Шаг за шагом

      Сознание вернулось вместе с неприятной, колкой болью в висках, впивающейся острыми иглами в саму кость. Жесткие спазмы резко скрутили горло, проталкивая вверх по пищеводу желчь. Попытавшись прокашляться, Саске четко ощутил сильное головокружение, спровоцированное рефлекторным движением. Простые сглатывания нещадно скребли глотку, из которой невольно вырвался болезненный хрип. Худшим из всего было ощущение жжения в глазах, стоило попытаться их открыть.       – Не двигайся.       На глаза опустилась прохладная ладонь, и потоки чакры мягко заструились по каналам и сосудам, снимая спазмы. Отступил и ком тошноты, оставляя после себя горький привкус. Приутихла головная боль.       – Спасибо, Сакура.       Ее голос, пусть даже хриплый, и чакру невозможно спутать ни с какими другими.       Она ничего не ответила, убирая руку. Со второго раза глаза получилось открыть и увидеть белый больничный потолок. То, что Саске находится именно в больнице, подтверждал и характерный запах лекарств, повисший в стерильно-чистом воздухе. Почему он опять здесь? Что вообще произошло? Последнее воспоминание – момент ухода из больницы. При этом Саске не был уверен, выходил за дверь или нет. Никакой четкости в сознании, как если бы что-то упорно вытесняло из головы любое подобие мысли.       – Нет, лежи! Рука Сакуры уперлась ему в грудь, не позволяя до конца подняться. Когда он вообще решился это сделать? Голова вновь закружилась, по коже прошел озноб, выступая естественной помехой не хуже обеих рук, которые теперь ощутимо давили на его плечи, вынуждая подчиниться и обратно опуститься на подушку.       – Тебе нельзя сейчас двигаться, – не терпящим возражения тоном произнесла ирьёнин, но интонация утратила былую резкость. – Во всяком случае, не одному. Это небезопасно с твоей температурой. Или, может, ты хотел в туалет?       Саске отрицательно мотнул головой, переживая короткий болевой импульс. Если бы кто-то в данную минуту сказал ему описать собственное состояние, то лучшим определением стало бы ощущение того, что воспаленный мозг ударяется о стенки черепа при любом движении. Вновь становилось плохо. Возможно, что-то отразилось в его мимике или появились иные признаки, но Сакура вернула руку ему на глаза, посылая приятно покалывающие потоки чакры напрямую в его нервы.       Облегчение оказалось подобно падению в непроглядную тьму, раскрывшую ему навстречу свои объятия. Реальность видения отпускала рывками, с неохотой расслабляя сотрясающееся от озноба тело. Отяжелевшие руки и ноги не шевелились, онемев – оцепенение, лишившее необходимости куда-то идти и что-то делать, кроме как безропотно принимать чужую помощь и заботу. Отступила и погоня за теми остатками мыслей, которые могли тлеть на краю сознания. Тьма съела последние крупицы света, и она же растворила в себе и всеобъемлющий жар. Дальше – лишь пустота.       Новая попытка пошевелиться. Тело слушается, пусть и с трудом. Руки затекли от статичной позы. В этот раз глаза получилось открыть без рези и боли.       Белый потолок и щекочущий нос запах лекарств. Тени сместились со своих мест.       – Проснулся?       Сакура отложила тонкую книгу и, поднявшись со стула, сделала шаг вперед, прикасаясь к его запястью и проверяя пульс. После дотронулась до лба, кивая каким-то своим мыслям.       – Капельница подействовала: жар спал, а сердечный ритм нормализовался. Саске только сейчас обратил внимание на катетер на сгибе локтя.       – Как долго я был без сознания?       – Оно к тебе несколько раз возвращалось, помнишь? – поинтересовалась Сакура, садясь на свое место. – Вообще с того момента, как тебя доставили обратно в больницу, прошло около пяти часов, – она бросила взгляд на настенные часы. – Да, около того.       – И ты все это время была здесь?       