Прошлая жизнь шинигами

I can't feel my senses I just feel the cold All colours seem to fade away I can't reach my soul

На подернутом легкой, но достаточно твердой корочкой льда крыльце небольшого, одиноко стоящего дома, окруженного плотной стеной деревьев, сидел молодой парень, размышлявший в который раз о таком обособленном местоположении дома. Он прекрасно знал о причине столь неудобного местоположения - она была в гордости хозяина, считавшего себя более богатым, чем есть на самом деле, а потому считавшим унизительным жить в городе, где бы явно было видно истинное положение дел - ведь на самом деле семья балансировала на тонкой грани между средним достатком и бедностью, что опять же было виной главы семьи, зачастую совершавшего необдуманные и дорогие покупки, являвшиеся на деле ненужными. Хозяином этого дома был чиновник - не самый мелкий, но при этом являвшийся одним из беднейших, не только из-за абсолютного неумения правильно распоряжаться доходами, но и потому, что через чур сильно зависел от мнения общества, диктующего строгую моду, регулярно меняющегося, да и мнение его знакомых тоже оказывало сильное влияние на его затраты - на спор ему предлагали абсурдные вещи, которые либо стоили денег, либо были невыполнимы - в обоих случаях из бюджета семьи изымались достаточно большие средства, подрывавшие и без того расшатанное ее благосостояние. Что уж говорить о некотором количестве прислуги, впрочем, на нее тратилось меньше всего денег. И в итоге, кормить и содержать необходимо было не только себя, жену, восьмерых детей, но и семерых прислужников, выполнявших различные виды работы, да одного ученика - того самого парня, что мерз сейчас на улице. Этот мальчик был выходцем из нижних слоев населения, откуда часто и брали учеников да подмастерий люди разных профессий, чтобы вырастить из этой необразованной толпы хоть что-то более-менее дельное. Но этот парень был просто не ограненным алмазом среди кучи булыжников, который повезло выудить именно этому чиновнику - его гениальность была общепризнанным фактом. Парень явно должен был родиться в аристократической среде, но, как видно, судьба решила устроить шутку и запихать его в самые низы общества, полные низких людей, как правило, глупых, злых, жестоких, потерянных для общества. И мало того, что он был гениален, он также обладал такими качествами, как трудолюбие, усидчивость, волевой характер и умение продумывать различные ситуации и способы выхода из них, а это было редкостью даже в высшем свете. Но так уж получилось, что сейчас он значится учеником мелкого, глупого и ленивого чиновника, выполняет за него всю работу, не получая взамен даже спасибо. Но что же можно сказать о его внешности? Не может же человек обладать и гениальностью, и красотой вместе? Этот мальчик был довольно хорош, но сложно говорить о том, насколько красив он будет лет через пять, ведь сейчас он в таком возрасте, когда и организм, и внешность, меняются с необычайной скоростью, а потому часто трудно узнать друга детства, после того, как он пройдет весь этап бурного развития и роста. Он был невысокого роста, что, впрочем, совсем не портило его, а даже наоборот, несколько украшало, сглаживая угловатость, что так присуща подросткам, но все же не убирала ее полностью, а потому некоторая резкость во внешности все же оставалась. Также мальчик был обладателем удивительных белоснежных волос, таких редких в его стране, а потому ярко выделявшихся среди черных волос остального населения; также необычны были и глубокие изумрудные глаза, внимательно смотревшие на мир с вечной настороженностью во взгляде. Весь образ портила лишь кожа - гораздо больше к его внешности подошла бы бледная кожа, дополнявшая образ, но вместо этого она была несколько загорелой, присущей скорее простым работникам с непримечательной внешностью, чем столь красивому мальчику. Из-за каждодневной работы и постоянного недоедания, он вырос худощавым, вместе с его ростом это придавало ему вид скорее ребенка, пару лет назад вступившего в