Семейный ужин

— Отравление газом. Да, вот такая версия. Этим они объяснили и провалы в памяти, и взрыв школы… Хреновая версия, ага, согласен. Но это ведь взрослые. Они готовы поверить во все, лишь бы опровергнуть существование реальных монстров. Я стою напротив свежей могилы. День сегодня солнечный, но на кладбище ветер беспощадно дует сразу со всех сторон. Пронзительный колкий ветер. На самом деле, могил передо мной три. Одна большая и две маленькие. Справа крошечная могила Рудольфа. Останков я его не нашел, но ради памяти кинул в ямку его корм. Все равно теперь не пригодится. Рудольф — первая жертва этой войны. Слева находится могила Джины. Ее останки, к сожалению, сохранились. В голове сразу же возникает картина — папа держит в руках голову Джины… Я вновь заговариваю, пытаясь отогнать этот образ из головы. Нечего ему там делать. Забыть, забыть, забыть. — Дети - те, что постарше — конечно, все понимают. Помнят, как их родители вдруг изменились и утащили их среди ночи в школьный спортзал. Заперли там и ушли. А они остались и начали потихоньку там задыхаться. Может, мелкие и примут это все за ночной кошмар, но старшие помнят все. Все до последней секунды. И будут передавать эту историю о ночи, когда взорвалась городская школа, другим детям. И эта история станет нашей городской легендой. У Колчестера ведь и не было толком городских легенд. А теперь вот появилась. Я смотрю на свои ладони. На правой глубокий порез. Легко отделался. — Мне повезло. Если бы я побежал к школе на несколько секунд раньше, то вероятнее всего, меня накрыло бы обломками. Но все обошлось. Мне повезло, а вот… Мне очень жаль, Вилсон. Могила, что находится в центре, с которой я и разговариваю, принадлежит Вилсону. Он погиб. И он — последняя жертва этой войны. — После взрыва, кажется, все пришли в себя. Я о тех, кого вы с Джерардом вырубили дротиками со снотворным. Фрэнк рассказывал, как испугался. Не знал, куда бежать. К школе или же защищать детей от очнувшихся взрослых. Но никого защищать не пришлось. Все взрослые стали вновь нормальными, стоило умереть главному монстру. Как вы и говорили. Вспоминаю, как звенело в ушах после взрыва. Нет, не просто звенело. Казалось, что кто-то устроил целый концерт в моей голове с расстроенными инструментами. Я провалялся в снегу около десяти минут, пытаясь прийти в себя. Кажется, пару раз я даже отключался. — Я знал, что это ловушка. Ведь ему всегда нужны были только вы, Вилсон. Это действительно была ваша война. Вот я бегу по рыхлому снегу к горящим обломкам. Крики, дым… А сам думаю, Джерард, пожалуйста, окажись живым. Так и бегу. Падаю, затем вновь встаю, а потом снова падаю. И когда добегаю до обломков, когда вдыхаю полной грудью воздух полный горечи и золы, понимаю, что не успел. Я тогда кажется лет на десять сразу повзрослел. — А потом вижу, как ко мне бежит Джерард. Не со стороны школы, а откуда-то сбоку. Живой, обугленный немного, правда, но это ничего — поправимо. Это уже его третье воскрешение, знаете. Надрал задницу Иисусу. Это Фрэнк сказал после. Я нервно посмеиваюсь и оборачиваюсь. Возле сторожки Вилсона стоят Фрэнк с Джерардом. Выглядят они крайне неловко. Джерард отвернулся от Фрэнка, задумчиво ковыряя носком ботинка в снегу. Фрэнк уткнулся в телефон. Они никогда не оставались наедине. Да и поговорить им не о чем. Скорее всего, Фрэнк вновь пошутил про Иисуса, а Джерард из вежливости улыбнулся, а затем они приняли свои неловкие позы и замолчали. Ждут меня. Я их связующее звено. — Фрэнк, кстати, хочет стать охотником на всякую нежить. Взял ваши ружья, эти странные смеси в баночках, карты, справочники. Он на всем этом просто помешан! Фильмы ужасов теперь для него — детский лепет. Хочет разъезжать по стране и убивать этих тварей. Сказал, что будет приезжать на каникулах ко мне в Нью-Йорк и искать тех, кто живет в многоэтажках и убивает людей в лифтах. Вы рассказывали о них. Да, а я вот переезжаю в Нью-Йорк. Родители не были против. Они и сами планируют переехать после всей этой мути с отравлением газом. Говорят, что Колчестер может в любую минуту взорваться. У нас ведь очень старая система отопления и все такое. Поэтому скоро вся наша семья переберется в Нью-Йорк. Когда родители переедут, я не знаю. Но я полечу с Джерардом в Нью-Йорк через три дня. Мама уже отослала мои документы в школу, в которой я теперь буду учиться. Я вздыхаю. Что еще сказать? По правде говоря, затея странная — разговаривать с могилой. Но иначе я не могу. Надо ведь отчитаться Вилсону, что все не зря. Его смерть случилась не зря. Мы победили. Хоть и с потерями, но победили. — Жаль, что нельзя рассказать всем жителям Колчестера, что вы — настоящий герой. Фрэнк теперь всегда поправляет людей, когда они называют вас Чесночным Роджером. Он говорит: «Его зовут Вилсон! Вил-сон. И он никогда не был сумасшедшим!». А я надеюсь, что вы теперь счастливы и находитесь рядом со своей семьей. Мэгги — очень красивая, правда. Становится немного легче. — И еще, Вилсон, Джерард чувствует себя очень виноватым перед вами. Он называет себя трусом, потому что не последовал за вами, а побежал на улицу, когда понял, что школа может взлететь на воздух. Но он ведь не трус. Вы же сами не хотели, чтобы вам кто-то помогал, правда? Кто-то за моей спиной тихонько кашляет. — Майки, — Джерард стоит позади меня, опустив голову, — можно я тоже кое-что скажу ему? — Скажешь? Да, конечно. Мы с Фрэнком подождем тебя у сторожки. Джерард после смерти Вилсона ходит как в воду опущенный. Он почти не разговаривает. Винит себя в его смерти. Да и во всем, что с нами произошло. Он об этом не говорит, но я все вижу и все понимаю. Мы сталкиваемся взглядами с Джерардом, и я ободряюще улыбаюсь. Теперь все будет хорошо. Неспеша шагаю обратно к сторожке. Мысли о Вилсоне медленно заменяются мыслями о новой школе и Нью-Йорке. Как меня там воспримут мои новые одноклассники? Будут ли у меня друзья? Не буду ли я казаться там деревенским простачком и тупицей? Не испортятся ли наши отношения с Джерардом, если мы будем жить вместе и видеть друг друга каждый день? А еще я буду ужасно скучать по Фрэнку! Становится страшно. Но этот страх — хороший. Волнение перед будущим, которое обещает быть удивительным и прекрасным. Я улыбаюсь. Все хорошо. — Хха… Хриплый смешок раздается прямо позади меня. Послышалось? Позади меня ведь только Джерард у могилы Вилсона. Не он же, в конце концов, смеется. — Хха-ха! Смех уже громче. И сомнений больше нет. Это смеется Джерард. Нехорошее, гадкое, жуткое предчувствие. Нет, нет, нет. Не может быть. Я быстро оборачиваюсь. Джерард стоит у могилы Вилсона и смеется уже во весь голос. Хрипящий, булькающий смех. — Д-джер… Он перестает смеяться и медленно, очень медленно, оборачивается ко мне. И на лице у него улыбка. Знакомая уже до боли улыбка. Огромная такая, зубастая…