Асфиксия

3 месяца спустя Этот город пахнет по-особенному для нее. И, может, это глупо. Но здесь пахнет домом. Девушка уверенно шла по аэропорту, звонко стуча каблуками. В мыслях так же громко ругаясь. Правый туфель из пары от небезызвестного Серджио Росси, неделю назад вымоленной в Италии, умудрился лишиться набойки сразу по приземлении. Просто заебись. И хотя сегодня голубоглазая путешественница, чьи волосы никак не желали отрастать ниже поясницы, не подавала виду, но вернувшись в родные пенаты, она вспомнила и родной благородный мат. - Да, Саш,- блютуз гарнитура уже сверкала в ее от души проколотых ушах. Это то, что ей помогало справляться. Справляться с особенно яркими вспышками одиночества. Просыпаясь с похмельем, успевая протрезветь и взглянуть в зеркало, она не могла не чувствовать горечи. Кто-то режет вены, кто-то бедра. Островская пробивала уши. Короткие вспышки боли, когда мастер, наконец, проделывал очередную дырку в ушной раковине, всего на мгновение перекрывали ту зияющую бездну, образовавшуюся где-то в районе грудной клетки. И это успокаивало. Так нелогично и глупо. Но приносило ощущение жизни в самом ярком его проявлении. Улыбка во все 32. Как будто это не она пару месяцев назад сбежала из Питера в поисках «лучшей» жизни. Будто не она заливала депрессию и огорчение в лучших клубах Берлина. И, конечно-конечно, не эта пигалица промотала весь свой шенген, любезно предоставленный не без руки заботливого папочки, еле успев в сроки. - Я уже в Пулково. А то ты, блядь, не догадалась, почему я вышла из авиа-режима? Вот только эта, такая мейнстримная, такая непонятная фраза о том, что «от себя не убежишь», ковырялась ложечкой в воспаленном мозгу. Дани бежала быстрее всех. Упорно игнорировала ощущение неправильности происходящего. Ведь все проблемы от людей? Нет людей – нет проблем? Пиздежь. Проблема в твоей голове, куколка. И когда девушка это осознала, за спиной голой жопой уже сверкали 90 дней феерического саморазрушения. Все было привычно. Теперь и Дани смогла понять, что если есть тот, кто ждет тебя, то любое возвращение все-таки чувствуется, как обычный «поход в супермаркет». Саша не улетела. И это был ее личный рекорд пребывания в России. Три гребаных месяца и ни одного срыва. Девушка знала, что без влияния Ресторатора тут не обошлось. Хотелось бы верить, что теперь Осташкина будет вылетать заграницу исключительно закрывать сессию. Дани усмехнулась. Коррупционерка, блин. - Ты мне тут не бузи, Островская, или в первый день в Питере будешь отсиживать жопу в кругу семьи,- звучало, как угроза. Дани сморщила носик. Вот же сука. Знает, на что давить. Саша знает все. Светловолосая девушка сделала глубокий вдох. Здесь и вправду пахнет по-особенному. Вопрос ли в духах из доисторических флаконов женщин за сорок, в облитых одеколоном с ног до головы гостях культурной столицы или вообще в совершенно особенном фаст фуде – не суть. В Пулково даже бургеры пахли по-русски. Важно то, что, даже задыхаясь от этого, Дани чувствовала себя за гранью живой. Будто кровь в венах бежала быстрее обычного, выливаясь в океан неповторимых эмоций. Дышала она впервые за три месяца. *** Спальные районы ей с некоторых пор даже нравятся. Да, они по-прежнему безлики. Но теперь хранят в себе тайну. Ее маленькую, упорно забываемую тайну. И хочется верить, что у каждого окна здесь такая же интимная и незабываемая история. И она больше не одинока в своих попытках не думать. Как бы глупо это ни звучало. - Я уже поднимаюсь на лифте. Какая там квартира?- Блонди рылась в сумке, пару раз мельком разглядывая себя в грязном зеркале. Как всегда прекрасна. Даже в джинсах, черном топе и белой распахнутой рубашке она выглядела невероятно женственно. По своему авторитетному мнению, конечно. А мнение одной из главных транжир культурной, бесспорно, было авторитетно. Не считая зеркала, в этой «железной коробке» было действительно чисто. Ни тебе трехслойной рекламы. Ни тебе дурманящих ароматов. Да уж, место более чем терпимое. Лифт с характерным звуком открылся, и девушка на том конце коротко ответила: - 87ая. Давай шевели жопкой, а то тут все уже накиданные,- и ты тоже, дурочка. Это было слышно по слегка невнятной речи, которая иногда выдавала Осташкину. За умственно отсталую. Дани остановилась прямо