Шалость удалась! Нокс!

Тонкс всегда была очень сильной. Она умела держать удар как противника, так и судьбы. На протяжении всей жизни она предпочитала быть сильной, несмотря на то, что могла быть кем угодно, учитывая способности метаморфа. Если бы девушка захотела, она была бы самой красивой для любого мужчины или женщины, кто знает, как повернётся. Она могла сделать со своим телом всё, что только возможно, и это не составило бы для неё труда. Она могла бы быть идеальной, пойти на «женскую» работу, хихикать над глупыми шуточками, но Тонкс выбрала быть собой. Неуклюжая, несуразная, в чём-то, должно быть, неряшливая, не женственная, но сильная. Настоящий боец, как она и мечтала. И она не ошиблась, выбирая на протяжении всей жизни силу. Дар метаморфа исчез, стоило только потрясению мощно ударить, а сила осталась. Сила не показывать никому слёзы, сила сохранять твёрдость в руках во время схватки, сила быть аврором. Но когда Нимфадора оставалась одна, сила была не нужна. Артур Уизли однажды рассказывал про рубильники. У магглов они что-то включали и выключали, когда было необходимо. Вот и в девушке теперь был такой рубильник. Он включал и выключал режим аврора в зависимости от его надобности. И теперь, как по приказу, едва за девушкой закрывалась дверь комнаты в «Трёх мётлах» или квартиры в Лондоне, кто-то дёргал рубильник, и силы её оставляли. Не было решимости, серьёзности, уверенности, даже раздражения, сопровождающего её который месяц, не было, оставалась обида и жгучее чувство вины. После смерти Сириуса всё пошло не в ту сторону. Всё перевернулось. Кто бы мог подумать, что смерть одного человека может стать причиной невероятных изменений во всём, во всех сферах жизни. Нимфадора была уверена — она виновата в его смерти. Она сражалась со своей ненормальной тётушкой и не справилась. Но самое обидное было в том, что Римус — кретин. О, как только она не ругала оборотня с момента их последнего разговора. Да только смысла в ругани не было. Люпин всеми силами старался с ней не пересекаться. Стоило Тонкс появиться в зоне его видимости, у мужчины тут же появлялись неотложные дела. О том, что Люпин ушёл шпионить к оборотням, Нимфадора узнала от Молли в середине сентября. И это известие стало последней каплей. Неужели Тонкс настолько ужасна, что Римус предпочёл сбежать в стаю Сивого, лишь бы не видеться с ней? А если нет, и Тонкс была уверена, что нет, тогда какого же лукатруса он совершает столь самоубийственные действия? Орден, конечно, есть Орден, но ведь тут и дураку понятно, что оборотней на сторону Дамблдора не переманить. Римус, потеряв друга, слетел с катушек — это было единственным объяснением. Имея ту же проблему, что и Тонкс — потеря близкого человека, – он, почему-то, предпочёл убежать от неё! И Нимфадору очень злило подобное поведение. Думая об этом, она просто впадала в бешенство. Ей хотелось загнать Римуса в угол, как загоняют в западню волков, и хорошенько врезать ему. По-маггловски. Но ещё больше девушке хотелось знать, что он жив. Кто мог с уверенностью сказать, что его не разорвут в ближайшее полнолуние? А вести от Лунатика приходили очень редко, да и в эти редкие случаи Дамблдор не считал необходимым говорить всему Ордену о том, что происходит с Люпином. И что тут могла сделать Тонкс? Ничего. Только терпеть издёвки Снейпа по поводу нового патронуса и добросовестно работать, чтобы не потерять место в Аврорате. К тому же, работа отвлекала, хотя бы немного. От своей беспомощности и бесполезности хотелось плакать, и Тонкс плакала, когда оказывалась одна. Этих слёз не видел никто, её отчаянной ругани и всхлипов никто не слышал. А красные глаза? Покажите аврора без красных глаз — это ведь нонсенс. От недосыпа глаза у всех были покрасневшими, а под ними пролегали тёмные круги. Просто раньше Нимфадора могла их скрыть, а теперь её способности маскироваться были равны нулю. Их тоже выключил рубильник. Утром, постаравшись