И снова зима

— Твое настоящее имя — Кристина Савье, — мой голос был ровным, а по телу разливалось удивительное спокойствие. — Весь год ты лежишь в коме, а выходишь из неё только на несколько дней перед Рождеством. Твою жизнь поддерживают аппараты искусственного дыхания, потому что без них ты не проживёшь и минуты. По карнизу четыреста шестой палаты стучал дождь. Он был настолько сильным, что казалось, будто тяжелые капли разнесут эту больницу на маленькие осколки серых кирпичей. Мавр сидел на окне, а Ви лежала в постели. Ее взгляд был совершенно отсутствующим. — Тебе девяносто лет. Из них семьдесят ты провела в этой больнице. Её пальцы сжали край одеяла. — Вот, значит, почему всё время зима? — уставший голос, который я слышал, больше не был похож на колокольчики моей весёлой маленькой француженки. — Нет, он не мог мне соврать. Он говорил, что я засыпаю только на минутку, а потом снова просыпаюсь, чтобы увидеть его улыбку. — Ты спишь целый год. Ты проспала уже семьдесят лет. — Поэтому он бросил меня? Просто потому, что я постарела? Но ведь я смотрю в зеркало и не вижу никаких морщин. Я ничего не вижу, — её глаза снова наполнились слезами. — Все когда-нибудь стареют, Кристина. Может, ты не постарела только потому, что всё время спишь? — Когда Кристина делает что-нибудь не так, все всегда говорят: «Ну ты же Кристина» и смеются. Ненавижу Кристину. Я не Кристина. Я Ви. — Ты — Кристина Савье. — И вас ненавижу, — Ви сказала это почти шёпотом, впиваясь в одеяло так, что у неё побелели пальцы. Она закрыла глаза, будто притворяясь, что этот разговор её утомил и она уснула, но я знал, что это не так. — Ты дышишь, Кристина, — злясь на себя и на бывшую маленькую француженку, я наклонился к ней, чтобы удостовериться в этом, но с ужасом понял, что девушка не дышит. Тотчас в палату прибежали медсестры и засуетились, вытягивая из-под кровати провода, странную аппаратуру, открыли ей рот, чтобы протолкнуть туда две прозрачные трубки, а Мавр спрыгнул с подоконника и, стараясь не смотреть на то, что происходит с его хозяйкой, тронул меня лапой за брюки. — Пойдем выпьем, — попросил он. Предложение было странным, но я не смог отказаться. Под проливным дождем мы бежали до знакомого кафе. Мишура, раннее оплетавшая окна, теперь была безжалостно сбита на асфальт, превратившийся в огромную бурлящую реку. Воды было столько, что казалось, будто этот поток хочет снести с лица Земли весь несчастный Н. — Знаешь, как утром будет красиво? — прокричал кот. — Мишура, которая вмерзла в лёд. Это намного красивее, чем самая лучшая ёлка в Нью-Йорке! Он тронул лапой дверь кафе, и, к моему удивлению, она поддалась, запуская его внутрь. Когда я зашёл следом, кот уже бежал к прилавку, на ходу разбрызгивая воду во все стороны. — Бутылку виски, — попросил я. — С котом нельзя, — возмутился бармен. — Рождество, — отрезал Мавр. — Ведь Рождество, — повторил я. — А коту куда наливать будете? В блюдечко? Эх, — парень махнул рукой, вытягивая из-за стойки бутылку с потрепанной красной этикеткой, стакан и маленькое кофейное блюдце. Мы заняли самый крайний столик, чтобы он не мог слышать наши разговоры — даже в таком состоянии я понимал, что со стороны выглядит, будто Адам Лестер разговаривает сам с собой. Кот сел прямо на столешницу, лакнул виски из своего блюдца и даже не поморщился. — Я не бросал её, — сказал он. — Я просто умер. Все когда-нибудь умирают. — Давно умер? — В шестьдесят четыре. Ей было восемнадцать, а мне — почти сорок. Разумеется, я умер раньше неё. А когда умер, попросил, чтобы вместо прогулки по раю меня