Don't let me go

Возвращение домой — отнюдь не столь приятное событие, каким его описывают в романах. Проезжая мимо знакомых пейзажей, Лидия ощутила жуткое чувство ненависти к самой себе. Откуда-то изнутри, из самых потаенных уголков души, зародилось странное ощущение, будто год назад, во время отъезда в Нью-Йорк, она предала родной Бикон-Хиллс. Ей вдруг непреодолимо захотелось закричать, внушить кому-то, что она не предатель, ее вынудили обстоятельства, ей пришлось уехать. Самобичевание — пожалуй, самый верный признак раскаяния. Возвращаться всегда немного страшно. Никогда не знаешь, как тебя встретят. Кто-то, переполненный радостью долгожданной встречи после долгой разлуки, наградит душевным теплом, согрев изнутри, а кто-то, напротив, одарит ледяным взглядом и с холодной уверенностью заявит о том, что тебе здесь не рады и лучше бы тебе вообще катиться в тартарары. Это одна из основ, словно тонкая нить, пронзающая человеческую жизнь. Встреча с матерью стала чем-то средним, неопределенным. Она смерила дочь строгим взглядом, обняла столь мимолетно, что Лидии показалось, будто это объятие было лишь плодом ее воображения, а затем тихо, словно опасаясь задеть чувства дочери, сообщила о том, что была уверена в намерении Лидии остаться в Нью-Йорке и ждала ее только к Рождеству, поэтому решила проведать сестру, живущую в Лос-Анджелесе, и улетает завтра утром. Конечно, сообщить заранее о своих летних планах миссис Мартин не считала нужным. Нельзя сказать, что эта новость расстроила Лидию. Напротив, она ощутила некое успокоение, ведь ее мать, несмотря на все уважение к шерифу и его сыну, вряд ли бы одобрила ее частые визиты в их дом. Несколько минут они просидели в полнейшей тишине. Миссис Мартин смотрела куда-то вдаль, как-то отрешенно, словно ей нечего было спросить. За тот год, что они не виделись, мать и дочь редко созванивались. Казалось, та нить, некогда соединяющая их, сейчас была разорвана. Это оставляло в душе Лидии какую-то пустоту. Девушка хотела что-то сказать, нарушить это молчание, поделиться с мамой всеми переживаниями, которые так долго мучили ее, но так и не смогла. Миссис Мартин, взглянув на часы, пробормотала что-то о встрече с Мирандой Баскинс и поспешно удалилась. Тишина заполнила каждый миллиметр пространства. Лидия достала мобильный и, с некой нерешительностью взглянув на список контактов, набрала номер Скотта. Практически сразу в динамике зазвучал его звонкий голос. Лидия сообщила о том, что находится в Бикон-Хиллс и хотела бы встретиться с ним. МакКолл, вопреки ожиданиям рыжеволосой, отреагировал спокойно. Он оповестил ее о том, что шериф сейчас на дежурстве, поэтому Скотт находится в доме Стилински и Лидия может навестить их в любое свободное время. Тянуть Лидия не стала. Наверное, из-за опасения того, что эта возможность прямо сейчас выскочит из ее рук и разобьется об острые скалы обстоятельств. По пути девушка заглянула в небольшую кондитерскую лавку «У мадам Пампфи». Именно там, по словам Стайлза, продавали лучшее имбирное печенье, которое он так сильно любит. Хотя, на самом деле, это спорный вопрос. В печенье добавляют слишком много сахара, именно поэтому оно пользуется популярностью лишь среди детей и, конечно же, у Стайлза. Мадам Пампфи, пожилая женщина, больше напоминающая добрую фею из сказок, была крайне удивлена покупке Лидии и обмолвилась о том, что уже давно никто не покупал имбирное печенье и она даже планировала убрать его из продажи. После истории о том, что лавка несет одни убытки и женщина всерьез намеривается закрыть ее, Лидия пообещала навещать мадам Пампфи ежедневно, дабы приобрести то самое печенье, и поспешно удалилась. Уже в машине Мартин ощутила наплыв грусти. Ведь эта женщина только что поделилась всеми своими бедами с практически незнакомым ей человеком не из-за излишней болтливости, всему виной одиночество. Она еще раз взглянула на коробку с печеньем и твердо решила сдержать данное мадам Пампфи обещание. Дом Стилински на первый взгляд, казалось, остался точно таким же, каким был год назад. Возле дома была припаркована старенькая иномарка. Видимо, приобретение Скотта. Мартин медленно приблизилась к двери, пытаясь перебороть