сознательный образ, чем вполне осмысленного подростка. А это оказывало довольно сильное влияние на отношение к нему - у добросердечных он вызывал желание обнять, защитить, успокоить; у жестоких - причинить побольше боли и неприятностей, как существу слабее их; у остальных это было или нейтральное отношение, или несколько презрительное. В данный момент он был одет в длинное кимоно, по возрасту едва уступающее своему носителю, а потому уже сильно поношенное и истертое во многих местах до дыр, что было довольно опасно в столь холодное время года, да и сам предмет одежды явственно висел на тощих плечах мальчика и болтался, мешая движению, но даже и в этом были свои положительные стороны - в него можно завернуться, как в одеяло, в тщетных попытках хоть немного согреть свое тело. Но и имея такой глупый и поношенный вид, кимоно с грехом пополам, но согревало мальчишку или, по-крайне мере, не давало закоченеть в долгие зимние вечера, которые нередко приходилось проводить на улице. По вполне понятным причинам, мальчик уже давно грезил о новом комплекте одежды, обещаемый ему уже который год, но так до сих пор и не подаренный по одной простой причине - условием дарения одежды было то, что он должен вырасти из прошлого, но его организм уже который год упрямо отказывался расти, а потому оставалось лишь одно - затирать этот до дыр в надежде сменить его хоть в этом случае. И это косвенно служило еще одной причиной, по которой Тоширо, а именно так звали это прелестное создание, ненавидел свой рост, хотя основной причиной все же оставались беспрерывные издевки по этому поводу. Несмотря на все это, мальчик не терял надежды вырасти хоть когда-нибудь, пусть и на пару сантиметров, пусть это и совсем не будет заметно - все это мелочи, на которых не стоит зацикливать внимание. Отмахнувшись от таких не особо радостных мыслей, достаточно часто появлявшихся, а потому давно успевших приесться и надоесть, парень снова сгорбился, став зрительно еще меньше, поджав под себя босые, а потому чуть израненные ноги, в попытке их немного отогреть и возвратить чувствительность, пытаясь при этом всячески согреться, что было каждодневным, но абсолютно бесполезным занятием. В то же время, быстрыми и точными движениями уже набитой на это дело руки, он затачивал дешевые, а потому не особо качественные палочки для письма, являвшиеся давно устаревшим средством писания, на смену которым уже давно пришли гораздо более удобные, но в то же время и более дорогие кисточки. Это занятие было обязательным, хоть и неинтересным, нудным, а зимой особенно обременительным - сидеть по полчаса в любую погоду на улице далеко не самое приятное времяпровождение, что мог представить себе Тоширо. Зато летом это была чуть ли не единственная возможность посидеть несколько минут в спокойствии на чистом воздухе, да и еще греясь в теплых лучах солнца и слушая пение птиц. В какой-то мере даже сейчас, зимой, он радовался столь редкой возможности выбраться из этого дома, так и не ставшего родным за два года проживания в нем, вероятно потому, что не было для него здесь той уютной семейной атмосферы, что окружает остальных членов этой семьи, а все потому, что он вовсе не приходился им родственником, а был всего лишь учеником, воспринимавшимся не как часть дома, а скорее, как временная прислуга, чему способствовал и тот факт, что мальчик выполнял за чиновника всю его работу, которую тот умудрялся проносить домой и отдавать в надежные руки паренька, очень ответственно относившегося к выполнению любого письменного труда, что и неудивительно, ведь ни к какой другой работе он фактически не был приспособлен, но к его несчастью, такие профессии еще только начинали зарождаться, а потому очень трудно было найти себе подходящую должность. Мальчик задумчиво посмотрел, как медленно опали на последние светло-коричневые стружки падали на толстый слой снега, чуть продавливая его и покрывая собой предыдущие, ярко-чернильного цвета от долгого использования, упавшие на снег незадолго до того и скрывшие под