превратили в кота. Вивьен так говорила. Большой кот. Вот я и стал большим котом, чтобы она посмотрела на меня и вспомнила. Но она не вспомнила — только рыдала, как сумасшедшая. Можешь представить, что я чувствовал? Кричал, носился по палате — даже таскал ей карандаши с сестринского поста, чтобы что-то написать. Не понимала она. Подумала, что я просто кот. Просто чёртов толстый неуправляемый кот. Он ещё раз лакнул виски из блюдца и будто бы украдкой смахнул с глаза выступившую слезинку. — А когда книгу написал? — поинтересовался я. — В шестьдесят. Думал, что станет легче. Это ведь я виноват, что она умерла. Мои глаза округлились. — Она же в коме? — Нет, — кот махнул лапой. — Я проверял. Если бы не аппараты, то она была бы мертва. Помнишь, ты читал про то, как я покупал кольцо в ювелирном? — Ты устал, — догадался я. — Сам захотел поспать на заднем сиденье и дал ей порулить. — А она разбила машину. Я хотел сделать ей предложение, понимаешь? На Рождество. Все эти люди подумали, что, если праздновать Рождество каждый месяц, мой призрак сделает предложение призраку Ви, и зима уйдет. Глупые люди. Кот уткнулся носом в блюдце и вылакал почти всё, а потом вопросительно посмотрел на меня. — Может, тебе хватит? — Нет. Сегодня — можно. Сегодня всё можно, ведь она снова умирает. Допивали бутылку мы в гробовой тишине — только бармен за своей стойкой стучал пустыми стаканами. Кажется, ему не было дела и до кота-алкоголика, и до того, что даже из самого дальнего угла кафе нас было слышно. — Нужно бежать назад, — Мавр пошатнулся, спрыгивая со стола. — Пока я под этим дождём не превратился в ледышку. Уже у порога я не утерпел и крикнул ему: — А почему люди взрываются? Он посмотрел на меня пьяными глазами и улыбнулся, демонстрируя острые белоснежные клыки. — Потому что Ви пытается отогреть им сердца. Но как можно отогреть то, что замерзло ещё до того, как город накрыла вечная зима? Остаток ночи я просидел в кафе — отчего-то бармен не выгнал меня на улицу. Дочитывать книгу с фиолетовой обложкой было бесполезно — её эпилог был ясным и грустным настолько, что пришлось выпить ещё одну бутылку виски, чтобы его принять. Кота было жаль. До боли в зубах этого Мавра было жаль, и я понятия не имел, как ему помочь. К рассвету город сковало холодом, и экран барометра перестал буянить. В кафе на нём светились привычные 784 мм ртутного столба, а за площадью цифра поднялась до 789. Проверять прежние границы кругов я не стал — сразу направился в больницу. Медсестра, дежурящая у входа, даже не попыталась меня задержать — только проводила грустными глазами. С барометром наготове я поднялся на лифте в нейрохирургическое отделение и прошёл в четыреста шестую палату. Мавр не спал, лежал рядом со своей спящей хозяйкой, но не сказал ни слова — только посмотрел так, будто бы знал, что сейчас что-то произойдет. Так и вышло — барометр пискнул, поднимая цифру до 804. — Ты эпицентр, Ви, — смеясь, я убрал барометр в карман и посмотрел на маленькую француженку. Сейчас мне не казалось, что ей девяносто лет и что она, по сути, мертва — казалось, её грудь вздымалась, а две трубки, спускающиеся от рта к аппаратам, просто декорации или плод моего воображения, распалённого двумя бутылками виски. Меня шатало — и Мавр видел это, но не возразил, когда ноги сами поднесли меня к аппарату, поддерживающему жизнь в его хозяйке. — Я знаю, как помочь тебе, толстый засранец. Кот смотрел на меня, а я — на него. Он мигнул, и моя рука потянулась за аппарат. Не отрывая от него взгляда, я медленно выдернул шнур из скрытой за аппаратом розетки.