смыть с себя все признаки страданий и слёз, Тонкс вернулась в Хогсмид, где верно и преданно её ждал Сэвидж. Молодой человек уже перестал спрашивать, в чём причина её плохого настроения и нелюдимости. Он только смотрел на девушку с печалью во взгляде и тихо вздыхал, всем своим видом показывая, что такие перемены в характере коллеги ему не нравятся. Но впервые Тонкс было плевать. Мысли об оборотнях и участившихся нападениях не давали ей покоя. Почему-то это казалось очень важным, почему-то Нимфадоре не хотелось узнать, что к убийствам как-нибудь причастен Римус. Снова и снова обходя улицы и кутаясь в мантию, девушка поглядывала на видневшиеся башни замка, и ей всё труднее было бороться с желанием пойти к Дамблдору и узнать, что вообще происходит. — Хей, Тонкс, я вообще-то с тобой говорю! — раздался у самого уха Нимфадоры голос Сэвиджа, заставивший девушку нервно дёрнуться. — А? — отозвалась она, бегло посмотрев на товарища. — Я спрашивал, читала ли ты последний выпуск «Пророка»? Скримджер такие речи вёл. Неудивительно, что он стал министром, с таким-то красноречием! — Лучше бы он делом занимался, а не языком трепал, — Нимфадора покачала головой, накинув капюшон мантии. — Он пытается обеспечить безопасность. Нас же отправили сюда не просто так, — парень шмыгнул носом и повыше поднял воротник. — Не очень приятная сегодня погода, тебе не кажется? Да и дети в замке. Может, пойдём в тепло? — Ты иди, — Тонкс проигнорировала попытку коллеги защитить министра. По её мнению, Скримджер делал едва ли больше, чем Фадж. Но хотя бы не пытался скрывать правду, за что ему, всё же, стоит отдать должное. — Мне нужно к Дамблдору. — Зачем? Мы не обязаны ему отчитываться. — Я не собираюсь ему отчитываться. Просто он делает больше, чем Скримджер. Ничего больше не сказав, Нимфадора быстрым шагом направилась к замку, закрывая лицо шарфом от сильных порывов ветра. В какой-то момент ей показалось, что Сэвидж что-то крикнул ей, но она не расслышала.

***

Дамблдор не пришёл. Конечно, все понимали, что у директора Хогвартса слишком много дел и проблем, он не может быть везде одновременно, и всё же Римуса это расстроило. Но увидеть Кингсли оборотень тоже был очень рад. Чернокожий мужчина, сидящий напротив Люпина, выглядел уставшим. Почему-то у Римуса сложилось такое впечатление, что сейчас «уставший» и «человек, вступивший в магическую войну» — это синонимы. — Сколько у тебя времени? — пробасил Бруствер, протягивая Лунатику свёрток. Встречались они в одном из маггловских баров. Здесь было куда меньше шансов попасть на глаза ненужным личностям. — Я ушёл вчера после обеда. Думаю, сегодня к вечеру мне следует уже вернуться и принести продовольствие. — Если тебе нужно… — Нет, — перебил орденовца Люпин, качая головой. — Я всё уже купил, — Римус похлопал по сумке, что стояла у него на коленях. Там было достаточно продовольствия. Во всяком случае — это был максимум, который сможет унести один человек. Кингсли мрачно посмотрел на Лунатика, и от этого взгляда оборотню стало не по себе. — Ты смотришь так, будто пришёл арестовывать меня. — Пока нет, — Бруствер отвёл взгляд. — Но оборотни стали слишком сильно привлекать к себе внимание. Участились нападения, и Министерство готовит новые законы. Я их пока не видел, но не удивлюсь, если всех «нелюдей», и не только оборотней, начнут клеймить и отлавливать. Скоро состоится слушание новых законопроектов, и один из докладчиков — Долорес Амбридж. Римус поморщился, и Кингсли понимающе хмыкнул. — Что тебе удалось узнать? — Стаи планируют объединение. Несколько других поселений оборотней решили перейти под предводительство Сивого. А после этого полнолуния состоится что-то очень важное и серьёзное, — Люпин развёл руками и протолкнул свёрток в сумку, которая, несмотря на заклинание незримого расширения, готова была лопнуть по швам. — Думаешь, они хотят присоединиться к Нему? — Почти уверен. Их ненависть к