перед дверью – найти ее было не сложно. Из квартиры уже слышались пьяные голоса и громкая музыка. Девушка вскинула подбородок повыше и довольно улыбнулась. Ну, что ж, Питер, встречай блудную дочь. *** На пороге девушку встретил Охра. Как всегда радостная и белозубая улыбка. Он, правда, очень рад ее видеть. Потому что Мирон ему не рассказал. И для Дани это до сих пор оставалось ужасно непонятным фактом. Она негромко заверещала, улыбаясь в ответ. Она тоже. Тоже очень рада его видеть. И именно его День Рождения стал главной и единственной причиной, почему девушка не отсиживает свою симпатичную задницу в квартире с младшим братом и родителями. За скучнейшими разговорами. За бесконечными упреками. И за глупыми подъебками. Спасибо, парень, я, правда, рада, что ты родился. Ваня крепко обнял ее и подхватил, задорно кружа по просторному коридору. Эйфория. Он заряжал ее своей энергией и пусть даже не думал об этом, но как будто говорил, что теперь все хорошо. Сердце щемило от нежности. Девушка обняла его в ответ за шею и откинула голову назад, позволяя волосам кружиться за ней в свободном полете, смеясь, как сумасшедшая и совсем забывая, как поступила с этим чудесным пареньком. Они никогда не были близки (в дружеском плане, конечно), но общее настроение сводило с ума их обоих. И уже неважно, почему она ему вообще нравится. Неважно и то, какие цели он преследует. Они не похожи. И это было прекрасно. Не нужно было ожидать подвоха или предательства. И таким образом он с трудом вписывался даже в свой собственный круг общения. Медленно останавливая вращение и пытаясь прийти в себя, он все же не отпустил стройное тельце и, неуклюже переставляя ноги, потащил ее в зал. Дани не была против. Она даже покрепче вцепилась в его шею, по привычке выкрикивая, что он чокнутый и должен поставить ее на пол. Имея в виду, конечно, совершенно противоположное. В главной комнате уже собралось порядочное количество людей. Некоторых из них она видела по телеку, некоторых на ютубе, кое-кто, конечно, был ей совершенно незнаком, но счастья в ее теле было достаточно, чтобы радоваться каждому дышащему созданию. Кроме одного. Когда Ваня, наконец, отпустил ее и коротко представил, назвав только имя (и то сокращенное), девушка заметила холодные и жестокие серые глаза. Он тоже был здесь. И не сказать, что Дани не ожидала, нет – она была уверена, что он придет на торжество возраста своего близкого друга, но все равно опешила, как идиотка ловя до боли знакомый взгляд. И он злился. Злился так, что девушке казалось, она слышит, как скрипят его зубы. Как тяжело он дышит и как ощутимо ненавидит ее за то, что она пришла. Настолько увлеченная переглядками, Дани только через минуту умудрилась заметить, что рядом с ним сидит симпатичная темноволосая девушка. Которая, если не всматриваться, вполне могла сойти за Саню. При зрении в «минус», конечно. Она фривольно раскинулась на диване, закинув худые ноги на колени Мирона. И он явно не был против. - Ну, наконец-то, ты приперлась,- а вот и сама Осташкина. Она накинулась на подругу, намереваясь то ли задушить ее, то ли проявить радость – тут уж не поймешь. Но это резко отвлекло Дани от пронизывающего взгляда и неприятной картины. Да. Она здесь не выяснять отношения. И уже давно решила, что то, что было в прошлом для нее – там и осталось. А этот чурбан может хоть до конца жизни ненавидеть все, что с ней связано, даже блондинок в целом – ей все равно. Haters gonna hate. Ненависть – проблема ненавистников. Всем здесь было уже очень «весело». Накиданные, накуренные, накачанные чем-то и просто ебнутые на голову – казалось, в этой квартире, которая навскидку состояла из 2-3 комнат и зала, не осталось ни одного лица, способного написать свое имя. Более-менее адекватными выглядели Ресторатор, которого Дани заприметила у дальней стены со стаканом неизменного пива, сам именинник, что-то колдующий на кухне, и этот парень, как про себя окрестила Мирона девушка. Такая себе компания. Даже Осташкина уже явно была на препаратах, что по выражению лица Тимарцева, его совсем не радовало. А вернее сказать, пиздец как бесило. Но надо отдать парню должное, он делал вид, что выходки его девушки (а они встречаются или как?) – это на 300% ее дело. И по лицу можно было понять, что вмешиваться во