Стрелу не остановить

      Если бы Аламэль спросили, почему именно она, она бы ответила: «Не знаю». Она много раз гадала, переминаясь с ноги на ногу у входа, почему выбор Золотого дракона пал на неё, и нашла вполне разумное объяснение – из-за Аргенты. Поразительно, что воительница, столько раз бранившая лучницу то за медлительность, то за отсутствие ума, все же вступилась за неё, но факт остается фактом – Герант доверяет ей только из-за того, что его сестра ей верит. Или не верит – Вестинэль разберет этих драконов – но в любом случае питает слабую привязанность.       Аламэль спускается во тьму. Она была здесь только раза два, эта церемония её еще заставляет чувствовать неуверенность, но желание встретиться с Герантом превышает испуг. Герант манит её, как магнит, завораживает, точно северное сияние в ночном небе. Аламэль сама не знает, почему её так влечет к дракону, но она привыкла доверять своим чувствам и не боится ошибиться.       Ступени заканчиваются массивными дверями, и они не откроются никому. Однако перед Аламэль они легко распахиваются, и лучница входит в обитель Золотого дракона, немного смущенно, но радостно.       Герант с ней не здоровается. Его невидящее лицо, испещренное шрамами, направлено к Роузи, парящей в теплом воздухе рядом с его мечом. Порой Аламэль задается вопросом: а почему именно так все сложилось? А еще ей неудобно разговаривать с Герантом, когда совсем близко спит девушка-Пророк. Смущает, что ли.       - Как ты себя чувствуешь? – спрашивает лучница, присаживаясь на расстоянии. Ей отчаянно хочется сократить его, но она не решается. Да и вопрос глупейший; на лице Геранта шрамы опять начали кровоточить. Помнится, еще при охотнице Аргента промывала раны брата, очищала их. На смягчившееся выражение её лица было невероятно приятно смотреть, как и на заметную нежность в движениях. Сколько бы Аргента не ворчала, она Геранта любит. Любит так, что плакала, когда его ранили. Это многое значит.       Она не ожидает, что Герант ответит, и тем более не знает, как продолжить разговор. Но Золотой дракон неожиданно отвечает, голос его негромкий и глубокий:       - Сносно. – Он оборачивается к Аламэль, и та вздрагивает, не от страха, но от шока. – Я чувствую, что ты удивлена. Что-то не так?       - Твое лицо, - обескуражено говорит эльфийка, хмурясь. – Шрамы опять открылись. Ты их касался?       - Не вижу смысла, - Герант поднимает ладонь к глазам и легонько проводит по ним. – Человека убивают не раны, а их состояние. А я даже не человек.       Тревожно видеть, как с его подбородка кровь капает, окропляя пыльный шарф. Аламэль недовольно хмурится, и дракон, видимо, улавливает её состояние. Брови его слегка поднимаются. Порой Аламэль завидует его терпению, но равняться на его спокойствие она не собирается.       Может быть, она переходит все границы, но только есть кое-что дороже её авторитета. Аламэль копается в своей сумке, потом откладывает её в сторону и подсаживается к Геранту так, чтобы между ними еще было пространство, но ей не нужно было тянуться к его лицу. Дракон удивлен, а лучнице все равно; она уже работает ваткой, смоченной в целебной воде.       У Геранта только один раз дергается щека, когда Аламэль проводит ваткой по самому широкому шраму. Чтобы облегчить боль, эльфийка легонько дует на лицо дракона, продолжая свою работу, и постепенно останавливается кровотечение, шрамы темнеют. Хорошая целебная вода из истоков Зловещего бастиона помогает и теперь.       Герант вздыхает – гулко и долго, со смешанной интонацией в самом дыхании, а затем приподнимает руку и ловит пальцы Аламэль. Лицо Геранта спокойно; лицо Аламэль пылает. Смущенная донельзя охотница хочет и не хочет убрать руку одновременно, однако пальцы у Геранта теплые и держат нежно, хотя даже в простом прикосновении чувствуется незримая сила. Так что Аламэль не вырывается, наоборот, она робко касается кончиками пальцев его руки.       - Ты больше похож на человека, - бормочет она. Опуская голову, хотя Герант все равно не может э то видеть.       - Ты считаешь, что это плохо? – Он так же спокоен. Наверно, он чувствует биение её пульса через запястье, но не подает и вида.       - Не думаю… нет. Если бы ты не был похож на человека, ты был бы… другим.       О Альтея, что за бред она несет!       - У тебя тоже есть шрамы, - вдруг говорит Герант. – Я видел их в цитадели. Ты тогда развернулась ко мне спиной. На плечах, верно?       - Это просто напоминание, - бормочет Аламэль, закрывая глаза. – Из Колдрока, во время погони за Красной гарпией… а потом мантикора Керу…       Герант поднимает вторую руку и проводит уже по её плечам. Аламэль вздрагивает, но не от страха – тепло смешивается с холодом в ней, когда дракон почти невесомо проводит по отметинам. Шрамы, они не заживают. Даже если они пропадут с кожи, если перестанут видны или ощутимы, они не затянутся. Никогда.       - Шрамы – это память, - произносит Герант, убирая руку. – Самая долговечная, высеченная на теле. В это веришь?       - Наверно. Тогда я хотела бы, чтобы ты оставил мне шрам, - неудачно шутит Аламэль.       - Серьезно?       Голос Геранта становится странно-грустным, почти тоскующим, глубина его боли заставляет Аламэль замереть. Она сказала так, как считала нужным. Почему Геранта это расстроило?       Аламэль не хочет забывать об их знакомстве. Да, они не так много смогли поговорить, она не понимает мотивов дракона, но все равно что-то внутри отчаянно просит больше времени.       - Да, - выдыхает она. – Я не хочу забывать тебя, Герант. Такой шрам, который не позволит мне забыть, даже если мне сотрут память.       Он долго молчит. Охотница не считает минуты. Пульс в запястье бьется ровно, теплая ладонь Геранта не покидает её. Потом Золотой дракон еле слышно вздыхает – не словно она досаждает или он устал, а по-другому, непривычно. Герант склоняется к ней, и его мягкое дыхание согревает пунцовые щеки охотницы.       …Много времени спустя она еще вспомнит это. Шрам, оставленный тогда Герантом, оказался больнее всех ран, острее всех оружий, глубже любой пропасти – и надежнее всего, что есть в этом мире. На теле высечены рубцы – следы побед и поражений. В ту битву Аламэль проиграла, проиграла с самого начала. Но шрам теперь не позволит ей забыть; поцелуй до сих пор жжет губы и заставляет сердце сжиматься от боли. Шрамы никогда не сойдут. И Аламэль никогда Геранта не забудет.