людям вряд ли сможет что-то перебить. К тому же, если сейчас выйдут ещё какие-нибудь законы против них, они совершенно озвереют. Пожирателям смерти это только на руку. Чем сильнее магическое сообщество будет перекрывать им кислород, тем проще будет заманить их обещаниями свободы. Кингсли потёр руками глаза и уткнулся взглядом в исцарапанную деревянную столешницу. Люпин же, подперев рукой голову, безрадостно хмыкнул: — Самое страшное, я начинаю их понимать. Ведь я думал, что мне закрыты все пути. Но их вовсе вышвырнули за пределы человеческих жизней. Все дети и подростки там слушают, какие же плохие люди, и верят этому. Доверяют своему вожаку. Идеальный план вырастить убийц. — Есть там хотя бы кто-нибудь, кого можно переубедить? — казалось, Кингсли уже не верил в хороший исход миссии Люпина, он вообще не верил в эту миссию. — Три-четыре человека. — И оно стоит того? Люпин пожал плечами, не поднимая взгляда. — Скоро полнолуние. Будут новенькие, попробую осторожно поработать с ними. — Может быть пора бы оставить это? Чем дольше ты там находишься… Бруствер не успел договорить, Римус хмыкнул и перебил его. — Боишься, что и я озверею? — Нет, но у нас не такая уж большая организация, чтобы разбрасываться людьми. — Кажется, бывший аврор был обижен. Или же просто нервы давали о себе знать. Он начал постукивать пальцами по столу, напряжённо глядя на свои руки. — Очень надеюсь, что ты доживёшь до Рождества.

***

Римус добрался до поселения стаи к шести часам вечера. Уже стемнело, и домики выглядели одинаковыми чёрными квадратами. Зажигать палочку Люпин не стал, мало ли как на вспышку Люмоса отреагируют оборотни, вообще не представляющие, что это такое. Спотыкаясь о коряги и камни, совершенно слившиеся с тёмной тропкой, мужчина спешил скорее добраться до склада. Насколько мог видеть Люпин, на складе горел свет, а это могло значить лишь то, что Шон был внутри. Подойдя ближе, Римус услышал грохот и ругань. Кажется, консервные банки только что посыпались на землю, создавая грубый жестяной перезвон. — Не твой день? — негромко осведомился Лунатик, проходя внутрь и скидывая с плеча сумку. Шон, на котором тоже сказывалось приближающееся полнолуние, пнул серую банку и откинул кусок картона. Должно быть, этот картон несколько минут назад был коробкой. — Коробки отсырели ко всем чертям, — объяснил он, неохотно начиная собирать раскатившиеся по земляному полу консервы. — Можно их высушить, — предложил Римус, вытаскивая из сумки то, что удалось принести. Там было замороженное мясо, и хотя оборотни охотились, большая часть живности давно посчитала правильным улепётывать из этой части леса, такая же замороженная рыба, запасы чистой воды, которая непременно замёрзнет, но уж лучше таять чистую воду, а не снег. — Так высуши, — раздражённо кинул через плечо Шон, забирая новое продовольствие и пристраивая его на коробки. — Ты здесь чёртов маг, а не я. Римус понимал, что злость и нервозность были реакцией на близкое полнолуние, как и бледное лицо, ломанность движений и невнимательность. Если бы Шон был более осмотрителен, он не стал бы поднимать разваливающуюся от влажности коробку. Выдохнув и поборов желание ответить грубо, дабы от него и от его магического происхождения просто все отстали, Люпин вытащил палочку, начиная сушить отсыревший картон. — Вообще, было бы неплохо положить тут деревянный пол. Во избежание подобных конфузов, — негромко заметил Люпин, приводя в порядок последнюю картонную коробку. — Когда ты молчал, ты нравился мне больше, — огрызнулся оборотень, вываливая консервные банки в первый попавшийся ящик, где было место. Римус развёл руками и перекинул через плечо сумку, собираясь уходить. В конце концов, ему ещё нужно найти Грэга. — Знаешь, Люпин… — неожиданно подал голос Шон, на что Римус обернулся, показывая, что готов слушать. — Каждый раз, когда ты уходишь, я жду, что ты не вернёшься. Потому что я уверен, что ты не хочешь