все это показушное дерьмо сам Ресторатор не намерен. И не важно, что она заливает шампанское из горла в свой маленький ротик, что кричит непристойности и сверкает полуоголенной жопой на всю квартиру. Ее тело – ее дело. Вот только Тимарцев в шаге от того, чтобы нахуй развернуться и съебать. И априорная любовь к Охре положения не спасет. Оставшись относительно одна, без навязанного общества, она почувствовала себя не в своей тарелке. Лично здесь она была знакома только с четырьмя людьми из, опять навскидку , двадцати. Взгляд Дани мимо воли возвращался к сладкой парочке. Девушка уже сидела рядом с Окси и разговаривала со стоящим напротив парнем. Она видела его раньше. В кафе. Когда приняла злополучное решение отомстить. Хотя месть – это очень громкое слово для той детской шалости, которую она совершила. Дани следила. Внимательно всматривалась в подругу Мирона и, даже не задумываясь, проводила параллели. Они были совершенно разными. Настолько, насколько это возможно. Темные короткостриженные волосы, худощавое телосложение, пирсинг в правой щеке и неуловимо элегантные движения рук. Да. Даже такая мелочь не ускользнула от пытливого взора той, кого это задевало, как шальные стрелы, еле касающиеся тебя, но причиняющие вполне ощутимую боль. Заставив себя прийти в чувство, Дани бросила короткий взгляд на Мирона и, да, он тоже смотрел на нее. Хмурясь. Серые глаза, прожигали насквозь, заставляя чуть ли не отряхиваться в попытке избавиться от неприятного чувства. Он явно был ей не рад. Но это еще ничего. Хоть сцен не устраивает - и на том спасибо. Они смотрели друг другу в глаза. Так невыносимо долго и глубоко, что дышать с каждой секундой становилось все труднее. Еще немного и она отведет взгляд. Потому что это сводило ее с ума. Они снова находились на расстоянии ненависти. Такое горькое и забытое чувство, что, ощутив его снова в полной мере, хотелось провалиться сквозь землю или просто истошно закричать. Но никто. Никто не произнес ни слова. В момент, когда Дани собиралась позорно уйти в другую комнату, брюнетка как бы невзначай положила свою руку на его. И, о Господи, ей не показалось. Он рефлекторно отдернул ее и только через мгновение понял, что именно сделал. Всего на секунду на лице Окси промелькнуло удивление, смешанное с шоком. Он сам не ожидал. Дани расплылась в победной ухмылке. Хотя внутри будто прокатилась лавина, обрушившая ее обреченность. Не важно, почему он это сделал. Важен сам факт. Девушка наклонила голову набок, как бы говоря «ну, вот видишь?». Нет? Зато она видела. Видела и ликовала, как последняя школьница с лучшей успеваемостью в классе. Отводя глаза, уже довольно, она мельком заметила, как его передернуло. Парень чуть ли не рванулся вперед в попытке снова прижать ее к стене. И в этот раз завершить начатое. Дани отвернулась и прошла в коридор, пытаясь перевести ненароком задержанное дыхание. Пока она ехала сюда, девушка не могла понять, зачем вообще это делает. Нужно ли ей это? И не станет ли хуже? Не стало. Еще как не стало. Блондинка будто насытилась его незаметным унижением. Глубоко дышала и как идиотка улыбалась входной двери. Выкуси-закуси, Оксимирон. Ей настолько понравилось это чувство, что она хотела сбежать. Потому что страх того, что оно пройдет из-за любого слова или действия парня, почти физически останавливал сердце и заставлял холодеть. Ее мысли прервал резкий рывок за руку, заставивший повернуться и столкнуться взглядом со своим наваждением. -Какого?- Дани пыталась выдернуть руку, слегка перепуганная, но излучающая исключительно недовольство. - Заткнись,- прошипел он и одной рукой открыл дверь, выталкивая знакомую на лестничную клетку. *** Его бесило. Бесило, что она здесь и ведет себя так, будто ничего не произошло. Он не знал, куда она уехала. И его это совершенно не заботило. Победа была за ним. Так мало понадобилось слов, чтобы разрушить ее дружбу с Кристиной. Бедная рыжая дура даже не выясняла подробностей. Он знал, что она просто поверила ему. И, не смотря на то, что он говорил правду – ему претило такое отношение к дружбе. Хотя это самодовольная блондинка большего и не заслуживает. Мирон прижал ее к стене возле двери , оперевшись обеими руками по разным сторонам от ее головы. Не сбежишь, сука. Его сердце снова исходилось адреналином. То ли от ярости, то ли от чего еще. Не важно. Важно, что он хочет, чтобы она съебала. И сделает для этого все, что нужно. - Какого хуя ты здесь забыла?