***
Этот вечер разительно отличался от привычных для Родиона вечеров. Долгов посвятил его не разгребанию завалов по учебе, не поиску очередного заработка и даже не посиделкам в баре с приятелями и знакомству с какой-нибудь легкомысленной любительницей приключений. Курсанту даже становилось смешно при мысли, что мог так бездарно растрачивать себя на какие-то убогие пародии отношений, не приносившие и крошечной доли того, что он испытывал с Лавровой. Даже просто находясь с ней на одной кухне, просто перебрасываясь редкими ленивыми фразами. Да и Катя, было заметно, очень уютно чувствовала себя в этой маленькой квартире, забравшись с ногами на тесный кухонный диванчик и крутя в пальцах ложку с золотистыми каплями меда. Запах стоял на кухне просто замечательный, еще приятней было наблюдать, как Родион колдует у плиты, помешивая ароматное "зелье" в кастрюле. — Ни разу не пробовала глинтвейн, — призналась Катя, задумчиво отправляя в рот очередную порцию меда. Долгов, так несвоевременно повернувшийся, смог наблюдать, как она облизывает ложку, и, чертыхнувшись, поспешно отвернулся к плите. Что за дурацкая реакция на самые невинные вещи?! — Знаешь, нам, пожалуй, придется купить кулинарную книгу и по очереди мучить друг друга ужином, — заметил Родион, возвращаясь к прерванному занятию. — Отличная идея, — усмехнулась Катя и, поднявшись, подошла к парню, прижавшись к нему со спины. — Ммм, и за что мне такое сокровище? — промурлыкала вкрадчиво, запуская ладони ему под футболку. Долгов напрягся, боясь пошевелиться, жадно впитывая небрежные, легкие прикосновения прохладных рук. Когда пальцы случайно скользнули чуть ниже положенного, Родион, вполголоса выругавшись, выключил плиту и повернулся к Лавровой, поспешно притягивая ее к себе. Катя не сопротивлялась. — Что вы делаете, курсант Долгов? — спросила наигранно, волнующе тихо, когда Родион без лишних сантиментов потянул вверх ее рубашку, совсем не заботясь о сохранности пуговиц. Вместо ответа парень накрыл ее губы поцелуем, и вопрос отпал сам собой. В этот раз все было немного иначе. Более уверенно, страстно, даже немного дико. Оба уже знали, что и как должно быть, уже не опасались выражать эмоции, просто покорившись безумному водовороту чувств. И позже, раскинувшись на бесстыдно смятой постели, Катя с удивлением поняла, что от смущения не осталось и следа. Страха, неловкости и зажатости не было тоже, была приятная расслабленность и легкая усталость, когда хочется просто прижаться к сильному плечу рядом и хоть ненадолго перестать о чем-то думать. Родион, прислонившись спиной к стене и обнимая доверчиво прижавшуюся к нему Катю, улыбался совсем по-мальчишески счастливо. Сейчас, сидя у него на коленях, растрепанная, с немного раскрасневшимися щеками, в его футболке, Лаврова меньше всего напоминала строгого куратора, с сарказмом отчитывавшего его за любой промах; ту железную леди, от чьего насмешливого, холодного взгляда курсанту становилось не по себе. Сейчас эта женщина была такой родной, такой безумно близкой и нежной... Долгов приподнял ее за подбородок, ловя немного смущенный, сияющий взгляд, поцеловал неторопливо и бережно, словно извиняясь за недавнюю несдержанность. Протянул руку, поднимая забытый на полу бокал с глинтвейном, сделал глоток и передал Кате. Вино, сдобренное специями, обожгло горло, жаром растеклось по венам, еще больше расслабляя и согревая. Абсолютное умиротворение накрыло теплой волной, смывая все заботы и волнения. Как же мало, оказывается, нужно для счастья — всего лишь один-единственный человек рядом, помогающий совершенно иначе посмотреть на привычные вещи. Все, абсолютно все с этой женщиной будет по-другому, Родион знал это абсолютно, неоспоримо точно. Потому что с ней он и сам становился другим, потому что совершенно незнакомые чувства охватывали его рядом с ней. Долгов чувствовал себя и влюбленным мальчишкой, и настоящим мужчиной, готовым оберегать свое счастье, преданным другом и волшебником, каждый день совершающим для этой женщины маленькие чудеса. И неважно, что это будет: очередной букет, поход в кино с поцелуями на последнем ряду или