возвращаться. Но ты упрямо приходишь обратно, и я совершенно не понимаю, почему. — Возможно, потому что у меня нет выбора? — Люпин напрягся всем телом, нервы натянулись гитарными струнами, готовясь сыграть крайне агрессивную тираду в случае особой опасности. — Про выбор детям рассказывай, а не мне. Они тебя, я заметил, любят слушать. Ты слишком человечный для этого места, тебя взгляд выдаёт. Думаешь, не заметил никто, как ты смотришь? Ты осуждаешь всё, что происходит здесь, тебя воротит от крови, тебя злят такие, как Сивый. Так что ты забыл в стае? — Может стая, это единственный выход для меня? — почти прорычал Римус, вцепившись в лямку сумки. — Ты тоже не выглядишь озверевшим, однако ты тут. — Да если бы меня не кинули после укуса, если бы ждали, чёрта с два я бы тут оказался! — выкрикнул Шон. Выглядел он устрашающе, казалось, совсем немного, и у него пар из ушей повалит. — А меня никто и не ждёт. Люпин поспешно вышел за дверь, не желая больше ничего слышать. Он хотел сейчас уйти как можно дальше от всех и вся, скрыться в деревьях и просто посидеть в тишине, позволить морозу проскальзывать сквозь слои одежды, обволакивая тело, заставляя неметь пальцы. Но последнюю фразу, брошенную Шоном, Лунатик услышал: — Ты дурак, Люпин! Никогда не смотри вожаку в глаза, если не хочешь стать закуской. Эти слова больше не выходили из головы Лунатика. До самого полнолуния он постоянно думал, стараясь избегать общения. Но это было нетрудно. Луна давала о себе знать, оборотни чувствовали себя не лучшим образом, так что и разговаривать никому особенно не хотелось. Больше хотелось загрызть кого-нибудь. Даже Люпина после порции аконита бросало то в апатию, то в гнев, и мужчина мечтал об одном — чтобы эта отвратительная ночь быстрее ушла в прошлое. День перед полнолунием был, мягко говоря, ужасен. Кости неприятно ломило, голова раскалывалась, все звуки казались раза в три громче, чем были на самом деле. Все запахи и ощущения обострились, и навязчивый аромат еды сейчас вызывал у Люпина только тошноту. До самого вечера Римус предпочёл уйти в лес, где холод и мокрый снег отвлекали от неприятных ощущений. Но близился вечер, и мужчине пришлось возвращаться. Потемневшее небо сегодня было для Люпина траурным платком. Каждый месяц он хоронил человека, чтобы наутро отпраздновать его воскрешение, каждый месяц Римус ненавидел себя всё больше и больше за то, что данный обряд вообще выпал на его судьбу. Ждать полную луну так же приятно, как ждать топор, занесённый палачом над твоей шеей. Ты понимаешь, что это неизбежно, твои руки и ноги скованы, да и бежать некуда. Но между луной и топором одно отличие: если топор прекращает твои страдания, то луна — начинает. Тело ломается с противным хрустом, выворачивая и перестраивая суставы, трансформируя кости. Всё внутри горит так, будто по венам пустили кипяток, внутренние органы сжимаются, меняясь под новое тело. Болезненно сводит судорогами конечности, глаза застилает туман, а из груди на свободу рвётся волк, требующий крови. И Римуса Люпина больше нет. На его месте стоит огромный монстр, способный убить даже лучшего друга. Мощные лапы с острыми когтями разворошили снег, налипший на серую шерсть. Но человек не может позволить зверю править. Аконит действует, и человек дёргает короткий поводок, заставляя волка прижать уши. Только вот о волчьем противоядии не должен никто знать. Люпин оглядывается, рычит и вскидывает морду, вторя громкому вою сородичей. Вместе со всеми Лунатик срывается с места, и лишь минут через двадцать он с ужасом понимает, куда направляется большая часть стаи. Деревня. Рядом с поселением оборотней стоит небольшая деревушка, численность населения которой крайне мала. Населённый пункт вымирает, многие уезжают оттуда в города, волшебники стараются быть либо ближе к Лондону, либо, в связи с последними событиями, подальше от Британии. Никогда раньше стая не нападала на людей вблизи