Шаг за шагом

       Ему снились сны, неясные и завораживающие. И, даже понимая, что спит, Саске мог далеко не сразу скинуть с себя липкий дурман, после которого оставались лишь раздрай и пустота. Какое-то время это ускользающее от понимания марево волновало и угнетало, особенно после того как доводилось метаться в объятиях кошмара несколько часов подряд, словно в лихорадке, после которой приходило полное осознание яви, такой контрастно уютной и спокойной. В сознании всплывал один и тот же вопрос: сколько еще у него получится это выносить? Ответом из раза в раз служила тишина, наполненная умиротворяющими ненавязчивыми звуками.        Прежде чем подняться, Саске привычно пересчитал большим пальцем здоровой руки остальные четыре, надавливая ногтем чуть сильнее, чтобы ощутить слабую боль: простой способ прощупать реальность. Он все еще здесь – они еще здесь. Первое время понятие «здесь» крайне волновало, заставляя копаться в себе, хвататься за блуждающую мысль и забытые ощущения, пока не понял: все настолько знакомо именно потому, что каждое из созданных им измерений базировалось либо на его самоидентичности, либо на наиболее значимых воспоминаниях. Затем осознал: измерения – это живые пространства, повинующиеся его желаниям, будь они скрытыми или явными. Например, время. Каких-то двадцать два дня с момента, как они сюда попали, и восемь, как впервые заговорили друг с другом, – эфемерное исчисление, понятное лишь хозяину, служит цели исцеления разума и тела, а также обреченности сближения: первый контакт был короткий, но его хватило, чтобы сдвинуться с мертвой точки, и возращенная постиранная футболка служила тому доказательством. Вместе с тем, никаких ложных ожиданий, но даже это лучше, чем абсолютно ничего.        Воспоминания вернули его вглубь грота, наполненного легким паром термального источника, к силуэту, полускрытому за белесой дымкой, к брошенной фразе, растворившейся в теплом воздухе. Момент, взбудораживший кровь и принесший умиротворенное спокойствие. При виде нее, сидящей столь близко в лазурно-сизой воде, без каких-либо физических увечий, тиски на сердце немного ослабли. Запах крови и гниения плоти отсутствовал изначально, чего нельзя было сказать о скрытых одеждой и плотью шрамах или травмах: созданное измерение – это не Цукуёми, порабощающее разум, в нем все реально, если бы у него действительно стояла цель уничтожить чужака, то Хината давно бы умерла. Значит, ее жизнь по-настоящему ценна в его глазах, даже если сама сущность стремится к разрушению того хорошего, что появлялось в жизни.        Измерения потрясающей мощи – сейчас их пока два, но разве это предел и есть ли он у его силы? И не этого ли Саске когда-то самозабвенно жаждал? Стать настолько сильным, чтобы победить своих врагов и самому больше никогда не испытывать боль. Что ж, ему удалось, как минимум, стать причиной страдания многих, в том числе тех, кто ему дорог.        Хината вздрогнула во сне, повернувшись на спину. Грудь подрагивала при рваном вдохе: какой кошмар опять преследует ее? И были ли в ее жизни вообще кошмары, пока она не столкнулась с ним?        Произошедшее уже успело сложиться в конкретную картинку, где недоставало лишь нескольких несущественных деталей: он вынудил ее окунуться в его тьму, благодаря чему наконец исчезла вся та недосказанность, что существовала между ними подобно стеклянной стене. Хината поняла все: что действительно собой представляет город, который был выстроен лишь с той единственной целью – чтобы разрушить ее привязанность к Узумаки Наруто, посеять сомнение и, в конце концов, позволить Саске эгоистично воспользоваться представленным шансом. В этом искусственном кошмаре нашла свое полное отражение вся погребенная разумом тьма его сознания и души: лабиринт-клетка, в которой ей не посчастливилось оказаться запертой вместе с ним, одурманенным как намерением убить, так и желанием спасти.        Лезвие слепо разило обоих.        