Прошлая жизнь шинигами

За деревянной дверью, этой единственной преградой, оказался словно бы новый мир, насыщенный всем тем, что ранее неведомо было мальчику, и казалось оттого недосягаемо далеким, но в чем-то даже желанном. И все это было будто бы за гранью реального, но самым странным было то, что мир этот был наполнен вещами, столь обычными и привычными для взора, но сейчас будто преобразившимися до неузнаваемости, они засверкали новыми, неизвестными ранее красками, затягивающими, словно красивый, но хищный цветок заманивает добычу себе в пасть. По коридору бегала немногочисленная прислуга, сменившая сегодня свой постный вид на принаряженный и счастливый, всем своим видом говоря о важности предстоящего вечера и их немалой заслуге в его обустройстве. А сколько звуков наполняли пространство - и не счесть! Шептание прислуги, легкий звон колокольчиков на их одежде, приятная и ненавязчивая мелодия сякухати*, чуть заглушаемая тихим говором людей, сидящих в самой большой комнате, где обычно и принимали гостей. Но еще больше было света, нагло лезшего в незащищенные глаза, освещавшего все предметы так сильно, что тени почти стирались, оставляя лишь слабый намек на себя, и уползали из дома, не имея возможности затаиться нигде в этом доме. Глаза мальчика, привычные лишь к мягкому сумраку, долго осваивались в столь непривычной среде, но как только он снова обрел возможность более-менее четко видеть, перед ним вырисовался образ Мори, еще более прекрасной, нежели обычно, со столь редкой в последнее время солнечной улыбкой, раньше сиявшей на ее лице каждый день, вызывавшей одним своим видом тайную радость в душе. Она с еле скрываемым восхищением осматривала Тоширо, преобразившегося от одной лишь смены одежды, и выглядевшего теперь более статно, весь образ портила лишь его неуверенность и смятение, явно читавшиеся во всем его облике. - Ты так прекрасен! - воскликнула девушка, не сумев скрыть своих чистых чувств, но сразу же покраснев от осознания только что произнесенных ею слов, как и сам мальчик, никогда прежде не слышавший о себе таких слов, да еще и сказанных с такой интонацией и уверенностью, явно дававшими понять, что именно так и есть на самом деле, чтобы он там не думал про себя. Чуть отойдя от удивления, Широ тихо поблагодарил Мо, пребывая теперь еще в большей растерянности, нежели ранее, тщетно пытаясь собраться, дабы не упасть в гряз лицом перед высокопоставленным гостем. Заметив его временную дезориентацию, девочка решила сама провести его до нужной комнаты, а потому неуверенно взяла в свою маленькую и теплую ладошку его тощую и холодную, ненавязчиво повела его за собой, как можно уверенней болтая о том, как проходит вечер, и как мил и вежлив их гость, стараясь хоть как-то расслабить своего друга и дать ем сил перед сложным разговором, который, скорее всего, его ожидал. Правда, мальчик пропустил мимо ушей большую часть ее несколько детской и наивной болтовни, с удивлением рассматривая такой, казалось бы, привычный интерьер, вдруг ставший чужим и прекрасным, по мере продвижения к комнате все больше успокаиваясь под тихое щебетание Момо, но вот его нервы все также были напряжены, как раскрытый капкан, готовые в любой момент от самого небольшого и незначительного происшествия сцепить свои клыки на сердце Тоширо. И вот это ужасающее событие случилось - они вошли в комнату, особо наполненную людьми, предварительно разомкнув руки, дабы не вызвать ненужных подозрений, усложнивших бы жизнь обоим, да и Хинамори вошла на пару минут раньше, весело и беззаботно склонившись в поклоне гостю, Тоширо же хоть и вошел почти сразу же за ней, отшатнулся на мгновение и застыл с едко кольнувшим сердцем. Хоть он и был предупрежден заранее о важном госте, да и давно уже о его приезде говорили, но увидеть его в живую - совершенно иное дело, куда более волнующее и пугающее, вызывающее благоговейный страх, что вовсе не удивляло - этот самый гость оказался главой отделения местного управления, и пусть управлял он не всеми отделами, а лишь одним, да и то в этом прогнившем мелком городке, значило это все равно немало. И увидеть его там, куда и чиновники попроще крайне редко заглядывают, было крайне необычно. Что же здесь понадобилось этому немолодому, но до сих пор статному мужчине, известному на всю округу своим редкостным рвением к работе? Почему он так запросто приехал к столь мелкому чиновнику, навряд ли известному на работе? Это было крайне необычным происшествием, и можно не сомневаться, что скоро вся округа заговорит об этом, а может, даже кто-то начнет наносить визиты, дабы выяснить все подробности - простой люд не чужд сплетням, с таким удовольствием им разносимым. К счастью, ребенок даже не догадывался о том, что столь значимый гость приехал в эту глушь только ради него - как он мог позволить хотя бы одной мыслишке допустить