Ты станешь воздухом

      — Лидия Алексеевна, мне нужно с вами поговорить. Подполковник вопросительно приподняла брови, но после паузы все же процедила:       — Слушаю вас, Екатерина Андреевна. Лаврова, усмехнувшись, прошла в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь. После этого разговора Кудилина уж точно будет недолюбливать ее еще больше, но что поделать?       — Лидия Алексеевна, почему вы скрыли, что Виктория Соболева ваша дочь? — с места в карьер начала Катя, не размениваясь на реверансы.       — Что? — побледневшими губами переспросила подполковник. Ручка, которую она держала в руке, выскользнула из пальцев, но женщина, похоже, этого даже не заметила.       — Неужели вы всерьез думали, что ничего не вскроется? Достаточно было выяснить место рождения Соболевой и сопоставить биографию Тарасова с биографиями остальных сотрудников университета. Не просто так ведь труп Виктории оказался возле академии... За что Тарасов вам так отомстил? Кудилина молчала, закрыв лицо руками.       — Или вам все равно, кто убил вашу дочь? — резко бросила капитан. Подполковник глубоко вздохнула и подняла на Лаврову потерянный взгляд.       — Мне не все равно, — проговорила тихо.       — Тогда, может, расскажете? — уже мягче предложила Катя, на мгновение ободряюще сжав ладонь своей недоброжелательницы. Лидия Алексеевна зажмурилась, словно пытаясь сдержать слезы, и, немного помолчав, нерешительно заговорила. История оказалась банальной и старой как мир. История о трех друзьях детства: дочери военного Лиде, сыне крупного хирурга Никите и его друге-сопернике, сыне простых школьных учителей, Павле. Отношения, начавшиеся в школьные годы, со временем, как ни странно, не распались, наверное, потому что и после поступления в университеты все трое остались жить в одном дворе. Вот только дружба со временем постепенно трансформировалась в непонятно что: соперничество Павла и Никиты приняло какие-то болезненные формы, перестав быть ребячеством; между Лидой и Павлом закрутился бурный роман, а ревность Никиты все больше переставала походить на дружескую... К тому же примерно в это время Тарасов, большой любитель гонок на мотоцикле, попал в аварию и получил сотрясение мозга. Психическое здоровье его пошатнулось, и теперь Никита мало напоминал того веселого, жизнерадостного парня, каким был прежде. Стал хмурым, раздражительным, очень бурно реагировал на любую мелочь... Ничего удивительного, что Лидия и Павел стали меньше с ним общаться, да к тому же дело шло к свадьбе, было полно хлопот, в том числе и с учебой, и с подработкой. А Тарасов бросил медицинский институт, связался с компанией каких-то странных мрачных личностей, начал нарываться на конфликты с уже бывшим другом, тенью ходил за Лидой, одолевая какими-то нелепыми речами. С каждым разом становилось все хуже: Никита звонил по ночам, угрожая покончить с собой, требовал, чтобы она бросила Павла... Первое время Кудилина срывалась после каждого звонка, мчалась к другу, успокаивала, оставалась до утра, боясь какой-нибудь глупости. Отношения с Пашей начали давать трещину, а потом выяснилось, что Лида беременна. И когда Никита позвонил с очередной истерикой, твердо потребовала оставить ее в покое. Бросила трубку и спокойно легла спать. А наутро выяснилось, что Тарасов пытался покончить с собой, наглотался таблеток, хорошо, что мать вовремя заметила неладное. Жизнь резко пошла под откос: Павел, не выдержав шепотков за спиной, перевелся в другое учебное заведение, переехал в другой район, пообещав вскоре позвонить. Естественно, не позвонил. А когда Лида, устав ждать, сама приехала к нему, то дверь ей открыла какая-то незнакомая полуголая девица. Комментарии были излишни. Приятели и приятельницы, прежде вполне хорошо относившиеся к ней, как-то разом исчезли с горизонта, а вот сплетничать никто не перестал. Плюс ко всему выписавшийся из больницы Никита снова взялся за свое: преследовал, донимал звонками, требовал сделать аборт и даже... угрожал убить будущего ребенка. Родители, прежде спокойно относившиеся к перспективе появления внука, после разрыва дочери с Павлом резко изменили свое мнение. К тому же беременность отразилась на самочувствии, дикая усталость мешала нормально учиться, а в недалеком будущем маячили экзамены... Последней каплей стало появление Никиты под окнами роддома. И Лидия не нашла иного выхода, кроме как подписать отказ от ребенка... Время шло, жизнь постепенно стала налаживаться: встреча с Кириллом, окончание учебы, работа в университете... Вот только муж совсем не был в восторге от перспективы воспитывать чужого ребенка, он вообще не хотел детей, и Лидия не стала открывать ему правду. Дочери, с которой встречалась в строжайшей секретности, подсознательно опасаясь Тарасова, она тоже ничего не сказала. Так и осталась для нее "тетей Лидой", отчаянно завидуя тем матерям, которые могли спокойно общаться со своими детьми. А потом, видимо, она и совершила роковую ошибку — предложила Вике поступать в университет МВД. Расслабилась, понадеялась, что Тарасов забыл и о ней, и о своих угрозах. И действительно, первый год прошел на удивление мирно. А потом... Потом она встретила Никиту, буквально столкнулась с ним лицом к лицу, но тот сделал вид, что ее не узнал. А через две недели Вику убили.       — В принципе, я могу понять, почему вы молчали раньше, — бросила Катя, поднимаясь. — Боялись за дочь? Но почему продолжали скрывать, когда произошло преступление? Неужели не понимали, что это может помочь найти убийцу?       — Вы думаете, это Никита?..       — Пока еще рано делать такие выводы, — уклонилась от ответа Лаврова. — Но проверить эту версию как следует все же необходимо. Спасибо за откровенность. И... — Екатерина Андреевна положила руку на плечо подполковнику. — Я вам обещаю, мы его найдем. Тарасов это или не Тарасов, но найдем. Обещаю.