собой довольно обширную часть снега. Пожалуй, уже довольно состригать, он и так дошел до чистого слоя, дальше начнется лишний перевод продукта, что ему совершенно ни к чему, ведь проблем у него и так достаточно. Снова грустно подумав о том, что гораздо удобнее и сподручнее было бы пользоваться мягкими кисточками, оставляющими за собой легкую линию чернил, а не палочками, которые при фактически любом нажатии царапали бумагу, оставляя некрасивые следы. Но разве докажешь его недалекому учителю, что гораздо дешевле купить кисточки, чем закупать огромные объемы бумаги? И именно в то время, как занимаешься столь нудным и однообразным занятием, как заполнение документов, и наступает то отреченное от мира сего состояние, когда хочется подумать о чем-то отвлеченном, но от этого не менее важном, а порой и повспоминать прошлое, хоть и короткое у него, но настолько насыщенное событие, что казалось необъятным; а возможно, и помечтать, но мальчик не позволял заниматься себе столь бесполезным занятием, ведь он прекрасно знал, что ни одной его мечте не суждено сбыться, сколько бы стараний он в нее не вложил, сколько бы времени на нее не потратил. Мечты - удел высокородных людей с богатым капиталом, а никак уж не безродного мальчишки, ни разу в жизни не видевшего отца и прожившего в нищете все свое детство и чуть больше; ведь именно к первым переходят все шансы, на исполнение желаемого, не оставляя ничего вторым, и Тоширо прекрасно это понимал, твердо усвоив суровые различия между слоями населения еще в том возрасте, когда дети только начинают осознавать себя и мир вокруг. Да и что же у него вообще было, и было ли хоть что-то кроме жизни? Да ровным счетом ничего, что принадлежало бы именно ему, а не кому-то другому. Пусть он и жил в каком-никаком доме, да питался понемножку, ничто из этого не принадлежало ему, а лишь его учителю и его семье, ему же лишь временно давали пользоваться частью от всего богатства. А потому лучшее, чего он сможет добиться в жизни - это поста столь же мелкого чиновника, как и у хозяина сего дома, но можно ли считать этого достаточным? Естественно, нет, столь ничтожное положение могло удовлетворить лишь лентяя, ему же хотелось все же рассчитывать на то, что оценят его по заслугам, ведь он прекрасно видел избалованность большей части чиновников, и хоть он во многом уступал им, но зато работал много... да что уж говорить о том, чего никогда не будет? Поэтому, фактически не имея возможности думать о своем туманном и неустойчивом будущем и не желая думать о многочисленных проблемах настоящего, мальчик погрузился в воспоминания о своем детстве. Каким же оно было? Детство... наверное, самая прекрасна пора в жизни почти каждого человека. Ведь это то самое время, когда ты не можешь нести ответственности за свои поступки, а потому только и можешь делать, что наслаждаться той жизнью, которая тебе выпала, и пытаться разобраться в том жутком водовороте событий, в который тебя занесло неведомой никому силой, что неподвластна ничему на свете. И каждый день приносит тебе все новые открытий, интересные своей новизной и неповторимостью, стирающейся с годами; и никакие довески в виде забот о том, как прожить самому еще один день, или, что еще хуже, как помочь его прожить своей семье, еще не обременяют твой ясный и чистый разум. Но даже и такая, казалось бы, светлая и безмятежная пора жизни, не всем приносит радость - ведь дети беззащитны перед всеми нападками судьбы, и всегда найдутся те, кто захочет зверски этим воспользоваться и удовлетворить свои мелочные интересы ценою сломленных судеб, а кому-то просто не повезет родиться там, где даже если и все к тебе благодушно настроены, выжить почти невозможно - в низших слоях населения, этом скопище бедняков и бывших заключенных, неудачных преступников и заядлых алкоголиков, и аде для маленьких детей. И Тоширо не повезло родиться именно в этом ужасном месте. Своего отца он не знал, да и не имел особого желания узнать, а мать была нищенкой с обожженными когда-то руками, до сих