вероятность этого? Да и узнай он это, ничего хорошего бы не вышло - слишком низко он себя ставил по сравнению с остальными людьми, привыкнув к пренебрежительному отношению к своей персоне. Однако, его появление вовсе не было обделено вниманием, а скорее даже наоборот - его было через чур много, особенно для неготового к этому Тоширо. И знатный гость, и большая часть семьи в миг прекратила свои пустые разговоры, отличавшиеся изрядной вялостью и бессмысленностью, повернувшись к нему лицом и пристально разглядывая, что только больше смутило мальчика, привыкшего везде и всегда быть тенью, и уже готового упасть в обморок от навязчивого и иррационального стыда, все больше захватывающего его дух. Лишь чудом удалось ему собрать вместе остатки самообладания, до сих пор пребывавших с ним, и выдержать столь пристальные знаки внимания со стороны остальных людей. - Так это и есть Ваш ученик? Какой-то он тихонький, - благодушно заметил гость с благодушной полуулыбкой на лице, с интересом разглядывая мальчишку внимательным взором, убеждаясь в том, что и в ней уже сквозит противоречие - смуглая кожа, но белые волосы; твердый взгляд, но неуверенность движений. Что же сможет сказать его душа? Так же ли она противоречива и ярка? Широ же наконец смог успокоиться, заметив, что все вернулись к прежним своим делам и более не обращают на него ни малейшего внимания, что неплохо успокаивало, да так, что он смог вспомнить правила хорошего тона, что тщетно внушались ему учителем и его женой, и даже неуклюже поклониться господину, но при этом сделать это с истинным уважением, а не лишь как дань сухому этикету. - Совершенно верно, Ёшимару-сама, это мой ученик, Хицугая Тоширо, - услышал мальчик крайне недовольный голос своего учителя, проходя мимо него на свое место, оказавшееся на самом дальнем конце стола, да еще и в тени, что, впрочем, вполне удовлетворяло его предпочтения быть незаметным. Удобно устроившись на удивительно и непривычно мягких подушках, прогнувшихся под его весом чуть ли не до самого пола, но несмотря на это представлявшие из себя куда более лучшее сидение, нежели почти закаменевшие, что давались ему ранее, он наконец смог спокойно обдумать сложившуюся ситуацию, что вовсе его не радовала. И хоть он получил немалое удовольствие от нежданного и первого пополнения гардероба по приезду сюда, да и еда радовала не только глаза, но и вкусовые органы чувств, стоило ему вспомнить о том, как ужасно он умудрился преподнести себя, как любит говорить жена чиновника, часто толковавшая об этом своему молчаливому слушателю, как он готов был сгореть со стыда - так ужасно себя повести мог только он. Отяжеленная такими размышлениями, голова сама собой опустилась вниз, а потому взгляд мальчика наткнулся на стоящую перед ним миску с горячей и настолько вкусно пахнущей едой, что слюна сразу заполонила рот, упрямо не желая сглатываться. Блюдо в ней состояло из смеси мяса и риса, щедро присыпанных различными пряностями, а рядом стояло несколько плошечек с различного вида соусами, выглядящих аппетитнее его ежедневного пайка, состоявшего из одного сухого риса, неприятно скрипевшего на зубах, и твердого, аки песок. А потому, еда, представшая его взгляду, казалась просто пищей богов, которую предстоит съесть ему, простому смертному, ничем еще не отличившегося. Но когда он начал медленно разделять палочки, в голове всплыл нежданный вопрос: чем так отличился его учитель, проводивший целые дни в безделье, чем заслужил те крохи роскоши, что имел? Но эти ненужные мысли мальчику удалось быстро прогнать и вернуться к неспешному поглощению кушаний. Пытался он отогнать и те воспоминания, что относились к далекому детству, когда приходилось перебираться чем придется, и зачастую это оказывалось неудобоваримо, да и вид имело совершенно неприглядный. По сравнению с тем временем, то, чем он питался у чиновников раньше казалось ему верхом кулинарных изысков: ежедневно рис в небольших порциях, не дававший утоления голода растущего организма, а лишь разжигавший его, маленький кусочек мяса по праздникам, коих неверующий чиновник признавал не так уж и много, да овощи и фрукты во время их созревания, добывающиеся им самостоятельно, на дикой природе, но также в небольших количествах - работа забирала все время, которое могло пойти на это необходимое для Тоширо занятие. А уж приправы он не то, что раньше не пробовал, а даже никогда и в глаза его не видел, а потому не сразу решился взять рис, посыпанный сим чудом, соскребая до этого лишь тот, что не попал под посыпку. Но какого же было его удивление, когда эта, казалось бы, ненужная присыпка, придала почти безвкусному рису те грани вкуса, о коих парень раньше даже не подозревал, а потому этот сладковато-острый привкус вызвал в нем волну наслаждения, все возрастающую пропорционально съеденному рису, какую ни за что