И снова зима

Глаша появилась через четверть часа после моего возвращения в отель. Её голос доносился с лестницы. Я осторожно приоткрыл дверь, но, чтобы расслышать хоть одно слово, пришлось подобраться к лестнице поближе. Там, невозмутимо холодный, стоял Крэтч, а сама девушка выглядела напуганной. — Но ведь это невозможно, — говорила она. — Вы говорили, что не допустите, чтобы произошло что-либо подобное. — И тем не менее это произойдёт, — ответил он. — Советую заранее сделать все необходимые распоряжения, чтобы после не возникло никаких трудностей с документами. — Какое «после»… — из Глаши вырвался нервный смешок. — Какое после этого может быть «после»? — Оно будет, хоть и не у вас. Разберитесь с документами, пока вы снова не вернулись в прежнее состояние. Если этого не сделать, ваш сын после обучения вернётся в никуда. Она сделала шаг вниз, собираясь уходить, но в последний момент обернулась и посмотрела на Крэтча таким взглядом, что даже я испугался. В её глазах не было ничего, кроме ненависти. — Вы очень плохой человек, Барри. Он тоже шагнул вниз и тронул её лицо, будто намекая мне на то, какими между ними отношения. — Разберитесь с документами. Не дожидаясь, пока меня обнаружат, я вернулся в номер, сел на кровать и задумался. У Глаши есть сын. Крэтч трогает её лицо и просит сделать распоряжения насчёт каких-то документов. Моя злость внезапно облачилась в слова и ударила кулаком по покрывалу: — Чёртово бюро! — А углекислый газ при охлаждении взрывается, — поддакнул Крэтч, заходя в номер. Он явно слышал мои слова, и я уже приготовился к лекции на тему студентов и полиции США, но тот только посмотрел на меня и покачал головой. — А я искал среди жидкостей. Думал, что всех погибших чем-то отравили. Как, по-вашему, в тело человека может проникнуть газ? Не могли же они, в самом деле, им надышаться? Углекислый газ имеет весьма специфический запах — не заметить его нельзя. Если только предположить, что во всём городе концентрация этого газа другая. — А взрываются только избранные? — я не сдержал улыбку. — И вчера ночью таких «избранных» были десятки по всему городу. Крэтч вытащил из кармана очередной пакет с оторванным ногтем и помахал им перед собой. Я тут же придал лицу серьёзное выражение. — Нет там никакого газа, Лестер. Чего я только не делал с этими ногтями! Нюхал, опускал в самые немыслимые жидкости, даже сами куски собирал, чтобы попробовать на их основе провести спектральный анализ. Я не специалист, но уже можно понять, что в этих ногтях ничего нет. Еще немного, и я поверю в призраков. — Так отвезите к специалисту. — Если бы! Мне запретили даже сувениры из этого города привозить. Не то что оторванные ногти. Это заявление укрепило мою догадку относительно радиоактивных отходов под городом. Если Н. был заражён, и бюро это знало, то, естественно, Крэтчу запретили привозить отсюда что-либо. — Дайте мне этот ноготь на десять минут, — попросил я, поднимаясь с кровати. Крэтч засомневался. — Дайте, — я настойчиво протягивал руку. — Вы не специалист, я тоже. Но уверен, что у меня больше опыта, чем у вас. — В моем присутствии, — он неохотно согласился и снова взял микроскоп с моего комода. — Нужен совсем маленький кусок, — я пытался возразить, но Крэтч покачал головой. — Не нужен. Посмотрите, и поймёте сами. Ногтевая пластина под лупой выглядела так, словно кто-то хорошо приложил молотком по ещё живому пальцу. Красноватые узоры гематомы покрывали её всю. — Это неудивительно. Человек же взорвался. — Да подумайте, Лестер. Напрягите мозг хоть на секунду. Разве это не выглядит так, будто этот ноготь оторвали