- голос был агрессивнее, чем хотелось бы. Он не контролировал себя, когда дело касалось разборов полетов. С ней. Но это казалось естественным. Окс оправдывал себя и свои поступки лучше многих. Так что это сжимающееся в животе напряжение казалось ему обычной реакцией на человека, который тебе очень не нравится. Поэтому его светлая голова и не забивалась всякой ерундой. Он верил только в то, что не мешало нормально существовать и попутно обливать грязью все, что неправильно движется. Она двигалась неправильно. - А это проблема? Меня пригласили,- она отвечала ему тем же. Та же агрессия и недовольство. Дани делала это подсознательно, примеряя настроение собеседника. Той же монетой. Тем же чувством. Она попыталась оттолкнуть Мирона, но тот только слабо дернулся, оставаясь непоколебим,- Федоров, что за детский сад?- она скрипела зубами, снова ощутив себя в ловушке. В его ловушке. И воспоминания неровным строем начали лезть в голову. Полная дезориентация и самый невыносимый, но в то же время горячий поцелуй. Внизу живота завязывался узел предвкушения. Подлого и сладкого предвкушения. Нет, конечно, он не поцелует ее во второй раз. Но это и не важно. Потому что воздух вокруг как будто накалился. И хотя в подъезде было прохладно, а тонкая рубашка положения не спасала, Дани физически ощущала, как плавится от этой ужасающей близости. - Тебя пригласили только потому, что не знают, какая ты лицемерная тварь,- он смотрел ей прямо в глаза сверху вниз. В который раз доказывая, насколько сильно ее презирает. Насколько сильно ненавидит. Он хотел, чтобы она почувствовала. Потому что ему казалось, что того, что он сделал недостаточно. Недостаточно, чтобы растоптать такое огромное самомнение. Деньги и власть отца заменяли этой суке все. Начиная от друзей и заканчивая банальным эго. Они замещали все, что нужно человеку в обществе. Но эта шваль даже близко не понимает, насколько ошибается, топя жизнь в золотом болоте,- думаешь, приглашение сохранится, если Ваня узнает, какая ты неумелая интриганка? Без оглядки прыгающая по головам мразь,- последние слова звучали ласково и в то же время презрительно. Настолько, что по телу девушки пробежали мурашки. И Мирон заметил, как она дрожит, закусив нижнюю губу. Осторожно, иначе отравишься своим же ядом, куколка. Он медленно протянул руку к ее лицу, все так же, не отводя холодных глаз. Пальцы осторожно коснулись гладкой щеки, но Дани не вздрогнула, принимая вызов. В этом моменте было что-то захватывающее. Что-то настолько невыносимо прекрасное, что никто из них не решался прекратить. Мирон как зачарованный, провел кончиками пальцев по скуле, спускаясь ниже и касаясь уголка губ. Она подчинялась. Именно в этот момент она подчинялась ему беспрекословно. Потому что бездействие говорило само за себя. Кричало. Вопило и билось истерике. А Дани просто не отводила взгляда от таких странных глаз, идущих в разрез со всем, что он делал. Глаз, которые не выражали ничего, кроме равнодушия. Его пальцы невесомо прошлись по нижней губе. Она умоляла о поцелуе. Это губы самой настоящей шлюхи. Не обязательно было шевелить ими, чтобы произнести просьбу о прикосновении. И эти губы, незаметно дрожащие, невыносимо пухлые и призывно приоткрытые, не позволяли оторваться от ненавистного тела. Мирон почти небрежно скользнул рукой по щеке и наклонился к ее лицу. И из уст Дани, наконец, вырвался горячий выдох. Она ела какие-то конфеты, потому что от нее снова-блядь-пахло невыносимо сладко. Как будто вместо внутренностей эта коварная девушка наполнена земляникой и хуй-поймет-какими-еще-ягодами. Полуприкрытые глаза. Она дрожала, но не предпринимала попыток отстраниться. Сука. Окс резко ударил ладонью по стене, убирая вторую руку. - Возвращайся,- резко отрезал он, чем отрезвил девушку,- и, блядь, молчи,- он цедил сквозь зубы, угрожающе заглядывая в самую душу,- даже не думай разговаривать со мной на людях, поняла?