И снова зима

— Не прикасайтесь ко мне! Оставьте мою руку в покое, на ней нет перчатки! Боже мой, мне нужно срочно в больницу, ведь вы всё там трогали! Меня трясло от страха, и я отбивался, как мог, но хватка у Крэтча была железная — он почти волоком тащил меня в отель. Как он умудрялся при всём этом удерживать равновесие на таком скользком асфальте, мне и сейчас сложно понять. Видно, людей в бюро, ко всему прочему, учили и акробатике. — Нет, послушайте! Я определенно заражён — я знаю, что я заражён. Отпустите меня, чёрт побери! Вы знаете, что у меня есть права, в конце концов? Крэтч ответил, только когда затащил меня в номер, бросил на пол и запер дверь на ключ. — У вас определённо приступ мизофобии, — он прошёл на кухню, а через мгновение вернулся со стаканом воды. — Мне нужно в больницу, — процедил я, но Крэтч все равно протянул мне стакан. — Выпейте. Полегчает. Я, едва не задохнувшись от возмущения, отодвинул от себя его руку. — А, вы, видно, любите уколы? — он демонстративно потянулся к ящику комода и посмотрел на меня так, что пришлось осушить стакан залпом и поморщиться от горькости того, что Крэтч выдавал за воду. — Что вы туда подмешали? — Обыкновенное успокоительное. Он подошёл к окну, демонстрируя осанку настоящего солдата, а я попытался встать, но чудотворный напиток уже начал действовать. Ноги стали ватными. Может, для человека из бюро это и было обыкновенным успокоительным, но для меня, не принимающего ничего сильнее сиропа от кашля, эффект лекарства оказался пугающим. — Мне нужно в больницу, — ещё раз процедил я, но Крэтч снова не обратил на это внимания. — Будь вы на самом деле лабораторной крысой, вы бы сейчас строили догадки, а не валялись на полу и не отмахивались от несуществующих бактерий, — заметив мой возмущённый взгляд, он ещё больше нахмурился. — Подумайте, Лестер: если бы я знал, что это заразно, я бы сразу поволок вас в больницу, а не в отель. — Правда? — в такую самоотверженность бюро поверить было сложно. — Вы слишком плохого мнения о полиции. Впрочем, как и все студенты. Поспорить с этим я не мог, поэтому прикусил язык, а Крэтч вздохнул, снова возвращая взгляд в окно. — Буран. — Что? — Сегодня буран, — уточнил он. — Завтра снег начнёт таять, и жители повалят на улицу. Признаюсь, я не был с вами честен. Я в Н. уже два года и раз за разом наблюдаю одну и ту же картину. Буран, оттепель. А потом — ледяной дождь и снова морозы. — Но ведь это ключ, — возмутился я, мгновенно взяв себя в руки. — Почему вы сразу об этом не рассказали? Если в климате и произошел сбой, искать нужно именно тогда, когда природа силой пытается привести всё в исходный вид! — А вы бы рассказали, будь вы на моем месте? — Да! — И тут же угодили бы за решётку, — Крэтч усмехнулся. — Я связан по рукам и ногам подписью на договоре о неразглашении. — Признать честно, я о существовании таких договоров даже не догадывался. Это было правдой. Об устройстве бюро я не знал ничего, кроме того, что там все лысые, в костюмах и с пистолетами на поясах. Пальцы Крэтча нервно стучали по подоконнику. — Я хочу нанять вас, Лестер, — наконец сказал он. — Частно, не затрагивая все эти договоры и политическую мишуру. Если такое предложение вас не устроит, мне не составит никакого труда написать запрос в Нью-Йорк, чтобы официально оформить вас на должность. Но ваш оклад в таком случае пострадает от налогов, а мне бы этого не хотелось, как и вам. Он смотрел на меня, не отрывая взгляда ни на секунду, а я корчился от безвыходности ситуации. Отказать ему было невозможно — для того, чтобы перевести меня в статус его раба, Крэтчу было достаточно просто послать запрос в бюро. — Чем