пор полностью не восстановившимися, а потому не могла выполнять физическую работу, вынужденная жить на милостыню, которую удавалось иногда выпросить у особо сердобольных граждан. Несмотря на столь скудные средства к существованию, смысл своей жизни она видела в том, чтобы нарожать как можно больше детей, что с удивительным усердием и исполняла, даря обществу будущих воров и убийц - шанс вырасти в этом обществе нормальным почти равнялся нулю. Да и у каждого из ее детей был новый отец, которого зачастую не знала она сама, что уж говорить о ее детях, давно привыкших к своей разношерстности и непохожести. Широ же был вторым ребенком из девяти, хоть в этом ему относительно повезло - именно старшим доставались лучшие части еды, именно они носили еще относительно не ношенную одежду, и именно они могли зарабатывать деньги, часть которых шла на обеспечение семьи, а часть себе в карман. И, как ни странно, бюджет семьи лежал на Тоширо - он с детства отличался своей бережливостью и разумной тратой денег - качествами, абсолютно отсутствующими у матери. Однако, кроме хорошей стороны была и плохая, присутствующая почти в каждой семье, а именно забота о младших. Но это удавалось детям далеко не всегда - когда мальчик был там в последний раз, в живых оставались две сестры и два брата, не считая его, но более чем вероятно, что на этом смерти в их семье не прекратились. Зная условия их жизни, можно смело утверждать, что выжить в них может только особый ребенок, в чем-либо более хороший, чем все остальные. Однако, даже это было не самым страшным в том ужасном мире - гораздо больше мальчика пугала та неописуемая радость, светившаяся на лицах его родственников при известии о смерти очередного ребенка, означающей большее количество еды на каждого человека и дополнительный комплект одежды, в котором так остро нуждалась вся семья, а особенно младшие, которым и так доставались лишь жалкие лохмотья. Зрелище было не из приятных, а тем более для кого-то, обладавшего хоть капелькой рассудка помимо основного набора инстинктов, кем и был мальчик. У него вызывала искреннее отвращения сцена радости над еще чуть теплым трупом, все же, смерть - это всегда скорбное событие, а уж тем более, когда она приходит к кому-либо из родственников. Но их жизнь была намного ужаснее смерти, а потому, хоть ему и пытались привить страх смерти, просто необходимый для выживания в нищете, он воспринимал ее лишь как сон, вечный сон, дарящий успокоение и столь долгожданный отдых, к которому он все же не стремился. Страшно, когда жизнь кого-либо настолько ужасна, ведь кому-то это даже казалось невозможным, но все было именно так - все люди, находившиеся в низшем сословии, ходили в ужаснейших лохмотьях, пропахших насквозь запахом улиц, пота и какого-то неведомого страха, да и висела на них эта "одежда" скорее для вида, нежели для выполнения своих прямых функций: она не могла не то что защитить тело от различных проявлений внешних условий, а даже прикрыть тело хотя бы наполовину, оставляя людей фактически полуголыми. А уж об обуви, хотя бы и состоявшей из одних лишь досочек с прочной перевязкой, да хоть тугая перемотка бинтами, они могли лишь мечтать, окуная израненные ступни в ледяную воду, слизывающую с них корочки крови и толстый слой грязи, до этого прочно застывшую. В пищу же шла всякая гадость, до которой нормальный человек побрезговал бы даже дотронуться: остатки еды, выкинутые после трапезы в мусорные корзины или же даже прямо на пыльную дорогу; крупные насекомые, ящерицы и крысы, в обилии водившиеся почти круглый год; да ворованные из садов фрукты, овощи или же живность, каждая добытая пища съедалась сразу же всей семьей - замешкаешься хоть на секунду, и у тебя ее отберут. Но воровали редко, ведь полученные после этого увечья заживали долго, доставляя боль при самых обычных действиях и делая невозможным повторный набег. А потому, дети, живущие на таком незавидном пропитании, росли тощими, слабыми и болезненными, что особо сказалось и на нем - ведь мальчик был