У Саске неожиданно получилось полностью осознать, насколько в кости въелась привычка жить с постоянным чувством волнения, когда что-то внутри болезненно сжимается и давит, мешает нормально дышать: беспомощность, когда происходящее вокруг выходит из-под контроля и теряется то четкое ощущение реальности, за которое он неизменно цеплялся ради выживания. Не получалось справляться ни с переполняющими эмоциями, ни даже задать хоть какое-нибудь здравое направление своим мыслям.        И вот все резко закончилось. Пьянящая апатия внутри оглушала. Возможно, оглушает до сих пор точно так же, как и в те дни, когда он, связанный, окруженный печатями и АНБУ, находился в подземной тюрьме Конохи, ожидая своего приговора и заранее принимая его.        Сейчас он в иной камере, спокойной и уютной, умиротворяюще безмятежной. Белесая дымка не мешает ему подмечать ни тонкости девичей фигуры, ни бледности кожи, как немного спутались темные волосы, чуть-чуть подрагивали прижатые к груди руки и как вместе со вздохом срывался с приоткрытых губ очень-очень тихий полувыдох-полустон. Было бы прекрасно, существуй хоть что-то, чего она бы боялась больше, чем его. Но одновременно Саске не был до конца уверен, что среди эмоций, которые к нему испытывает Хината, есть страх.        А возможно, это просто необоснованная надежда, сформированная из-за патовости их ситуации.        Тот ее удар кое-что расставил на свои места: вечно закованная в панцирь сдержанности и благоразумия, загнанная в угол Хината проявила характер. Так было каждый раз: стоило ему лишь немного ограничить ее свободу, как ледяное пламя, плескающееся глубоко внутри, вырывалось наружу, открывая истинную сущность. Из-за слепого упрямства перед поставленной целью Саске долго не замечал данную деталь, пока, в конце концов, не понял, что, возможно, именно она так заинтриговала его и не позволяла отступиться. Ко всему прочему Хината была чересчур отстраненной от мира. Это сквозило в каждом ее жесте, слове и взгляде – как же много деталей было бы предпочтительно никогда не замечать, чтобы не дать им настолько отпечататься в собственном разуме.        Жесткая улыбка исказила губы. Кого он обманывает?! Вся правда в том, что даже сейчас он не жалеет, что позволил утянуть себя раздражающему постыдному чувству. Пребывая в слепой уверенности, что в его сердце больше не будет места никому постороннему, неожиданно именно он позволил прорости зерну необъяснимой привязанности и желания к ней. Почему возникла потребность быть рядом именно с ней? Действительно ли он перенял это от Наруто, как когда-то думал? Хотя есть ли теперь разница? Хината уже глотнула боль его агонии и при этом осталась жива, не лишилась рассудка. В его искалеченной и выжженной ненавистью и разочарованием жизни появился еще кто-то, кто мог хоть немного понять эту ношу. Каким же жалким человеком он является на самом деле.        Хината повернулась на бок, что-то очень тихо пробормотав во сне – признаки того, что скоро она проснется. За это время получилось узнать о некоторых ее особенностях, и даже это знание казалось ему странно знакомым. А может, ему хотелось, чтобы оно таковым являлось.        В измерении Саске возможно впервые ощутил то самое безразличное к суете спокойствие, которого был лишен еще ребенком. Здесь нет необходимости в еде или питье, каких-либо иных естественных нуждах, кроме, разве что, сна, который представлял собой нечто большее, чем потребность тела. Неоткуда ждать подвоха, нет нужды ни о чем волноваться. Стоит ли вообще искать отсюда выход?        – Саске…        От ее слабого полушепота по телу прокатилась мягкая волна.        – Я здесь, – ответил, хоть в этом и не было нужды.        