то момент сознание сжалось до одной маленькой точки перед глазами и, распавшись, пошло рябью по телу, окончательно его пробуждая. И первой мыслью стала «боль» – ее фоновый отголосок, когда в теле больше нет агонии, но мозг, привыкший к ней, принимает изменения тяжело и неохотно, слишком резко реагируя на оставленную постоянными мучениями пустоту.       Наконец она смогла открыть глаза, на ресницах которых задрожали остатки слез. Кое-как приподнявшись, Хината прислонилась спиной к стене, тяжело выдыхая. Смахнула с глаз влагу, больше не пытаясь, как раньше, убедить себя, что это конденсат от пара. Тело немного потряхивало, как при лихорадке.       Когда же чужие воспоминания перестанут мучить ее? Это все слишком… слишком невыносимо.       Дождавшись, когда окончательно спадет тремор, Хината позволила себе привычно вглядеться в открывшуюся ее взору полудымку. Страх вновь проснуться в городе-призраке почти отпустил, но это не добавило хоть сколько-нибудь покоя ее душе и разуму: где хоть одна гарантия, что это бесконечно тянущееся умиротворение не является предвестником чего-то намного худшего?       Вытерев тыльной стороной ладони вновь скопившуюся в уголках глаз влагу, она бездумно задержала внимание на обманчивой игре света, что отражался от стен и растворялся в блеклом эфирном облаке исходящего от горячего источника пара, создавая образы.       За все проведенное здесь время несколько раз перед ее глазами успела предстать даже Микото Учиха, с ее смоляными густыми волосами, совершенно прямыми, ухоженной светлой кожей и глубокими темными глазами – ласковыми и любящими. В самый последний раз в ее взгляде, наклоне головы, самой непринужденной позе даже удалось угадать небольшое недовольство из-за того, что вместо обеда ее младший ребенок стремится скорее на улицу, чтобы продолжить тренировку с братом.       Сколько таких коротких видений, подсмотренных наяву, уже было? Сколько еще будет? А главное, как долго у Хинаты получится их выдержать и не сойти с ума, окончательно забыв, где заканчиваются чужие воспоминания и начинаются ее собственные?       Она не была плаксой, но сейчас больше всего на свете ей хотелось отпустить себя и позволить слезам бесконтрольно бежать по щекам: усталость и отчаяние лежали тяжким грузом на опущенных плечах и казались почти неподъемными. Она еще не сломлена, но подошла слишком близко к грани.       В попытке отвлечься Хината заставила себя оглядеть грот расфокусированным взглядом. Клубы пара, поднимавшегося над водой горячего источника в его глубине, невесомым облаком струились по стенам и земле, создавая причудливую ширму – обманчивую завесу между ней и человеком, находившимся на расстоянии трех метров: его голова, покрытая густыми черными волосами, была опущена.       Забавно. Первое время – абстрактный, бесконечно тянущийся период, который невозможно перевести в исчисляемые единицы – она смотрела на него волком, боясь оторвать взгляд, просто даже моргнуть, ожидая, когда лезвие катаны окажется у ее горла или вспорет живот. Так было, когда он лежал без сознания, обездвиженный ее атакой, когда пришел в себя и попробовал заговорить, и, возможно, продолжается до теперешнего момента с разницей в том, что больше Хината не боялась смерти. Куда страшнее было проснуться и остаться один на один с собственными кошмарами и его не менее пугающими воспоминаниями.       Чтобы успокоить себя, она несколько раз пыталась прочувствовать чакру Саске, но даже для этого простого действия требовалось слишком много усилий, которые не стоили столь ничтожного результата: поток чакры был слабым и медленным, восстанавливаясь ненормально медленно после Мягкого кулака. Это не хорошо и не плохо: если бы он захотел ее убить, то мог бы сделать это голыми руками – ее тайдзюцу было одним из лучших в клане, но Хината не тешила себя иллюзиями, однако приняв решение, что без боя больше не сдастся.       