Никогда не влюбляйся в волчицу

Вот и он. Штормовой Предел. У Арьи не было никакого желания здесь останавливаться, но, казалось, сами Боги задались привести её сюда — и поэтому наслали хворь на её лошадь. Ей стоило понять давным-давно, что северные лошади не приспособлены к южной жаре и морским ветрам, но глупая сентиментальность не позволяла ей отпустить кобылу от себя — и та же сентиментальность привела её сюда, где, как она знала, её примут как почётного гостя. Джендри. Я бы так хотела, чтобы он отправился со мной, ещё тогда, когда покидала Винтерфелл, ничего ему не сказав. Как он смотрел на меня на совете, уже будучи лордом Штормового Предела; как он молчал, даже зная, что его слово может что-то решить. Он мог поднять руку, сказать что-то, что изменило бы политику всех Семи Королевств, но его не волновало ничего, кроме Арьи, упорно его игнорировавшей. И сейчас у неё такой роскоши не было. Настало время взглянуть в лицо призракам прошлого — потому она смело подошла к воротам, вошла во внутренний двор и попросила у стражников позвать лорда Штормового Предела. Небо было серое, затянутое тучами — она так отвыкла от этой погоды, путешествуя по Эссосу. Ей приходилось привыкать к дождю заново — ровно как к грязи и даже к островкам зелени, то и дело выплывавшим в сером тумане. В Эссосе цветущие деревья росли только в вольных городах, тщательно оберегаемые богатыми господами, но здесь, в Вестеросе, в её доме, они были повсюду. И Арья подумала, что действительно скучала по этим местам. На верхней галерее скрипнула дверь, и на улицу вышло двое — высокий мужчина и, судя по всему, женщина — крохотная, по сравнению с ним. Арья проглотила застрявший в горле ком и натянула на лицо капюшон. — Представься, путник, — заговорил мужчина. В его голосе не было ни радости, ни злобы. — Расскажи нам, что привело тебя сюда. — Я еду из Белой Гавани, держу путь в Винтерфелл. — Друзья Старков — наши друзья, — произнесла женщина куда более радушно, чем мужчина. Арья заметила, как она мягко взяла его за руку и повела вниз — к деревянной лестнице неподалёку. Мужчина, казалось, недоумевал — он не отводил от Арьи взгляда, и с трудом поддался напористости женщины. Он наверняка что-то чувствует, подумала Арья. Он что-то услышал в моём голосе, что заставило его вспомнить прежние времена — когда они были рядом, в Винтерфелле, когда этот замок ещё не принадлежал ему. Мог ли он узнать меня? Чувствуешь ли ты то же самое, что и я, Джендри, потому что моё сердце готово выскочить из груди? Хозяева остановились перед Арьей, и она, памятуя о правилах этикета, спешилась и подошла ближе к ним, всё ещё не снимая капюшон. Джендри смотрел с любопытством, будто пытался разглядеть её лицо. В нём теперь было куда больше от отца — Арья словно вернулась в тот день в Винтерфелле, когда король Роберт потребовал, чтобы их отец отправился в Королевскую Гавань. Ремни едва удерживали раздувшееся вширь пузо, лицо обрамляла неухоженная борода. Конечно, Джендри не вылитый отец — возможно, потому что он был ещё молод, но годы наверняка постараются и над ним тоже. — Моя лошадь захворала. Я хотела… — Лошадь — это прекрасно, — звонко произнесла женщина, — но, быть может, вы представитесь? Хотелось бы знать, с кем имеем честь разговаривать. — Арья. Арья Старк, — добавила она. «Была когда-то», промелькнуло в голове. Джендри так и застыл на месте, а вот женщина всполошилась так, словно встретила давнюю подругу: — Принцесса Арья! Поверить не могу, я ведь раньше так много о вас слышала. О ваших подвигах слагают песни, вы знаете об этом? — Арья её не слушала. Опустив капюшон, она смотрела на Джендри: тот измученно на неё уставился. Словно о чём-то молил — безмолвно, надеясь, что она поймёт всё сама, без лишних слов. Уйти, быть может. Не тревожить его. — Я так рада, что Боги наконец-то подарили мне шанс познакомиться с вами лично. Милый, не здорово ли это? «Милый» её энтузиазма не разделял. Он продолжал стоять не шелохнувшись, словно примёрз к земле. Должно быть, так бы и произошло, если бы он погиб в Битве Рассвета десять лет назад, подумала Арья. Он стал бы ледышкой, но Боги уберегли его — и он был живым, тёплым человеком. Джендри стоял далеко, но Арье становилось жарче, словно излучаемое им тепло передалось и ей. И он, судя по всему, чувствовал себя точно так же — его лицо покраснело, а дыхание сбилось. Он дышал тихо, но прерывисто, почти незаметно для той, что стояла рядом с ним. Когда женщина позвала его снова, Джендри наконец-то очнулся и открыл рот, словно наконец-то созрел для приветствия, но вместо него лишь несколько раз открыл и закрыл рот. Кажется, поняв, насколько глупо выглядит, он прокашлялся, и с его губ слетело: — Ну, ты… ты… — Джендри смотрел на неё неловко, но пристально, таращился без зазрения совести. Стоявшая рядом с ним женщина — наверняка его жена, леди Штормового Предела — засмеялась, словно смутившись неожиданной паузы и надеясь растопить её своим звонким голосом. Арья заметила за собой, что любуется ей, что у неё приятная улыбка, ровные зубы, волосы отливают рыжей медью, как у её сестры… у неё даже голубые глаза, как у Талли. Легко и плавно она вспорхнула с места и подбежала к служанке, и Арья не могла отделаться от навязчивых сравнений. Джендри выбрал себе жену, во всём на неё не похожую. Словно хотел забыть меня, подумала она. Но я всегда помнила о тебе, я всегда была благодарна за то, что мы успели разделить. — Нет никакого резона продолжать стоять на улице и