Утро

До дня, когда они с Макакой решили усыновить ребенка, Ленька знать ничего не знает про сиротские дома. Помнит лишь, как в детстве они мечтали, что после революции не будет сирот, а Динка собиралась построить для детей большой-большой дом, где все будут жить как одна семья. Ленька начинает знакомство с тем, как все устроено в сиротских домах, в первое утро после появления Ваньки в их доме. Леня встает по привычке рано: на завод он уходит обычно к семи. Но сегодня воскресенье и потому он может полежать немного без сна, понаблюдать за спящей Динкой. Но его внимание привлекает доносящийся с кухни шум, и Ленька идет туда. И замирает в дверях. Ваня в закатанных штанах и рваной майке елозит по полу мокрой тряпкой. Острые лопатки – первое, что бросается Леньке в глаза. Первое и такое знакомое, что щемит в груди. Мальчишка вздрагивает и поворачивается, неловко сутуля плечи, и поднимается с коленок. Он вскидывает голову и смотрит нарочито дерзко, безо всякого страха. - Доброе утро, - Ленька отмирает и пытается совладать с собой. – Что ты делаешь? - Полы мою, - настороженно отвечает Ванька. Изо всех сил он старается не показывать своей неуверенности, но Леня видит, как он обхватывает ладонями плечи. - В шесть утра? – уточняет Ленька, бросая короткий взгляд на наручные – наградные – часы. - Дежурство так начинается. Сперва кухня, потом коридоры и ванна. - Ясно. Мальчишка глядит на него волчонком, смотрит исподлобья, покусывая нижнюю губу. Ленька треплет волосы на затылке и скрывает за улыбкой царапающееся внутри чувство тревоги. - Ты неправильно моешь, - неожиданно срывается у него с языка. Иван вскидывает удивленный взгляд, и Леня подходит к нему, забирает тряпку из рук и выкручивает над ведром. - Мокрая дюже, разводы оставляет, - указывает он на пол и морщится: воспоминания о жизни с отчимом остаются яркими даже спустя два десятка лет. – Хозяин мой меня за такое лупил. - Хозяин? – Ваня подается вперед, совсем позабыв о своем решении держаться безразлично. - До революции у людей были хозяева. А весь народ – их слугами, - Ленька закатывает рукава по локоть и опускает тряпку в ведро. – Моим хозяином был отчим. - Нынче тоже такое есть, - мальчишка шмыгает носом и отворачивается. В сиротском доме их и лупили, и заставлять работать, пока другие бездельничали. Но он не собирается об этом рассказывать. Полы – теперь без разводов – они домывают вдвоем. Потом Ленька ставит чайник и принимается, не особо умело, правда, варить кашу. Ваня, оставшийся с ним на кухне, сидит на стуле и исподлобья наблюдает за каждым движением. Он ждет, когда ему расскажут о правилах. И о его обязанностях. Так делали в каждом сиротском доме, куда он попадал. Но мужчина, поставив перед ним тарелку с кашей, продолжает молчать, и тогда Ванька решает заговорить первым: - Так что, какие у вас здесь правила? - Правила? – Леонид не готов признаться даже себе, но мальчик за одно утро уже дважды поставил его в тупик. Он вновь лохматит себе волосы и подвигает к приемному сыну тарелку с нарезанным хлебом. - Правила, - терпеливо, словно ребенку, повторяет Иван и перестает орудовать ложкой. – Чего нельзя делать, куда нельзя ходить. Так в каждом доме бывало. «Сиротском доме», - догадывается Ленька и мимолетно щурится. А после – улыбается. - У нас таких правил нет. Мальчишка смотрит на него, словно он, Ленька, сморозил величайшую на свете глупость. - Везде есть. - А у нас – нет! Свистит чайник, и это отвлекает Леню от дальнейшего препирания с семилетним мальчонкой. Он размышляет, пока заваривает чай, пытаясь выиграть время. Как разговаривают с детьми? Что сказать мальчику, который поднимает взгляд от пола, лишь чтобы быстро мазнуть им вокруг себя и вновь опустить обратно? Пока он думает, Ваня отодвигает тарелку с недоеденной кашей и встает, чтобы помочь: расставляет на столе чашки, берет у раковины подставку под горячей чайник. Он делает все это молча и будто на автомате, не задумываясь. Просто так привык. - У нас нет правил насчет полов, потому что мы семья, - наконец, говорит Леня, пытаясь вспомнить, что полтора десятка лет назад говорила ему Марина. Он садится напротив вернувшегося за стол мальчика и ловит его недоверчивый, недоумевающий взгляд. – В семье помогают друг другу и не живут по правилам. Слишком длинная лямка его заношенной, серой от многочисленных стирок майки сползает с плеча, и Ваня ловит ее, пока смотрит на странного взрослого перед собой, пытаясь понять, не нарочно ли он подшучивает над ним, чтобы потом рассмеяться и наказать? - Совсем-совсем никаких правил? – уточняет он и вновь ловит упавшую лямку, и Леня думает, что прежде всего нужно найти мальчику подходящую одежду. – А как тогда жить? Кто убираться должен, кто стряпать? - Кто может, тот и делает, - коротко отзывается Леня, начиная думать, что разговор защел куда-то не туда. Как же не хватало ему сейчас матери! Марина бы объяснила, нашла бы слова... Ваню его слова нисколечко не убеждают, но он больше ничего не спрашивает. Берется за ложку и принимается за непривычно горячую кашу. В сиротском доме давали уже изрядно остывшее. - Вот что, - Леня решает предпринять еще одну попытку. – Больше никаких полов в шесть утра. Ни здесь, ни в туалете, нигде. И вообще никакой уборки. - Как скажете, - покладисто кивает мальчик. Со взрослыми спорить нельзя, уж этот урок он хорошо выучил. Ленька с трудом удерживается от вздоха и запускает ладонь в свои волосы, взлохмачивая их. А потом Ваня вдруг быстро улыбается, радуясь хлебу с маслом, и Леня думает, что улыбка ребенка стоит всех трудностей.