не только слабым и тощим, но еще и невысокого роста. Именно ради еды здесь и готовы пойти на все, каждый по мере своих возможностей: кто-то устраивался на работу, кто-то подавался на заработки на земельные наделы, копя годами деньги на аренду земли хотя бы на год, дабы потом на ней плодотворно потрудиться, а кто-то и шел на убийство, и именно их, как ни странно, было больше - люди скорее соглашались оборвать чью-то жизнь, чем поработать в поте лица. Но не только почти полное отсутствие еды подрывало жизненные силы людей, гораздо сильнее угнетало постоянное времяпровождение на улице, в любую погоду, во все времена года, пусть бы даже и шел ливень, снег, наглый ветер сшибал с ног и царапал песком кожу - идти было попросту некуда, а потому приходилось терпеть не только эти проявления погоды, но и их последствия в виде надоедливых болезней, отмораживаниях, а порой и еще чего похуже. Может, им бы и удалось построить себе пусть и захудаленькие, но домишки, в которых бы можно было пережидать все эти ужасы, если бы не постоянные переходы с места на место - вполне понятно было, что обычные жители деревень вовсе не рады были такому соседству, а потому не только толкали и пинали на улицах, но и постоянно гнали с чуть было не насиженных мест, не давая им и шанса начать новую, более лучшую жизнь, а в будущем, возможно, и переход в средний класс. Но даже и не смотря на все эти далеко не самые приятные стороны своей бедной жизни, мальчик мог припомнить и пару счастливых моментов, отложившихся у него глубоко в душе и даривших тепло в долгие зимние вечера, когда и работа уже закончилась, и спать еще рано и остается только вспоминать и обдумывать все произошедшие с ним события. Да и много ли надо для счастья тому, кто не имеет ничего кроме живота своего? Порой достаточно и мимоходом произнесенного доброго слова, чтобы подарить ему маленький, но свой, кусочек счастья, которого порой так не хватает в нашей повседневной жизни, в котором так нуждается каждое живое существо на земле, а в особенности, маленькие дети, еще только ступившие на свой нелегкий путь и не до конца развращенные обществом. Да и не всегда счастье зависело от других людей - порой было достаточно чуть более вкусной еды, чем обычно, или же чуть более теплого местечка для ночлега, чем те, к которым ты уже давно привык за длинную череду дождливых и холодных дней, превращавших ночь в сущий ад. А для Тоширо это было и счастьем воспитания, которое неизменно получает каждый старший ребенок в семье, когда берет опеку над кем-то из младшего поколения и видит, как под его влиянием это еще не до конца сформировавшееся создание превращается потихоньку в человека, становясь достойным жителем этой страны. Хоть у него и было множество братьев и сестер, окружавших его ежедневно, больше всего он любил самую младшую, самую неиспорченную из всех - Анеко. Она была милейшей девочкой, но жутко слабой и истощенной - ведь по негласному правилу, принятому в их семье, еда давалась все меньшими порциями по убыванию возраста, а потому ей сразу же попадались буквально крохи еды, в то время как старшие успели еще вкусить большие порции, разделяемые на меньшее количество людей. Как и Тоширо, она отличалась от остальных своих родственников, представлявших из себя лишь жалкую пародию на человека, она была посреди них словно ангел, спустившийся с небес, но по несчастью попавший в самую грязь общества. Но и на своего гениального братишку она была мало похожа - чистое, невинное, но несколько глуповатое создание, с трудом запоминавшие простейшие вещи. Ситуацию еще больше омрачала неизлечимая болезнь, все больше прогрессирующая с возрастом, что немало огорчало Широ, успевшего привыкнуть к своей сестренке. И пусть ей было суждено умереть, он старался дать ей как можно больше, в глубине души веря в невозможное... Всячески стараясь уберечь ее от распущенности и жестокости окружающего ее мира, он одновременно прививал ей все те лучшие качества, что только могут быть в человеке, пусть и не всегда так удачно, как