Его имя редко срывалось с ее губ: даже если напрячься, нельзя было припомнить хотя бы с десяток раз с того времени, как он начал обращать внимание на ее слова. И вот теперь исчез уважительный суффикс. Наконец ею были отброшены опостылевшие им обоим условности. Однако, Саске не поддавался желанному самообману. Их хрупкий мир не более чем временный пакт о ненападении, чтобы выбраться отсюда. Не лишись он чакры Наруто, было бы проще, но сейчас все, что оставалось им обоим, – ждать, пока объем чакры не приблизится к минимально необходимому уровню.        Хината, коротко взглянув на него, приняла сидячее положение, закрыв глаза и сосредотачиваясь – отточенное годами действие шиноби, завораживающее выверенным автоматизмом и плавностью.        Задумывалась ли она когда-нибудь, как он видит ее? Удалось ли ей разглядеть жадность в его взгляде теперь? Как же убог истинный потомок Учиха.        Отведя взгляд, Саске также погрузился в медитативный транс, ощущая течение слабой энергии в меридианах и теплую, еле уловимую тяжесть силы в тандэне. Это чувство намного приятнее той ошеломляющей холодной энергетической пустоты, которая была ранее: оба созданных измерения завершили свою трансформацию и больше не питались своими пленниками. Какая жестокая ирония: окажись этот спокойный мир чуть большего объема, он мог бы легко убить их.        – Думаю, у меня ее достаточно, – наконец заговорила Хината, открывая глаза и глядя прямо на него.        – Нет.        Пусть и прозвучало резко, но достаточный объем будет достигнут через два или, вероятнее, три дня благодаря постоянной медитации: им нужно не только вернуться, но еще и не умереть от недостатка чакры по итогу. Он не собирался так рисковать. Чтобы использовать его пространственно-временную технику, необходим объем чакры, равнозначный расстоянию между измерениями, одно из которых реальный, не поддающийся физической трансформации мир. Саске придется синхронизировать ее с пространственным разломом реальности, чтобы соединить два портала друг с другом. Учитывая, насколько медленно накапливается чакра и то, что будет необходимо поддерживать ее на постоянном уровне, любая небрежность станет фатальной.        Именно об этом был их второй разговор, который начала Хината спустя несколько дней после первого. Им предстояло работать сообща – перспектива, которая не вызвала каких-либо эмоций ни на ее лице, ни во взгляде. Почти сразу после услышанного она начала медитировать для накопления чакры – почти с десяток безночных дней, за который они обменялись еще парой-тройкой коротких фраз, связанных с техникой. О случившемся в сером измерении она так ни разу и не упомянула.        Хината некоторое время смотрела неотрывно в какую-то одну точку, думая о своем или же взвешивая его короткий ответ. После приняла позу полулотоса, сложив запястья на бедрах и соединив вместе большие пальцы, погружаясь в дзадзен.        Вся суть их перемирия. Кто он такой, чтобы винить ее за желание оказаться подальше от него?        Сев почти напротив, хоть и на расстоянии, и выбрав для себя полную позу лотоса, он не закрыл глаза, как это сделала Хината, а сперва обвел взглядом ее овал лица, излом бровей, трепещущую линию ресниц и контур губ, затем спустил ниже по ее плечам и рукам, пальцам, коленям, ступням, пока не остановил его на расстоянии метра на камне перед собой, уже не задерживая ни на чем конкретном. Сосредоточился на выдохе, в то время как вдох происходил естественно и бесконтрольно.        Образы и мысли, и без того не сдерживаемые, хлынули в сознание: он не преследовал их и не пытался убегать сам, безропотно подчиняясь глубине поглощавшего его потока.        На кону их жизни – не образное выражение. Но для Саске это еще и буквально часть реальности: умереть он был готов куда чаще, чем это мог хоть кто-нибудь вообразить, особенно по завершению Войны. Возможно, он искренне этого хотел при последней битве в Долине завершения: если не получится стать Хокаге, то смерть хотя бы дарует покой и завершит его бесконечную гонку за тенями прошлого и грядущего. Какой будет исход сейчас? Смерть больше не желанна, но что тогда делать с его жизнью?        