***

      — Ну ничего себе! — присвистнул Саблин, явно забыв, где находится. — Поборница морали Лидия Алексеевна отказалась от родной дочери и продолжала это скрывать, даже когда ту убили...       — Саблин! — Лаврова ударила ладонью по столу, призывая разговорившегося курсанта к порядку. — В нашу задачу не входит обсуждать и осуждать поступки Лидии Алексеевны! Наша цель — найти убийцу, или кто-то с этим не согласен? — капитан обвела студентов холодным взглядом. Те промолчали.       — Больше никто высказаться не хочет, нет? Ну и отлично. Тогда, может, к делу?       — Да все тут ясно, — пробасил Шишкарев. — Тарасова только найти надо, и...       — Что "и", Шишкарев? Что ему можно предъявить? Отсутствие алиби? Любовь к стихам Бодлера? Ведение блога?       — А покушение? — снова влез Денис.       — А его причастность к моему покушению еще доказать надо, — дернула плечом капитан. — Вот когда Тарасова найдут, когда обнаружат рану от травматика... Это будет уже другой разговор. Но мы сейчас вообще-то говорим об убийстве Соболевой. Знаете, то, что он, возможно, подчеркиваю — возможно! — хотел меня убить, еще не значит, что его можно обвинять во всех убийствах, произошедших в нашем городе.       — Надо ехать в этот Юбилейный, поворошить, так сказать, "пыль прошлого", — высказался Долгов, Катя одобрительно кивнула.       — Хоть какая-то разумная мысль. Этим, я, пожалуй, и займусь. А вы, ребятки, сегодня поедете к Захоронку в отдел и, опираясь на биографию Тарасова, попытаетесь придумать, где он еще может скрываться. Все, все свободны, — и Лаврова, словно угадав, что Долгов хочет что-то возразить, первой покинула аудиторию. Родион проводил взглядом стройную фигуру с королевской осанкой и вздохнул. Нет, эта женщина решительно сведет его с ума.

