Старый грифон

      Памятник, вспомнивший сегодня, что под камнем до сих пор настоящий живой ши, приподнял воронёнка, мягко отнял руки внука от своей шеи, с горечью услышал печальный вздох, погладил по голове, привстал и усадил Бранна на свое место. Никто его не найдет и не сможет причинить вред.       Пришлось повторить это себе пару раз.       Змей готовился сорваться, вглядывался как мог в небо, мечтая воспарить над городом, проклиная неблагого мага, который по странному стечению обстоятельств сегодня собирался Семиглавого использовать. Лорканн усмехнулся про себя, прошел почти под самым брюхом летучего гада, незаметный в каменном доспехе памятника, неощутимый и невидимый до тех пор, пока змей не посмотрит ему в глаза.       За пределами парка дышалось, конечно, не так вольно, но воздух почти без магии странным образом бодрил, заставлял подбираться, прислушиваться, внимать засыпающему городу на другом уровне — самом первобытном. Лорканн вслушивался в стихии.       Это не было собственно магией.       Это было его сущностью.       Воздух, родной воздух отвечал охотно, очерчивал городские крыши, свистел в печных трубах, шарил по дорогам и улицам в поисках родной Лорканну крови: сначала требовалось выяснить, насколько сильно Бранн пострадал первоначально. А потом найти тени змееголовых ублюдков и выискать их в столице Неблагого двора.       Вслед за воздухом отозвался огонь, пытающийся прилипнуть к каменным ладоням, феечки в фонарях тревожно заметались: обращение к чистой стихии заставляло их сиять необыкновенно ярко, светиться и мигать. Фонари, выстроенные ещё в его бытность придворным магом, рисовали огромную руну: захватить Золотой город кому бы то ни было не представлялось возможным, пока руна была цела. Даже Семиглавый не разбил все подчистую, хотя резвился каждую неблагую ночь и каждый неблагой день.       Лорканн удовлетворенно усмехнулся и пошел вдоль ряда фонарей, но не по освещенной дороге, а вдоль домов. Шаги гулко раздавались по подворотням и опустевшим проспектам, летели вдоль окон и стен. Семиглавый, конечно, не глухой, потом можно будет идти потише, а пока грифон наслаждался сгущающейся атмосферой тихого ужаса.       Кто-то тяжелый шел по улице.       И даже бестолково мечущиеся в своих фонарях феи не могли его разглядеть.       И жители еще не подозревали, до чего веселой будет эта ночь.       Радостное предвкушение сменилось жгучей яростью, когда воздух принес на хвосте тот самый запах крови, узнаваемый, особенно оттого, что редкий. Чтобы пустить кровь самому Лорканну, требовалось быть как минимум Мидиром (интересно, жив ли до сих пор благой волчара?) или Айджианом (наверняка, щурится и по сей день!), сын Лорканна в схватках участия не принимал, скрываясь в пугающей тени отца, а дочь, похоже, сложила-таки голову на окраине благих земель, погнавшись то ли за славой, то ли за драконами. Про Джоков грифон не хотел даже думать, Линнэт всю жизнь провела во дворце, а вот Бранн…       Лорканн тяжко вздохнул, не удержался и покачал головой.       Бранну вечно везло и перепадало. Что это было за проклятье, бросил попытки разобраться даже он сам, оставив причину на волю старых богов и греша на неудачное положение звезд при рождении вороненка в столь любимом мальчишкой небе. Факт оставался фактом: с равной вероятностью Бранну или везло, или не везло, но в любом случае — больше прочих.       Солнце почти скрылось за горизонтом, Город отражений проявился над головой, а Лорканн, наконец, обратил внимание, что его сопровождает извивающаяся полоса какого-то, явно магического, рисунка. Что, несомненно, было делом рук одного скрытного внука. Линия тянулась, раздваивалась, ветвилась, охватывала кварталы, и дед начинал понимать, отчего его внук находится в столь безобразном состоянии по части магии.       Впрочем, как на него посмели напасть, до сих пор оставалось для Лорканна тайной.       Пустынная улица, с которой тянуло искомой кровью, была следующей от заворачивающейся петли, по-видимому, цветка, которая обрывалась слишком резко для аккуратиста Бранна. Похоже, подошли сзади, схватили и потащили в переулок.       Лорканн отложил думы о рисунках и направил всю свою вскипевшую ярость на поиск ответа: что случилось и кто это был. Воздух вздрогнул, отзываясь, синие тени легли на город, знаменуя наступление ночи, до взлета Семиглавого было ещё минут пять. Или семь. Лорканн забыл, хотя со жгучим удовлетворением ощущал, что змей помнит каждую из этих минут, живо и трепетно отсчитывая мгновения до прощания с землей.       Кровь давно стерлась с мостовой, оттуда, куда падала каплями, где собиралась в углублениях. Видимых следов той драки не осталось, но Лорканну хватало памяти воздуха: мальчишку били жестоко. От картин, рисующихся вспышками и тут же уплывающих в никуда, ярость заклокотала в горле — нападающих было пятеро, у воронёнка отсутствовали всякие шансы. Брошенный под стеной Бранн едва успел оклематься до темноты, кроме уха и зубов, пострадали явно ребра, спина и плечо, вдобавок, уходя, он прихрамывал.       