Ты станешь воздухом

Дождь, с утра мелкий и ленивый, разошелся не на шутку, когда Родион был в нескольких шагах от гостиницы. Так что в номер он ввалился насквозь промокший, на ходу стягивая с себя куртку. Сбросил полные воды ботинки, прилипшую к телу футболку — куртка нисколько не защитила от настойчивых капель. И, на ходу расстегивая ремень джинсов, направился к ванной. Распахнул дверь да так и замер, ошарашенно уставившись на представшую взору картину. Казалось бы, что такого? Просто красивая обнаженная женщина под потоками воды, плавно и очень сексуально стекающими по телу. Чуть запрокинутая голова, расслабленное лицо, глаза прикрыты... Взгляд жадно заскользил по всей стройной фигуре, от светлой макушки до аккуратных ступней. В горле вдруг пересохло, а сердце, пару раз испуганно рванувшись в грудной клетке, забилось как-то медленно, словно норовя вот-вот остановиться совсем. Тонкая рука потянулась сначала к крану, затем стянула с раковины умывальника небрежно брошенное полотенце. И только тщательно закутавшись в пушистую ткань, Лаврова повернулась к двери. Обдала застывшего без движения, жутко растерянного курсанта холодным насмешливым взглядом.       — Все рассмотрели? Интонация была непривычной. Ни льда, ни ехидства. Голос стал каким-то странно бархатисто-мягким, грудным, взволнованно-вибрирующим, совсем незнакомым. От него по телу курсанта моментально прокатилась жаркая волна, заставляя забыть о том, что продрог насквозь. Да он вообще забыл обо всем, не в силах оторваться от разглядывания столь желанной женщины, не в силах прийти в себя от раскаленных мурашек, засевших где-то между позвонками. Словно под гипнозом шагнул вперед, переводя затуманенный взгляд с длинных стройных ног, едва прикрытых полотенцем, на лицо Кати и моментально растворяясь в синеве ее напряженного, настороженного взгляда.       — Долгов... — произнесла она одними губами, когда руки курсанта уверенно легли на талию. Его ладони показались не просто теплыми — раскаленными, даже плотная ткань не спасала.       — Я так больше не могу, — выдавил он с трудом сквозь застрявший в горле ком. Притянул Катю вплотную к себе, так тесно, насколько это было возможно. Заставляя ощутить разгоряченное, влажное от дождя тело; дыхание, кажется, прожигавшее кожу. От него всего веяло безумным жаром и желанием. Он весь был сплошным нервом. Средоточием сумасшествия. Сумасшествия, которому невозможно сопротивляться. Да и хотела ли она сопротивляться? Кровать не выдала их ни единым звуком, лишь мягко спружинив, когда Родион осторожно толкнул Катю на тщательно застеленное покрывало. Чувства смешались в невообразимую гамму, среди которой уже сложно было что-то различить. Возбуждение, буквально обжигающее кончики пальцев, когда бережно стягивал с нее полотенце, мешавшее видеть/осязать/чувствовать... Непривычная робость и страх сделать что-то не так, спугнуть, причинить боль. И предвкушение, это сладостно-волнующее предвкушение наконец-то узнать, какой она бывает... Какой бывает эта женщина, когда любит и позволяет любить себя? Когда ее не сдерживают рамки воспитания, правил и черт знает чего еще, что так мешало им открыться. Какая она настоящая, женщина, беспощадно перекроившая его жизнь и его самого?.. Это было самым настоящим безумием. Сорвались. Они сорвались в пропасть сумасшествия, не способные удержаться за прежде отрезвляющие мысли. Напряжение, так долго копившееся между ними, требовало выхода — поспешных, жадных поцелуев, осторожных прикосновений, так необходимых сейчас. Родиону казалось, что он сойдет с ума. А может, уже сошел. Когда чуть подрагивающей ладонью гладил ее спину с выступающими совсем по-девичьи позвонками, когда скользил губами по коже, слегка влажной от воды. Когда пальцы терзали каждый сантиметр взволнованно подрагивающего тела: тяжело вздымавшуюся от прерывистого дыхания грудь, изящные ключицы и хрупкие плечи. Эта женщина, такая неприступная и выдержанная, сейчас казалась такой беззащитной, такой