Семейный ужин

— Типичным признаком является воспаление век и носа. Зрачки или сильно расширены или сильно сужены в зависимости от того, какой вводился наркотик, — читает Фрэнк, а потом отрывается от монитора и смотрит на меня. Озадаченно так смотрит. — Не знаю, — пожимаю плечами, — зрачков его не видел. Фрэнк — не только мой друг, но и мой сосед. Он ниже меня на голову, играет баскетбол и помешан на фильмах-ужасах. Сейчас он сидит за столом с важным видом и пытается мне помочь. — Его рвало вчера вечером, — говорю я, — там есть что-нибудь про это? — Так, — Фрэнк снова утыкается в компьютер, — проблемы с кожей, желтеют зубы, язык меняет окраску и опухает, постоянный насморк… так-так… о, нашел! Часто наблюдаются проблемы с пищеварением! Ну, точно. Мне теперь кажется, что я всегда знал, что все к этому и идет. И вот оно и случилось. Джерард — наркоман. А как еще объяснить то, что он вернулся с практики раньше обычного срока? Вероятнее всего, он уже давно забил на учебу. Так ведь все наркоманы делают. И то, что он выглядит болезненно, да и ведет себя как-то странно. Почти не разговаривает, походка шатающаяся и этот неприятный запах… — Блин, — Фрэнк виновато улыбается, — ну ты, не расстраивайся. — Я не расстраиваюсь, — говорю я, — просто не знаю, что делать. Родителям сказать? И почему они сами не заметили этого? — Действительно, — соглашается Фрэнк, — когда я месяц назад впервые выкурил сигарету, мама сразу же это поняла. Я даже в дом не успел войти, а она уже знала. — Ты — единственный ребенок в семье, — говорю, — это как главная роль в фильме. Все внимание тебе. Фрэнк согласно кивает. Но по его виду мне кажется, что он согласился бы на роль второго плана. — Может, посмотрим что-нибудь? — предлагает он. — Реквием по мечте, например? — Это про наркоманов? — спрашиваю я. — Да, ну чтобы наверняка понять, принимает твой брат наркотики или нет, — объясняет Фрэнк. Я отказываюсь. Настроения нет никакого. Мы, конечно, не самые лучшие братья с Джерардом, но все же братья. И все детство вместе провели. Весело нам было. Правда, потом у него начался переходный возраст и он отдалился. У него тогда свои друзья появились, а меня он стал стесняться. Я вдруг стал для него слишком маленьким и глупым. Я его страшно ревновал тогда к друзьям. Но потом, когда он переехал учиться в Нью-Йорк, все изменилось. Он мне каждый день звонил и подарки присылал. А когда приезжал домой, то мы все каникулы вместе проводили. Он даже со своими друзьями толком не виделся. А сейчас… Сейчас с ним что-то происходит. Что-то страшное. И, похоже, я первый это заметил. Как до дома дохожу я не замечаю. Всю дорогу смотрю на скрипучий снег под ногами и думаю. Как же мне сказать родителям о Джерарде? Сможем ли мы ему помочь? Как далеко все зашло? Так и дохожу до дома, словно в тумане. Открываю дверь, а меня уже ждут. Мама, папа и Джерард. Вся семья в сборе. Стоят, как вкопанные, глаза виновато отводят. Ну, все, мелькает мысль, догадались! Или Джерард сам сказал, что стал наркоманом? И вроде облегчение, но одновременно с этим как-то противно вдруг становится. Лоб потеет, щеки горят и под ложечкой сосет. Неприятно. — Что-то случилось? — наконец, спрашиваю. — Ты только не волнуйся, Майки, — говорит мама бесцветным голосом. — Мы поищем еще, — говорит папа. Поищем… Что? Я вдруг совсем теряюсь. Тут я встречаюсь взглядом с Джерардом. — Джина сбежала, — говорит он, — мы не можем ее найти. *       Ночью мучаюсь от бессонницы. А когда, наконец, засыпаю меня встречают кошмары. То я сижу верхом на огромном Рудольфе и мы бродим с ним где-то в лесу. То я вдруг оказываюсь в заснеженном поле, прижимаюсь к земле и почему-то боюсь неба. То мне снятся родители, которые вдруг обращаются в мохнатых свиней. А просыпаюсь я рано, внезапно и тревожно. Словно кто-то вытолкнул меня из моего же сна. Как пробку. Я даже осознать не успеваю, что это уже не сон. Смотрю в потолок. Слушаю дом. Внизу, на кухне, гудит холодильник, за окном потрескивают ветки от ветра. Темнота в комнате становится прозрачной. Простыни мокрые от пота. Пытаюсь вспомнить кошмары, что мне снились, как вдруг… Едва ощутимый холодок прошелся по шее. Словно кто-то приоткрыл дверь и в комнату ворвался слабенький такой сквозняк. Ну, это ладно. Ладони вспотели у меня от другого. Смотрю в потолок. Боюсь поворачивать голову в сторону двери, откуда и ощущается странное напряженное покалывание. Будто кто-то приоткрыл дверь и смотрит на меня. Глупо, думаю я, ничего там, на самом деле, ведь нет. Никто на меня не смотрит. Это просто фантазия и пугливый мозг. Но взгляд становится все ощутимее. Шея затекает, лоб в испарине. Знаю, что если поверну шею, то никого там не увижу. Но тело никак не слушается, не хочет поворачиваться, словно уберечь меня хочет. Ладно, решаю, на три резко повернусь! И поворачиваюсь. Правда, на раз. Я так всегда делаю. На три слишком долго ждать, можно за эти два счета еще сто раз передумать. Смотрю на дверь и чуть не вскрикиваю, но потом сразу же успокаиваюсь. За дверью стоит Джерард. Приоткрыл ее и смотрит на меня через щель. Это он меня так напугать хотел? Улыбаюсь ему, хочу спросить, какого черта он здесь делает среди ночи, как вдруг вновь это странное ощущение тревоги и страха. С Джерардом что-то не так. Его половина лица, которую видно, полностью неподвижна. Да и сам он стоит, как статуя, даже не шелохнется. Не могут так люди долго стоять. Глаза в темноте кажутся черными дырами, нос какой-то провалившийся, как у этого… Майкла Джексона! Но больше всего меня пугает застывшая на его лице улыбка. Огромная такая, зубастая…