Он до сих пор эгоистично желал, чтобы Хината оставалась ее частью.        Какой окажется реакция Наруто, когда ему обо всем станет известно? Бой-реванш? Какаши? Тот, скорее всего, даже не удивится. А Сакура – ее гнев будет самым праведным, если она, наконец, разрешит себе разозлиться на него.        Но вдруг Хината никому ничего не расскажет? Сделает ли это ситуацию еще хуже для них двоих, чем она есть?        Энергия накапливается и медленно струится по каналам чакры, восстанавливая их. Непривычное чувство, ведь он уже привык к ощущению пустоты и бессилию. Поэтому внутреннее тепло кажется чем-то почти чужеродным, но одновременно приятным, как забытое воспоминание. Сама его чакра молнии по природе обжигающе холодная, и чем сильнее его гнев, тем она ледянее. На стыке соприкосновения пальцев проскользнула сотня крошечных искорок: не больно, но щекотно, словно по позвоночнику бегут мурашки, которые, если бы Саске дал им форму, искрились бы бело-лиловыми вспышками по телу.        Прикосновение рук к его плечам стало настоящим ударом тока, как и ощущение размеренного теплого потока чакры, сразу же соединившегося с его собственным. Ни секунды не медля, он перехватил ее руки и, резко подскочив на ноги, заблокировал их сзади, разворачивая Хинату к себе спиной, фиксируя свободную ладонь на ее плече:        – Что ты делаешь?        Ожидаемое молчание в ответ. Перед глазами воочию предстало ее лицо, отстраненно спокойное, с нечитаемым взглядом, и потому почти раздражающее. Как он очнулся, он больше не видел ее истинных чувств.        – Я же сказал, что еще рано.        – Да…        Глубоко вздохнув, Саске вовремя остановил рефлекс сжать ее руки сильнее.        – Тогда, что ты делаешь? – повторный вопрос глухим эхом отразился от темных стен грота и растворился в облаке эфирного пара.        Хината молчала, дыша размеренно и спокойно, не пыталась вырваться, не дрожала – словом, не проявляла вообще никакой реакции, кроме, как показалось Саске, отчужденности – той самой, которая ему хорошо в ней известна.        – Я, – Хината смотрела на стену, а он – на ее затылок, ощущая, как ее темные густые волосы слегка соприкасаются с его подбородком, – просто хотела проверить твои каналы чакры.        – Убедиться, что я не соврал?        – Что с ними все в порядке.        Если он чуть опустит голову, то уже его губы соприкоснутся с ее волосами.        – Это было нужно сделать именно во время медитации?        – Чтобы прочувствовать наверняка – да.        Ее запястья легко умещались в его ладони. Большой палец лежал ровно в том месте, где прощупывался ее размеренный пульс: тук-тук-тук-тук. Желание погладить нежную кожу было почти непреодолимым. Он скучал по прикосновениям к ней. Выпустив запястья, Саске сделал шаг назад.        Оказавшись на свободе, Хината медленно обернулась и посмотрела ему в глаза.        – Сейчас с твоими меридианами все лучше, чем было… было до всего этого.        Это правда, он и сам понимал, чувствовал.        – Значит, во всем и правда были виноваты измерения?        – Как я и говорил ранее.        Чуть поджав губы, Хината продолжала держать с ним зрительный контакт, ничего не говоря при этом. Но ей явно было что сказать: незаданных вопросов было куда больше, чем та жалкая горстка, которую она озвучила ранее. Решится ли она их озвучить их сейчас? Захочет ли услышать на них ответы?        Он теперь готов был их дать, если они были ей по-настоящему нужны. Надеялся, что они все еще ей нужны. Они оба почти достигли своего предела.        – Почему ты выбрал именно это… почему ты решил именно таким способом разрушить наши отношения с Наруто-куном?        Как же давно он ожидал услышать это.        – Я не знал, что еще нужно предпринять, чтобы ты перестала смотреть на него.        – Смотреть, – произнесла она, словно пробуя слово на вкус. – Я… я не просто смотрела, а держала его за руку.        