щипцами? Крэтч выудил пинцетом из-под стекла ноготь и почти ткнул им мне в лицо. — Оборванные сосуды. — Этот ноготь вытолкнули изнутри с немыслимой силой, — напомнил я. — Разумеется, тут будут оборванные сосуды. Он вздохнул. — Я же говорю, что не специалист. Но кажется, что снежинки на ногте вижу только я. Узор из гематом действительно был похож на снежинки. Точки спёкшейся крови расползались в стороны тонкими лучами. — Это ногтевая пластина, — я упрямо гнул свою версию. — Вентральный слой, чистый кератин. Разумеется, он не может быть идеально гладким и ровным. Любая жидкость, попавшая на него, разойдётся по трещинам и будет похожа то ли на солнце, то ли на снежинку. Какие призраки, Крэтч? Вы же думали о них? — А, знаете, вы правы, — он забрал у меня лабораторное стекло с ногтем. — Я заработался. За два года так заработался здесь, что уже не знаю, что и думать. А ещё эта Глаша. Только я собрался расспросить подробнее о подслушанном мною разговоре на лестнице, как он махнул рукой и ушёл к себе в комнату. Думать было сложно — из головы не выходила Ви, непривычно живая для этого города. Отчего взрываются люди? Отчего вообще происходит взрыв? От постороннего вещества — но ничего постороннего на ногте не было. Никаких следов, а Крэтч утверждал, что ноготь был свежим. Сделав кое-какие пометки в блокноте, я снова сел на кровать. Где сейчас маленькая француженка? Успели её поймать три толстые тётки в больничных халатах? Скорее всего, нет, и поэтому в больницу стоит наведаться вечером, если вообще не завтра утром. Прыткости девушки можно было только позавидовать. Эти медсёстры будут гоняться за ней по городу ещё очень долго, до тех пор, пока она сама не устанет и не сдастся на милость победителю. Что-то мне подсказывало, что Ви не устанет ещё очень долго. Пытаясь убить время до вечера, я вспомнил про книгу, про заявление Крэтча, что из-за нее в Н. празднуют Рождество двенадцать раз в году, и вновь начал читать. Сюрреалистичная девушка была разной — то меланхоличной, как Глаша, то грустной, то и вовсе плакала, то носилась по городу как сумасшедшая и громко смеялась, пугая этим прохожих. Рассказчик за ней не поспевал — у него были явные проблемы с лишним весом — и поэтому садился на скамейку в парке, пока девушка бегала от одного фонтана к другому. — Может, почитаем? — спрашивал он, и девушка тут же бежала обратно. Она только слушала — читать не любила. — Читать она любила, когда на неё находила меланхолия, — я улыбнулся, даже зачитав эту строчку вслух. Сюрреалистичная девушка явно примеряла на себя чужие характеры. Зато рассказчик утверждал, что это помогало ей учиться. Я отложил книгу в сторону и спустился вниз, но уже у порога меня перехватила Глаша. — Вы куда? — спросила она. — В больницу. — Приёмный день — завтра. А на улице опасно: снег тает, и с крыш может Бог знает что упасть. — Но мне действительно нужно в больницу, — я пытался возразить, но девушка просто вцепилась в мой рукав и заплакала. — Не уходите. Пожалуйста. Она подошла к окну, посмотрела на улицу и вытерла слёзы рукавом шерстяного платья. — Вы боитесь Крэтча? — спросил я. От человека из бюро можно было ожидать чего угодно, но Глаша отчего-то покачала головой. — Нет, — на её губах заиграло жалкое подобие улыбки. — Нет, он хороший человек. Я посмотрел в окно, потом на неё, и понял, что сегодня действительно неприёмный день, и снег на улице тает. — Выпьем чаю? — предложил я и, не дожидаясь согласия, взял её за руку, накинул на плечи пальто и отвёл в то самое кафе. В своей больнице Ви могла подождать. А вот Глаша, едва сдерживающая рыдания — нет.