поселения. Это было элементарно опасно, ведь начнут искать и точно найдут. Выходит, оборотни решили объявить о себе? От этой мысли Римусу стало страшно. Он представлял, что сейчас будет со всеми, кто живёт в деревне, он понимал, что это будет кровавая ночь, а сам Люпин совершенно бессилен, он не сможет сделать ничего. Вожака видно не было, судя по всему, тот решил атаковать место с большим населением, но к стае стали прибиваться незнакомые Люпину волки. Они были чужие, у них был другой запах, но в жестокости они ничуть не уступали. Это стало понятно, когда бурый оборотень на ходу повалил в снег молодую женщину, тщетно попытавшуюся заскочить в дом. Но она не успела. Брызнула первая кровь. Лунатик не верил, что всё это происходит, он не верил, что участвует во всём этом. То тут, то там оборотни ломали входные двери, которые казались невероятно хрупкими, разлетаясь в щепки под огромными лапами. Слышались крики, громкие, отчаянные, для кого-то последние. Снег смешивался с горячей кровью, быстро остывающей на холодной земле. Римус не мог вынести этого. Увидев ребёнка, он в один прыжок заслонил его собой, прижимая к земле. Мальчик закричал и забился, пытаясь вырваться, бил маленькими кулачками по лапам Люпина, но оборотень не ощущал ударов. Громко рыкнув, Лунатик ударил лапой, разрезая когтями куртку и кожу на спине жертвы, отчего ребёнок лишь громче заверещал, захлёбываясь рыданиями. Римус ударил ещё раз, по ногам, и мальчик затих. Люпин чувствовал, как бьётся его сердце, если повезёт, утром его найдут, пусть раненного, но живого и относительно здорового. Главное, чтобы остался кто-то, кто сможет искать. Оставив ребёнка лежать на снегу, Люпин подошёл к первому попавшемуся трупу, измазав в крови пасть и лапы. Оборотни были слишком увлечены свободой, чтобы заметить ненормальное поведение одного из сородичей. В ушах Римуса звенело от криков, въевшихся в голову не хуже чем глупая надоедливая мелодия. Люпин старался не убивать, старался не задевать никого зубами, хотя уже не был уверен, что у него получалось. Проскользнув мимо двух дерущихся, должно быть за чью-то голову, оборотней, Лунатик забрался на задний двор одного из покосившихся домов. Рядом с телегой, куда были свалены явно ненужные вещи, ржавые инструменты и старое тряпьё, лежал мужчина. Он был ещё жив, но вокруг него уже растекалось внушительное алое пятно. Его оставили в живых, ведь стая не только убивает, но и готовит новичков. Лежащий на снегу мужчина что-то шептал и тянулся рукой под телегу, пытаясь достать то, что было скрыто от глаз оборотня. На вид ему можно было дать лет пятьдесят, хотя, возможно, годы ему прибавляли спутанная борода и густые брови на сведённом в болезненной гримасе лице. — Лучше смерть, чем это… — услышал Люпин хриплый и слабый голос. — Лучше смерть! И тут до Лунатика дошло. Тянулся укушенный к своему оружию — охотничьему ножу — отлетевшему в сторону во время заведомо проигранной борьбы с волком. Люпин приблизился к мужчине, металлический запах крови уже стоял где-то в горле оборотня, не давая возможности унюхать что-то другое. Человек услышал шаги, перевернулся на спину и с ужасом уставился на оборотня перед собой, а Римус с не меньшим ужасом смотрел на мужчину, ноги которого были истерзаны острыми волчьими клыками. — Уходи! Чтоб вы… вы все! Проклятые звери! Чтоб вы сдохли! — гневно шипел мужчина. На крик у него не хватало сил. — Лучше смерть, чем стать таким! И Римус был согласен — лучше смерть. Волк медленно подошёл к новой жертве, утробно зарычав, а во взгляде человека вдруг пропал испуг. Мужчина понял, что собирается сделать зверь, и на место страха пришла благодарность. Клыки Люпина резко сомкнулись на хрупкой для оборотня человеческой шее, хрустнула кость, а на язык брызнула тёплая кровь. Чудовище, придержанное человеческим разумом, победоносно взвыло, и в этот момент в небе взорвался сноп красных искр. Кто-то успел вызвать Аврорат…