За глубоким вдохом последовал размеренный выдох. Тонкая ладонь легла на живот, ровно в то место, где рождалась чакра в теле. Слабое движение по меридианам было ничтожным для шиноби уровня джонина, но достаточным для поддержания жизни. О применении даже простой техники не могло быть и речи. Как у нее получится выбраться отсюда – места, созданного чужим разумом? Чувство беспомощности наполнило каждый нерв и клеточку тела, концентрируясь в районе груди. Порыв сжаться или хотя бы обнять себя за плечи был задушен на корню: слишком жалко даже для нее.       Не стесняясь и не боясь быть разоблаченной, Хината бросила еще один взгляд на Саске, медленно очертив его размытый профиль. Интересно, а какого ему осознавать собственное бессилие? Он такой же пленник здесь, как и она. Схожи ли эти чувства с тем, которые он испытал по вине Итачи? Или сейчас ему также все равно, как было в той завесе между мирами после решающего боя с Наруто?       Мысли были пропитаны злостью – несвойственной ей ядовитой насмешкой, которая, однако, уже не составляла и десятой доли тех раздирающих душу эмоций, что были в первые дни здесь. Злая ирония: это второе измерение без времени, как, возможно, и любое другое, существующее сейчас или созданное в будущем. Ей неведомо, какие законы лежат в их основе. Возможно, до конца это неизвестно даже Саске.       Подтянув к себе колени, Хината обняла их руками и уткнулась в них лбом, отдаваясь воспоминанию. Своему, а не его: отчаянию, боли, злости – всему, что испытала в тот миг, когда нанесла удар Саске. Была в своем праве. Ведь то, что он сделал… как, как он мог поступить подобным образом? Именно он был чудовищем из ее кошмаров, а не Наруто. И ладно бы изменить только ее одну-единственную жизнь из-за своей прихоти, но пойти дальше, создать технику, меняющую реальность и сознание всего их мира, – это достойно потомка проклятого клана и одного из приемников Мудреца шести путей.       Она сильнее сжала пальцы – так, что на них побелели костяшки. Почему же, несмотря на все случившееся, почему у нее больше не получается цепляться за свои мысли и воспоминания, чтобы окончательно возненавидеть его?       Воображение раз за разом бесконтрольно подкидывало ей фрагменты, словно запечатленные на старую кинопленку: одни из них ужасные и отвратительные, леденящие душу моменты его боли и ненависти, обиды на ту несправедливость, что случилась с его семьей, непонимания и принятия ложных, навязанных целей, как догмы; другие же – контрастирующее, теплые и светлые мгновения, когда была защита и уверенность, вера в семью, а после и в друзей. И счастья намного, намного меньше. В какой-то момент накрывающее Саске безумие стало почти осязаемым для нее: насколько холодной была его чакра, такими острыми и разрушительными были эмоции. Сам факт того, что все это получилось преодолеть и отпустить, можно было считать чудом. Подобная буря могла легко уничтожить любого.       Если сравнить их двоих, то она намного степеннее и спокойнее. В ней нет и десятой части тех чувств, что толкали его поступать так жестоко. При любых других обстоятельствах не существовало бы для нее причин даже попытаться разобраться во всем этом и понять одну простую истину, связанную с Учиха Саске: наибольшие страдания он способен принести только тем, кто ему поистине дорог.       Итачи, Наруто, Сакура, Какаши… и она, Хината.       Губы плотно сжались в узкую горькую полоску. Как же это несправедливо. Она, в отличие от них, никогда не преследовала его, не провоцировала Саске следовать за ней и не имела ни малейшего понятия что делать, когда фокус его внимания перешел на нее. Почему именно он? Почему она?       Как Хината могла заменить все то, что Саске потерял?       Куноичи обхватила голову руками, пытаясь унять приступ внезапной боли. Это были не ее мысли, ведь так? Просто чужие воспоминания вновь спутали все в голове! Ее не волновало и, после случившегося, не должно волновать, что будет дальше с ним и его жизнью…       … Кого она обманывает?       Но боль и обида не позволяли успокоиться: они поднялись из самых глубоких недр ее сознания и принялись крушить с таким трудом выстраиваемую в голове иллюзию мира. Мира, сузившегося до одинокого силуэта, находящегося почти на непреодолимом расстоянии вытянутой руки.       