Сжигая мосты

      — Ты уверена, что его там не будет? — Тобиас чувствует себя слабым, задавая этот вопрос, но он ничего не может поделать с этим. Он совсем не хочет видеться со своим отцом.       — Я уверена, — Трис слегка поправляет ему галстук, задерживая пальцы на его груди. — Он чередует свой отдых с разными коллегами, и этот он проводит с неграми.       Тобиас отрывисто кивает, опустив руки немного вниз, на руки Трис, чтобы успокоить свои нервы.       — Твои родители знают, что я приду?       Её взгляд отвечает на его вопрос, прежде чем она говорит:       — Не по имени, — уголок её рта поднимается вверх, извиняясь. — Я боялась, что мой папа скажет Маркусу и он будет заранее предупреждён.       Ещё один кивок.       — Пожалуй, правильное решение. — Ни один из них не поднимает очевидный вопрос, что они будут делать на Рождество, когда не будет никакого способа избежать предварительного уведомления. Может быть, он просто будет находиться в своей квартире в тот день, как традиционно делает. Хотя это будет нечестно по отношению к Трис…       — Калеб приведёт свою девушку? — спрашивает он, пытаясь отвлечь внимание от своей собственной испорченной семьи.       — Свою невесту, — подмечает Трис, слегка улыбаясь. — Кару. И да, они вместе будут там.       Несмотря на его беспокойство, губы Тобиаса показывают некое подобие мимолётной улыбки. Трис тянется к нему, и он опирается своим лбом на её.       — Невесту, — бормочет он, наслаждаясь ощущением слова во рту и интересуясь, будет ли у него возможность использовать его для неё в какой-нибудь момент.       — Ага, — Трис, видимо, не обращает внимания на какие-либо глубокие последствия. — Я была удивлена тому, что они решили не ждать, чтобы объявить сегодня, но предполагаю, что они хотели, чтобы семья узнала об этом первой, — она пожимает плечами. — В любом случае, мы должны пойти.       — Да, — Тобиас отпускает её неохотно. — Я возьму пирог.

***

      Сейчас он не может вспомнить из многих моментов в своей жизни ещё более неловкий, чем этот. Он стоит прямо в дверном проёме дома Прайоров, с яблочным пирогом в одной руке, когда Натали смотрит на него, поражённая, а Эндрю холодно. Полнейшая тишина заполнила комнату.       — Привет, мама. Привет, папа, — Трис наконец-то пробует, её голос неестественно высокий.       — Здравствуй, Трис, милая, — Натали пытается улыбнуться. — Ты не сказала нам, что твоим «новым» парнем будет Тобиас.       Кусая нервно губу, Трис отвечает:       — Разве я не говорила? Я думала, что предупредила вас.       Ложь никто не старается заметить, хотя только отец указывает на это:       — Нет, определённо нет, — его тон ледяной.       — Ой. М-м-м, простите? — Трис с тревогой смотрит на своих родителей. Тобиас тянется к её руке, сжимая в знак поддержки.       — Как долго это уже продолжается? — Эндрю кажется даже злее, когда его глаза замечают их сплетённые руки.       К всеобщему удивлению, ответ приходит из более глубоких «недр» комнаты.       — Я бы сказал, что два месяца. Возможно, три, — Калеб показывает сестре небольшую улыбку — значительно теплее, чем приветствие родителей.       — Ты знал? — Эндрю сейчас глядит на своего сына; шок и предательство читается на его лице.       — Нет, — Калеб качает головой, подтверждая свою правоту. — Я просто сужу по тому, как она счастлива. — Что-то светлеет в груди Тобиаса, независимо от того, как всё напряжено вокруг него, но Калеб как-то умудрился распознать изменения.       Возможно, Натали соглашается, поскольку выражение её лица смягчается.       — Неужели он прав? — спрашивает она нежно свою дочь.       Трис обводит взглядом мать, улыбаясь уголками губ, когда кивает.       — Да. Прошло почти три месяца.       Ответа для Натали достаточно. Мягко улыбаясь, она тянет дочь в объятия, а затем дотрагивается рукой до Тобиаса, призывая его к ним.       — Заходите, — говорит она. — Давайте избавимся от голода.       В какой-то степени морозный воздух оказал влияние на них — прочно на хмурого Эндрю, угрюмо поглядывающего на Тобиаса, когда они все собираются за круглым столом и начинают трапезу.       Натали играет роль миротворца, перенаправляя своего мужа каждый раз, когда он кажется на грани опасной темы, и мило улыбается окружающим, успокаивая нежным голосом всех присутствующих. Тобиас смутно пытается вспомнить, было ли такое, когда он рос со своей матерью и отцом, который не хотел его слушать.       — Кара, — бормочет она, когда Эндрю выглядит таким, будто вот-вот разобьётся от паузы в беседе, — вы с Калебом выбрали дату?       — Нет, — её глаза мечутся с любопытством между будущим свёкром и Тобиасом. — Но мы склоняемся к лету. Это даст нам достаточно времени, чтобы всем вместе всё обдумать.       — Нам не нужна большая церемония, — добавляет Калеб. — И Каре сердце не подсказывает конкретное место проведения, так что нам хватит времени, — он улыбается своей невесте, явно гордясь, что она слишком здравомыслящая, чтобы желать ждать годы и тратить тысячи на что-то нужное.       — Вы пригласите друзей семьи? — спрашивает Эндрю, вызывая слышимый вздох досады от своей жены. Все — за исключением, возможно, Кары — понимают, что он имеет в виду Маркуса.       — Мы ещё не обсуждали списки приглашённых, — отвечает Калеб нейтрально, изо всех сил избегая праздный бой, но теряет терпение: — Но мы выслушаем приоритеты своей семьи, — его глаза задерживаются на сестре, прежде чем переходят к Тобиасу. — И то, что для них значимо.       Трис улыбается.       — Спасибо, — произносит она, безуспешно торжествуя. Её явно сейчас бесит отец, даже больше.       Пока он ничего не сказал, однако Натали сжимает его руку, дергая её к себе, когда поднимается.       — Эндрю, пожалуйста, помоги мне с пирогом, — её тон как-то умудряется быть вежливым и строгим одновременно, и он мудро не отвечает вслух, предпочитая просто пойти за ней, а остальные молча наблюдают.       У Кары брови практически касаются волос, когда она поворачивается к Тобиасу, шепча:       — Как, чёрт возьми, ты ему так сильно насолил?       — Природное обаяние, — отвечает язвительно Тобиас, не особо склоняясь разделять своё ужасающее прошлое с той, с кем он только что познакомился. Слова вытягивают горький смешок из Трис.       — Он даже друзьям запрещает затрагивать эту тему, — говорит она Каре, показывая на своём лице то, что тема закрыта. Кара кивает настороженно.       — Ну, я, например, рад, что ты вернулся, — подтрунивает Калеб, удивляя Тобиаса во второй раз за сегодня. — Я никогда не думал, что скажу это, особенно потому, что был счастлив, что ты уехал, — он поднимает плечо, будто извиняется. — Я не знал, кому тогда верить, но, в любом случае, мне казалось, что быть с кем-то другим будет безопаснее для Трис, — нервная улыбка трогает его губы, когда его сестра смотрит на него. — Но дело в том… что Трис никогда не была так счастлива с кем-то, как была с тобой. Или так сильно, — он встречается взглядом с Тобиасом. — Если ты тот, кто делает это с ней, то я должен уважать тебя.       Тобиас медленно кивает, не зная, как реагировать, особенно потому, что Трис теперь смотрит в сторону с краснеющим лицом.       — Спасибо, — он всё-таки проговаривает, когда Натали и Эндрю вновь выходят из кухни и несут десерт с собой. Этот приём привлекает внимание.       И, возможно, сладкое помогает, потому что настроение чувствуется легким, так как они кушают три разных и вкусных пирога. Эндрю избегает проблемных тем, вместо этого спрашивая о работе каждого. Он вежливо слушает, тоже отвечая, побуждая Кару поведать дополнительную информацию о своей должности врача-исследователя и разрешая Трис немного похвастаться в том, чего Тобиас добился в жизни.       После того как они заканчивают есть, а женщины наверху обсуждают что-то, связанное с предстоящей свадьбой Кары и Калеба, Эндрю теряет свой новоприобретённый контроль.       — Твой отец даже не знает, что ты вернулся? — спрашивает он у Тобиаса.       — Я сомневаюсь, — Тобиас пытается сдерживать раздражение в своём тоне. — Мы много лет не разговаривали.       — А почему?       Калеб стонет.       — Пап, не задавай вопросов, если не хочешь услышать ответы. — Хороший совет, но судя по тому, как Эндрю бросает взгляд на своего сына, это далеко не ценится.       — Я хотел бы знать, — он растягивает слова, когда спина леденеет, — почему взрослый мужчина продолжает обвинять своего отца за всё, что ему не нравится в своей жизни, — он твердо смотрит на Тобиаса. — Многие вещи были вне его контроля, ты знаешь. И это чрезвычайно причинило ему боль, когда ты посчитал, что это его вина в любом случае. И когда ты ушёл.       За мгновение Тобиас чувствует, что его горло сжимается от всей беспомощности его юности: сейчас он вновь несёт ответственность за действия своего отца. С огромным усилием он отталкивает подступившее чувство.       — Нравится ли Вам или нет, Эндрю, я виню своего отца за то, что он сделал. Не больше и не меньше.       Слова тверды, и двое мужчин смотрят друг на друга, когда Калеб сидит неподвижно рядом с ними.       — Он не был ответственен за решения твоей матери, — возражает Эндрю.       Насмешка выходит из Тобиаса, несмотря на все его оставшиеся усилия, направленные на вежливость.       — При всём уважении, — он практически выплёвывает, — Вы не представляете, какой была жизнь в моей семье. Вы даже представить себе не можете, потому что это так чуждо Вам, — жесткие линии на его лице немного смягчаются. — Я знаю от Трис, что Вы хороший отец. Что Вы любите своих детей и свою жену и что Вы никогда их не обижали, — становится трудным удерживать дыхание ровным. — Маркус не такой, — он смотрит прямо на Эндрю. — Ничуть.       Написанное на лице Эндрю в очередной раз вынуждает Калеба:       — Папа, — начинает он, но его отец поднимает руку, останавливая его.       — Разные родители имеют разные методы дисциплины, — произносит он, отражая презрение в глазах. Он явно не может заставить себя поверить в то, что Тобиас ему говорит. — Это не делает его монстром, и это не значит, что он не любит тебя.       Какие-то маленькие, отдалённые части души Тобиаса знают, что Эндрю не сможет понять, как глубоко эти слова режут его. Как сводят его с ума слова, которые его отец повторял снова и снова, когда поднимал ремень или кулак, или ботинок. Всякий раз, когда он запирал Тобиаса в небольшом тёмном шкафу просто так и не выпускал длительное время. Это для твоего же блага.       Его дыхание рваное, когда он говорит:       — Любовь? Так это называется по-вашему, когда отец бьёт по спине своего сына, не упуская и дюйма плоти? Когда он оставляет его истекать кровью и обезвоженным в шкафу на три дня? Когда ломает ему рёбра и отказывается везти его к врачу, чтобы никто не узнал? — Он встаёт, не в силах больше сидеть на месте, его руки упираются в голову, в отчаянной попытке отодвинуть воспоминания. — Если мы с Трис поженимся, Вы хотите, чтобы так я относился к Вашим внукам? Будет хорошо, если я постоянно буду держать в руках ремень и снова, каждый чертов день своей жизни, избивать их, пока у них будет больше шрамов, а не кожи? Буду ли я заслуживать доверия после этого?       Глаза Эндрю расширяются с ужасом, и Калеб говорит что-то, когда тоже встаёт, но это невозможно услышать из-за звона в голове.       — Но я думаю, что Вам нужны доказательства, не так ли? Итак, скажите мне, Эндрю, что конкретно Вы хотите? Вы действительно желаете увидеть шрамы на моей спине? Вы действительно хотите услышать, как я себя ощущал каждый раз, когда меня касался ремень? — его голос поднимается до полноценного крика. — Вы хотите, чтобы я описал всё то время, что он бил мою мать, пока она не теряла сознание? Какое, черт побери, нужно доказательство?       Если Эндрю может вразумительно ответить, то он не успевает ничего сказать, потому что внезапно появляется Трис, вставая между ними, когда кричит на отца с большей яростью, чего Тобиас никогда не видел в ней. А Натали пытается вмешаться с помощью своего успокаивающего тона, смешанного с паникой, в то время как Калеб беспомощно наблюдает.       Тобиас не совсем уверен, что за инстинкт выводит его из дома, выталкивая его в холодную погоду без пальто, — только то, что ему нужно двигаться и нужно побыть одному и он должен как-то вырваться из хаоса, из своего сознания. Поэтому он шагает по улице, пытаясь попробовать; чтобы морозный воздух избавил его от адреналина в теле и освободил от образов пыток в мозгу.       Он знает, что перегнул палку. Он знает, что Эндрю не хотел его обидеть. И он знает, что остальные в семье уже не верят ему. Но ничто не кажется стоящим — это не имеет значения. Всё, о чем он может думать, это о том, что мать его бросила. Именно из-за злоупотреблений его отца. Ведь даже её друзья важнее его.       К тому времени, как он возвращается к дому, его конечности онемели от холода, а паники почти не осталось. Мышцы чувствуются ослабленными, едва в состоянии поддерживать его, и он не хочет ни с кем разговаривать всю остальную часть дня, но не сторонится Трис, когда она пробегает через проём двери, встречая его на крыльце и яростно обнимая руками.       — Прости, — повторяет она вновь и вновь. — Прости, что заставила тебя прийти сюда.       Он хочет не согласиться, хочет принять боль этого дня на самого себя, а не бремя Трис, но, кажется, оставшиеся слова, которые всё ещё в нем, останутся не произнесёнными. Поэтому он цепляется за неё и её тело, позволяя её запаху облегчить ношу, что наполняет его.       Они вызывают такси, направляясь в его квартиру, и он понимает, что разрушил День Благодарения Трис с её семьёй. Вина появляется в нём при мысли, что он понятия не имеет, как они смогут когда-либо вместе провести Рождество. Он не хочет, чтобы она выбирала между ним и ими, но как они смогут счастливо праздновать после этого?       Его сознание резко переходит к Амару и их обсуждениям о том, как сложно было заставить семью Джорджа принять его. Может быть, пришло время для него воспользоваться какими-нибудь советами…