мёрзнуть, — пропела леди Баратеон, — ужин скоро будет готов. Наверное, вы голодны, леди Арья? — Она не леди, — тихо пробубнил Джендри, и жена недоумённо на него оглянулась. Джендри на неё не смотрел. Его глаза блуждали по внутреннему двору, старательно игнорируя женщин. Арья замялась: — Я и правда голодна, но это не самое главное. Я могу попросить мейстера, чтобы он осмотрел мою лошадь? Думаю, она подхватила морскую болезнь, или вроде того. Леди Баратеон кивнула и, бросив ещё один взгляд на мужа, спешно улетела прочь, вспорхнув, словно весенняя пташка. Её шёлковые светлые юбки зашелестели на ветру, и Арья поймала себя на мысли, что одной прогулки по внутреннему двору замка было бы достаточно, чтобы она испачкала такое платье. Но леди Баратеон всё было ни по чём. Она была прекрасна, она была леди Штормового Предела — и, должно быть, это делало её счастливой. Арья подняла глаза на Джендри. Счастлив ли её муж? Ей бы хотелось увидеть его в любых других обстоятельствах, не удивлённого её внезапным прибытием. Ей хотелось бы знать, что он думает об этом. Джендри тоже посмотрел на неё: словно вспугнутый зверь, он уставился на неё исподлобья, пытаясь перевести дыхание. — Рада видеть тебя в полном порядке, — произнесла она, понимая, что должна заговорить, и что тишина становится невыносимой. В конце концов, они не чужие друг другу люди. Он признавался мне в любви, и я тоже когда-то любила его. Когда-то? Джендри посмотрел на Арью так, словно его мысли были очень далеко. Ей было почти неловко стоять под его пристальным взором — чувство, покинувшее её давным-давно. Джендри был серьёзен, на его лице не было ни тени улыбки, словно он и не был рад её видеть. Конечно, чего я ожидала? Нельзя отвергать искренних мужчин и надеяться, что они всегда будут тебе улыбаться. Стойко исполнив желание промолчать, Джендри развернулся и зашагал прочь — и во всём, что он делал, как он шёл, как согнул спину, чувствовались старые-добрые бычьи повадки, столь знакомые Арье, что сердце предательски сжалось — сначала от обиды, а потом — от узнавания. Осмотрев лошадь, мейстер уверил Арью и хлопотавшую рядом леди Баратеон в том, что с ней всё будет в порядке — но пару дней ей нужно быть в теплоте и не выходить из уютной конюшни. Он бросил на свою леди взгляд, словно спрашивая за Арью разрешения — и та весело заулыбалась, пообещав гостье комфорт и уют. Украдкой Арья рассматривала потенциальную соперницу — из её уст она узнала, что нынешняя леди Баратеон происходит из не самой богатой и известной ветки Тиреллов — семьи настолько несмелой и настолько не похожей на покойных Оленну, Маргери, Лораса, Мейса и остальных, что они даже не решились заявить о своих правах на Хайгарден после того, как родовое имение досталось Бронну Черноводному. Леди Баратеон также рассказала, что от брака с Джендри у неё трое детей, и все они — копия отца. О том, что их брак был устроен по расчёту советниками Джендри, она рассказывать не стала, но Арья была в этом уверена. Видимо, у него были мудрые советники — они подобрали ему жену, милую со всеми лордами, не сведущую в дворцовых интригах и достаточно бедную, чтобы быть благодарной за возможность жить в большом замке и не строить козни против своего лорда-мужа. Низкое происхождение — единственное, что объединяло её и Джендри, но вряд ли для него это что-то меняло. Хотя она, несомненно, души в нём не чаяла. Да и могло ли быть иначе? Леди Баратеон поведала Арье, что за столом обязательно соберутся их дети — и тогда она обязательно их с ней познакомит. Арья сказала, что ей не терпится. Вскоре выяснилось, что у четы Баратеон трое детей. Роберт и Станнис были близнецами семи лет от роду и, как и сказала их мать, были очень похожи на Джендри. Отличали их по цвету домашних рубах: Роберт носил голубую, а Станнис — серую. А вот младшая дочь, пятилетняя Элинор, не унаследовала от папы ни грубости манер, ни размеров. Арья не могла отделаться от мысли, что с этим светловолосой ангелоподобной малышке несказанно повезло. Леди Баратеон так лучезарно улыбалась, словно за присутствие Арьи стоило благодарить именно её. Роберт и Станнис были так счастливы, что позабыли о приличиях, беззастенчиво глазея на новую знакомую. Элинор же старательно, со слегка чрезмерным жеманством поклонилась, чем вызвала у матери умильную улыбку. — Как долго вы останетесь с нами, леди Арья? — тут же поинтересовалась девочка. Арья надеялась, что мать исправит её, повторив за мужем «Она не леди», но та молчала, глядя на гостью с нескрываемым любопытством. — Я ненадолго. Как только моей лошади станет получше, я… — Вы должны остаться! — выпалил Роберт и тут же, сделав шаг вперёд, схватил её за руку, словно собирался поцеловать её. — Миледи. Арья не знала, то ли смутиться, то ли рассмеяться — по большому счёту, на неё глазел мелкий Джендри, и не только глазел, но и использовал то самое слово, звучавшее между ними давным-давно… конечно, мальчик не мог этого знать, но Арья всё равно чувствовала себя не в своей тарелке. На удивление, ей помог звонкий смех леди Баратеон — как и все матери, она находила каждую выходку своих детей уморительной. У Арьи не было настроения хохотать точно так же, поэтому она лишь легко усмехнулась, выпустив свою руку из руки Роберта — тот удивлённо на неё уставился, словно не понимая, чем заслужил отказ. Арья поспешила объяснить: — Я тороплюсь домой, в Винтерфелл. — Но папа говорил, вы давно там не бывали, — возразил мальчик, нахмурив брови. — Разве дом не