Лорканн оценил повреждения, вспомнил почти здорового Бранна и кое-как взял себя в руки. Магию он восстановит. Тело долечит. А тронуть внука больше не посмеют.       Прислушиваться к теням обидчиков было сложно, но Лорканн вглядывался в память воздуха с пристальным интересом: жажда крови стучала в висках, требуя мести, жертвы, ответного удара. Чтобы вселить в сердца истинный ужас, следовало, опять же, наказывать именно виноватых, а не всех, кто попадется под руку или будет похож.       Мановением руки остановив картины воздуха на одной, где все обидчики рисовались портретно и различимо, Лорканн прищурился, запоминая лица и повадки, прикидывая и выстраивая план окончательно. Змееголовые селились обычно в одном квартале, что облегчало задачу, но квартал этот тянулся раньше по окраине города, теперь переросшей, наверняка, в среднюю часть — строилась столица с запасом, городские подземелья прокладывались с расчетом на возведение новых районов. Если архитектор не был идиотом, старыми чертежами наверняка воспользовались. А заманивать змея в центр города вовсе не то же самое, что заманивать на окраину.       Подхваченный и запряженный путеводителем порыв ветра вывел грифона обратно почти по линии рисованного цветка, однако, к большому удивлению неблагого мага, столица осталась в знакомых ему очертаниях. Средняя часть кончилась быстро, окраины стали, конечно, выше и презентабельнее, но дальше по-прежнему простиралась полоса пустырей, за которыми в свою очередь скрывались золотистые барханы, дорога и Пески забвения. Ещё дальше было только Хрустальное море.       Дома змееголовых лепились друг к другу, напоминая пещерки, множество круглых окон и низких дверей, внутренних путанных переходов и неожиданных поворотов. Лорканн оценил перспективы, которые напугали бы стражу или городских магов: лезть в змеиное гнездо одному и без прикрытия, тогда, когда они все дома, да еще лезть с недружелюбными намерениями (если быть точным — даже с кровожадными), однако грифона это нисколько не страшило.       Единственным поводом для беспокойства служил Семиглавый… Раздался первый удар, знаменующий отделение от дворца первой головы, остальные шесть будут отрываться ещё через время, чтобы взбесить ящера до нужного состояния охраны и свирепой, радетельной службы на благо города. Вот как сегодня.       Лорканн прикинул, как лучше привлечь внимание змея, не призывая его прямо и провоцируя на бой, отошел к ближайшему фонарю, задумчиво уставился, вынырнув из мрака, на розово светившегося фея. Крылатый паренёк, которому явно было не меньше трех сотен лет, подлетел тревожно, заозирался, выглядывая причину своей тревоги. Только через несколько минут — и после положенных шести ударов остальных шей Семиглавого, фей сообразил, что два маленьких желтых фонаря повыше — это глаза. Смотрящие в этот момент на него. Смотрящие немного свирепо. Смотрящие как будто из самой темноты — камень памятника терялся, даже не бликуя.       Грифон удивленно приподнял брови, наблюдая, как фей теряет сияние и опускается на предназначенное для него хрустальное сиденьице, переводя дух, хватаясь за грудь, протирая глаза кулачками, зажмуриваясь и впериваясь в темноту — явно ожидая, что Лорканн пропадет, исчезнет, развеется, перестанет видеться.       — Не ты первый, кто этого жаждет, и не ты будешь последним… — грифон внезапно подсветил свое лицо огоньком снизу, выхватывая очертания из темноты.       К некоторому удивлению и радостному удовлетворению Лорканна, фей вдруг побледнел, замигал, упал и стал гаснуть.       — Ишь ты, какой народ пошел впечатлительный, — заворчал, приложил указательный палец к стеклу фонаря, проследил, как маленькая желтая молния бьет в почти погасшего фея между крыльев. — Не порть мне тут защитную руну…       Фей подскочил как ужаленный, а по небу разлилось яростное и знакомое переливчатое рычанье Семиглавого. Пусть столь крохотный, но огонек магии Лорканна был замечен, принят к сведению и обозначен ближайшей целью.       Лорканн довольно усмехнулся, шагнул назад, прячась в темноте, закрыл глаза. Все шло по плану.       Змей переливчато прорычал совсем близко, различимо кожисто захлопали крылья, дальше по улице послышались четыре удара — приземлился. Шорох чешуи — шипастый хвост тащится за змеем по мостовой. Втягивание воздуха словно мехами в кузне — ищет Лорканна. Негромкий треск — пытается подсветить мрак за свечением фонарей искрами своего черного пламени.       