желание убежать, порожденное страхом быть отвергнутой собственными друзьями. «Ну же, Мартин, когда ты стала такой трусихой?» — девушка постучала. Сейчас дверь откроется и на пороге появится Скотт, он одарит ее ненавидящим взглядом и попросит катиться туда, откуда приехала. Она считала, что заслуживает именно такого отношения. За дверью послышались тяжелые шаги, дверь противно скрипнула. — Лидия! — девушка закрыла глаза, на мгновение задержав дыхание, в попытках перебороть внутреннее волнение. Но вдруг она почувствовала, как теплые, практически горячие, руки хватают ее и заключают в крепкие объятия. И в этот момент все волнение, все страхи испарились. — Я так рад тебя видеть! Входи. По прежнему пребывая под действием легкого шока, Мартин медленно последовала за Скоттом по узкому коридору прямиком на кухню. Здесь, в этом маленьком доме, чувствовалось необъяснимое тепло. Несмотря на легкий беспорядок и чисто мужскую атмосферу, здесь хотелось оставаться, проводить как можно больше времени. Наверное, это соткано из теплых взаимоотношений между Стайлзом и его отцом. В воздухе витал аромат медикаментов. Кожа Лидии покрылась мурашками. — Не обращай внимания на бардак, мы с шерифом редко находим время для уборки. — Мартин окинула взглядом кухню. Помимо большого количества различных препаратов, небольшая кухонная тумба была просто захламлена множеством коробок из-под пиццы и пустых бутылок. Скотт поставил на стол чайник, приглашая Лидию присесть. — Это специальный чай от миссис Юкимура. Я в этом не разбираюсь, но Кира говорит, что он оставляет приятное послевкусие. Как по мне, так ничего особенного. Скотт вел себя так, словно ничего не случилось, словно она никуда не уезжала, а сейчас они просто заглянули в гости к Стайлзу. Вот только Лидия, как бы сильно ей этого не хотелось, прекрасно понимала, что это не так. — Ты давно в городе? — Нет, прилетела сегодня утром, вот и решила заглянуть. — Лидия вдруг ощутила странный порыв, желание рассказать все: о том, как сильно ее мучает чувство вины, о своих страхах и опасениях, о жутком желании увидеть Стайлза. — Это хорошо. У нас сейчас не лучшие времена, нужна любая поддержка, — слова МакКола заставили чувство вины пробудиться, оно нахлынуло, словно шторм, лишая кислорода, лишая возможности спастись. — Скотт, я хотела бы попросить прощения… — Нет, Лидия, не нужно. Ты здесь и это главное. Это, правда, очень важно, особенно сейчас. — Сейчас? Что-то не так? Ему стало хуже? — Трудно сказать… Травмы, полученные во время аварии, вызвали паралич нижних конечностей и амнезию. Врачи уверяли, что все это благодаря повреждению нервных окончаний, а значит, есть возможность, что Стайлз будет ходить. Потребовалось лечение, затем реабилитация. Стайлз приложил все усилия, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. Ежедневная терапия, множество врачей, занятия, лекарства. Он не оставлял надежды, даже несмотря на то, что реабилитация стала безумно болезненным процессом и проходила под мощными обезболивающими. Спустя время мы уже получили первые результаты. Каждый день он делал огромные успехи. Вот только с памятью дела обстояли иначе. Все наши попытки как-то пробудить его спящие воспоминания оборачивались неудачей. Врачи твердили о том, что лучше оставить все как есть, болезненные воспоминания могут сильно повлиять на его психику. Вот только Стайлз не желал оставаться «человеком без прошлого». Больше двух месяцев назад желание восстановить память переросло в маниакальную цель. Один психиатр рассказал ему о существовании каких-то таблеток, стимулирующих восстановление утерянных воспоминаний. Память они не улучшили, зато повлияли на нервную систему и увеличили боли. Теперь боль появляется при каждом резком движении и попытках пройти больше десяти шагов. С тех самых пор его словно подменили. Он забросил последний курс реабилитации, перестал пытаться. По ночам ему стали сниться кошмары. Видимо, не самые приятные кадры из его жизни. Во сне он часто зовет маму, Эллисон… Но самое страшное — он перестал кому-либо доверять, замкнулся в себе. Все встречи с психотерапевтами и врачами были отменены. Мистер Джейкобсон, его психолог, сообщил о том, что