Кажется, он и правда припоминал, как приходил в себя и как Сакура снимала ему головную боль – смутная картинка и нечеткие образы.       – Почти. Мне не сразу сказали, что тебе стало плохо… Нет. Тебе не нужно двигаться.       Саске никак не прокомментировал ее слова, как и ее руку на своем плече, которое тут же отдалось болью. Он по инерции дернул им.       – Прости, – спохватилась Сакура, убирая ладонь. – Кажется, в прошлый раз я надавила слишком сильно. Я сейчас…       – Не нужно, – верно оценив ее намерения, Саске глубоко вздохнул, собираясь с мыслями. – Все нормально.       – И все же.       – Не нужно, – повторил уже с большим нажимом, но без злобы.       Уже со стороны Сакуры раздался тяжелый вздох, который она не пыталась сдержать. Подобное упрямство воспринималось ею как ребячество, но о том, что оно характерно не только для него одного, явно предпочитала не задумываться. Ее взгляд был сфокусирован на его лице какое-то время, после Сакура нахмурилась и отвела его, но как-то нечетко и смазано. Саске моргнул, чтобы восстановить ясность восприятия. Одновременно с этим на задворках сознания мелькнула неожиданная и потому пугающая и абсолютно нереальная мысль: когда он начал терять зрение, первым появился именно такой симптом.       – Скажи, почему ты ушел, Саске-кун? – наконец задала свой вопрос ирьёнин. И столько в ее голосе звучало усталости, горечи, нервозности и досады – все из-за его поведения, неоправданной бравады ввиду собственной неуязвимости. Ответа она особо и не ждала, но смогла всего одной фразой донести него один простой смысл: действие и его последствия напугали ее.       – Думал, что со мной все в порядке, – тем не менее Саске ответил.       – Сейчас тоже так думаешь? Что ты в порядке? – Сакура смотрела на него внимательно, совершенно не заботясь о том, что он мог увидеть в ее взгляде. – Твоя чакра нестабильна. Я тебе об этом уже говорила, если помнишь. И просила, чтобы ты прошел обследование. Надеялась, что…       – С каких пор ты мой лечащий врач?       – Мне позвать его? – не растерялась Сакура. – Если есть необходимость, то, разумеется, я сделаю это. Но сейчас в больнице полно тех, кому помощь нужна не меньше. А может и больше, – добавила тихо и, поднявшись, подошла к окну.       Наблюдая за ее действиями, Саске, наконец, заметил, что ее левая рука туго забинтована, в том числе пальцы – химический ожог, о котором упоминала Яманака. Они несколько дней находились в одном корпусе больницы, он знал об ее травме, но у него ни разу не возникло ни мысли, ни желания навестить Сакуру, и, разумеется, он не ждал увидеть ее у себя. Подобное поведение вполне можно счесть за проявление безразличия, но это не так.       – Как твоя рука? – спросил Саске, подмечая, как быстро Сакура разомкнула до этого переплетенные пальцы и завела больную руку за бок.       – Идет на поправку.       – Я рад.       – Да, я тоже, – она обернулась. – Надеюсь, мне в скором времени разрешат вернуться к работе.       И вот опять: хваленое упрямство, в котором еще несколько минут назад она обвиняла его.       – Медиков достаточно. Они справятся и без тебя.       Сакура окинула его угрюмым, уязвленным взглядом и буравила какие-то несколько секунд. У него не было намерения задеть ее, всего лишь неосторожно выразился. Такой, как Сакура, физически необходимо чувствовать свою причастность к событию, делу, которым поглощены все и которое является непосредственной важной частью ее жизни. Оттого любое бездействие воспринимается слишком остро. Она боится, что пойдет что-то не так без ее участия или, наоборот, произойдет прорыв, к которому она не будет иметь отношения – доля тех, кто привык и обязан быть лучше остальных.       