может подождать? — Я очень соскучилась по своей сестре. Её зовут Санса Старк, она сейчас Леди Винтерфелла. Ты, конечно же, знаешь её? — Ещё я знаю, что она не участвовала в Битве Рассвета. А мой отец был там. И вы тоже были там. И это классно. — Мой муж обожает рассказывать байки о Севере, — объяснила Арье их мать и добавила с печальным вздохом: — Словно больше и рассказать не о чем. Арья взглянула на леди Баратеон и впервые почувствовала ревность, лучившуюся на неё из-под полуприкрытых голубых глаз. Хотя леди Баратеон улыбнулась ей, словно извиняясь за проявление эмоций, в её голосе было что-то, выдававшее её истинные чувства. Арья хотела бы вернуться в прошлое и отговорить саму себя от посещения Штормового Предела. Можно было остаться подольше в Белой Гавани, чтобы лошадь отдохнула и не болела. Она знала, что ничем хорошим это не закончится, она знала, что многие из старых ран до сих пор не зажили — и, судя по всему, не только у неё. Словно пытаясь загладить свою вину, она присела перед детьми и спросила у Элинор: — Ты тоже любишь папины истории? Папа рассказывал тебе о сёстрах Таргариен, Рейнис и Висенье? Они завоевали Вестерос вместе со своим братом, Эйегоном… — Все Таргариены безумны, — заметил Станнис назидательно. — Им нельзя доверять спасение мира, и неважно, мужчина это или женщина. Арья хотела возразить ему, сказать, что он не прав, что Эйгон, Висенья и Рейнис не были сумасшедшими, но поняла, что ничего о них на самом деле не знает. Как она может утверждать это? А Джендри рассказывает о том, что видел. Джендри сражался, Джендри сделал не одно оружие, Джендри помог им одолеть ходоков, Джендри был рядом с ней, когда… — Мне нравятся истории о Флориане и Джонквиль, — неожиданно призналась Элинор. — В самом деле? — Арья не смогла сдержать усмешки и взглянула на леди Баратеон. — Эту песню до сих пор поют детям? Леди Баратеон её негодования не разделяла и, как показалось Арье, была даже оскорблена неприкрытым намёком, но вновь проявила чудеса самообладания. Лишь на одну секунду её прекрасное личико скривила гримаса негодования, когда она взяла себя в руки, снова улыбнулась и заявила, что хватит с них болтовни — должно быть, все жутко проголодались. Она же первая открыла дверь в столовую — следом за матерью вспорхнула и Элинор. Станнис, бросив на брата вороватый взгляд, пошел за сестрой, а Роберт галантно предложил Арье руку — благо, что по какому-то странному стечению обстоятельств она была всего на пару голов выше его. Она улыбнулась ему, но руки не приняла, чем, казалось, вызвала у мальчика ещё больший восторг. Итого, они с Робертом зашли в обеденный зал последние — слуги уже заканчивали сервировку стола, и аппетитные запахи щекотали нос, хотя еда интересовала мало — во главе стола, пугаясь поднять на неё взгляд, сидел Джендри. Его напряжение было едва ли не осязаемо. Когда леди Баратеон села с ним рядом, скользнув кончиками пальцев по его руке, он лишь слегка приподнял голову, стрельнул глазами в Арью, словно хотел прикончить её на месте, и тут же вернулся в прежнее положение, увидев, что она тоже на него смотрит. Будто чувствуя, в каком затруднительном муж положении, леди Баратеон осмотрела собравшихся и объявила, что обед начался. Элинор села рядом с Арьей, мальчики сели напротив — Роберт, как Арья и ожидала, тут же принялся за ней ухаживать, предлагая съесть то и это, и залихватски нахваливая стряпню местного повара. Если бы только он был достаточно велик, чтобы держать в руке меч, подумала Арья, он бы обязательно сказал, что мясная отбивная, которую они с таким аппетитом уплетают за обе щеки, приготовлена из зверя, которого он же поймал, убил и освежевал — чтобы гостья, казавшаяся ему пределом мечтаний, восхищённо сказала, что он — настоящий рыцарь. Вместо росскозней об охоте неожиданно раздался голос Джендри: — Ты говоришь как настоящий лорд, Роберт. Кажется, ты определился со своим будущим? — Да не буду я лордом! Я же сказал! Я буду рыцарем, как этот парень из глупых песен Элинор, — он взглянул на Арью и кокетливо ей подмигнул, — я буду помогать девочкам, носить доспехи и назову свой меч «Гроза Предела». Я не определился с оружием. Возможно, я возьму молот, и назову его «Грозовой Молот». Вам нравится, леди Арья? — она снова бросила взгляд на Джендри, ожидая, что он поправит сына и скажет, что Арья — не леди, но тот молчал, и тогда она заговорила сама: — Быть рыцарем значит не только красоваться перед девочками. Разве твой отец не говорил тебе, что любой богач может купить доспехи, при этом не имея ни малейшего понятия о том, кто такие настоящие рыцари? Рыцари защищают слабых. Они заслуживают любовь народа, а не только девочек. — Хотя она говорила это Роберту, её глаза то и дело метались к Джендри. Она надеялась перехватить его взгляд, надеялась улыбнуться, чтобы разрядить царящее между ними молчание, сделать первый шаг к примирению, но он, казалось, в упор не замечал ни её, ни её попыток. Арья подумала, что он, возможно, расстроился, что она встряла в его попытку воспитать в сыне лорда. Впрочем, если Роберт не хочет быть лордом, как она не хотела быть принцессой, не она ли должна поддержать мальчика? Роберт промолчал, наученный горьким опытом не говорить с набитым ртом. Арья, немного подумав, черпнула какого-то неизвестного салата. На вкус он оказался пресным, но она не знала, в чём дело — то ли она волновалась, то ли овощи и правда оказались безвкусными. — А это правда, что в Эссосе теплее, чем здесь? — спросила