Стайлз не верит ни ему, ни врачам, ни отцу, ни друзьям, что он убежден, будто все его обманывают. Тогда мы и обратились к тебе за помощью. Был шанс, что он начнет воспринимать информацию из уст незнакомого ему человека. Это помогло. Он начал запоминать. Вот только по-прежнему не верил. Мистер Стилински, кажется, начинает терять надежду. Тот факт, что он ничем не может помочь, что он бессилен, ломает его изнутри. Он практически не вылезает из участка. Говорит, что это способ заработать больше денег на лечение, но я подозреваю, что это не так. Лидия слушала, затаив дыхание. Сердце бешено ударялось о ребра. Боль сковала душу. Слушать это было тяжело. Хотелось вырваться, закричать, заставить Скотта замолчать, но она не могла даже пошевелиться. Осознание того, что все это сломало Стайлза, ее улыбчивого, всегда веселого Стайлза, разрушало ее изнутри. Она сделала глубокий вдох. Нет. Она уже предала его однажды, поддавшись натиску собственной боли, трусости и сбежав, сейчас она должна быть достаточно сильной, чтобы помочь ему. Спасти его так, как каждый раз он спасал ее. — Он звонил мне, Скотт, — Лидия вынула телефон из сумки, демонстрируя время вызова ошарашенному Скотту. — Вот почему я здесь. — Так это правда… — Скотт выглядел растерянным. — Что? Ты что-то знаешь? — Шериф говорил мне о том, что ночью Стайлз опять кричал, вот только на этот раз он звал тебя. Мы решили, что это очередной кошмар… — А где он сейчас? — У себя в комнате. Он практически не выходит оттуда. Все время собирает свои пазлы. — Пазлы? — Да, единственная рекомендация психолога, которой он придерживается. Это вроде как позволяет ему сосредоточиться. — Скотт медленно поднялся, покидая кухню. Лидия неуверенно пошла вслед за ним, прихватив с собой коробку печенья. Дрожь в коленях означала, что волнение вернулось и стало в разы сильнее. Знакомая дверь, которая никогда раньше не привлекала внимания Лидии, теперь стала некой преградой, неким символом. Ее отделял один шаг от глобальных изменений, один шаг от Стайлза. Дверь со скрипом отворилась, и она сделала этот шаг. В комнате было много света. Пожалуй, слишком много. Лидия зажмурилась, пытаясь хоть что-то разглядеть. Сильных изменений в интерьере комнаты не произошло. Разве что исчезли какие-то предметы, фотографии, появилась небольшая тумба, на которой располагался телевизор. Мартин вдруг вспомнила о его приставке. Стайлз копил на нее около месяца, а сейчас она, наверное, пылится на какой-нибудь полке. Взгляд Лидии скользнул по стене, увешанной фотографиями и какими-то пометками, а затем она заметила его. Он сидел в инвалидном кресле спиной к ним и был явно чем-то занят. Еще никогда Лидия не видела, чтобы кто-то был настолько сосредоточен. — Скотт, я не голоден. Ни один из «шедевров кинематографа», который когда-то мне безумно нравился, смотреть не собираюсь. О прогулке даже слышать не хочу. Поговорить с тобой… Нет, закрой дверь с другой стороны. — Я вижу кто-то сегодня в хорошем расположении духа. Свершилось! — Видишь эту бутылку? Она полетит в твою голову, если ты сейчас же не закроешь дверь с обратной стороны. — Вообще-то, я тут не для того, чтобы выслушивать твои изречения. К тебе гость. На мгновение Стайлз замер и вместе с ним замерло сердце Лидии. Он резко развернулся. Лучи солнца сделали его образ ярче. Похоже, он совсем не изменился, если не считать мешки под глазами, небольшой шрам над левым глазом и, конечно же, инвалидное кресло. В остальном, это все тот же Стайлз. Та же россыпь родинок, те же глаза. — Лидия!? — его глаза вспыхнули, словно два ярких огонька. На лице засияла улыбка, точнее ее подобие. Лидия всеми силами пыталась сдержать слезы. Вдох-выдох. Это он. Вдох-выдох. Он узнает ее. Вдох–выдох. Девушка улыбнулась и невольно кивнула головой, словно в подтверждение его слов. Стилински дернулся, словно попытался встать, но его лицо тут же исказила гримаса. Огонь в глазах потух. — Стайлз, ты узнаешь Лидию? — Скотт был удивлен. — Да, Лидия Мартин, староста нашего класса. Я вчера изучил выпускной альбом. По щеке девушки пробежала слеза. «Лидия Мартин, староста класса — это все, что он обо мне знает. Я для него никто. Я стала для него никем.»