Случайно мазнувший по осунувшемуся лицу солнечный луч дернулся обратно за тяжелую тучу, окончательно скрываясь за ее серостью. По закрытому окну громко, неприятно скрипнув, ударила ветка. Звук был резким, почти болезненным. Саске стиснул зубы, нехотя признавая, что, возможно, сегодня и правда будет лучше остаться в больнице. Провел рукой по лицу, чуть сжимая пальцами переносицу – разумеется, никакого облегчения не последовало, но для Сакуры действие не осталось незамеченным.       – Ты все еще не в порядке, – прозвучало тихо и устало. – Меня очень злит то, настолько ты наплевательски относишься к собственному здоровью. Ведь… – голос понизился до придыхания, – меня оно волнует.       У него не нашлось слов, чтобы ответить. Да и что здесь скажешь: ее всегда волновало его благополучие просто потому, что Сакура его любит, несмотря на то, что он никогда не давал ей ни повода для чувства, ни случайной надежды. Вкус горечи безответности с недавних пор испробовал и он. Но нельзя их сравнивать. У Сакуры все иначе, в разы острее и болезненнее, учитывая время, сквозь которое она пронесла свою любовь к нему. Возможно, так считать слишком самонадеянно, но что есть в Сакуре, что не принадлежало бы ему? Умения, ум, талант, развившийся ввиду обстоятельств, упорство и горечь, надежда, толкающая ее изо дня в день превозмогать себя. Он был ее смыслом движения вперед куда больше, чем Наруто. Была ли Сакура хоть когда-нибудь по-настоящему цельной и свободной?       – Врач что-нибудь говорил о том, что со мной случилось?       – Ничего конкретного, – покачала головой Сакура. – Обморок спровоцировала высокая температура. Учитывая записи из твоей медицинской карты… Вообще учитывая все происходящее, как и то, что капельница помогла, предполагают, что у тебя переутомление на фоне стресса. Они считают это нормальным состоянием. Что все к этому шло.       Попытавшись прислушаться к себе, Саске, несмотря на общую вялость и периодическую головную боль, отметил, что впервые за последние несколько недель действительно чувствует себя лучше.       – Ты считаешь, диагноз ошибочный?       – Пока ты был без сознания, у тебя взяли кровь, просмотрели каналы чакры. Последним занималась Шизуне-сан. Она и поставила предварительный диагноз. Все указывает на переутомление и необходимость полноценного отдыха, чтобы восстановить поврежденные каналы: некоторые истончились настолько, что могут банально порваться. Также отдых стабилизирует работу сосудистой и нервной систем. Все логично. И если отбросить несущественные детали, то я согласна с ее выводами, – Сакура на несколько мгновений замолчала, поджимая нижнюю губу. – Отбросить статистику среди остальных, попавших под атаку, и все становится объяснимым, вот только… Саске-кун, ты ведь не первый, у кого поднялась высокая температура, но единственный, у кого она спала.       Где-то он уже о подобном слышал. Да, кажется вчера. От Яманака? Но точно не от Какаши. Да и того уже несколько дней нет в деревне.       Глубоко вздохнув, Сакура продолжила, заходив по комнате:       – Люди стали жаловаться на ухудшение самочувствия. У некоторых помимо температуры появились тошнота и проблемы со зрением.       – И много их?       – Пока только трое.       Проблемы со зрением – значит, дело не в грядущей слепоте. Эта мысль немного успокаивала.       – Всем сделали анализы на яды?       – Никакого постороннего вещества в организме, – Сакура остановилась, неосознанно начав гладить правой рукой запястье левой. – Или хотя бы намека на то, что он там был. Повышен белок, но не критично и объяснимо.       Саске понимал: белок повышается при обезвоживании и сгущении крови, в том числе при обширных ожогах и отравлении газом.       – Не считай меня излишне мнительной, – попросила Сакура, садясь на стул рядом с кроватью. – Я прекрасно понимаю, как все смотрится со стороны. Но разве не странно, что температура поднялась только сейчас, а не сразу после взрыва или хотя бы в первые сутки?       – Ты медик. Тебе видней.       Про себя он добавил, что никогда не считал Сакуру излишне мнительной в подобных вопросах.       