Элинор. Арья улыбнулась и кивнула. — Да кому вообще есть дело до этого Эссоса, — фыркнул Роберт, — я бы лучше послушал про Короля Ночи. Это правда, что вы одолели его в одиночку, подкравшись к нему незаметно? — Солнышко, это не лучшая тема для обсуждения за столом, — мягко заметила мать, приторно улыбнувшись. — Если ты захочешь, отец расскажет тебе эту историю перед сном. Ты ведь любишь её рассказывать, правда, милый? Снова это елейное «милый», от которого у Арьи скрутило живот. А ведь это могли быть и мы с ним. Успокаивало её только то, что Джендри тоже не был в восторге от происходящего — на кусок пирога, лежавший перед ним, он смотрел без особого аппетита, и едва шевелил пальцами, орудуя вилкой и ножом. Если бы Арья сидела рядом и не догадывалась о причине его треволнений, она бы точно поинтересовалась, что с ним не так — но леди Баратеон, словно знавшая причину, лишь кидала на него время от времени безразличные взгляды. Казалось, она просто проверяет, что супруг никуда не делся. Арья снова пожалела, что приняла решение всё-таки остановиться в замке, когда Роберт предложил ей кусок безвкусного пирога. Ей не хотелось издеваться и над собой, и над Джендри — очевидно, что нет никакого смысла пытаться хотя бы переговорить с ним. Когда-то он не отводил от меня взгляд; когда-то мне казалось, что я не заслужила восхищения, сквозившего в том, как он вёл себя рядом со мной. Я не могла дать ему то, чего он хотел, я не догадывалась, что не леди Баратеон ему нужна, не трое детей — ему нужна я. Неужели было так сложно в это поверить? Ей не хотелось продолжать сидеть смирно, потому что того требовали правила приличия, но стыд того, что она и так нарушила их семейную идиллию, не давал ей покоя. Не хотелось, чтобы из-за её поведения кому-то стало ещё более неловко или некомфортно, да и дети явно ей интересовались — даже Станнис, казавшийся Арье несколько отрешённым от происходящего, к концу трапезы стал украдкой бросать на неё застенчивые взгляды. Возможно, по этой причине Джендри не хочет, чтобы сын становился лордом Штормового Предела в будущем, подумала Арья. Он не особенно-то смелый, в отличие от Роберта, не отстававшего от неё ни на секунду. Леди Баратеон распорядилась, чтобы гостье подготовили спальную комнату, и вызвалась проводить её туда сразу же после трапезы. Джендри, покончив с едой (хотя и его жена, и Арья заметили, что к еде он почти не притронулся), тут же встал из-за стола, кивнул своим детям и вышел из обеденного зала, никому ничего не сказав. Леди Баратеон посмеялась над мужем, словно он был таким же капризным ребёнком, и взглянула на Арью, словно пытаясь сказать: «Эти мужчины — такие глупцы! Никогда не выходите замуж, леди Старк!» Комнату ей дали уютную, тёплую, но Арья догадывалась, что не уснёт. Она слышала, как над морем воет ветер, как волны разбиваются о скалы. Прежде она даже представить не могла, что, ночуя в Штормовом Пределе, будет думать: «Этот замок мог быть и моим домом тоже». Мы покончили с ходоками, зима пришла, но мы были к ней готовы, в королевстве впервые за долгие годы наконец-то восстановился мир, царивший здесь всё то время до смерти короля Роберта и завоеваний Дейенерис. Всё успокоилось, и мы были готовы зализать раны, будучи в объятиях близких людей — тех, кого мы любили, тех, с кем мы выжили и с кем хотели умереть как-нибудь потом. Сейчас она могла лежать в господской спальне, под тёплыми одеялами, обнимая крепкую грудь Джендри и сетуя на его выросший живот — если в мире и был кто-то, у кого было право пожурить лорда Штормового Предела за то, что он совсем себя запустил, то именно у его жены. Её вообще здесь не должно быть, и под покровом ночи Арья направляется в единственное место, где чувствует себя своей — на тренировочное поле. Она не знает, что и где расположено в этом Штормовом Пределе, поэтому просто идёт наугад, минуя тёмные коридоры и слушая тишину спящего замка. Да, это мог быть мой дом. Раньше моим домом был Винтерфелл, а потом я сказала себе, что у меня нет дома, потому что меня самой нет, я никто. Но дом там, где люди, что любят тебя, и одинокий волк гибнет, но стая… она уже вышла на улицу, когда из-за приоткрытой двери до её слуха донеслось тяжёлое дыхание, а потом — ленивый стук молота о наковальню. Она остановилась, подошла ближе к двери и прислушалась. Стукнет ли ещё раз? Работает ли кузнец в такой час? Но удара не было. Кузнец не работал, кузнец тосковал. Она приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Громадная тень, склонившаяся над разгоревшимся очагом, не могла принадлежать никому иному, кроме как хозяину замка. Что-то снова стукнуло о наковальню — и Арья увидела, что это был вовсе не кузнечный молот, это была пивная кружка. — Что ты здесь делаешь? — Что я здесь делаю? — грубо переспросил Джендри, разворачиваясь к ней на негнущихся ногах. Он безуспешно высматривал её лицо в темноте, но, не найдя его, рассмеялся: — Что ты здесь делаешь, проклятое привидение? Как смеешь ты приходить ко мне и бросать мне в лицо мою собственную совесть? — В этом нет моей вины, — произнесла Арья, выходя из темноты в отбрасываемый очагом круг света. — Ты сам стыдишься чего-то. Я лишь напоминаю тебе о том, о чём ты предпочёл забыть. Ты бы всё равно вспомнил об этом, рано или поздно. Джендри не ответил. Он отвернулся от Арьи и упал на хлипкий деревянный стульчик — тот жалобно скрипнул, словно из последних сил умолял не садиться на него с такой тушей. Арья хотела оставить его