Шаг за шагом

      Небо – в это время года неизменно темное – почти всегда было заполонено низкими сине-серыми тучами. Ветер буйствовал, нещадно срывая листву с деревьев. Молнии опоясывали небосвод, за ними раскидистым шлейфом следовали раскаты грома. Вдалеке виднелся вихрь – еще небольшой, только набирающий мощь. Начало сезона дождей не предвещало ничего хорошего.       Первый отряд шиноби двинулся к западным воротам – один дзенин и два чунина. Несмотря на ночной сумрак и расстояние, увидеть их не составило труда для нее. Эта ночь была спокойной: только один отряд был направлен на борьбу со стихией.       Прошло более шести часов с момента введения комендантского часа. В году есть одна неделя, когда все в деревне замирает: стихия плохо поддается контролю, становясь по-настоящему опасным противником. Это время нужно просто переждать, сведя последствия и риски к минимуму.       Рвано выдохнув, Хината откинула голову на откос окна. Боль миллиардами раскаленных игл раздалась в висках, медленно и тягуче переходя к глазам. Пошли пятые стуки без нормального сна. Даже не будь циклона, Хокаге не пустил бы ее ни на одну миссию – бледную, с залегшими кругами под глазами, почти полностью истощенную первым одиночным заданием, порученным ей как дзенину. Хината никогда не рвалась к высоким чинам. Все произошло случайно: ей было нужно занять себя так, чтобы напряжение не позволяло расслабиться как можно дольше, изводя настолько, что время между сном и пробуждением обращалось в мгновение, лишенное красок и образов. Она боялась своих снов. Страх обратился в гордость для отца, но это ее не радовало.       Четыре месяца назад, может чуть меньше, все началось: Хината уже не помнила, когда первый раз проснулась от собственного крика. Подобное недостойно шиноби. Следующая ночь прошла спокойно, потом все вновь повторилось – три кошмара за первую неделю обратились в каждодневную муку.       Сон всегда начинался одинаково: она оказывалась в месте, лишенном каких-либо конкретных очертаний – серые высотки, уходящие шпилями в небо, блеклая трава, больше похожая на паутину, постоянно липнущая к подошвам сандалией, тени, падающие там, где их быть не должно – отражающие нечто, невидимое глазу. Эхом то тут, то там разносится чей-то шепот и быстрый топот ног. Все дороги ведут к разваленному мемориалу – разбитой стене с выцветшим знаком и памятной доской со стертыми буквами. Каждый раз она пытается найти иной путь, выбрать маршрут, который до этого не использовала, но все равно приходит туда. Обещает себе не подходить ближе, но стоит сделать шаг назад, как оказывается на два шага впереди. Все остается спокойным до того момента, пока не раздается тонкий механический свист.       Подтянув колени к груди, она уткнулась в них лицом, прикусывая щеку. Даже воспоминания об этом месте невыносимы. Все кажется слишком реальным.       Бьякуган бесполезен, тело не слушается. Сперва на руки, ноги и спину обрушивается град острых раскаленных ударов, разрезающего кожу и мышцы, достающего до костей. Почти сразу столб пламени поднимается из-под земли. Она чувствует, как горит заживо: запах обгорелой кожи, мяса и волос стоит повсюду, боль невыносима. Ей хочется кричать, но голос, как и тело, неподконтролен. Она умирает и ничего не в силах сделать, чтобы защитить себя.       Хината посмотрела на руку. Нет ни шрамов, ни порезов. Если бы медики еженедельно не проверяли всех шиноби, она могла бы понадеяться, что попала под действие гендзюцу. Но чужого воздействия не было. Оставался еще один вариант – это игра ее собственного воображения.       Когда она горит, сознание хоть и уплывает от нестерпимой боли, но не меркнет окончательно. Чувство времени нет: мгновение прошло или же несколько часов – неизвестно. И как только начинает казаться, что еще немного и она просто умрет, все прекращается. Первый акт окончен.       Руки с такой силой сжимаются в кулаки, что белеют костяшки пальцев. Этого момента она боится больше всего – не из-за боли, хоть та и невыносима.       