Она тяжело вздохнула.       – Сейчас я ни в чем до конца не уверена. Но спасибо, что выслушал. Если больные не пойдут на поправку, то завтра еще раз переговорю об этом с Шизуне-сан.       Эти слова заставили его с недоверием посмотреть на усталую тонкую фигуру на стуле. Пусть она и произнесла их спокойно, все же тон был слишком равнодушный для Сакуры, которую он знал. Измученный. Последнее время они виделись редко, и эти встречи никак не дотягивали до ранга дружеских – Саске даже не был уверен, что может отнести Сакуру к данной категории, ведь настоящий друг у него только один. Тем не менее, он подмечает в ней любые изменения – признаки нетерпения, раздражительности и отчужденности. Обиды – в первую очередь на него. Что с этим делать, Саске до сих пор не мог решить, из-за чего те осколки совести, что находились в нем, временами въедались в душу, доставляя… дискомфорт? Более правильное слово, чем боль.        «Ей необходим отдых», – промелькнуло в его голове. Без тормошения, визитов к больным или знакомым, возможно, в точно такой же одиночной палате.       В коридоре послышались голоса, задребезжали колеса тележки для развоза фито-напитков и еды.       – Скоро обход. Мне нужно возвращаться, – Сакура чуть улыбнулась, поднявшись на ноги и расправив складки на кофте. – Я зайду завтра. Проверю, как ты.       Подойдя к двери, она обернулась:       – И касательно тебя от Цунаде-сама поступило распоряжение: до завтрашнего дня покидать территорию больницы запрещено. Пожалуйста, отнесись к этому серьезно.       – Я понял.       Дверь за Сакурой закрылась, заглушая тихое прощание в конце, на которое она не ждала ответ.       Каких-то пару минут после ее ухода его не покидало щемящее чувство в груди, будто ни один из них не произнес тех слов, которые стоило бы произнести. Прокрутив разговор заново, Саске неожиданно осознал природу своего чувства: ближе всего оказалась вина. Но не всеобъемлющая, лишенная трагизма и самобичевания уже только потому, что слишком разные чувства он и она испытывали друг к другу, под противоположными углами глядя на одни и те же вещи.       Но странным образом именно Сакуре удавалось чаще остальных напоминать ему о его беспринципности и эгоизме. Он и правда худший.       Откинувшись на подушку, он без особого интереса обвел взглядом палату. Это безликое место по своей сути мало чем отличалось от его квартиры: пустое и блеклое, с минимальным количеством мебели. Действительно, какой был смысл сегодня уходить, помимо упрямого нежелания лежать без дела и лицезреть вокруг толпу мельтешащих людей? С другой стороны, лично к нему никто из них без необходимости и не заходил.       Тележка остановилась и у его двери. Постучавшись, молодая медсестра вошла в палату, на ходу здороваясь, и, будто боясь смотреть на него, поставила на стол у стены стакан с отваром и тарелку с ужином. В первый раз пробовали принести ему еду на подносе и поставить на кровать, но хватило одного-единственного взгляда, чтобы впредь отбить охоту поступать так. Саске претило состояние даже мнимой немощности не только в собственных глазах. А круг людей, которым он доверял в такие моменты и которым позволял быть рядом с собой, был слишком немногочисленный.       Полежав еще немного, он поднялся, чувствуя при этом слабость в мышцах и небольшое головокружение. Есть не хотелось, но Саске понимал, что должен. Вкус еды давно утратил какое-либо значение – лишь способ удовлетворения запросов тела. Ел не спеша, скорее глотая, чем пережевывая и даже не потрудившись убрать другие вещи со стола: свой жилет и неприметную коробку для бенто. Саске сделал глоток горько-сладкого пойла. Прошло какое-то мгновение.       Кошмарная лавина воспоминаний окатила холодом разум и тело, давая импульс к действию.       