Прошлая жизнь шинигами

Через долгих и утомительных два часа комната наконец приобрела почти первозданный вид, лишь тонкое покрывало льда до сих пор местами устилало пол, в то время, как бумаги радовали глаз своей прибранностью - аккуратными стопочками они были разложены на полочках и ожидали заполнения; осколки от чернильниц были собраны и выкинуты, а лужи частично затерты, вот только потемнение на полу до сих пор сохранилось. Такое состояние комнаты ему нравилось гораздо больше - чисто, спокойно, опрятно, и ничто не мешает трудовому процессу, активно ведущемуся здесь целыми днями. Но каких трудов это стоило! Мало того, что ему пришлось долгое время разбирать бумаги, коих накопилось великое множество, так еще и руки были изранены настолько, что даже палочку в руках держали с трудом, так сильно жгло прикосновение любого предмета. И как он будет выполнять свое задание в столь жалком положении тела и духа? Парень вздохнул и устало присел на свой прохудившийся матрас, уже черный от немереного количества пролитых на него чернил, испещренный по всему периметру ровненькими дырочками, сквозь которые игриво выглядывал стоптанный и пожелтевший пух, коим он и был набит. Сколько лет этому древнему предмету мебели, чье место на свалке, а никак уж не в доме, да еще и дли активного пользования? Десять? Или даже двадцать? А может и больше? Сколько людей уже успело на нем полежать, поспать, наслаждаясь краткой минутой отдыха? И умер ли кто на этом матрасе, до сих пор хранившем печать прошлых времен? Подобная мысль заставила содрогнуться этого невозмутимого на вид мальчика, что и неудивительно, ведь ему приходится спать там, где кто-то вполне мог умереть или, что еще хуже, оставить после своей смерти злой дух, привязанный к этому предмету. Смахнув со лба крупные капельки пота, грозившие вот-вот упасть на глаза, он обреченно вздохнул, скорее не от тяжести ситуации, в которой он сейчас находится, а от безысходности всей его жизни в целом, представлявшей из себя убогое зрелище, иначе и не назвать. Целыми днями он только и делает, что работает в этой затхлой комнатушке, лишь изредка выбегая наружу, да и то только затем, чтобы выполнить поручение или перехватить что поесть, и при этом постараться не попасться на глаза никому из мужского населения дома, казалось, вобравшего в себя все худшие качества, какие только могут быть присущи человеку. Когда же уже закончится эта серая череда событий, наполнявшая его жизнь, и начнет происходить нечто стоящее, что наполнило бы его жизнь хоть каким-нибудь смыслом? За что ему даровано такое существование? Ведь он чувствует всей своей душой, что предназначен для чего-то большего, что он важен для этого мира, но вместо того, чтобы оправдывать свое предназначение, он прозябает в этой дыре, попусту растрачивая свои навыки, заточенные в чрезвычайно узких для них рамках. Бррр, к чему эти пустые мысли, не имеющие права существовать и не дающие ничего, кроме упадка духа? Лучше уж подумать о том, как выжить здесь и сейчас с как можно меньшими последствиями. Иногда ему так хотелось вернуться домой, пусть это и было лишь абстрактным значением, да и условия жизни там были гораздо хуже, нежели здесь. Хоть за два года воспоминания и стали более размытыми, и напоминали теперь лишь легкую дымку, завесой застилавшую сознание, он прекрасно помнил то состояние бедной жизни, когда у тебя нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего, и существование напоминает лишь жалкую карикатуру на жизнь. И пусть сейчас он жил немногим лучше, у него была крыша над головой и более-менее регулярное питание, а что важнее - он имел хоть какой-то шанс на нормальное будущее, что уже хоть что-то, да значило. Боязненно опустив свои босые и порядком израненные ноги на трухлявый холодный пол, до сих пор покрытый крепкой корочкой льда, как видно, надолго сковавшего комнату в своих объятиях, местами доски насквозь заледенели, из-за чего даже не издавали характерного поскрипывания, что придавало комнате еще более безжизненный вид, чем обычно. Чуть заметно вздрогнув от соприкосновения тонкой и нежной кожи с холодной поверхностью, мигом "уколовшей его беззащитные ступни, мальчик положил на колени довольно обширную деревянную дощечку, являвшуюся самым новым, а соответственно, самым целым предметом, находящимся в пользовании Тоширо, и заменявшую ему стол, столь необходимый, но настолько же и недостижимый. На эту дощечку сейчас же легла аккуратная стопка бумаг, терпеливо собранных пареньком по всему полу, к его счастью, все бумаги сохранились в целости и сохранности, пусть некоторые и помялись, но ничего серьезного. Полюбовавшись пару секунд на девственную чистоту бумаги, нарушенную лишь в паре мест небрежным почерком работника аппарата управления, вызывавшего недовольство мальчика, заполнявшего все, пусть и незначительные, бумажки образцовым аккуратным почерком, Широ наконец приступил к долгожданному заполнению, трудолюбиво выводя каждый иероглиф ровно с той силой, которая оставила бы след на бумаге, но в то же время не порвала бы ее, как часто случалось. И хоть мальчик упрямо старался не обращать внимания на быстро заледеневшие ноги, начавшие уже терять чувствительность и будто просящие убрать их из этого адского места, временами все же приходилось на них отвлекаться, потирая их друг дружкой, дабы не дать им окончательно отказать. Документов было много - стопка получалась сантиметров на двадцать в высоту, намекая на длительность и трудоемкость труда, который необходимо совершить мальчику не только затем, чтобы заполнить бумаги, но и разложить их по стопочкам, дабы легче было найти необходимый документ, и все это надо успеть до ужина, ведь сегодня крайний срок их заполнения, он и так слишком долго тянул с этим простым поручением. Ах да, сегодня ведь еще и приходит высшее начальство к ним на ужин, а оно вполне может захотеть взглянуть на эти документы, выбора у него попросту нет. Конечно, любой бы на его месте возмутился таким отношением к его труду - ведь бумаги должен заполнять сам чиновник, да и нужны они именно ему, а не этому маленькому мальчику, но вся работа лежала именно на его хрупких плечах, но он невозмутимо реагировал на это положение дел: слишком уж трудолюбив и старателен был мальчик, чтобы еще вдаваться в эти ненужные и лишние подробности, как то - кто должен выполнять эту работу и кто будет сладостно пожинать ее плоды. Он был более чем доволен тем, что может выполнять работу по своим способностям, доставлявшую ему немалое наслаждение, как бы странно это не звучало. В нем жило немалое стремление работать, что так редко встречалось среди работающих людей, мечтавших лишь об одном - о минутке отдыха, а желательно, не минутке, а всей жизни... И из-за его трудолюбия работа настолько поглощала его, что он мог часами сидеть, выполняя ее, забывая о всех насущных проблемах и думая лишь о том, что он сейчас делает, ни на что другое не отвлекаясь. ***