здесь и пойти дальше, но внутренний голос сказал ей: «Останься». И она осталась, подойдя ближе к очагу и чувствуя его приятное тепло. Если мы не поговорим сейчас, другого шанса не будет. Джендри не смотрел в её сторону. Конечно, он бы предпочёл, чтобы её здесь не было совсем… но как сказала его жена? Раз уж Боги подарили шанс всё исправить, не было бы неблагодарно с её стороны так просто отказаться от этого дара? — И каково это? — Что? — спросил Джендри таким тоном, словно только проснулся. Арья уточнила: — Быть лордом после того, как ты верил, что тебе придётся всю жизнь делать доспехи для… других. Для кого-нибудь, кроме себя, своих рыцарей и… сыновей. «Твои сыновья будут рыцарями и лордами», когда-то говорил ей отец. Но у Арьи не было сыновей, потому что это было не по её части. — Да неплохо, в общем-то, — произнёс Джендри как-то невесело. Арья пристально взглянула на него, выискивая признаки радости на его лице, но её и след простыл. Джендри был задумчив, Джендри будто вообще забыл о её присутствии. Арья молчала, и он заметил это — подняв взгляд и наткнувшись на её любопытные глаза, он мигом повеселел и добавил: — Моя жена прекрасна! Я… я серьёзно, она… красивее её нет во всех Штормовых Землях, правда. Они нашли мне такую красотку, видела бы ты её ещё до этих… ну… детей. Худышка была такая, я думал, её ветром снесёт. — Ты серьёзно так думаешь? — Арье не хотелось смеяться, но Джендри не вызывал у неё никаких других эмоций, кроме жалости. Он не любил свою жену, он не был счастлив, даже перед ней он казался страшно неловким. Прошло столько лет, он повзрослел, но так и не научился лгать. Джендри поднял на неё суровый взгляд: — А ты серьёзно меня об этом спрашиваешь? — Да. Что в этом… — Арья замолчала, увидев в глазах Джендри вселенскую тоску. Ведь это я виновата в его неловкости, подумала она. Ведь это я дала ему надежду и отобрала её. Вот только он мог бы отправиться со мной, подумала она. Но звала ли ты его? Думал ли он, что имеет на это право? Когда-то и он покинул меня. Покинул, потому что думал, что не достоин. У него не было права, потому что даже титул не сделал его достойным. Разве это имеет значение? Не я ли внушила ему это, отказавшись от брака? Джендри тяжело вздохнул. — Если честно, Арья, я очень рад тебя видеть. Рад, что ты не сгинула, хотя и не сомневался в этом. Хотя, — он невесело усмехнулся, — если бы с тобой произошло что-то, мне было бы гораздо проще. — Правда? — Да. Когда мой сын подрос бы, я бы попросил его никогда не влюбляться в волчиц. Конечно, его бы это не остановило, но я бы постарался уберечь его. Я бы ни за что не подпустил его к Винтерфеллу, потому что, кажется, мы не в состоянии это контролировать. Это происходит — само, мы даже не успеваем заметить. Вот ты стоишь передо мной, в этом оборванном тряпье, и я смеюсь над тобой, думаю, какая ты забавная, глупая, а потом… внезапно мне хочется защищать тебя, и вот, ты стоишь передо мной, и я понимаю, что никогда в жизни не хотел ничего сильнее, чем видеть тебя и быть с тобой. И это отравляет нам жизнь, ведь волчица никогда не ответит оленю взаимностью. Она растерзает его. Тем не менее, если волчица гибнет… я могу сказать сыну, что ему стоит оставить мечты о ней. Срок её жизни так короток, но стоит ли этого вечная боль, что поселится после этого в сердце? Никогда более… — Джендри поднял кружку, словно произносил тост для невидимой публики, — … ты не будешь несчастным… кроме как тогда… когда любовь казалась тебе огромным счастьем… и всё то, что ты испытывал, вся твоя семейная ярость… она отравила тебя, когда ты остался один, парень. Не позволяй себе этого, никогда. — Думаешь, больно только тебе, а мне всё равно? — процедила Арья сквозь зубы. — А разве я отказал тебе, когда ты предложила мне всё, что у тебя было? Быть может, произошло наоборот? — Ты не пошёл со мной, когда мы были в Братстве, — пробурчала Арья в ответ. — Всё могло быть иначе, не останься ты тогда с ними. — Я в этом сомневаюсь. — Всё потому что ты тупой. Ты всегда был тупым, и таким и остался. Джендри промолчал. Их словесная перепалка закончилась, а они так и не пришли ни к каким выводам. Ни одна проблема не была решена, её сердце тянулось к нему так же, как и прежде. Она всё ещё не поставила на своих надеждах крест, хотя и думала, что они давно похоронены за горами чужих лиц и трупов. То ли выпитый за ужином эль заговорил в ней, то ли безысходность, то ли вера в собственные силы и в то, что она всегда получает то, чего хочет, заставили её тихо позвать его: — Джендри? — он повернул к ней голову, не выглядя особо заинтересованным. — Я тоже хотела, чтобы ты пошёл со мной. — А? — Арья встала перед ним, глядя на него сверху вниз. Очень непривычное положение. На секунду она прислушалась на тот случай, если кто-то их подслушивал, но тишину нарушали только дыхание Джендри да потрескивающий камин. Если бы кто-то услышал то, что она собиралась сказать, у Лорда Штормового Предела могли быть проблемы. — Если… ты позволишь мне… — она положила руки на его плечи, чувствуя, как ещё громче забилось сердце. Да, совсем как тогда. Я так давно не чувствовала ничего подобного. — Всего один… Джендри не дал ей договорить — он вскочил со стула, резко возвысившись над ней, крепко перехватил её за пояс и прижал к себе, с трудом изворачиваясь, чтобы неловко коснуться её губ. Он коснулся их, тяжело вздохнул, легко подхватил её на руки, и лицо Арьи снова оказалось выше. Она наклонилась к его губам — Джендри припадал