Подскочив со стула, Саске тут же схватился за голову, со всей силы стиснув зубы. Зашатало, но он устоял на ногах, потянувшись рукой к пластиковой коробке. Одна-единственная деталь взбудоражила утерянные на задворках воспаленного сознания моменты, пронося их ярким калейдоскопом.       Встреча с Хинатой, прогулка и обед, мемориал. Дальше по каким-то причинам чакра заструилась к глазам, напитывая знакомой энергией каждую клетку. Звон в ушах неумолимо нарастал, сминая барабанные перепонки и стремительно вытесняя все окружающие звуки. Измерение открылось и закрылось в считанные мгновения. После – оглушающая тишина, затопившая сознание, и провал.       Сердце заходилось в бешеном ритме, перехватило дыхание. Саске не сразу удалось понять, стоит ли он или лежит на полу. Оказалось, что опустился на колени, продолжая сжимать в руке коробку, в которой Хината принесла для него обед. Отдышавшись, он медленно поднялся, собираясь с мыслями, возвращая разуму контроль над телом и эмоциями.       Сперва необходимо определить, где она. Саске попытался сконцентрироваться, найти ее чакру, хотя бы отголосок, хватит и этого – всего лишь направления. Но тщетно. Ничего. Одна сплошная пустота и все нарастающая боль в голове. Собственно, этого и следовало ожидать: измерение – иная среда, реальность, никак не связанная с другими. На данный момент ему известно шесть измерений, если считать вместе с корневым, через которое можно попасть в остальные. Единственным возможным вариантом будет переместиться туда и открыть проход в каждое, как когда-то делали Обито и Сакура в поисках его. Ничего особо серьезного не произойдет, если Хината оказалось в ледяном или песчаном измерении, даже в гравитационном. Но если же она в измерении лавы или кислотного моря… Нет, он не мог допустить даже такой мысли. Невозможно. Что бы с ним ни случилось, Саске не мог навредить ей, сознательно или нет. Хината должна быть жива. И он найдет ее. Найдет.       Подскочив, он проверил ручку двери, намереваясь закрыться на замок, но передумал. Если он сейчас воспользуется пространственно-временной техникой, то его отсутствие в этом мире никто не должен заметить: искаженное время реальностей в данном случае играет на руку, где в одном пространстве проходят часы, здесь – лишь минуты. Передатчик, вмонтированный в руку, тоже не станет помехой: пока не восстановят блок электропитания в информационном центре, подобное устройство слежения бесполезно. Без разницы, превысит он процент потребления чакры или нет.       Сконцентрировавшись, Саске послал импульсы чакры, активируя риннеган. Так ему казалось, и так он делал прежде. Но реакции не последовало. Как и движения чакры. Ничего.       Сперва он не понял, что произошло. Но секунды сменяли друг друга, складываясь в минуты. Джикукан Ниндзюцу не проявляло себя, оставляя пространство вокруг цельным.       Саске пытался уловить собственный поток чакры и направить его, использовать так, как ему нужно. И энергия текла по каналам, но слабая и хилая, отказывающаяся подчиняться своему хозяину.        «Все указывает на переутомление и необходимость полноценного отдыха, чтобы восстановить поврежденные каналы. Некоторые истончились настолько, что могут банально порваться», – эхом зазвучали в голове слова Сакуры.       Саске ухватился за крышку стола, и по ней тут же пошли трещины.       Этого не может быть!       Еще одна попытка активировать технику обдала жаром глаза. Зажмурившись, он не сразу смог их открыть, ощущая, как что-то горячее и плотное побежало по щекам. А когда смог, то скорее услышал, чем увидел, как большая алая капля сорвалась с его подбородка и упала на стол, разбиваясь.       Из легких будто выбили весь воздух. Закружилась голова. Прислонившись спиной к стене и съехав на пол, Саске пережидал, пока резко и жестко скрутивший грудь спазм не отпустит.       Время медленно тянулось, отсчитываемое размеренным тиканьем часов. Он вновь во всем виноват.