хотелось бы. И именно он занимался ее воспитанием, если это можно так назвать - хоть девочка и неплохо понимала некоторые вещи, но большинство она попросту не могла осознать, находясь еще в том возрасте, от которого в будущем остаются лишь туманные воспоминания, лишенные любых намеков на мысли, но хотя бы постараться ей показать мельком неизведанные ею стороны жизни было вполне возможно. Он же и делился с ней своей порцией еды, бывшей хоть и больше, чем у остальных, но все равно недостаточной для нормального пропитания. Но кто же знает, что успело с ней произойти за эти два томительных года? Возможно, она уже умерла от своей болезни или, что еще хуже, успела развратиться и опуститься до уровня зверя, именно зверя, а даже не животного, как можно подумать сначала. Смерть, конечно, страшна, но смерть человека в человеке гораздо ужаснее, ведь вроде и смотришь на него - с виду нормален, а в душе такая гниль, что словами не описать. И пусть он любил свою сестренку, ему пришлось вполне добровольно ее покинуть, да и кто бы на его месте отказался от столь замечательного предложения, которое ему сделал этот чиновник - стать его учеником, получить кров и регулярное питание, а также возможность в будущем занять пусть и невысокую, но должность? Хоть этот чиновник и показался ему сначала чуть богаче, чем это было на самом деле, он пошел бы за ним даже знай он это. Ему не впервой терпеть лишения, но ведь взамен он может получить применение своим способностям, что гораздо важнее всех этих повседневных мелочей. Но вот мальчишка решительно стряхнул с себя так неожиданно нахлынувшие воспоминания, вовсе не являвшиеся приятными и желанными гостями, и, подобрав груду очищенных палочек, похолодевших от долгого лежания на снегу, а потому теперь неприятно морозивших руки, и без того давно лишенных остатков тепла, выглядевших как руки мертвеца - та же бледность и синева ногтей, направился в чуть более теплый дом, казавшийся просто раем, по сравнению с этим ледяным адом, а точнее, в свою комнату, почти не отличавшуюся по температуре от внешней среды из-за отсутствия любого обогревательного средства. Его комната представляла из себя странную смесь спальни, кабинета и столовую, но при этом являвшуюся более чем скромным помещением, содержавшимся в идеальном порядке, чем мальчик в определенной степени мог гордиться, ведь все остальные комнаты, несмотря на обилие прислуги, постоянно представляли из себя бардак, на который, впрочем, никто не обращал особого внимания. Хоть его комната и была самой чистой, он ее очень сильно не любил, ведь в ней не проводилось ремонта со времени постройки этого довольно старого здания, а потому находилась она в ужасно плачевном состоянии. Именно из-за нежелания возвращаться в эту столь ненавистную комнату, он брел по коридору, устеленному мягким ковром, в котором попросту утопали его тощие израненные ноги по самую щиколотку, мягко соприкасаясь с бархатистой поверхностью. В то же время, в руках он все также держал ледяные палочки, так и стремившиеся выкатиться из его крепкой хватки на пол и увлечь за собой своих собратьев. Но их удержание не требовало особого труда, а потому он в который раз с наслаждением осматривал стены так недавно отремонтированного дома, увешанные различными приятными для глаз безделушками, добавлявшими некоторого очарования в этот дом, столь негостеприимный по отношению к Тоширо. Но хоть и выглядело это просто замечательно, и видно было, что каждая вещь подобрана со вкусом и нашла свое место, он прекрасно понимал, что на это ушла большая часть семейного бюджета, которую можно было бы потратить на куда более необходимые вещи, чем красивая отделка дома. Ведь не осталось ничего даже на черный день - случись что непредвиденное, и у них могут быть проблемы. Не говоря уже о том, что далеко не все комнаты были приведены в хотя бы удовлетворительное состояние - почти все нежилые комнаты, а также помещения для прислуги не были ни капельки улучшены, хоть им скоро уже и потребуется полная