к ней как жаждущий к бьющему из-под земли источнику. Он пронёс её дальше и опустил на какую-то поверхность, не отрываясь от её лица, и продолжил гладить её по спине, будто пытаясь вдавить в своё тело и больше никогда не отпускать. Арья чувствовала себя беззащитной, беспомощной — она могла легко вырваться из его хватки, выскользнуть, выхватить из ножен Иглу и несколько раз пырнуть его в живот — и угнать прочь, чтобы больше никогда не чувствовать страх, чтобы больше не испытывать этих чувств, но его губы касались её, и она чувствовала себя человеком, она была счастлива, она была дома. Её руки по привычке потянулись к поясу и даже нащупали там рукоятку, но она их перенесла их в другое место — Джендри нуждался в её прикосновениях гораздо больше, чем холодная сталь. — А что, если нас увидят? — продышала Арья, когда Джендри оторвался от её губ, покрывая поцелуями шею. — Не увидят, — сбивчиво проговорил он, — здесь в это время никого и никогда не бывает. В этой забытой Богом дыре никому нет друг до друга дела… — Но… твоя жена, она… — Джендри не позволил ей договорить, затыкая рот поцелуем, и Арья едва сдержала стон, просившийся на выход из её груди. Он крепко держал её затылок, склонившись к её лбу, и произнёс: — Это ты должна была быть моей женой, не она. Если бы это была ты, сейчас бы я спокойно лежал в своей постели. Я бы обнимал тебя, а в твоём чреве, быть может, рос бы ещё один рыцарь, или принцесса-бунтарь. Я говорил тебе, что мне не нужен этот титул, мне нужна ты. — Мне титул тоже не нужен, Джендри, — сбивчиво проговорила Арья. — Забавно, правда? У нас было бы гораздо больше шансов остаться вместе, если бы тебя не узаконили, — она позволила себе засмеяться, но вот Джендри всё ещё был мрачнее тучи. Он отпустил её голову и отступил на несколько шагов назад. — А что тебе нужно? Жизнь ради мести, когда все, кто испортил тебе жизнь, мертвы? Война закончилась давным-давно, Арья. Позволь себе отпустить её. Найди себе новую цель, живи ради живых, не ради мёртвых… — У меня был шанс на это. Я отказалась. И я бы не стала менять это решение, ведь тогда… — Всё в прошлом, Арья Старк, всё прошло, — перебил Джендри, словно каждый её аргумент казался ему бессмыслицей. — Ты принцесса Винтерфелла, хочешь ты этого, или нет, и ты любишь меня, даже если отказываешься от меня. Останься здесь. Будь капитаном моей гвардии, будь кем угодно, кем захочешь быть… научи Роберта быть рыцарем, рассказывай Элинор о Висенье и Рейнис… просто останься со мной, Арья. Неужели я о многом прошу? — Я уже сказала твоему сыну, но скажу и тебе тоже. Моё место не здесь. Моё место… — Разве твоё место не там, где тебя любят? Пожалуйста, Арья. Я никогда тебя ни о чём не просил, но сейчас я прошу, нет — я умоляю тебя остаться со мной. Десять лет не исцелили меня, и я уверен, что дальше будет только хуже. Я не хочу кончить как мой отец, поэтому… раз уж ты жива, и я жив, почему бы нам просто не перестать бегать друг от друга? Арья. Пожалуйста. Спорить с этим было очень тяжело. Да, когда-то давным-давно он отказался от неё, оставшись с Братством. После этого Арья отказалась от него сама, отправившись в Эссос. Им всё время мешали эти, подумать стыдно, сословные представления, с которыми она так упорно боролась с самого детства… из-за них же она не смогла быть по-настоящему счастлива. Одиночество не сделало меня счастливой, и всё же, я обязана… нет, я просто не имею права рушить уже созданное. Мне не верится в то, что я говорю это. Я не верю. Не может быть, чтобы я не имела на это право. Кто это сказал? Есть вещи важнее сословий. Любовь, семейное единение. Нет единения там, где супруги не любят друг друга, но моим матери и отцу тоже понадобилось время, чтобы узнать и полюбить. И всё равно, вслух она произнесла: — Когда моя лошадь поправится, я покину Штормовой Предел. Я вернусь в Винтерфелл, но после этого снова уеду. Мне нигде нет места, Джендри. Слишком многое произошло со мной. Я уже не та маленькая девочка, что была с тобой в плену в Харренхолле. И я не та… — Не та, что в ночь, в которую мы оба могли сгинуть навсегда, решила быть со мной? Ясно, — Джендри печально вздохнул, направляясь к выходу. — Я всё понял. Надеюсь, вам понравится пребывание в Штормовом Пределе, миледи. — Не называй меня «миледи». — Ну почему нет? — Джендри уже стоял у двери, широко ей улыбаясь. — Я же говорил тебе, что ты всегда будешь моей леди. Баратеон я, или нет… титулы могут меняться, а моя любовь к тебе — никогда. Я это очень чётко уяснил, как и то, что кем бы я ни был, ты не будешь моей. Просто не будешь, и всё, неважно, кто я. Но это не страшно. Пара-тройка других десятков лет, и мне будет уже всё равно. Особенно если со мной что-то случится, когда я буду вдребезги пьян. Как отец. Видимо, всё-таки важно, что я именно его сын. Одна неудачная схватка с кабаном… только она и излечит разбитое сердце. Арья знала, что когда Джендри закончит, она должна будет промолчать. Она не должна ничего говорить, не должна давать ему надежду, даже если собственное сердце просит прекратить это и просто быть счастливой. Не быть леди, но быть любимой и любить. Позволить своему сыну стать тем, кем он захочет, рассказать своей дочери нечто более интересное, чем эта глупая история о Флориане и Джонквиль… и пусть дети живут как хотят, и пусть титулы никогда не беспокоят их. И пусть будут счастливы, если Боги позволили им родиться в послевоенное время. Пусть ничего не боятся. Если и Арья, и Джендри, и многие другие