бы не смог испытать среднестатистический человек, имеющий это ежедневно, а потому давно переставший обращать внимание на подобные мелочи. Еще больше порадовало мясо - нежное, сочное, мягко заполнявшее вечно голодный желудок и оставлявшее легкое послевкусие. Даже если ему и не удастся никогда более попробовать ничего подобного, воспоминания о сегодняшнем ужине явно что надолго застрянут в его голове и пополнять небольшую коллекцию приятных событий, произошедших в его жизни, пусть и катастрофически маленькую, но вовсе не делающую от этого свое содержание менее приятным. Оглядев остальных людей, сидящих за этим столом и попавших в его поле зрения, он не без удивления отметил, что ни один из них не придавал такого значения еде, небрежно закидывая порцию за порцией в рот и почти не пережевывая ее, портя все очарование приема пищи, при этом активно общаясь с соседями, от чего пренебрежение к еде становилось только более заметным. Для них более чем привычно есть такие лакомства, а потому их не заботит та игра вкуса, какую смогли передать замечательные повара, вложив душу в свое творение, на первый взгляд вовсе не являющееся произведением искусства, но не менее значимым от этого - ведь и кулинария - своеобразное, но искусство, которое не каждый может постигнуть. Но пусть он и был такого замечательного мнения о блюдах, это отнюдь не мешало ему вслушиваться в бестолковые разговоры, изредка содержащие крупицы информации, столь необходимые Широ, осознавшем, что важнейшим составляющим как политики, так и торговли, и любых взаимоотношений людей является информация. Пусть ее и будет немного, но если она будет ценна - это уже успех. Важны даже осколочки информации, ведь именно из них можно собрать сложный пазл действительности. Но и все эти разговоры вовсе не требуют его присутствия, он словно отсохшая и никому ненужная часть организма, присутствующая лишь для вида, но не выполнявшая ни одной, хоть бы и бесполезной, функции. Зачем он тут нужен вообще? Просто посидеть о поесть? Звучит слишком неправдоподобно, да и не хотелось ему долго сидеть без дела, как бы вкусна не была пища. Да и не будь его здесь вообще, никто бы не заметил его отсутствия, ведь он подобен тени - сидит в уголке и молчит, сливаясь с окружающей обстановкой, становясь ее неотъемлемой частью. Едва успев смириться с необходимостью его присутствия в этом неприглядном месте, он услышал свое имя, произнесенное грубым и громким голосом его учителя, вечно разносившегося в доме - люди, не занятые делом, только и могут, что болтать - что вконец разрушило остатки его пока шаткого самообладания и спокойствия: за время, проведенное здесь, он успел усвоить одну простую истину - если его зовут, то это не к добру. Но делать нечего - вжав на мгновение голову в плечи, уже через несколько мгновений он побежал к мужчине, едва не задев низкий столик своими резкими движениями, но все же добравшись до цели безо всяких происшествий. Все так же неуклюже поклонившись, он самым обыденным голосом, с почти незаметной дрожью, спросил: - Что случилось, семпай? - для постороннего человека такое обращение показалось бы наглостью: ученик даже не удосужился произнести имя учителя! Но обоих эта ситуация вполне устраивала, что не укрылось от глаз гостя - ученик явно не уважает учителя, а тот, в свою очередь, никоим образом не стремится ее заслужить. И хоть выглядел мальчик спокойно, руки его дрожали, что и не удивительно, ведь в его душе бушевал ураган, тщательно скрываемый видимым безразличием, пока недостаточно крепким для того, чтобы скрыть все эмоции полностью, но и то, как он держал себя в подобном возрасте, почти добившись управления над эмоциями, уже поражало - не каждый взрослый способен на это, что уж говорить о подростке. Для мальчика же, наоборот, было неприятно удивительным его нелепое поведение и смущение - пусть перед ним и очень важный человек, славящийся своими добрыми и справедливыми поступками, это не повод так сильно нервничать, такие негативные чувства ухудшают качество работы, портят общий настрой, что для работника попросту неприемлемо. - Принеси бумаги, которые я дал тебе на хранение, - произнес учитель многозначительным тоном, явственно намекавшем мальчику на то, что ему вовсе не стоит упоминать о том, что документы отданы ему для заполнения, а не для хранения, но это Широ понимал прекрасно и сам, быстро усвоив тот факт, что мужчина безалаберно сваливает на него свою собственную работу, что являлось достаточно серьезным нарушением среди чиновников. И конечно, само собой подразумевалось, что ученик должен всегда быть готовым принести заполненные бумаги в целости и сохранности, как раз для случаев наподобие этого. Тоширо уже давно успел усвоить все тонкости общения с этим простым и открытым человеком, а потому сразу все понял, и быстро помчался исполнять приказание.