Она подвешена за руки на тонкой, въедающейся в кожу леске, уходящей ввысь. Ожогов нет, как и других ран. Медленно на теле то тут, то там, начинают появляться порезы – очень тонкие, даже неощутимые, если бы через них не начинали бежать струйки крови. В последний раз она насчитала двести шестьдесят восемь – и это только те, которые смогла увидеть.       Чужое присутствие она начинает ощущать всегда через один и тот же промежуток времени – взгляд, неотрывно наблюдающий издалека. У нее уже почти получается не вздрагивать, когда лицо Наруто возникает перед ее собственным. Мимика, взгляд, улыбка, даже тепло кожи, когда он касается ее лица – все принадлежит именно ему. От тембра его голоса бегут мурашки по спине. Хочется плакать, но слезы не идут столь легко, как раньше. Единственное, что она может – надеяться, что все закончится быстро. Иногда ей везет, но чаще все растягивается надолго.       Встав с подоконника, Хината сделала несколько неуверенных шагов по комнате. Наруто из ее снов почти ничем не отличался от настоящего, за исключением одного – ему нравится убивать ее. Удары, которые он наносит, не жалея сил, будто она не более чем кусок мяса, удовольствие во взгляде от каждой ее болезненной гримасы – все это не более чем развлечение перед основным действием. Здесь уже появляются вариации. Ощущение, как собственные внутренности смешиваются в теле, вылетая через отверстие в спине после расенгана, сдавливающая боль в сердце, когда он просовывает ей руку в грудную клетку, агония, когда бешенный зверь, Курама, разрывает на куски – это то, что первым приходит на ум, последние кошмары.       Она уже не знала, что реальность, а что игра затуманенного воспаленного воображения. Раньше его удавалось контролировать, но теперь – с каждым прожитым днем – становилось все хуже. Она окончательно поняла это, когда, увидев Узумаки, скрыла чакру, исчезая в толпе. Это произошло три недели назад. Что-то в ней надломилось. И недавняя встреча лишь обострила это: просто стоя рядом с ним, Хината не могла заставить себя перестать следить за его движениями, словами, выражениями лица. Он ни разу не поднял на нее руку, никогда не позволил себе сделать хоть что-то ей во вред, но она боится его и ненавидит себя за это, как и за то, что ничего не может ему объяснить. Наруто это чувствует, но пока ничего не предпринимает. За это она была благодарна и утешала себя тем, что если еще немного подождать, то все прекратится, все вновь вернется на круги своя.       Ее повело в сторону. Опершись рукой о стенку, она закрыла глаза. В висках пульсировало, губы пересохли, тело было ватным. Ей казалось, что у нее температура. Но спать еще нельзя, рано: если не потерпеть еще хотя бы несколько часов, она вновь окажется во власти кошмара. Нужно двигаться. Стены комнаты будто начали сдавливать, надвигаясь на нее, сжимаясь.       Вернувшись к окну, она вылезла через него на улицу, спрыгивая босыми ногами на мокрую холодную землю. Сложно было понять, не то идет мелкий дождь, не то влага мелкими каплями застыла в самом воздухе. Ветер был сильный, пробирающий до костей. Ей же было жарко, хоть она и понимала, что это ненормально. И не только это – все происходящее казалось чем-то выдуманным бредом, в который она по ошибке угодила. Самая пугающая мысль – это ее собственный бред, и если это так, то как долго удастся его скрывать?       Дорога уплывала вдаль, петляя между серыми контурами зданий. В ушах стоял гул, который она даже не пыталась списать на ветер. Мелкие острые камни кололи ступни. Дыхание было тяжелым, частым, идущим откуда-то из глубины. Ей казалось, что с этой дорогой что-то не так – слишком длинная, не имеющая ни конца, ни края. То тут, то там мелькали тени и непонятные блики. Никого из людей не было: ни гражданских, ни шиноби. На площади мигали фонари. Она и не заметила, как пришла в центр деревни.       Гул в ушах сменился звоном. Эмоции представляли собой смешанную серую массу, лишенную какой-либо формы. К горлу подкатил ком тошноты, от которого Хината замерла, неосознанно прижимая руку ко рту. Даже если ее и вырвет, из желудка не выйдет ничего, кроме желчи. Помимо сна она потеряла и аппетит, живя лишь благодаря питательным капсулам.       