выгрызли для них этот мир ценой своего… впрочем, кто мешал им быть счастливыми, в конце-то концов? Не они ли сами это были? На следующее утро Роберт прибежал к ней и спросил, не может ли леди Арья потренировать его немного, показать ему пару интересных приёмов. Леди Арья, конечно же, согласилась, ведь иначе она бы так и не узнала, где в этом имении поле для тренировок, и пойти ночью было бы некуда. В детстве её братья тренировались в дворе замка, но это было даже до того, как появились первые зёрна войны… Джендри должен был опасаться этого и учить детей с самого детства — к тому же, он был кузнецом. Если бы он перестал делать оружие, он бы совсем свихнулся, но девать его было некуда… Роберт показал ей обширный арсенал, состоявший из мечей, секир, топоров и молотов, и показал ей несколько копий, похожих на то, что Джендри сделал для Арьи перед Битвой Рассвета. — Твой отец действительно талантливый кузнец. Ты ведь это знаешь, правда? Он сделал для меня такое копьё, и я сражалась с ним за Винтерфелл. — Талантливый, — он согласно кивнул. — Но вы с ним не остались. Почему? — Арья взглянула на мальчика с удивлением, но он не собирался ничего пояснять. В его взгляде не было ненависти или раздражения — возможно, он даже не понимал, о каких серьёзных вещах спрашивает. Арья улыбнулась себе под нос. — Что ты об этом знаешь? — она направилась к выходу из арсенала, и Роберт понял, что пора вести даму в тренировочный зал. — Я знаю только то, о чём папа рассказал мне однажды. Наверное, он слишком много выпил, потому что сказал, что я не должен этого слушать. И что мама не должна об этом узнать. — Если мама не должна знать, может, ты и мне не станешь рассказывать? — Но ведь о вас речи не было, — мальчик посмотрел на неё многозначительно. — Он сказал, что даже если я стану лордом, я не смогу взять в жёны ту, кого буду любить, потому что она откажется. Ты Баратеон, сказал он мне. Ты не сможешь полюбить простую женщину, которая будет уметь готовить, хорошо петь и обращаться с твоими гостями. Которая родит тебе детей, сказал он. Ты скажешь, что любишь домашнюю и смирную, послушную, что родит тебе детей, но она быстро наскучит тебе. Ты захочешь, чтобы рядом с тобой по ночам лежала другая. Ты будешь влюбляться в рыцарей — в таких же, как и ты. А рыцари никогда не бывают счастливы друг с другом, потому что им мешают долг и клятвы. Папа сказал, что клятвы — это хрень, но мама сказала, что это плохое слово… и я не должен его говорить. Прошу меня простить, миледи. Роберт открыл перед Арьей дверь, избавляя её от необходимости отвечать — и, в глубине души, она даже была благодарна за это. Подобные мысли слишком часто проскальзывали в её голове за прошедшую ночь. В следующие несколько дней Джендри ни разу не вышел на трапезу с семьёй, ссылаясь на плохое самочувствие, но даже леди Баратеон чувствовала в этом фальшь, и это выводило её из себя. Но здесь, на широком тренировочном поле под открытым небом, Арья наконец-то чувствовала себя собой. Она оглянулась на мальчика, глазевшего на неё с восхищением и ни за что её не осуждавшего и, улыбнувшись, попросила его встать на изготовку. А когда он это сделал, Арья едва сдержала улыбку — Роберт вставал боком, чего раньше не делал его отец. Это она научила Джендри вставать боком. Так сложнее ударить, так и цель становится меньше. К четвёртому дню её лошадь полностью пришла в себя — можно было спокойно отправляться дальше. Договорились, что Арья отбудет с утра, после крепкого сна и плотного ужина. На протяжении всего вечера леди Баратеон с трудом сдерживала возгласы восторга и едва удерживалась от ливня приглашений — она говорила, что в компании леди Арьи её сыновья стали счастливее, и даже у Элинор появились новые интересы, поэтому ей обязательно стоит приехать снова, пригласив с собой леди Сансу. Арья же бросала взгляды на пустующее место во главе стола и думала, что если такова цена её посещений, она не готова выплатить её вновь. Выехав за ворота, Арья остановила лошадь: того требовало громко колотившееся сердце. В последний раз она чувствовала себя так пару дней назад, когда впервые за много лет оказалась так близко к единственному мужчине, которого когда-либо любила. Джендри. Она обернулась, снова окинув неприступную крепость взглядом. Да, ты всегда был точно такой же — мрачный, как этот замок. Ты большой, словно бык, и этот замок точно так же возвышается над водами, как ты возвышался надо мной в самом детстве, когда я ещё не знала, как объяснить то, что я чувствую… а что теперь? Сколько мне лет, и что я знаю о себе самой? Я всё ещё хочу кочевать едва ли не в полном одиночестве, всеми забытая и потерянная? Если кто-то прикончит меня в бывшем Дотракийском море, никто об этом не узнает. Как жаль, что я не могу… но что это? Деревянные ворота снова открываются, и ей навстречу скачет всадник. Ей кажется, что она узнаёт этот силуэт, но ей не хочется себя обманывать. Арья могла бы развернуть лошадь и поехать прочь, чтобы не встречаться с ним глазами, но то же сердце словно приказало ей стоять на месте. Если ты двинешься с места, говорило оно, ты будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. — Я слышал, в Эссосе гораздо теплей, чем здесь, — произнёс всадник, сбрасывая с себя капюшон. — А ты знаешь, где я вырос. Ты знаешь, что я не привык к постоянным дождям. — Мне было нетрудно привыкнуть к постоянной жаркой погоде, — произнесла Арья, и её голос внезапно задрожал. — Ты бы тоже мог привыкнуть. — Нет. Десять