реконструкция, ведь они буквально разваливаются на части. И конечно же, комната Тоширо также была оставлена без внимания, что не особо и удивляло мальчика - все же он приходился кем-то вроде прислуги, пусть и выполнял всю работу чиновника, а потому мог даже не надеяться на какое-то особое к себе расположение, давно уже являясь чем-то вроде предмета мебели для этой семьи - вещь необходимая, но оставленная без внимания. Правда, хозяйка дома с удивительной настойчивостью говорила мальчику о том, что уже буквально в следующем году их семья сможет позволить себе ремонт и его комнаты, стоит лишь чуть-чуть подождать наступления более лучших времен, неизвестно когда обещавших настать, в чем, впрочем, паренек очень сильно сомневался, как и в обещаниях этой доброй женщины, занимавшей очень низкое положение в доме из-за своей слишком мягкосердечной натуры. И хоть Широ был очень признателен ей за ее заботу, ему очень хотелось, чтобы она перестала давать ему эти неисполнимые желания, порождавшие в его душе надежды, заранее обреченные на гибель, что только удручало его состояние, а потому он старался как можно меньше задумываться о таких вещах, дабы сохранять свою работоспособность в полном объеме, ничем не затуманенную, ведь это все, что у него было, не считая жизни. А ведь если подумать, то именно его комнате требовался больше всего ремонт - в то время, как все остальные хоть раз, да были подремонтированы, его комната... да что уж говорить об этом, все равно ведь не в его силах изменить сложившееся положение вещей, а потому остается лишь смиренно все принимать, пусть и с некоторым возмущением в душе. Но хоть он и решил больше не думать об этом, перед его глазами навязчиво стоял образ его ненавистной комнаты к которой он медленно и нехотя, но приближался, а картина была очень даже красочной для какого-нибудь любителя руин или заброшенных зданий - комната идеально подходила под обе категории, являясь при этом жилой, пусть и с большой натяжкой. Едва войдя в это помещение, можно сразу заметить плачевность его состояния - пол уже давным-давно прогнил, представляя из себя весьма шаткую конструкцию с обилием дыр различных размеров, то тут, то там внезапно возникавших и столь же внезапно кончавшихся, некоторые доски, составлявшие из себя этот самый пол, местами прогнулись, а кое-где наоборот приподнимались, образовывая полосу преград, которую иной раз не так уж и легко преодолеть, как это кажется на первый взгляд; стены же были испещрены щелями, будто уходившими в никуда - такая непроглядная тьма стояла за ними, исключение составляли лишь щелочки на стене, выходящей наружу, да и то только в светлое время дня. Если уж и выглядело-то это не очень презентабельно, то жить в этом "решете" было еще хуже - через эти многочисленные отверстия постоянно поддувало, создавая весьма и весьма холодную атмосферу в комнате, от которой и защититься-то почти невозможно - Тоширо спасала лишь его закалка, выработанная еще в детстве, иначе бы он уже давно свалился с воспалением легких. Окно же в комнате лишь еще больше усугубляло ситуацию - мало того, что оно было необычайно огромным по сравнению с остальными небольшими окошками, дающие возможность насладиться пейзажем, и в то же время не пропускающие тепло, это не только было настолько грязным и мутным, что увидеть через него хоть что-нибудь уже представлялось проблематичным, но и настолько дряхлым и расшатанным, что сквозь него также свободно проникали токи воздуха. Пусть он и проводил большую часть времени в этом помещении, любви к нему не было, скорее, наоборот - чувство неприязни и огромное нежелание возвращаться в это место, что и неудивительно. Но наконец, путь, ведущий к его комнате, закончился, и не оставалось ничего другого, кроме как зайти, но из-за старой и растрескавшейся двери, ведущей в помещение, подозрительно поддувало холодным воздухом, чего обычно не было, несмотря на вечный холод, заточенный в этих четырех стенах, но никуда не выходивший. Парень в недоумении положил свою тощую руку на