***

Катя уже собиралась ложиться спать, помня о завтрашнем раннем подъеме, но планы нарушил звонок в дверь. Лаврова, неохотно бредя к двери, уже догадывалась, кого увидит, и не ошиблась. Снова Долгов. И снова с цветами. Очень мило.       — Родион, вы долго будете меня терроризировать? — осведомилась она недовольно, воинственно скрестив руки на груди.       — Странный синоним к слову "ухаживать" вы выбрали, — усмехнулся курсант, устраивая букет возле зеркала в прихожей за неимением другого подходящего места.       — Что вы хотели? — устало спросила Катя, как-то моментально утратив желание препираться. Долгов усмехнулся уголками губ. Вообще-то он хотел ой как много, но говорить о своих мечтах, фантазиях и намерениях счел несвоевременным. А вот если сейчас удастся убедить Лаврову поехать в Юбилейный вместе...       — Екатерина Андреевна, я хочу поехать с вами, — проинформировал Родион таким тоном, что стало ясно: он поступит по-своему в любом случае. Нет, все-таки некоторые черты характера ужасно заразны.       — Не вижу смысла, — холодно отрезала куратор. — Или вы считаете, что я не справлюсь с такой простой задачей, как опрос свидетелей? — добавила она с сарказмом.       — Вы прекрасно понимаете, что я имею ввиду, — не обратил внимания на ее язвительность Долгов. — Во-первых, кто знает, как могут сложиться обстоятельства, вдруг вам понадобится помощь?       — Ой-ой-ой, только не надо вот этой отеческой заботы, ладно? — состроила страдальческую гримасу капитан. — Это выглядит по меньшей мере нелепо, учитывая, что я старше вас на целых семь лет.       — Да хоть на двадцать... А во-вторых, разве плохо, что я возьму часть работы на себя, а заодно отведаю прелестей оперативной работы?       — Как красиво, — фыркнула Катя. — И где вы только таких фраз нахватались?       — Ну так что, я с вами? — настойчиво повторил Долгов, делая шаг к ней. Лаврова моментально отступила назад. Началось! Несносный мальчишка, похоже, решил использовать все возможные методы убеждения. Шантажист нашелся!       — Со мной, со мной, — торопливо ответила Катя, больше всего боясь, что он к ней прикоснется. Нет, еще немного, и вся ее выдержка затрещит по швам... Пожалуйстанесейчас. Родион улыбнулся, и от его улыбки сердце на мгновение странно замерло, будто забыв о необходимости стучать. Да что с ней такое?! А курсант, неотрывно глядя Кате в глаза, сделал еще шаг и обхватил ладонями ее непривычно раскрасневшееся лицо. Желание поцеловать было невыносимым, но Долгов с огромным трудом сдержался. Понимал, что потом уже не сможет остановиться. Откажут тормоза. Поедет крыша. Отключится мозг. И еще черт знает сколько синонимов, обозначающих его состояние, когда она рядом с ним. Он бы давно уже поддался своим желаниям, но что-то останавливало. В такие моменты, когда Лаврова настороженно замирала в его руках, Родион начинал чувствовать ее как-то особенно остро. Улавливал каждую ее эмоцию, каждый отблеск чувства. И что-то сигналило в сознании: нет, не сейчас, не время еще... А когда оно наступит? Что, если никогда? А впрочем, так ли уж важно это? Или важнее просто быть рядом с этой женщиной, просто ощущать ту невероятную гамму чувств, которые она пробуждает в нем?       — Екатерина Андреевна, спасибо вам, — шепнул он, вдыхая ее запах и жадно пропитываясь им, словно это могло помочь ему прожить то непродолжительное время без нее. И когда он стал так зависим?       — За что? — произнесла она практически одними губами.       — За все, — ответил Родион тихо. Он действительно был ей благодарен. За многое. И за одну простую вещь в частности. Эта женщина научила его любить.