лет прошло, а я так и не привык. — Джендри остановил коня рядом с лошадью Арьи. В темноте его лицо казалось жутким, серьёзным и даже злым. Арья подумала, что никогда прежде не любила его сильнее. — Арья, позволь мне отправиться с тобой. Я не успел попросить тебя об этом тогда, и мне пришлось вести жизнь, к которой я не привык. Советники говорили мне о выгодном положении Штормового Предела, но я думал о тебе. Моя прекрасная жена лежала рядом со мной и улыбалась после брачной ночи, а я думал о тебе. Я прикасался к ней, но представлял, что прикасаюсь к тебе, что мы снова в Винтерфелле, что завтра мы можем погибнуть. Когда она родила мне мальчика, я надеялся, что у него будут тёмные волосы и серые глаза — как у тебя, хотя знаю, что это невозможно. Наверное, я надеялся, что Боги сыграют со мной злую шутку, и я возненавижу ребёнка, так напоминающего мне тебя… Наконец, она с трудом отговорила меня назвать Элинор Арьей. Я думаю, после того, как я предложил это, она всё поняла. Я сделал её несчастной только потому, что не решился попросить об этом раньше. Я не решился всё бросить, цепко хватаясь за признание, которое сделало бы меня равным тебе, но… — Ты всегда был мне равным, Джендри, — вздохнула Арья. — Мне жаль, что ты не понял этого раньше. Ты думаешь, твоя жена несчастна? Это не так. Я видела, как она смотрит на тебя, я слышала… — Джендри засмеялся, печально опустив голову. — Впервые за много лет я вижу её такой счастливой. Я ушёл от неё только что, из-за её откровенных признаний. Всё это было напоказ, неискренне. Она просто пыталась доказать мне, что она — ничуть не хуже, чем ты. Это было очень громко и грубо, и я благодарен, что дети ничего не слышали. — Тебе не страшно покидать их? Не страшно, что они тебя возненавидят? — Разве у меня есть выбор? Моё место не с ними, и я всегда говорил об этом. Я всегда знал, что это так, я не скрывал этого. Что я могу сказать? У них ведь не было матери, которая могла бы их научить тому, что ты не должен делать то, что велят тебе люди. Ты должен делать то, что велит тебе твоё сердце. Ты — не их мать, Арья. Но как бы мне хотелось, чтобы было иначе. Я мог бы умереть счастливым отцом, если бы матерью моих детей была не пресловутая леди Баратеон, а Арья Старк, которая полюбила меня ещё когда я был бастардом… и которую я полюбил, зная, что она никогда не будет настоящей леди. Всё ведь осталось по-прежнему, верно? Ты всё та же Арья Старк, ты не леди? «Если бы я могла вернуться в прошлое, — хотелось сказать Арье, — я бы сказала себе, что в Западных Землях нет ничего, кроме бедности, тоски и злобы. Я бы сказала, что если уеду сейчас, то останусь одинокой… я бы попросила её проглотить свою гордость, оставшись собой, я бы попросила её стать матерью твоих детей, чтобы Джендри был счастлив. Чтобы ты была счастлива, чтобы тебе не пришлось носить этот груз в себе. Прошло бы время, и это стало бы единственным, что интересовало бы тебя в жизни». Вместо этого она произнесла: — Да. Я не леди. — И ты заберёшь меня с собой? — Арья молчала, пытаясь всё взвесить. Они могут расстаться снова, в третий раз — должно быть, теперь уже навсегда. — Впрочем, ничего не говори. Я знаю, что ты скажешь. — И что же я скажу? — Что я не должен оставлять своих детей. И жену. — И буду, вообще-то, права. — Будешь. Но это не имеет значения. — Джендри ударил по бокам лошади пятками, и она пошла вперёд, так что и Арье пришлось пустить лошадь в ход. — Отец, который не любит своих детей, ничем не лучше отца, которого нет. По правде, я даже не знаю, какая альтернатива предпочтительней… по крайней мере, они будут знать, что их отец счастлив. — Если только их мать не скажет, что их отец — последний проходимец, — улыбнулась Арья. — Не скажет. Она будет счастлива, что нелюбимый муж оставил её, и что теперь все бразды правления — в её руках. Она найдёт себе фаворитов, которые будут наперебой ублажать её, чтобы добиться каких-то преференций. Власть её испортит, но это не страшно. Если бы я остался, её бы испортил безразличный муж. Чем это лучше? — Иллюзией счастья, — пожала плечами Арья. — К чему иллюзии, когда в этом мире есть что-то, в чём я уверен? — Джендри оглянулся на Арью, послав ей счастливый взгляд впервые за время их воссоединения. Он видел, какую реакцию это произвело, и его улыбка, когда он смотрел на восходящее над морем солнце, стала ещё шире. Глядя на спину Джендри, Арья улыбалась, но всё равно думала о том, насколько это неправильно. Неправильно, что Джендри бросает семью ради того, что кажется правильным и ему, и Арье… точнее, что казалось правильным, пока не произошло столько неправильного, что кажется правильным всем остальным. Понятия смешивались в её голове. Поздно ли исправлять старые ошибки, когда успел наделать кучу новых? Исправление каких ошибок важнее — старых, или новых? Да и можно ли считать что-то ошибкой, если это делает людей счастливыми? Можно, если поставить во главу угла свой собственный эгоизм. Если думать только о своём счастье, забыв о счастье других… А может, Джендри прав, и время всё исправит — дети поймут и простят его. Он уходит, чтобы Роберт мог стать рыцарем. Он уходит, чтобы леди Баратеон могла найти того, кто будет любить её по-настоящему. Кто знает, что будет потом? Пройдёт ещё лет десять, и будет видно. Всё время до этого можно просто позволить себе быть счастливыми, а потом… да, в конце-то концов. Исправить то, что можно исправить. Пока возможно, и пока их снова не замела вечная зима.