Лорканн усмехнулся: пока он не пожелает взглянуть в глаза Семиглавому, полезная скотина не имеет никаких шансов доискаться того, кого считает своим первым врагом. Тут не помогут ни обоняние, ни зрение. Осязание от случая к случаю.       Как бы то ни было, а Семиглавый тупым не был, вычислил фонарь с бывшим розовым, а теперь ярко-желтым, как глаза Лорканна, феем. Застрекотал всеми семью шеями напротив, зарычал, принюхиваясь, зашуршал мелкочешуйчатыми губами, приоткрывая пасти, обнажая клыки и высовывая языки. Грифону даже не нужно было открывать глаза, чтобы видеть заметавшиеся в панике огоньки фей: они светились откликом стихии огня и под сомкнутыми веками.       Желтый крылатый малыш сначала забился в самый центр стеклянного колпака, но отзвук магии и ярости Лорканна внезапно дал о себе знать: фей сначала выпрямился, потом подлетел и начал угрожать Семиглавому кулаками. По счастью, змей давно не обращал внимания на такие мелочи и продолжал крутить головами во все стороны, выискивая неблагого мага. Полчаса ни к чему не приведших поисков заставили змея подлететь на ближайшее здание в попытке узреть давнего врага с высоты.       Полагать, что змей попросту забудет о Лорканне в эту ночь, было бы ошибкой.       На что сам Лорканн и рассчитывал.       Не открывая глаз и не выходя на свет, памятник прошествовал крадущимися шагами к зданию на противоположной стороне улицы. Приостановился перед низкой дверью, наверняка, заложенной засовами, если не заваленной мешками с той стороны. Змееголовые очень боролись за безопасность своей норы. Хмыкнул.       Без разбега, разгона или любых других дополнительных усилий шагнул в стену, пробивая глину и дерево насквозь, вспарывая действительно наваленные на дверь мешки, взметывая облачко пыли и превращая тихий ужас, охвативший город, в ужас явный.       Хозяева, разумеется, проснулись сразу: в прихожую влетело несколько почти обычных на вид ши, разве что низкого роста да с особенно неблагими прическами — на головах их шипели и открывали ядовитые пасти разноцветные змеи. Лорканн довольно усмехнулся: старшие, мудрые. Помнящие. Сразу побледневшие.       Атаковать им это, разумеется, не помешало. На страже своего дома. Вот только у Лорканна был серьезный повод быть на них сердитым. Удары каменной рукой плашмя — оглушенные сползли по стенам, несколько бестрепетно вырванных из головы змей, пытающихся прокусить камень, оплеухи, подзатыльники… Лорканн пришел убивать не их.       Грифон потянул носом, пригибаясь, чтобы не вспарывать потолок лбом, первый из пяти был близко, очень близко, от него пахло ядом и железом, видимо, трубка с ядовытыми дротиками, любимое оружие ползучих. Змееголовый подкрадывался со спины, из какого-то отнорка. То ли кладовка, то ли тайный коридор, Лорканн не стал разбираться, пробил кулаком стену, ухватил неудачника за грудки одной рукой, сгреб к себе, не жалея и притягивая прямо сквозь пролом. Змееголовый зашипел, попытался проклясть, на что тут же получил в зубы.       — Просто чтобы ты знал, — Лорканн держал себя в руках исключительно потому, что непоколебимо верил в грядущую справедливость. — Обижать в Золотом городе птиц смертельно опасно!       Кто-то из бывших в сознании старших вздрогнул, зашипел что-то на своем наречии, однако Лорканн не вслушивался, время любых слов прошло: увещевания это или извинения.       Высокий памятник подтянул вверх змееголового, посверлил слегка глазами, а потом изо всех сил зашвырнул на улицу, сквозь пролом в виде собственной фигуры. Семиглавый не подвел: переливчатый рык и довольное запрокидывание голов угадывались отсюда.       Ближайший воин начал оправдываться, Лорканна он теперь узнал точно, по имени, о чем недвусмысленно говорил закономерный ужас. Слушать жалкий лепет грифон не собирался: раз не могут воспитать молодняк толком, пусть выживший молодняк поумнеет на ошибках своих братьев.       Два шага дальше, еще один пробитый косяк, взвизг — навстречу выскочили теперь женщины. Заломленные в мольбе и упреках руки, обеспокоенные глаза и слова. Впрочем, они тоже выросли на страшилках, герой которых звался Лорканном, да и посылают к нему всякие неприятности по десять раз на дню. Лорканн жестоко улыбнулся — вторая добыча тоже была рядом, пыталась спрятаться за юбками матери и теток. Один жест, подобный жесту для сбора ягод, когда гнутся листья, обнажая искомое, и тощий змееголовый съёживается под каменной рукой. Быстрее всех оправившаяся от ураганного ветра женщина вскидывает на грифона яростные глаза с вертикальным зрачком. Впрочем, грифона это не трогает, он никогда не реагировал на угрозы так, как от него ждали.       — Ты можешь поклясться, что твой сын не бросил моего полумертвого внука на растерзание Семиглавому? — широкая улыбка заставляет женщину содрогнуться, взгляд в недоверии обращается к змеенышу. — Вот и я не могу! — второй по счету обидчик вылетает на подкорм змею.