необъяснимо нежной... И волнение сдавило грудь, и даже стало как-то страшно, когда осторожно развел стройные бедра, уже готовясь, что Лаврова вскинется испуганно-протестующе, отталкивая его. Но этого не случилось. Она только задышала часто и как-то скомканно, напряглась или скорее зажалась. Боясь пошевелиться, боясь своей реакции, боясь, что все снова будет не так, как должно быть... Родион недоуменно замер, не почувствовав никакой преграды, помедлив, проник дальше. Уловил расслабленный выдох Кати, осмелев, толкнулся чуть более уверенно, и приглушенно, почти неслышно застонал. Внутри было безумно горячо и узко, и напряжение, скопившееся внизу живота, кажется, готово было разорваться яростным фейерверком в любую секунду. Лаврова подалась ему навстречу, шевельнула губами, шепотом выдохнув его имя, на последней согласной сорвавшись на беззвучный стон. Родион обхватил ладонями ее лопатки, приподнимая женщину над постелью, прижимая почти вплотную к себе, наткнулся взглядом на широко распахнутые глаза, полные бессмысленного, безграничного наслаждения... Реальность, качнувшись, осыпалась осколками, выметая сознание в какую-то другую вселенную, где был только этот непередаваемый взгляд невероятных глаз, а еще нечто, совершенно не поддающееся определению. Удовольствие? Вспышка эмоций? Взрыв чувств? Все сразу и одновременно ничего. Катя лежала, раскинув руки, разметав еще непросохшие после душа волосы по темной наволочке. Грудь, без труда угадывающаяся под тонким покрывалом, все еще нервно вздымалась, хотя дыхание стало ровнее. Долгов с улыбкой смотрел на нее, словно — уже привычно — хотел запомнить ее такой, как сейчас. Смущенной, взволнованной, стыдящейся. Чего она стыдилась? Что позволила себе поддаться ему и своим чувствам? Что занималась любовью с парнем младше нее на несколько лет и звезд на погонах? Это по-прежнему так важно для нее? Родион придвинулся ближе, обнял, устроив ладони на спине и довольно отметив, что Катя даже не попыталась высвободиться. Повернулась на бок, как вчера утыкаясь лицом ему в грудь, где бешено колотилось сердце.       — И что теперь? — спросила тихо, стараясь голосом не выдать эмоций, в которых еще сама не могла разобраться.       — А что теперь? — переспросил Долгов, наматывая на палец золотистую прядку. — По-моему, все наконец стало ясно, или я ошибаюсь? — он немного отстранился, пытаясь поймать ее взгляд, скрытый за полуопущенными ресницами.       — Родион, — она с неохотой высвободилась из его рук, — давай поговорим об этом потом? В Москву опоздаем.       — То есть так, да? — Долгов тоже сел, пытаясь взглядом найти джинсы. — Сначала "потом", и еще "потом"... Кать, я не хочу тебе надоедать, но я хочу понять, что происходит между нами? Ты то отталкиваешь, то приближаешь... Просто скажи, чего ты хочешь, и все, — Родион опустил голову, зарываясь пальцами в волосы. Лаврова, ничего не ответив, подхватила одежду и скрылась в ванной. Вернулась почти сразу, тщательно причесанная, в застегнутой на все пуговицы форме. Долгов же так и сидел неподвижно, погруженный в какие-то мысли. Катя, прислонившись к двери, несколько мгновений смотрела на него, вынудив курсанта отвлечься от раздумий и поднять взгляд. Встретившись с Родионом глазами, женщина сделала несколько шагов вперед и опустилась на кровать, все еще хранившую следы недавнего сумасшествия. Поддаваясь какому-то необъяснимому порыву, склонилась и провела ладонью по щеке, удивляясь волне странной нежности.       — Просто дай мне время, хорошо? — сказала тихо. Долгов кивнул и, перехватив ее руку, прижался к ней губами. Время... Да если надо, он готов ждать вечность, если Катя позволит ему только одно: быть рядом с ней. Просто быть рядом. Разве это так много? А он, в свою очередь, сделает все, чтобы оправдать ее доверие. Чтобы она смогла увидеть в нем не мальчишку, не наивного курсанта, а человека, на которого может рассчитывать. Всегда. В любых обстоятельствах и в любое время. Железной леди тоже нужен рыцарь.