И он крепко держал ее в ответ – Саске уловил невысказанное окончание фразы.        – Мне жаль.        – Это неправда! – повысила голос Хината и тут же замолчала, словно испугалась.        Они находились в молчании несколько минут: она – в попытке совладать с собой, он – давая ей на это время. Давая время себе.        – Ты права, мне не жаль.        Хината вскинула на него удивленный взгляд – живая эмоция.        – Мне не жаль, что я влез в твои отношения с Наруто. Повторись все заново, то поступил бы точно так же, – в его словах не было бахвальства или издевки, просто он хорошо знал себя и то, насколько безвластен над своими желаниями. – Но, если бы удалось вернуться назад и начать все сначала, я бы никогда не использовал на тебе эту технику и… отдал бы многое, чтобы облегчить твою боль, – сейчас не существовало ничего, что заставило бы его оторвать от нее взгляд. – Прости меня.        Журчание воды, шелест ветра – мелодии, ударяющиеся о гладкий камень и исчезающие в глубине грота, переплелись со звенящей, острой тишиной.        Действительно ли нужно ему чужое прощение, если Саске не умел и не мог прощать сам себя? Но то, что он сказал, – его правда: он бы сделал и отдал очень многое, чтобы ей не пришлось проходить через боль и разочарование, через страх и агонию собственной смерти. Смешно, насколько он был сильным шиноби, одним из наследников Мудреца Шести Путей, настолько же оказался слаб и некомпетентен в человеческих чувствах. Изучая разящие техники, он так и не выучил, что есть милосердие и понимание. Из-за своего желания он причинил боль человеку, который был ему по-настоящему дорог, и сейчас, стоя перед ней, с отчаянием надеялся и на справедливое наказание, и, абсолютно безосновательно, на милосердное прощение, которое привык получать.        Перед глазами всплыли три момента: первый – когда у водопада его Чидори почти достигла Сакуры, которую в последний момент спас Наруто; второй – фантомное ощущение чужого разорванного сердца в Цукуёми, в которое он погрузил Харуно; третье – ее обреченная на неудачу просьба и привычно любящий взгляд, который она адресовала ему у ворот Конохи, вместе с Какаши провожая его.        Разница между Сакурой и Хинатой в том, что первая всегда самозабвенно любила его, вторая изначально отдала сердце другому. О каком милосердии может идти речь, если он не проявил его к Хинате, Наруто и Сакуре?        И, тем не менее, Саске не мог не надеяться.        Хината молча отвернулась от него, вернулась к своему месту и приняла позу для медитации – через какое-то время он сделал то же самое. Их молчание сменило оттенок, теплый пар обернулся прозрачной стеной.        Общий транс прерывался дважды на сон. Слов больше не звучало. На исходе третьего дня Саске ощутил в себе достаточно чакры, чтобы попытаться использовать Камуи. Как только Хината синхронизирует свою энергию с его, стабилизировав тем самым поток и сделав его течение постоянным, пространственно-временная техника перебросит их обратно в Коноху.        – Мне встать позади тебя? – спросила она, когда они вышли из грота к озеру, тому месту, куда их изначально выбросило из серого измерения.        Скорее всего, Хината предположила, что Саске должен принять форму лотоса, а она, как в прошлый раз, положит руки ему на плечи и передаст чакру. Все можно сделать и без этих лишних телодвижений, если она просто согласится вложить свою ладонь в его, но Саске не станет ей это предлагать:        – Да, – после короткого ответа он сел на землю, концентрируясь.        Раздались тихие шаги по траве, теплое легкое прикосновение совпало с его размеренным вдохом. Миллиарды тонких нитей энергии плавным потоком влились в тело, следую четкому направлению, идеально контролируемые. Все концентрировалось в одной точке тела – Риннеган был активирован.        