- опять этот хмурый взгляд. Опять эта стена, внезапно выросшая между ними и давшая хорошего такого леща Дани. Да. Все правильно. Пошло оно нахуй. И в этой фразе было столько смысла, сколько вообще может уместиться в трех словах. - Не очень-то и хотелось,- она сжала губы в тонкую линию и самодовольно приподняла бровь. Этот вечер обещал быть тяжелым, но он не обещал, что ее сердце будет отбивать Skrillex. Она сделала глубокий вдох, пару быстрых шагов и вернулась в квартиру, оставив Мирона за дверью. Он тяжело дышал. Шок от только что произошедшего или, вернее сказать, чуть не произошедшего, выбивал мозги изнутри, превращая их в ебаную кашу. И что ты хотел сделать, а? Снова засосать эту суку? Тебе первого раза не хватило? Ироничные вопросы всплывали один за другим, мешая прийти в себя и только ухудшая положение. А ведь действительно. Какого хуя он пытался сделать? На нежность потянуло? С этой-то швалью? Экстрима в жизни не хватает? Больной ублюдок. Мирон еще раз отыгрался на бетонной стене. Теперь расцарапывая костяшки пальцев. Из горла вырвался сдавленный рык. Его бесила не она. А то, как он относится ко всему тому дерьму, что эта золотая девочка себе позволяет. И осознание гирей размазало мозг по стенкам черепа. Приехали, Федоров. Твоя остановка. Он сделал глубокий вдох и зажмурил глаза. Ладно. Один вечер. Вряд ли им придется видеться чаще. *** Алкоголь – вот бич современного общества. К трем часам ночи трезвых людей в квартире не осталось. Совсем. Даже сам именинник умудрился накидаться в дрова и уснуть в зале. Пьяные «рэп-батлы», выяснения отношений, залитые шампанским ковры – это даже не сотая часть того, что творили эти ребята, в чьих жилах текла горячая молодая кровь, подстегиваемая алкоголем. Впрочем, веселились тоже все. Крепкие напитки, влитые в тела без оглядки, не оставляли шансов скуке. Мирон весь вечер провел с девушкой, иногда зажимаясь в коридоре, а иногда просто отрываясь за игрой в карты или философскими разговорами. Это было настолько естественно и хорошо, что о самом существовании Дани парень почти не вспоминал. Хотя. Пару раз все-таки замечал, как она флиртует с кем-то из гостей. Похуй. Это вообще не его дело. Постепенно народ начинал расходиться. Кто-то вызывал такси, кто-то стоически намеревался добраться пешком. Кому-то из них, действительно, было недалеко. Окс решил остаться. Тем более, что квартира большая. Да и оставлять Охру в таком состоянии было как-то не комильфо. Ресторатор с Саней тоже остались и заняли одну из спален еще до того, как все ушли. Мирон не стал дожидаться окончания банкета и занял вторую. Спать не хотелось, хотя градус в голову ударил хорошо. Было настроение «творить». Лишь бы не хуйню. Слыша захлопывающуюся входную дверь через каждые десять минут, он спокойно залипал в телефоне, заложив одну руку за голову и развалившись на большой двуспальной кровати. Спокойствие. Тишина. И благодатное одиночество после шумной вечеринки. Этого было достаточно. Мозги отключились, когда пошла шестая сотка коньяка. «Angry birds» их добивали. Все работали сообща. Так он провалялся около часа, когда дверь в квартиру захлопнулась в последний раз. Он надеялся, в последний. Во всяком случае, в зале никто больше не переговаривался. Никаких признаков душещипательных бесед и влажных поцелуйчиков в коридоре. Ахуенно. Федоров зевнул, но спать, по-прежнему, не тянуло. С чего бы? На часах красовалась гордая четверка, совершенно не уговорившая его заснуть. Ладно. Видимо, он просто слишком выспался днем. Дверь в спальню медленно открылась, и Мирон поднял глаза от девайса. Кого это еще нелегкая принесла? Сейчас меньше всего он жаждал компании какого-нибудь не затыкающегося идиота. Парень вскинул брови и чуть не присвиснул. Приплыли. Лучше бы это был Жиган. Серьезно. В проеме красовалась явно подпитая Дани с бутылкой открытого игристого и уже без рубашки. В одном коротком-мать-его-топе. Из которого, спасибо Господи, все-таки не вываливались сиськи. Это было бы уже слишком для его самообладания. Девушка выглядела счастливой и довольной, что, вопреки ожиданиям, не взбесило. - Какого хера ты тут забыла? Иди, приткнись где-нибудь еще,- он был груб. Но даже не на сотую часть так, как обычно. Сил ругаться просто не было. Нет, в сон по-прежнему не клонило. Но энергией придумывать остроумные унижения тоже как-то не пахло. Он отложил телефон на прикроватную тумбочку и вопросительно посмотрел на блондинку. Ну, что в ней можно найти? Такая пустая. Истеричная. Тупая, как