И снова зима

Статью для институтской газеты я начал писать ещё в автобусе. К нему не пришлось пробираться сквозь снежные завалы на дороге — утром в Н. наступило лето. Начав со скачущего атмосферного давления и ногтя, найденного в ящике комода Крэтча, я, как мог, пытался научно обосновать каждый свой шаг, но в итоге только перечёркивал написанное раз за разом. В самом деле, как можно обосновать то, что сказка, придуманная котом, чтобы Ви не чувствовала, как её время уходит сквозь пальцы, стала реальностью? Перебирая данные, полученные от микроскопа, вспомнив порванную в клочья аорту, выжженную порывом Ви согреть сердце её обладателя, я приписывал всему этому самые безумные и смелые объяснения, и сразу по прибытии в Оклахому отнёс наброски статьи ректору института. Тот едва пробежался глазами по строчкам и покрутил пальцем у виска. — Вы пьяны. Уходите домой. Проспитесь, а после поговорим. — Я в своём уме, — не сдавался я. — Посмотрите в архивах: Н. действительно существует, и его загадку я разгадал. Мне даже удалось уговорить его поехать в Н., чтобы доказать ему всё это там, где и происходили странные события, но каково же было моё удивление, когда на том месте, где должен был быть город, оказался огромный пустырь протяженностью в сорок километров! — Барри Крэтч, — вспомнил я. — Он из федерального бюро. Он был тут и может подтвердить каждое моё слово. Всю обратную дорогу ректор молчал, но в бюро все же позвонил прямо из автобуса. Говорил он недолго — всего минут пять. Больше ждал, раздраженно дыша в трубку, а когда закончил разговор, повернулся ко мне и покачал головой. — Барри Крэтча не существует, — сказал он. — Его не существует, даже если бы он был обычным человеком. — Философ, — меня била истерика. — Старенький философ с третьего курса. Он сказал про Н., он знает, что город — правда. Ректор немного помолчал. — Философа с третьего курса зовут мисс Шульц, а тот старичок умер ещё три года назад. Злость, захлестнувшую меня тогда, невозможно объяснить. Будто в полусне я метался между библиотекой института, кричал на архивариуса, которая в конце учебного года сама нашла мне газетные вырезки и заключения метеорологов об Н., но та только хлопала глазами и почти плакала. Я даже посетил бюро — но и там не получил ответов. Мне только посочувствовали, похлопали по плечу и предложили вызвать скорую помощь. — Я не сумасшедший! Не сумасшедший! Через некоторое время злость утихла. Пришло стойкое ощущение, что меня надул либо кот, либо сама Ви. В конце концов, именно она окликнула меня из окна машины, а кот на моё появление среагировал самым натуральным образом и даже дал понять, что я не первый, кого она дотянула до своей палаты. Его удивление было настоящим, а вот Ви — фальшивая до кончиков пальцев на ногах. Может, она просто хотела закончить свою историю, и, чтобы отвести от себя подозрения, с самого начала изваляла моё пальто в чёрной шерсти, похожей на шерсть её Мавра? Может, она вообще пальто всех своих друзей пачкала в шерсти Мавра? Ведь если зимой её дух взрывал людей с холодным сердцем, то что ей стоило испачкать пальто? Я подавил любопытство и поклялся себе больше не лезть в эту историю. Выпускные экзамены были почти провалены, и, если бы не ректор, мне вообще бы не удалось закончить институт — не то что с красным дипломом, как хотелось раньше. Я жил своей жизнью, устроился на хорошую работу и никогда не позволил бы себе еще раз вспомнить об проклятом Н., если бы в один чудесный сочельник не увидел в окне Нью-Йоркского кафе знакомую желтоватую шубу. То, что Крэтч меня узнал, было понятно с первого взгляда. Я присел к нему за столик и долго смотрел в его лицо, но не услышал даже приветствия. — И долго вы будете молчать? Он ущипнул себя за руку, поморгал, вздохнул и ответил: — Я думал, что вы галлюцинация. — Это потому, что бюро промыло вам мозги, пытаясь доказать, что никакого Н. не существовало? Мы проговорили весь вечер. Начали со старенького философа, тридцатиминутной прогулки по заснеженной дороге, потихоньку подобрались к Ви и закончили разговором с котом. Крэтч слушал внимательно, изредка вставляя в повествование собственные детали, которые раньше мне были недоступны, но сути рассказа не меняли. Всё завершилось общим восторгом и кружками горячего какао. Кот существовал. Девяностолетняя Ви — тоже. Вечная зима в Н. существовала, и её загадку мне действительно удалось разгадать. На прощанье Крэтч похлопал меня по плечу: — Вы должны об этом написать. Чёрт возьми, Лестер, вы просто обязаны об этом написать! Эта история тянет на Пулитцеровскую премию. Но даже эти слова не могли заставить меня разворошить осиное гнездо, которое едва не довело меня до психушки. Вчера мне приснился сон. Н. был снова запорошён снегом, но холодно не было. В каждом квартале стояли елки, на окнах висела уже знакомая мишура, а на площади, у ярмарочных палаток, разливали в кружки дымящуюся сладковатую жидкость. Я решился на этот рассказ только тогда, когда увидел Центральную улицу. На искрящемся снегу лежал чёрный пузатый кот, а перед ним прыгала маленькая белая кошка.