Земля под ногами стала легкой и невесомой, следующий миг – нескончаемое стремительное падение, но не вниз или вверх, а назад, в воронку, при соприкосновении с которой почти ощущается выбивающий воздух удар, мощь вращения и расщепления, преобразования их в физические объекты в новой точке пространства. Последнее яркое ощущение – возможность глотнуть кислород, прежде чем Саске выкинуло в пространство новой реальности. Прежде, чем осознание данного факта накрыло его, он оперся на подрагивающие руки и выплюнуть сгусток темной крови на светлый пол.        – Саске! Хината!        Запах лекарств и бинтов ударил в нос. Зазвенело в ушах, перед глазами искрились огни. Саске тяжело дышал ртом, горели легкие и ломило кости, по венам будто бежала не кровь, а лава. Сплошная боль, проникающая в каждый участок плоти, и электрические разряды, следующие один за другим. Они дрожали и извивались, неестественной дугой выгибая тело.        – Даттебайо!        Как же отвратительно громко звучит этот голос.        В следующую минуту энергия хлынула в него, заполняя, как вода иссохшую землю. Из горла вырвался протяжный болезненный стон. В какой-то миг Саске почти сковало судорогой, а после отпустило – не больно, не горячо.        Чувствительность в конечностях была слабой, они казались чужими, наспех приделанными запчастями. Повело в сторону, когда Наруто помог ему принять сидячее положение. Саске, наконец, открыл глаза, бездумно ища взглядом Хинату. Она оказалась в нескольких шагах от него, сидящая на одном колене, очень бледная, немигающе смотрящая в пустоту, готовая лишиться чувств в любой момент.        – …        – Что? Повтори, я не слышу.        – Дай ей свою чакру, – прохрипел Саске, отпихивая от себя Узумаки: движение вышло откровенно слабым и размашистым.        Тот кивнул и метнулся к Хинате, вливая в нее чакру лиса – почти сразу же на ее лицо стал возвращаться румянец.        – Что с вами случилось, даттебайо? Почему вы оба в таком состоянии?        – Позже.        – Нет, придурок. Сейчас! Мало того, что ты просто неожиданно исчез, оставив меня здесь, также неожиданно появился полуживой, харкающий кровью, с обессиленной Хинатой. Ты задолжал мне объяснение, ясно! Я…        Он оборвался на полуслове, переведя внимание с Саске на Хинату, которая ухватила его за руку.        – Хината…        – Помоги мне встать, пожалуйста, – тихо попросила она, и Наруто безропотно подчинился. – Спасибо.        Саске также встал на ноги, опираясь одной рукой о кровать.        – Вам обоим нужен врач, – голос Наруто звучал тихо и напряженно.        Хината неловко улыбнулась, отрицательно качнув головой.        – Сколько нас не было? – спросил Саске, задержав взгляд на руках Наруто, находившихся на плече и локте куноичи.        – Часа три с половиной, может четыре. И нет, так не пойдет! Давай я позову хотя бы Сакуру-чан. Ты не выглядишь в порядке, Саске. Ни один из вас не выглядит.        Наруто был не до конца прав: да, его состояние было паршивым, но кое-что очень отличалось с того момента, как он покинул Коноху и направился за Хинатой – чакры было немного, но она восстанавливалась по меридианам, которые больше не были дефектными. Цунаде будет крайне удивлена.        Саске взглянул на окно, за которым только-только занимался новый день с его весенним холодным рассветом – глаза постепенно привыкали к электрическому свету лампы и рассеивающейся темноте за окном. Четыре часа – двадцать пять дней. Хината пробыла в измерении почти сутки.        Молча отстранившись от Наруто, Хината прошла мимо Саске настолько осторожно, чтобы даже случайно не прикоснуться к нему, взяла несколько бумажных салфеток из упаковки на тумбочке и вытерла кровь с пола.        – Хината, – позвал ее Узумаки.        – Я… пойду домой, – тихо произнесла она в ответ, выбросив салфетки в урну.        – Да. Хорошо. Подожди, – он подошел к двери, снимая печать и открывая ее перед ней. – Мне проводить тебя?        – Нет.        И что-то было в тоне ее голоса, что остановило Наруто и заставило Саске сперва сжать кулаки, а после беспомощно их расслабить.