угол дома. Еще и с макияжем а-ля Тони Раут. Просто комбо вещей, которые Мирон ненавидит больше всего. Не Антона, конечно, но грим у него трешовый. - Здесь, блядь,- она расплылась в довольной улыбке. На лице не было ни намека на язвительность, и он точно знал, что она сейчас скажет. Когда ее губы задвигались в вальсе произносимых слов, в голове парня мысли отзывались синхронно, - всего две спальни,- ее самодовольство забавляло. Губы Мирона тоже расплылись в кривой усмешке,- Считать умеешь? Раз, два. Это не сложно,- она говорила медленно и ласково. Так, что даже при желании воспринять эти слова, как претензию не получилось бы,- и можешь мне поверить, во второй уже трахаются,- Дани рассмеялась. Так пьяно и искренне, что у него на секунду испарились все мысли в голове. Он ни разу не видел ее такой. Его не впечатлил широкий оскал голливудской улыбки. Звонкий и противный смех тоже не внушал восхищения. Но в этом было что-то до тошноты теплое и честное. Совсем на нее не похожее. Отдышавшись, девушка подняла сияющий взгляд и посмотрела Мирону в глаза. Они не выражали совершенно ничего лишнего. Сомнение в ее адекватности, плюс легкое презрение, плюс невесомое и не ярко выраженное недовольство. Да это же вообще джек-пот! Дани потрясла бутылкой, задорно улыбаясь, и чуть не расплескала шампанское на белый ковер, идиотски хихикнув. - Выпьем?- фирменно поднятая бровь Мирона как бы выражала сомнение. Она точно к нему обращается? Но прогонять ее он не спешил. Любопытство взяло верх. Конечно, ему не стоит больше пить, но посмотреть на скатывающуюся и еще больше пьянеющую девушку казалось ему до невозможности очаровательным. Зрелищем, достойного того, чтобы потерпеть ее общество еще чуть-чуть. Дани приняла это как согласие. Наверное, глупо, но страх и неуверенность в таком прямом «подкате», их общее прошлое, да и все остальное, с головой перекрывались количеством этилового спирта, влитого в себя накануне. Ей казалось, что она ебучий супергерой, который сейчас может сделать все, что угодно. Победить кого угодно. А главное, соблазнить несоблазняемое. Этого чертового засранца. Девушка шатающейся, но все же, по возможности, ровной походкой подошла к кровати. Не-е-ет. Лечь рядом – это слишком сопливо, шептал алкоголь. Но и стоять, как дуре, не хотелось. Дани пришла в голову «гениальная» идея - залезть на кровать ногами, а дальше – по обстоятельствам. Действия не заставили себя ждать. Запрыгнув сначала коленями на мягкий матрас и, хорошенько пошатнув всю кровать, девушка, колышась, как лист на ветру, поднялась на ноги, немного расплескав шампанское на Мирона. Реакция последовала мгновенно, и с уст парня слетел первый же мат, пришедший в голову. В принципе, ничего не значащий, но выражающий крайнюю степень недовольства. Сочное «блядь» врезалось в сознание очень нетрезвой девушки, как самое обидное оскорбление за всю жизнь. Почему? Да хуй его знает. Главное, что обидно до тошноты. Хотя тошнило, наверное, все-таки от алкоголя. Дани попыталась несильно пнуть парня, дабы высказать все негодование в полной мере, но не рассчитала силы и чуть не упала с высоты своего роста. Судя по траектории, на пол. В действительности же просто переступила одной ногой через парня, удерживая шаткое равновесие. А эта поза ей даже нравится. Брюнет оказался прямо под ней, зажатый между тонкими девичьими щиколотками, которые время от времени тряслись в попытке удержать хозяйку на мягком матрасе. Дани внимательно всматривалась в лицо парня, смакуя свое положение. Такое, знаете, до ебучих бабочек в животе. Обволакиваемое чувством, граничащим с эйфорией. - И что, так и будешь залипать на меня до утра, извращенка?