Прошлая жизнь шинигами

Время пролетело совсем незаметно, как это часто и бывает, когда ты занят чем-то полезным, а не томишься бездельем; только когда ты найдешь то дело, занимаясь которым ты будешь счастлив, часы будут сливаться воедино, представляя из себя плотный комок радости, испытываемой тобой. Так случилось и с Тоширо - буквально пару мгновений назад солнце настойчиво билось в мутное стекло, покрытое легкой изморозью, сияющей под напором небесного светила, и хоть через окно свету пробиться не удавалось, оно вполне свободно делало это через многочисленные трещины на стене, гостеприимно пропускавших столь прекрасного гостя, освещавшего комнату достаточно хорошо для того, чтобы можно было спокойно писать, не вглядываясь напряженно в каждую буковку, а очертания предметов в комнате были видны так ясно, словно солнышко полностью освещало комнату, а не было вынуждено протискиваться сквозь щелочки. Сейчас же свет почти не полностью иссяк, бросая лишь тусклые отблески, слабо напоминавшие прежнее свечение, которого не хватало даже на то, чтобы видеть более-менее четко в полуметре от себя, не говоря уже о том, какая густая тьма копилась за пределами этой пусть и слабо, но освещенной зоне. Парень устало потер глаза, рассеянно скользя взглядом по паре оставшихся незаполненными листочков, зиявших белыми пропусками для заполнения среди ровных рядов черных иероглифов. И эта малая часть незаконченной работы не давала ему покоя - ведь бумажек совсем мало, ему хватит и пары минут для заполнения, но внезапно кончившийся день лишил его необходимого света, а потому темный узор слов сливался с темной поверхностью бумаги и не оставлял ни шанса на прочтение написанного. Неужели он не успеет доделать столь несложную работу, несмотря на все свои старания, ведь он с самого утра ничего не ел, лишь бы сэкономить хоть парочку минут на это занятие, и не будь этого неприятного инцидента, поглотившего у него необычайно много времени и сил, он бы успел не только завершить свою работу на сегодня, но и заняться чем-то более расслабленным и приятным. Какой позор... ведь если подумать, то раньше, несмотря ни на что, он всегда в срок заканчивал свою работу, почему же он не может сделать этого сейчас? Неужто он слишком медленно убирал свою комнату или же слишком надолго задумался во время заточки палочек? Какова бы ни была причина, он сам в этом виноват. Ведь уборка комнаты могла и подождать, но в тот момент он думал иначе, ведь какое удовольствие работать в столь грязном месте, где постоянно приходилось бы отвлекаться взглядом на все те мелочи, которые вроде бы и не столь важны, но во время занятия чем-либо попросту приковывают к себе внимание, отвлекая от того, чем ты пытаешься заняться. Но от дальнейшего самоуничтожения, иногда продолжавшегося часами, его отвлек громкий треск резко отодвинутой в сторону еле живой двери, явно возмущенной таким к себе отношением - можно и поберечь старушку, и так еле живую. Из образовавшегося проема в комнату яркой рекой полился искусственный свет от доброго десятка свечей, заботливо укрытых легкой завесой тканевого фонарика, чуть приглушавшего сияния, но ровно настолько, чтобы он не слепил глаза. Впрочем, и это не помогало - Тоширо, привыкшему к спасительному полумраку, свет показался настолько ярким, что, казалось, не только глаза пронзило яркой вспышкой света, но и сам мозг. А потому ему пришлось прикрыть ослепленные глаза худощавой ладонью, почти не спасавшую их от столь губительного света, а потому приходилось вглядываться в темный силуэт гостьи, дабы хоть как-то отвлечься от света, потихоньку смягчавшего свой натиск. Когда же к нему наконец вернулась способность видеть, а яркость окружения уже не смущала, он наконец смог разглядеть, кто таится за этим изящным силуэтом, с момента его появления тая определенные надежды, сразу же оправдавшиеся. Это была никто иная, как дочь этого самого чиновника, настолько отличавшаяся от своих родственников, заслуживающих лишь презрительного взгляда в их сторону, что казалась по меньшей мере приемной дочерью, по несчастью оказавшейся в этой семье. Но мальчик быстро одернул себя - его родная семья была куда хуже, а самая лучшая семья, что встречалась на его пути, была той самой семьей, что внутренне он так презирал, а потому какое право он имел так нещадно думать о них, даже и понимая их серость и грубость? Пожалуй, единственное, из-за чего он до сих пор терпел все их нападки, это та девушка, что стояла сейчас прямо перед ним, с недовольством оглядывая состояние помещения, являвшееся удовлетворительным лишь для непривередливого Тоширо, да и то с огромной натяжкой. В смущении опустив глаза, мальчик начал быстро заполнять бумаги, пользуясь так неожиданно появившимся светом, заодно стараясь скрыть свое волнение, кое он испытывал в обществе этой милой девушки, некогда являвшейся его лучшим другом, с которым можно было беседовать часы напролет, забывая о всех ужасах своей жизни и получая то удовольствие, о котором ранее он мог так мечтать - за всю его пока недолгую жизнь она была единственным собеседником, равным ему по уму, хоть и была девушкой. Наступила томительная минута молчания, нарушаемая лишь тихим присвистом дыхания простуженного мальчика и почти неслышимым дыханьем девушки, не знавшей, как лучше отвлечь своего друга от работы и убедить его покинуть комнату, будто поглощавшей жизнь и энергию ребенка, и само его желание действовать. Наконец, напряженная и тяжелая тишина спала, нарушенная мягким и простым голосом, столь редким в аристократичной среде, любившей чопорный и сухой тон, не выдававший бы ни эмоций, ни затаенных желаний: - Широ-кун, отец желает, чтобы ты присутствовал на сегодняшнем ужине, - после секундной задержки, потребовавшейся для обдумывания того, какой обьем информации можно сообщить мальчику, она продолжила скороговоркой, стараясь скрыть волнение, возникшее по более чем обоснованной причине. - К нам приедет важный начальник отца, Ёшимару-сама, думаю, ты о нем слышал. Он желает тебя видеть. Я принесла тебе новой одежды по этому случаю, сшитой как раз на тебя. Я сама подбирала тебе ткань, надеюсь, не прогадала. - слегка смутившись откровенности своей последней фразы и услышав тяжелые шаги злого отца, подгонявшего слуг, девушка выбежала из комнаты, не до конца закрыв дверь, оставив лишь тонкую щелочку, сквозь которую проникали дуновения чужого для Тоширо мира. В мелочных заботах этого томительно долгого дня мальчик совершенно забыл как про это прекрасное создание, проливавшее хоть капельку света в его темный мир, так и про визит высокопоставленного гостя, к приезду которого усиленно готовились уже несколько дней, дабы не допустить ни единой ошибки или недочета, испортивших бы всю картину притворного великолепия. Ну ладно еще забыть про гостя, пусть и замечательного человека, но почти незнакомого парнишке, а вот забыть про своего единственно, пусть и ныне почти бывшего, друга просто непозволительно! Ведь эта девушка... она не могла не оставить легкого, словно небесный эфир, но незабываемого впечатления, таких девушек, как она, почти невозможно найти, но ценят ли нашедшие это сокровище? Конечно, можно подумать, что он так высоко ее ценит лишь по причине дружбы, но нет, даже увидев ее впервые, и пообщавшись с ней первые минуты, становившиеся все более волнительными с течением времени, он сразу мог сказать, что она прекрасна, хоть сразу и не скажешь, что в ней такого особенного, однако, сквозившего в ее простенькой внешности и небрежных, но удивительно изящных движениях. Но постепенно, знакомясь с ней все более, подмечая все новые ее особенности и милые привычки, ты начинаешь потихоньку осознавать, что же так привлекло в ней, что заставляло смотреть на нее с таким восхищением, пусть и адресованном всего лишь простой деревенской девочки из семьи чуть богаче, нежели у Тоширо. Именно это прежде всего и приковывало - женственная простота, таившаяся не только в ее движениях, но и в маленьком точеном теле, в самой ее натуре, яростно отрицавшей всю ту наигранную аристократичность, которую старательно навешивали на себя все, кто имел дом и некоторый достаток, на самом деле представлявшимися свиньями, одевшими утонченное платье, но не переставшие от этого быть грузными и неуклюжими. Но