Сошла ли она в конце концов с ума? Наверняка. Все, что произошло недавно, больше походило на бред сумасшедшего – больную реальность, с которой почти получилось смириться. Но было еще кое-что, что усугубляло ситуацию намного сильнее, чем злость, боль и накатывающее безумие: иногда после очередного кошмара ей хотелось подойти к нему и прикоснуться – к голове, руке или плечу. Обнять и этим простым, но искренним жестом разделить его тяготы и муки, поддержать в его самозабвенном одиночестве.       Они не разговаривали с того самого момента, как она ударила его: по ее вине и с его молчаливого согласия уступить и дать время все обдумать и понять. И так вышло, что вновь ситуация складывается так, как того хочет Саске, словно у нее нет иного выбора, кроме как понять его. Единственный вопрос: насколько она по-настоящему должна была прикоснуться к его больной, воспаленной сердцевине? Как бы мысли ни крутились в голове, Хината раз за разом приходила к выводу, что кошмары – его прошлое, самые потаенные страхи и желания – никто и никогда не должен был увидеть. Все это незапланированно им, шутка проклятых глаз или же безликого измерения. Кажется, еще немного и у него больше не останется от нее секретов и вовсе не потому, что он сам хотел ей о них рассказать.       Сейчас они оба здесь, лишенные своей чакры, без возможности покинуть слишком уютное и спокойное место. Все, что остается, – ждать и надеяться, что силы вернуться. Паниковать бессмысленно, как и зацикливаться на том, что угнетает и пугает. Выбраться получится. Нужно только время. И когда это произойдет, когда она окажется дома со своей семьей и друзьями, то она… она… Что она сделает?       Ком застрял в горле. Обреченно закрыв глаза, Хината вздохнула медленно и протяжно. Неважно, что произойдет с их отношениями в будущем, главное, что она никогда и никому не расскажет о случившемся: ни о технике, ни об измерении, ни о воспоминаниях Саске. Даже если сейчас она почти презирает его, все равно не сможет унизить разоблачением.       Саске правда больше не посторонний для нее человек – он добился своего.       Где-то на самом краешке сознания раздался тихий звон. Мелодия свирелью переливающихся колокольчиков была нежной и обволакивающей. Она безропотно дарила усталый покой.       Похоже, Хината в какой-то момент заснула, даже не заметив этого. А может, прошло всего пять минут, и это очередные игры собственного разума. Она лежала на боку, хотя вроде до этого сидела. И, кажется, расстояние между ней и Саске сократилась до двух метров.       Поднявшись с тихим вздохом, она слегка отряхнула одежду и под внимательным чужим взглядом покинула грот, щурясь от теплых лучей вечного солнца. Мышцы слушались плохо, тело, казалось, немного затекло после долгой статичной позы. Поразмыслив, Хината решила пройтись вокруг: не на разведку, в этом не было необходимости, просто действие ради действия.       Шаги ее медленные, дыхание ровное и спокойное. Чтобы снять скопившееся напряжение в шее и плечах, она слегка надавила на акупунктурные точки, наслаждаясь почти болезненным облегчением. Будь у нее чуть больше сил, то вполне получилось бы прочистить каналы чакры, чтобы ускорить восстановление. Но пока стоит довольствоваться малым.       Окружающая реальность преисполнена теплым умиротворением: деревья, вода, тропа и камни – можно сказать, почти красиво, не будь это все миражом. Дорога петляла, утопая в повсеместно густой траве. Слышался рокот цикад и шелест сочной зеленой листвы на деревьях. Летний пейзаж оставался неизменным, сколько бы долго не длилась неторопливая прогулка: те же цвета и звуки. Еще немного, и в белесой дымке вновь получиться разглядеть очертания грота, оставленного позади. Замкнутый круг, в котором, парадоксально, кое-что поменялось: место больше не казалось чужим.       Остановившись, она бросила озадаченный взгляд на заросли кустарника с красными ягодами: разве недалеко от него, чуть севернее, не должна пролегать дорога, ведущая в небольшую деревеньку, славящуюся своим пряным тофу?       