- Федоров приподнял уголки губ в насмешке. Его отчего-то забавляла вся эта тупейшая ситуация. Вот он. Все так же лежит, заложив руку за голову. А вот эта идиотка. Прыгает вокруг и до абсурда угарает со всякой херни, которую сама же и делает. Она продолжала смотреть на него, слегка нахмурив брови. К сожалению, не долго. В следующее мгновение коленки этой принцессы подогнулись и она приземлилась своей совсем не «воздушной» задницей Мирону на живот, вырвав из груди предсмертный выдох,- блядь,- парень поморщился, зажмуривая глаза,- корова,- сочно выдавил из себя брюнет, тем не менее, не предпринимая попыток скинуть светловолосую пьянчугу. - Это все ускорение свободного падения,- слегка заплетающимся языком констатировала девушка, совершенно, видимо, не задумываясь. Ее хмурый взгляд, вновь расплескавшееся шампанское, на которое в этот раз было искренне похуй. Она чувствовала себя более чем уютно. Как будто это именно то место, где она должна быть. Именно здесь. Почти в объятиях. Почти трезвая, на самом деле. И сгорающая от невыносимости происходящего. Ей было жарко. От алкоголя. От потуг удержаться на ногах. И от него. Жар, исходивший от Мирона, будто сжигал ее, как последнего еретика на бесславном праведном костре. И просто дышать. Такая обычная задача сейчас казалась ей практически невозможной. Она делала это механически. Практически вталкивая воздух в легкие. Запихивая внутрь и освобождая их. Заключаясь в этом. Закрываясь от всего, что он мог бы сказать. Она дышала. А парень молча смотрел на нее. Сейчас. Когда бессмысленные диалоги стихли, они просто смотрели друг на друга. И их взгляды чувствовались как тягучая патока, вливающаяся в глотки и мешающая даже думать о чем-либо. Ее глаза. Вздымающаяся грудь. Ненавистное тело. Он почти чувствовал, как желание просто посмотреть на двинутую девицу превращалось в похоть. Первобытную. Выебать и забыть. Будто они не знакомы. Будто не наносили друг другу ударов в битве, где концом не была «первая кровь». А в настоящем, сносящем крышу побоище с твердой целью «уничтожить». И ебаного «извини» было недостаточно. Для них уже было недостаточно. Рука Мирона легла девушке на бедро, и она чуть не вздрогнула. Дани просто была не в состоянии пошевелиться, замерев в гребаном ожидании хуй-пойми-чего. Хуй-пойми-зачем. Их взгляды играли в опасную для обоих игру. И никто не мог отвести глаз. Она только иногда томно моргала, чувствуя, что начинает щипать глаза. Грубая ладонь парня очертила траекторию вверх, до края ее джинс. Так невыносимо медленно. Так жестоко. Дани отражалась в его холодных радужках, как в зеркале, которое хотелось разбить к чертовой матери. Вдребезги. С оглушающим звоном. И ей казалось, под ними она найдет теплый янтарный оттенок. Она хотела его найти. Там. Там, где не может достать ее рука. Нежная девичья ладонь легла брюнету на грудь, а бутылка шампанского деловито отправилась на ближайшую тумбочку. Но он даже не повел бровью. Только проскользил по оголенной коже, останавливаясь на тонкой талии. Она чувствовала, как ровно и монотонно бьется его сердце. Отбивает привычный ритм. Такой-блядь-привычный, что хотелось разорвать его грудную клетку и сжать ненавистный орган в кулаке, пока он не перестанет сокращаться. Пока не замрет, как задушенная птичка, а взгляд его обладателя… останется таким же. Но Дани продолжала зачарованно всматриваться в свое отражение в этих задумчивых глазах. Мирон прервал тишину первым: - Мы бы могли сейчас так хорошо потрахаться,- отрешенный голос и ничего не выражающее лицо. Они резали ее по живому. По мясу. И, Дани могла поклясться, он представляет себе, как она истекает ебаной кровью. Глубоко внутри. Это не было предложением. Он просто сказал то, что они оба чувствовали. Отвратительную, пленяющую власть похоти и желания. Которая, тем не менее, не могла разрушить то, что они с таким упорством создавали. Не могла даже коснуться расстояния между их мирами. - Если бы не знали друг друга,- ее губы, наконец, расплылись в теплой улыбке, и сердце защемило болью. Кричать. Срывать горло. Дышать через раз. И ненавидеть. Ей хотелось этого больше всего на свете. А Дани просто подалась вперед, сокращая расстояние хотя бы между их губами,- я бы целовала тебя так, будто на самом деле ненавижу,- ее голос опустился до хриплого шепота. - Я бы выебал эту спесь из тебя,- в груди парня начал зарождаться огонь. Такая невыносимо-убейте-меня-близкая. Он слегка приподнял голову, борясь с желанием. Почти теряя контроль. Почти срываясь. - Сорвала бы с тебя отвратительную маску ебучего спокойствия,- ногти впились в его кожу, не спасаемую тонкой футболкой, а ее голос стал громче. Это же гребаный мазохизм. Быть настолько близко. И насколько не здесь. Насколько вне себя. Его уже почти трясло. Дыхание становилось все прерывистее. А желание прижаться к призывно приоткрытым губам, как на той лестничной клетке, сводило с