конечно, привлекало не только это, но и ее верность всему, что она любила - своим пристрастиям, друзьям, идеалам, а также и ее ум, отличавший ее от большинства сверстниц, думавших лишь о тех вещах, что так свойственны романтичным юным девушкам, наконец получившими выход в хоть какой-то свет, пусть и представлявший из себя только ближайших соседей, а в бедных семьях он распространялся и на всяких мелких лавочников, швей, да прочий городской и деревенский люд, с которым необходимо было сотрудничать. И именно это невинное создание подарило ему больше всего счастливых, даже несколько сказочных воспоминаний, которые так приятно отрыть в памяти в свободные от работы дождливые вечера и спокойно ими наслаждаться, скрывшись от тягостных взоров кого-либо из людей, способных в миг разрушить все очарование момента. Чего стоит только одно из первых воспоминаний, оставленным еще в начале их крепкой дружбы, когда ему приходилось развлекать юную хозяйку дома и собирать вместе с ней душистые цветы, буквально истекавшие сладостным ароматом, идущие на создание небрежных венков, не отличающихся ни особой красотой, ни хорошим сочетанием цветов, но исполненных с такой радостью и любовью, что все эти мелкие недочеты становились почти незаметными и даже недостойными самого внимания, но несмотря на это, быстро забытые и закинутые в самый далекий угол, какой только можно представить, но подарившие столько впечатлений юным сердцам, что уже одним этим становились значимыми, пусть и существование их длилось меньше дня. А какое было наслаждение, какое море счастливых эмоций и радости испытывали они оба, выискивая по всему обширному цветущему полю самые лучшие цветы, сразу приковывающие к себе восторженный взгляд, - пышные, красочные, с бархатными на ощупь лепестками, так и манившими провести пальчиком по их нежным лепесткам, вдохнуть легкий приятный аромат, разглядеть причудливые узоры из мельчайших бусинок росы, еще не успевшей окончательно высохнуть, а после легонько стряхнуть их маленьким фонтанчиком, осыпавшем небольшую поверхность кисти руки, державшей этот самый цветок. И сколько еще подобных случаев можно вспомнить, каждый из которых невольно вызывал столь приятные эмоции, что легкая полуулыбка затрагивала его тонкие потрескавшиеся губы, а горестный вздох сам собой вырывался из тощей груди - ведь такого больше не повторится никогда, не будет даже легкого намека на прежние занятия. Уже месяца два, если не больше, как их общение жестоко ограничили, фактически устранив любую возможность общения, оставив, и то с трудом, ничего не значащие приветствия при встречах, да банальные вопросы о самочувствии, ибо невозможно передать за эти ничтожные мгновения всего того, что накопилось, никак не раскрыть душу и чувства. Единственный выход - скрываться от зорких глаз по ночам, да и то не каждый день, когда вдоволь можно наговориться, пусть и вздрагивая от каждого шороха, но это не даст всего того, что может дать спокойное, открытое общение безо всяких опасений и ненужных сомнений. А появился этот странный запрет по причине того, что Хинамори уже буквально стоит на пороге того возраста, когда девушек принято выдавать замуж, хотя взглянешь на нее - и лишь подивишься тому, как эту малышку можно отдавать какому-то взрослому мужчине, наверняка извратившему бы ее. Таковы нравы в семьях хоть сколько-нибудь состоятельных людей - выдавать дочерей ради какой-либо материальной выгоды или же помощи в продвижении по службе, кого выберут родители - за того и выходи, каким бы ужасным человеком он ни был, и более того, ты обязана посвятить всю жизнь ему и вашим детям. Пусть Тоширо не так и знал обо всех тонкостях этого дела, они казались ему ужасны, как бы он не убеждал себя в обратном: ну не может же вся страна делать то, что может сломить чужую жизнь, сломить навсегда. Да и выбирать будут явно что не среди таких скромных работяг, как Широ, а среди людей известных и состоятельных, и обязательно на верхушке общества, хоть и шансы на согласие женихов невероятно малы - им бы самим найти состоятельную пассию, а не дочь никому неизвестного среднего чиновника, обитающего в