Импульс проверить это предположение Хината подавила в себе, сделав шаг назад. Испугалась? Нет, скорее просто понимала, что никакой дороги не было и быть и не могло: все здесь она осмотрела давным-давно.       Продолжив путь, куноичи вновь вернулась к отправной точке: окруженной кленами поляне с кристально чистым озерцом, рядом с которым располагался грот, испускающий мягкий обволакивающий пар термального источника.       Облокотившись руками и чуть прижавшись телом к стволу дерева, словно прячась, Хината мысленно проложила маршрут через ряды деревьев на север, отмеряя в голове расстояние, равное четырем с половиной километрам, – там должна располагаться ферма с обширными посевными угодьями, и, кажется, небольшое озеро…       Сформировать мысль до конца она не успела, прочувствовав пальцами на передней части ствола странные выщерблены. Отступив и обойдя дерево, Хината обнаружила почти ровный ряд сколов, идущих сверху вниз – отметины от тренировок с кунаем, второй же ряд, идущий зигзагом, – сюрикены.       – Молодец, Саске.       Голос, такой знакомый и чужой, отдался в теле волной мурашек. Теперь понятно. Это место и правда знакомо, но не ей.       Тень молодого человека с протектором листа на лбу появилась у ее ног, вытаскивая из ствола несколько сюрикенов. Учиха Итачи встал рядом, возвращая оружие и улыбаясь очень мягко и нежно, положив свободную руку ей на голову и слегка взъерошив волосы:       – Хорошо получилось. Отец будет очень доволен, когда ты ему покажешь, – удовольствие в его взгляде не менее ценно для нее, чем одобрение отца. – Но нам уже пора идти, если не хотим опоздать.       Он развернулся и, взяв с земли рюкзак, закинул его себе на плечи.       – Старший брат, – она не узнала свой голос, – а ты… ты возьмешь меня еще раз с собой на миссию? Или мы просто сможем сюда еще прийти как-нибудь?       Итачи слегка повернул голову, смотря внимательно, но мягко, размышляя, а после протянул руку, жестом подзывая к себе:       – Конечно, – улыбка отразилась в глубоких черных глазах, когда Хината оказалась достаточно близко; его теплые пальцы небольно и привычно ударили ее по лбу. – В другой раз обязательно, Саске.       Сон наяву развеялся с дуновением ветра, оставляя после себя привкус сладости. Хината, затрепетав ресницами, по инерции дотронулась рукой до своего лба, ощущая сохранившееся фантомное тепло.       Закрыв глаза, она прижала другую руку к груди, замерев на месте, пропуская через себя как теплую негу, так и раздирающую на части тоску, слишком понятную и знакомую ей тоже: ей доподлинно известно, что значить терять любимого брата.       Сколько она вот так простояла? Хотя, не важно. Когда появились силы согнать морок, Хината обнаружила, что больше не одна: Саске стоял у входа в грот, смотря в противоположную от нее сторону. Его поза и отстраненное выражение лица указывали на полное погружение в собственные мысли. Может, вспоминал, при каких обстоятельствах посещал это, как оказалось, реальное место.       Должна ли она что-нибудь сказать или лучше не трогать его сейчас и еще на какое-то время сохранить молчание между ними? Это и раньше не казалось хорошей идеей, а теперь и подавно. Даже если молчать о том, что она о нем узнала, в повисшем между ними напряжении витали такие насущные вопросы, как, например, выбраться отсюда? Знает ли кто-нибудь о том, что они здесь? Или… как он сейчас чувствует себя после той ее атаки? Можно сколько угодно убеждать себя в том, что интерес носит чисто прагматичный характер – только Саске может вернуть их обоих домой – но если бы в тот раз вся ее чакра была при ней, а он все так же не пытался защититься, вполне возможно, что она убила бы его. Но даже так силы ей хватило, чтобы он потерял сознание и заходился в кровавом кашле некоторое время.       Когда он пришел в себя, она не поинтересовалась его самочувствием, как и он – ее. Только смотрел, как и Хината, почти никогда не отводя взгляд: их мотивы настолько же разные, насколько и похожи.       