ума. Засовывало раскаленную ложку в его внутренности и крутило их, насмехаясь, как парень корчиться в агонии. Агонии сдержать себя. - Ты бы умоляла меня,- он выдавливал каждое слово, как остатки зубной пасты утром. Терял грань, подаваясь ближе к ней. Он тоже. Тоже чувствовал, как сгорает. Между похотью и принципами. Как его сдавливает. Сжимает. Выворачивает. И сейчас ему хотелось только одного. Предать себя. Нахуй предать то, во что он верит. Отказаться от ебаной идентификации и наброситься на это хрупкое тело. Вжимать его в белые простыни. Срывать стоны с этих пошлых губ. Ловить кайф и ненавидеть только себя. Завтра. Его рука сильно сжимает нежную кожу на ее талии, и он рвется вперед. Сначала соприкасаются их тела. Через секунду – губы. И внутри парня снова прокатывается эта знакомая волна животного удовлетворения. Его ладони опускаются на ягодицы девушки и жестко сжимают их, срывая почти вскрик со сладких губ. Губ, между которыми проскальзывает его язык. Как в тумане. Его голова кружится от сильнейшего вещества за этот вечер – симбиоза страсти и гнева. Тонкие руки сжимают его футболку то ли в надежде разорвать ее к чертям, то ли в желании удержаться. На грани этого сумасшествия, которое они делят на двоих. И сейчас. Именно сейчас, им все равно. Непоправимо насрать на свои поступки. Она кусает его нижнюю губу и с готовностью отвечает на порочный поцелуй. Невыносимо ерзает на нем, терзаемая диким возбуждением. И он тоже чувствует этот пиздец. Чувствует, как безвозвратно тонет в попытках прижать ее ближе, жарче, сильнее. Получить разрядку. Это не поцелуй. Их языки сплетаются в самом пошлом танце, на который они способны. Она постанывает, а он рычит, не в состоянии это контролировать. Это помешательство, сносящее все, что есть между ними. И она обхватывает его шею, зарываясь пальцами в короткий ежик волос. Прижимаясь губами к нему еще сильнее. Будто так может быть. Для них двоих. И эта тянущее желание, узел внизу живота, заставляющий ее пошло двигать бедрами. И он тоже теряет контроль. Поднимаясь, усаживая ее так, как ему удобно. И тянет за волосы. Настолько медленно, насколько способны его непослушные руки. Не прерывая поцелуя. Заставляя. Как тогда. Заставляя ее запрокинуть голову. Но теперь она отвечает. Мычит ему в губы, еще больше приоткрывая рот, чтобы их языки столкнулись в иступленном огне. Соперничества и борьбы. Он облизывает ее нижнюю губу, а она царапает шею, опуская руки к плечам. Дани забывает и забывается. Падает и умирает в каждой секунде этого сумасшествия. И в момент, когда возврата, казалось бы, не может быть, она резко толкает его в грудь обеими руками. Заставляя откинуться на подушку и разорвать поцелуй. Ей нельзя было видеть этого. Нельзя было думать, потому что боль не дремлет. И страх только и ждет минуты сожрать ее, интеллигентно разрезая столовым ножом. Взгляд парня затуманен. Он видит только ее губы. И понимает, что это то, что ему было нужно. До сводящей боли в паху. А девушка смотрит невидящим взглядом всего мгновение, прежде чем струсить. И трясущиеся руки помогают слезть с него. Неуклюже переставляя ноги, она попятилась к двери. И Мирон в последнюю секунду, перед тем, как она поворачивается спиной и почти выбегает из комнаты, замечает предательский страх в голубых глазах. Эта подлая трусость, которая движет ею. И которой стоило бы поддаться ему. До того, как он совершил то, о чем уже жалеет. Или нет? Хлопок двери. Его рука замахивается и слепо бьет по тумбочке, заставляя ее загрохотать, а бутылку шампанского упасть на ковер, избавляясь от остатков игристого внутри. Рык, почти звериный, срывается с его губ, и, он уверен, доносится до девушки даже в коридоре. Это клиника. Ебаный сдвиг по фазе. И его ломает. Все тело сводит желание что-нибудь разбить. Эту чертову бутылку ли, ее череп – не важно. Уже, блядь, не важно. Потому что он точно поехавший. И его оправдают. Сердце заходилось запредельным ритмом, выжимая из себя все, что возможно. Сознание работало на износ, смакуя свой диагноз. Парень лежал, глядя в потолок. Успокаиваясь, чтобы снова опуститься на дно. Лучше бы трусом был он. И лучше бы он просто прогнал эту безумную, пьяную, чувствительную и податливую… Сердце пропустило удар, оглушая секундной тишиной. Лучше бы она не возвращалась.