самых низах своего трудового общества. Ну, пусть они и не будут метить так высоко, но хотя бы равен ей по социальному положению он должен быть, а среди таких ох, сколько разгильдяев, да пьяниц, и пусть сейчас ее жизнь напоминает сладчайший сахар, скоро она будет брошена, как и он же, в горькую чашу реальности, где растворится без остатка, постепенно теряя весь жар мечтаний юной души, до этого сталкивавшейся со злом лишь в сказках, а потому имеющей о нем абсолютно неверное представление - ведь зло и в сказках иное, более слабое и явное, нежели в том мире, в коем она живет. Но казалось бы, порочат девочку в невесты, разве ж это причина разрывать крепчайшие узы дружбы, что гораздо сложнее разорвать, нежели узы этой хваленой и недосягаемой любви? Да стоило взглянуть поближе на этих двух подростков, и становилось понятно, что созданы они лишь для дружбы, по крайне мере, в данный период времени: мальчик, проживший большую часть жизни в сущем Аду, напоминал скорее маленького зверенка, шипящего на каждого мимо проходящего, и с трудом поддающемуся ласке, о любви даже не слышавшего, привыкшего жить в суровой реальности, где чувства ценятся гораздо ниже поступков, а потому просто не видящему смысла их испытывать по отношению к кому-либо; и девочка, что с детства воспитывалась в суровом осознании того, что она ничто не может выбрать в своей жизни сама, даже будущего избранника по жизни, а потому выбор родителей непоколебим, и полюбить она должна того, кого выберут ей. Но какое было делу родителям Мори до чувств самих детей? Несмотря ни на что, их решение оставалось суровым и непоколебимым, и обсуждению среди детей не подлежало. Тоширо яростно вздохнул, возвращаясь из приятных воспоминаний и не менее неприятных протестов в реальный мир, заметив аккуратно сложенную стопочку одежды, оставленную на самом краешке его матраса и контрастом выделяясь на бедственном фоне самой комнаты и неуклюжего мальчика. Лишь тогда мальчик наконец отложил дощечку с документами, мимоходом им все же заполненными, и резко встал на ноги, боясь опоздать к началу ужина и, что страшнее, пропустить краткую молитву перед едой. Пусть особо верующим он и не был, но уважать своих богов он хотя бы немного должен, это как правила этикета - вроде для человека и не затруднительно, и не так уж много и требуют, а удобнее становится и тебе, и всем вокруг тебя. Но этот стройный поток мыслей прервало острое покалывание в затекших ногах, возмущенных таким резким движением после двух часов неподвижности, впрочем, он и не обратил на это ни малейшего внимания - не до того сейчас было. Быстрыми, но осторожными движениями паренек начал долгожданное переодевание одежды - старая настолько надоела и была малопригодна к использованию, что избавиться от нее было сущей необходимостью, да и новая была просто недостижимым, как думалось ранее, мечтанием. Новое кимоно было будто только что сшито, и при том точь-в-точь по его меркам, а его белоснежный цвет с ненавязчивым узором из сиреневых лилий попросту ласкал взгляд, давно уставший от грубости и неотесанности остальных его вещей. А запах! Прекрасный и легкий запах ландышей, что он так любил, и всегда стремился занести в свою комнату, выбирая из всех цветов именно его для составления букетов. Мо говорила, что и сам Широ чем-то напоминает ландыш, такой же белый и простой. Хоть он и редко задумывался о таких мелочах, погруженный то в работу, то в проблемы Хинамори, ландыш и вправду был его цветком. И было бы просто замечательно, будь у него возможность хотя бы еще минуточку посидеть в темной комнате, наслаждаясь невесомым прикосновением ткани к телу, но ее не было - ему необходимо идти на ужин, который ну никак нельзя оставить без внимания, как обычно он и делал, но в этот раз столь важный гость пожелал его присутствия, по совершено непонятным ему причинам, а потому оставалось лишь горестно вздохнуть и идти, что Тоширо и сделал, правда, медленно, с величайшей неохотой. Но как бы он медленно ни шел, а выйти из комнаты пришлось, мягко прикрыв и без того настрадавшуюся за день дверь, до этого отгораживающую его от остальной части населения дома.