Мгновения тянулись одно за другим, оседая на землю вместе с теплой дымкой.       Хината безразлично посмотрела на свои руки и одежду – ничего критичного. Она не была ни особо потной, ни грязной, но неожиданно ее переполнило навязчивое желание смыть с себя и оставшуюся пыль серого города, даже если та существовала только в ее воображении, и налет чужих кошмаров, воспоминаний, и даже собственные эмоции, находившиеся в полном раздрае. Перестать бы думать, чувствовать и осознавать хотя бы на минуту или две. Может ведь она побыть эгоисткой?       Журчала вода. Облако пара обволакивало и расслабляло, пуская по телу волну мурашек. Почему бы и нет: место позволяет забыться.       Взгляд инстинктивно скользнул по фигуре Саске.       Его присутствие все еще напрягало ее, но неожиданно не вызывало больше того животного страха, который был ранее. На самом деле, сейчас ей почти все равно: усталость слишком сильна.       Приняв решение, Хината не спеша прошла мимо Саске, держа спину ровно, но чуть-чуть опустив взгляд. Они оба шиноби, достаточно давно знающие друг друга, но и без этого в Конохе есть общие купальни для мужчин и женщин. Стесняться глупо и бессмысленно, тем более ей не впервой быть голой перед мужчиной. Она не невинная девица.       Но внутренний барьер сломить не так просто:       – Не… не смотри на меня, – пусть и с запинкой, но громко и тщательно контролируя интонацию сказала Хината, не оборачиваясь на Саске.       Непривычно было слышать собственный голос спустя столько времени, но куда более смущающим и обескураживающим фактом стала ее вынужденная инициатива нарушить молчание. Это все равно пришлось бы сделать рано или поздно – Хината прекрасно понимала – но ей не хотелось, чтобы Саске неправильно ее понял. Оставалось просто надеяться, что этого не произойдет.       Пальцы неловко расстегивали тесемки пояса и пуговицы на кофте. Шелест одежды в общей тишине казался слишком громким, режущим слух звуком. Как бы она ни старалась храбриться и делать все медленно, сохраняя остатки собственного достоинства, движения все равно выходили немного рваными и резкими.       Чем больше кожи оголялось, тем острее чувствовался чужой взгляд, хотя она была уверена, что Саске не смотрит на нее. Не должен смотреть.       Хината окончательно разделась, аккуратно сложив одежду на камне, несколько раз глубоко вздохнула, абстрагируясь от одолевающих посторонних ощущений и настраиваясь на тепло, в которое предстояло окунуться, и осторожно, не спеша зашла в источник.       В первое мгновение тепло показалось обжигающим. Хината закрыла глаза, сосредотачиваясь на ощущениях и почти наслаждаясь ими. Вода доходила уже до пояса, с каждым шагом поднимаясь все выше. От жара перехватывало дыхание: это было так мучительно хорошо, что бессознательный, облегченный полувздох-полустон сорвался с ее губ впервые с того момента, как измерения забрали ее.       Возможность чувствовать и жить слишком прекрасна, даже если болезненна.       Но едва она села, прижавшись спиной к камням и раздумывая, не окунуться ли в источник с головой, как тишина над водой была разрушена почти бесшумным звуком шагов.       Куноичи дернулась, не сдержавшись, вода с плеском ударила в грудь.       Шаги замерли. Послышался шорох. Напрягшись все телом, Хината просто ждала, что будет дальше, не намереваясь поворачиваться к Саске лицом. Как глупо. Шиноби так не подставляют свою спину, тем более тому, кто с лихвой доказал, что может причинить как физический, так и моральный вред. Просто… что он хочет сделать дальше?       Краем глаза она заметила, как Саске положил свою больничную майку рядом с ее вещами:       – Как закончишь, вытрись этим, прежде чем одеться.       И лишь когда он отошел на привычные метры, Хината решилась посмотреть на кусок темной материи, лежащий у самого края серых камней рядом с ее вещами.       Больше она не ощущала на себе взгляд Саске, как не смотрела на него и сама.       Сквозь умиротворяющую тишину грота можно было уловить тихие звуки размеренного дыхания.