тонюсенькую перегородку, проледеневшую насквозь, что настораживало еще больше и наводило на далеко не самые приятные догадки, для подтверждения которых, однако, требовалось увидеть все собственными глазами, чего вовсе не хотелось - раз уж такой холод окружает вход в комнату, то и представить сложно, что же происходит внутри... Резким движением он отодвинул хлюпкую перегородку, о чем сразу же и пожалел - сильный напор холодного ветра заставил его вцепиться до побеления костяшек в свою шаткую опору, дабы не упасть плашмя на пол. Состояние комнаты, как ни странно, было еще плачевнее, чем обычно: окно раскрыто нараспашку, рама покрылась тонким слоем льда, как, впрочем, и все поверхности в этой комнате, но обманываться не стоило - хоть лед и кажется хрупким, на деле он очень прочный и сколоть его не так-то просто, а если еще и не иметь поблизости ничего, что могло бы его разрубить... Но что ужаснее - по всему полу в полнейшем беспорядке были разбросаны документы, данные ему на заполнение чиновником и представлявшие из себя немалую ценность. А пара бутылочек с чернилами была опрокинута и разбита, вылив содержимое вокруг себя. Мало того, что этот беспорядок теперь придется убирать, так еще и вполне можно получить выговор от чиновника или, что хуже, ограничение в еде, которой мальчик и так получал слишком мало для своего растущего организма. Такой ужас явно мог быть наведен только умышленно, да еще и с видимым старанием, правда, без особого проявления фантазии, но так ли это важно? В то же время, мальчик даже не сомневался в том, что знает виновников этого - несколько особо буйных сыновей чиновника сильно недолюбливали его по совершенно непонятным причинам и старались насолить ему как можно сильнее, оставаясь безнаказанными, не понимая того, что именно этот ребенок и выполняет всю работу чиновника, а потому, случись с ним что - пострадает вся семья, его приютившая. Но как долго он еще сможет терпеть подобное отношение к себе? Все же он уже кое-чему научился, а потому какую-никакую, а работу сможет найти, пусть и жизнь его будет еще труднее, но терпеть такое отношение к себе от тех, кто слабее тебя в умственном плане, просто невыносимо. Впрочем, так спешить не стоит, сначала следует все тщательно обдумать, да и работу надо бы доделать, не останавливаться же на половине? Отложив решение этого непростого вопроса на неопределенный срок, мальчик решил заняться куда более насущными проблемами и привести комнату хотя бы в относительное подобие порядка. Недовольно фыркнув и еле заметно поежившись, паренек пробежал по обжигающе холодному полу, с жадностью пытавшегося вытянуть остатки тепла из ступней мальчика, а потому, каждое касание оставляло такие ощущения, будто в беззащитную поверхность тела вонзились сразу сотни мельчайших иголочек, уколы от которых леденили ноги по щиколотки, что вроде бы и было немного, но доставляло не хилую боль. Наконец, кое-как добежав до распахнутого настежь окна, радушно впускающего внутрь потоки холодного воздуха, Широ сделал попытку закрыть его, но деревянная рама лишь надрывно затрещала, наткнувшись на препятствие в виде льда, мешавшего полностью закрыть окно. Не придумав ничего другого, Тоширо начал ногтями соскабливать лед, обжигаясь холодом и сдирая ногти до крови, но не прекращая своего занятия. Спустя несколько мучительных минут, ему удалось убрать препятствие как раз на столько, чтобы окно полностью закрылось, в то же время храня осколки между рамами, а кое-где и в самом дереве. Если учесть, что и при закрытом окне в комнате стабильно низкая температура, то согреется она явно нескоро, а это означает, что теперь уж ее точно можно назвать ледяным царством, ведь самостоятельно счистить оставшийся лед не представляется возможным. Ну да чего думать об этом, сейчас ему гораздо важнее собрать бумаги, разложить по стопочкам и заполнить их, некогда думать о собственном удобстве, ведь если он не сделает работу вовремя, то может произойти и что похуже обморожения, хоть и звучит это неправдоподобно. ***