готовность сидеть с ней, если, не дай бог, подхватит простуду. Все мелочи, такие банальные, бытовые, приобретали совсем иную окраску, казались такими необходимыми, такими важными... Хотя почему казались? Это и было по-настоящему важным: готовность на каждодневный труд по укреплению чувств, где кирпичиками были забота, внимание, нежность и еще многое из того, на чем строится будущее двоих, не желающих, чтобы их сказка когда-нибудь закончилась. Они открыли друг другу что-то совершенно новое в том, что казалось обыденным. Они научились наслаждаться каждым моментом вместе, каждой минутой, полной спокойного счастья от близости с любимым человеком. И оба знали, что будут делать все, чтобы сохранить это счастье. Любовь окрыляет лишь тех, кто позволяет себе летать.Часть 19
25 января 2016 г. в 01:08
Тарасова все-таки нашли. Вот только пользы от этого было немного: показания психически нездорового человека можно смело делить на все десять, выглядел поступивший в больницу с приступом подозреваемый совершенно неадекватным. Однако в его бессвязных речах Лаврова видела подтверждение своей версии, да и повторный опрос соседей Тарасова принес неожиданный результат: та самая соседка, к которой воспылал нежными чувствами Саблин, опознала в Горском-младшем гостя, не единожды навещавшего Тарасова незадолго до убийства Соболевой. А еще в тот день, когда неизвестный, оказавшийся Тарасовым, стрелял в Катю на складах. Картинка выстраивалась сама собой: Горский каким-то образом сумел внушить другу отца, что от навязчивой оперши следует избавиться, а сам в это время пробрался в его квартиру и подбросил окровавленный шарф Виктории. Вот только Горский не заметил одну маленькую неувязочку: у Тарасова не имелось машины, не на руках же нес он тело к академии через весь город? А вот у самого Виктора машина как раз имелась. И, поразмыслив хорошенько, курсанты смогли даже вычислить ее местонахождение. А дальше было делом техники: эксперт осмотрел салон и обнаружил тщательно затертые следи крови и волосы, принадлежавшие убитой. Очевидно, пожадничал гражданин Горский уничтожать машину, на которой вез тело, а может, просто не успел.
— Что произошло на самом деле, мы с вами можем только догадываться, — Лаврова привычно расхаживала по аудитории под прицелом внимательных взглядов курсантов, жадно ловивших каждое слово. — Но эксперт обнаружил следы крови и в квартире Тарасова. А как раз на тот день у гражданина Горского нет никакого алиби, зато его автомобиль заметила одна глазастая бабушка из подъезда Тарасова. Интересная картинка, правда? Очевидно, Виктор, втершись в доверие к сестре, пригласил ее в гости к своему "другу", доведенному до нужной кондиции. Видимо, нашел нужные слова, довел Тарасова до помутнения рассудка и преспокойно дождался, когда тот убьет Соболеву. Потом вывез труп, подбросил записку и нож, вернулся, на всякий случай кое-как убрал все на месте убийства и сделал запись в блоге Тарасова. Ему, как программисту, сделать это не составило труда. И стал ждать, когда на Тарасова выйдут, даже предусмотрительно подбросил ему шарф убитой.
— Ужас какой-то, — пробормотала Варвара. — Соблазнил собственную сестру, чтобы позже убить из-за наследства... А ведь она могла и не знать, кто ее отец...
— Между прочим, — как всегда не смог не продемонстрировать эрудицию Миско, — некоторые знаменитые люди в прежние времена спокойно вступали в отношения с родными сестрами, а у Горского и Виктории всего лишь общий отец... Но мне другое интересно, Екатерина Андреевна. Неужели его не найдут? Улики вроде как налицо, хотя бы в соучастии и подстрекательстве Горского можно обвинить.
— Не забывайте, что скоро Горскому придется вступать в права наследования. И если уж он не поленился придумать такой хитроумный план, сомнительно, что откажется от всего, когда цель так близка. Да и он наверняка думает, что глупые менты поверят в полную виновность Тарасова и не станут копаться в деле как следует. Так что рано или поздно Горский объявится, наверняка.
— Будем надеяться, — вздохнул Миско и взглянул на Лаврову не без восхищения. — А как вы вообще пришли к такой версии?