Теплый поток воздуха хлынул спереди. Хината даже не пыталась активировать бьякуган, чтобы понять, кто направляется к ней: сил уже не было или она просто не могла этого сделать? Тело не слушалось. Она замерла, все так же тяжело дыша и рассеянно глядя вперед. Звука шагов не было слышно – от нее не пытались скрыться, просто ставший привычкой навык шиноби. В приближающемся силуэте было что-то знакомое, как и в чакре, исходящей от него – концентрированная обжигающая энергия в центре, идущая наружу холодными яркими импульсами.       Молния прошлась по небу. Грянул гром.       Саске остановился в нескольких шагах от нее. На нем была походная пыльная накидка с грязным подолом, на правой щеке красовался небольшой порез. Она отстраненно подумала, что завтра должна будет придти к нему в квартиру, чтобы собрать данные по миссии и отправить их в центр. И ей уже все равно, даже если он вновь попытается к ней прикоснуться: ее перестало хоть что-либо волновать.       – Ты идешь босиком.       От его голоса – уже не в первый раз – внутри нее все сжалось в тугой узел, по коже прошла мелкая дрожь. Опустив голову вниз, Хината молча разглядывала свои босые, испачканные в грязи ступни.       – Забыла обуться, – глухо ответила она, не задумываясь ни над словами, ни над самой ситуацией.       Странно, что у нее прорезался голос. Ей казалось, что он принадлежит не ей, а кому-то со стороны.       Прикосновение к щеке – мягкое и нежное – было неожиданным, но Хината даже не шелохнулось. Оно было странно холодным – от него стало чуть легче. Саске ничего не говорил, смотря на нее как-то странно. Она была не в силах прочитать его взгляд. Все, что в данную минуту существовало для нее, – собственное размытое отражение в его черных зрачках.       – Не могу уснуть, нельзя, но я правда очень устала. Кажется, что иду по леске или шатающемуся мосту. Небо не то красное, не то серое. Извини, что стою на дороге.       Она бездумно озвучивала мысли в своей голове. В какой-то момент Хината поняла, что утыкается носом в его грудь, а его левая рука чуть придерживает ее за затылок. Теплое дыхание щекотало волосы на голове. Хотелось отстраниться: слишком жарко вот так стоять вблизи, физически тяжело сделать даже вдох. Но ни одна мышца в теле не пошевелилась, хоть Хината и попыталась сделать шаг назад. Стук чужого сердца – еле уловимый через ткань – казался очень быстрым. Глаза медленно закрывались, яркие разноцветные искры засверкали в сознании. Колени предательски дрогнули. Она начала падать. Не просто на землю – Хината не чувствовала почвы под своими ногами – куда-то дальше – в душное знойное марево, зияющее в глубине. Вверху же была темнота, кажущаяся теперь такой далекой, словно ее и вовсе не существует. Ощущение медленного падения проникало в каждую клеточку, даря легкость, от которой тело переставало существовать. Все замерло, шум обратился в звенящую тишину.       В одно мгновение Хината поняла, что правда летит вниз с бешеной скоростью. Выгнувшись дугой, она подскочила на месте, перекатываясь на другой бок. Она задыхалась.       В комнате стоял полумрак. Шум дождя доносился через открытое окно. Веяло сыростью и холодом.       Сев, Хината некоторое время ошарашено смотрела вперед, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. В полумраке начали проступать очертания собственной комнаты. Кажется, она все же уснула. Посидев еще немного, она заставила себя подняться, чтобы закрыть окно. Первая волна паники прошла. Глаза болели и слипались. Будет кошмар или нет – плевать. Если она пробудет еще хоть немного без сна, то просто лишится рассудка.       Задвинув раму, она заметила лежащее на комоде небольшое полотенце. Дотронувшись до него, она отстраненно отметила, что оно еще теплое, как если бы его не так давно окунали в горячую воду, и грязное, словно им вытирали песок или землю. Положив его на место, она легла на футон, задержав взгляд на своих ногах. Они были чистыми.       Закрыв глаза, Хината откинулась на подушку, рвано выдыхая. Сон сморил ее тотчас же. Несколько дней кошмаров не было.