вам может помочь глупый студент? — Мне нужны не вы, а вторая голова. И, к тому же, я навёл справки, — он пожал плечами. — Вы не так глупы, как говорите. Послужите родине, получите деньги. Тысяча долларов в месяц вас устроит? Услышанная сумма меня смутила, но желания помогать этому человеку не добавила. — В самом деле, вы так не любите родину? — Полностью в вашем распоряжении, — я откинулся на стенку шкафа, мысленно ругаясь. Нетрудно было догадаться, куда клонил Крэтч. Обвинение в измене могло отправить меня в мои лучшие годы гнить за решёткой очень и очень надолго. — Вот и хорошо, — он снова посмотрел в окно, а затем почему-то в сторону своей комнаты, и мне показалось, что в его глазах мелькнул огонек меланхолии. — Хотите, нарядим ёлку? — Ёлку? — от такого предложения я чуть не поперхнулся и было подумал, что впервые за всю историю бюро там работает сумасшедший, но мои подозрения тут же развеялись. — Завтра Рождество. Вы что, не знали, что в Н. празднуют Рождество двенадцать раз в году? Этого я не знал и с любопытством ждал от Крэтча объяснений, но их не последовало. Лысый агент снова отвернулся к окну, почти раздражая желтоватой шубой и военной осанкой. — А почему? — Всё из-за этой книжки, — он указал на переплёт, торчащий из кармана моего пальто, и прошёл в свою комнату. Его заявление вновь пробудило у меня интерес к книге. Сняв пальто и заварив себе чай, я сел на кровать и, наплевав на принципы морали, вернулся к чтению, но довольно быстро разочаровался. В следующей главе не было ничего интересного, кроме кафе, уютного столика с белоснежной скатертью, заляпанной какао — неосторожная сюрреалистичная девушка опрокинула на себя кружку. Рассказчика это умиляло, и он смотрел на неё так, как, пожалуй, ещё ни на одну девушку в мире не смотрели, а меня воротило от эмоциональности текста. В 1980 мой мозг, привыкший читать только научные труды или заметки в газетах, упрямо не хотел признавать никакие бульварные романы для девушек. Даже если они как-то связаны с Н. И даже если книгу написал мужчина. Отложив её в сторону, я спустился вниз, чтобы проверить Глашу, но в холле отеля её не оказалось, а дверь, ведущая на улицу, была приоткрыта. Куда могла отправиться девушка, больная крайне тяжёлой депрессией, я не знал и даже забеспокоился, но вовремя вспомнил, что у её болезни вполне могла наступить очередная ремиссия, поэтому просто вернулся в номер, чтобы расспросить Крэтча подробнее о своих обязанностях. Его тоже на месте не оказалось, зато на кухне лежала записка, в которой он просил подумать над тем, что именно может заставить человека взорваться изнутри. Углекислый газ, — подумал я, отбрасывая бумажку. — Углекислый газ при охлаждении взрывается. Это было ясно даже школьнику, пришедшему на свой первый урок химии. Вечером погас свет — выбило пробки. Под крышей завыло, по окну застучало. В кромешной тьме я щурился, пытаясь разглядеть что-то в безумии за стеклом, но буран был настолько плотным, что невозможно было понять, где начинается крыша соседнего здания. Меня не удивило то, что Крэтч оказался прав — в каком-то смысле я был даже рад этому, но разбушевавшаяся стихия выглядела ненатурально. Если измерять силу этого бурана по шкале Бофорта, то меньше тридцати пяти баллов он бы не набрал. Вместе со снегом в воздухе летали оторванные сучья деревьев. Я вспомнил про оставленный в кармане пальто барометр, на ощупь подошёл к шкафу, достал его, чтобы посмотреть на экран под светом зажигалки, но прибор только пискнул и выключился. Признаюсь, это заставило меня вообразить много пугающих причин этой странной поломки, но наутро выяснилось, что там просто села батарейка.