Долгов бросил на одногруппника неприязненный взгляд и вновь поднял глаза на Лаврову, привычно усевшуюся на край стола. И как в этой женщине уживаются сексуальность и строгость, какая-то девичья невинность и сносящая крышу соблазнительность? Сколько естественности и в то же время вызова было сейчас в этом движении, когда закидывала ногу на ногу, мимоходом поправляла юбку, словно почувствовав его жадный взгляд... Родион нервно крутанул в пальцах ручку, с усилием отводя глаза. Нетерпеливо посмотрел на часы — показалось, что время идет медленно, как никогда. Просто издевательски медленно.
До окончания лекции оставалось десять минут.
Университет был изумительно пуст, ни одного зазевавшегося студента, да и неудивительно: пятница, почти вечер, все разбежались так быстро, как могли. Даже суровые преподаватели уже спешили кто к своим машинам, кто к метро, ежась от неприятно-колючей мороси дождя.
А вот Родион никуда не торопился. Прислонившись к стене, он нетерпеливо вслушивался в непривычную тишину университета, ожидая, когда раздастся знакомый стук каблуков. Время снова тянулось бесконечно.
— А я вас жду, — выпалил Долгов, услышав наконец шаги.
— Да? — неожиданно тихо переспросила Лаврова, нервно поправляя перекинутый через руку плащ и избегая смотреть курсанту в глаза.
— Да, — уверенно повторил Родион и взял Катю за руку, увлекая в гардероб. Женщина не сопротивлялась и вообще выглядела ужасно растерянной, что так не вязалось с привычным образом железной леди.
— Я соскучился, — прошептал Родион, притягивая Катю к себе. Так, будто они не виделись каждый день в академии, будто он не подвозил ее уже привычно домой. Но он действительно ужасно скучал: не видя Катю каждый день у себя в квартире, не имея возможности просто обнять, просто поговорить о чем-то, кроме дела... Она опять отдалилась, снова закрылась от него, и хотя относилась немного теплее, чем прежде, Долгов чувствовал, что все не то и не так. Кажется, Лаврова решила все гораздо проще: постепенно свести их отношения в дружеские, даже, скорее приятельские, а затем снова стать для него просто куратором. Родион чувствовал это, но, помня о своем обещании не торопить события, все же сдерживался. До сегодняшнего дня это хоть и с трудом, но удавалось. А вот сейчас сорвался. Снова. Эта женщина действительно сводит его с ума.
— Родь, что... что ты делаешь... — сбивчиво, нервозно, моментально теряя выдержку зашептала она, когда руки курсанта заскользили по телу, вызывая волну безумных эмоций. Родион ничего не ответил, накрывая ее губы своими, одной рукой пробираясь под юбку, а второй поглаживая спину, чувствуя, как Лаврова вдруг подалась ему навстречу, отвечая, покоряясь, позволяя... Выскользнул из рук плащ, грозя быть безжалостно затоптанным. Щелкнула заколка, выпуская на волю золотистый водопад волос. Два дыхания слились в одно, прерывистое, скомканно-сумасшедшее. Тонкие пальцы вцепились в крепкие плечи, обтянутые форменной рубашкой. Бедра, почти не прикрытые неприлично приподнятой юбкой, уже привычно двигались навстречу умелым движениям пальцев, вызывавших безудержно-жаркие волны желания по всему телу. Кровь шумела в ушах, сердца колотились как бешеные, словно соревновались в количестве ударов в секунду.
Катя отстранилась первой, прижимаясь к стене — ноги не держали, в голове шумело, казалось, еще немного, и она упадет.
— Долгов, вы сумасшедший, — выдохнула она, пытаясь дрожащими пальцами застегнуть рубашку и радуясь, что в полумраке не видно отчаянного румянца, жаром обдавшего щеки.
Родион ничего не ответил, заботливо поднимая плащ куратора и отряхивая от грязи.
— Кажется, я опять испортил тебе вещь, — усмехнулся он, галантно помогая Кате одеться. Женщина ничего не ответила, поправляя волосы и вновь избегая смотреть в сторону курсанта.
— Поехали ко мне? — тихо спросил Родион, приобнимая Катю за плечи.
— Поехали, — сорвалось с ее губ прежде, чем Лаврова успела себя остановить. Долгов улыбнулся и, уверенно взяв куратора за руку, повел ее к выходу.