Оставь мне рассвет

Тебе кажется, будто время остановилось и с каждым ударом сердца болезненный ком из слез и нервов все ближе и ближе подступает к горлу. Так странно, еще несколько дней назад ты не думала, что все так обернется, что опять придется душиться этой болью, что опять все разобьется и сердце в который раз предательски ухнет. Словно сквозь динамик сломанного телефона слышишь разразившийся по залу ропот. Кто-то может принять его за суету людей, в виду окончания концерта, но тебе все равно кажется, что все это результат произнесенных слов со сцены. Но, еще больший ужас испытываешь после того, как, внимательно посмотрев на Пьеро, понимаешь, что он и сам не знает, что делать – слова вырвались мимо вольно, а может, он не рассчитывал, что микрофон окажется так близко и усилит его голос. Ах, Пьеро-Пьеро, почему с тобой всегда так? Почему ты сначала делаешь, а потом думаешь? – проскальзывает в твоих мыслях. - Все эти маленькие ангелочки – наши дети. Они растут на нашей музыке, посещают наши концерты, а значит…у них хороший вкус уже с детства, - до слуха доносится многотысячный смех, сменяющий ропот. - Выкрутился, - вздыхая, шепчешь под нос. Чувствуешь, как Вики в поддержке сжимает твое плечо. - Это же Пьеро, конечно, выкрутится, - улыбается она, - стресс, море эмоций, ляпнул, не подумав. Ты же знаешь его. Когда шум и аплодисменты в зале стихают, зрители начинают собираться: кто-то готовится подойти к сцене, сделать памятное фото, кто-то вручить цветы и подарки, кто-то выразить восхищение и просто пожать руку. Охрана, предусмотрительно, собралась около входы на сцену и около семей певцов. Обзор на сцену тебе закрывает широкоплечий мужчина в строгом костюме и с наушников в ухе. Через пару минут, когда уже нет сил сидеть на месте, видишь, как в окружении нескольких «шкафов», а по-другому ты просто не можешь назвать охранников, к тебе приближается Пьеро, держащий на руках Нику. Она обвивает его шею и что-то увлеченно рассказывает. Мужчина улыбается каждому ее слову и даже несколько раз целует в щеку. - Ты слышала, мама, ты слышала! – когда они подходят к тебе совсем близко, малышка чуть ли не визжит от восторга. – Я пела, пела для всех. Здорово, хочу еще, - переводя дыхание, заявляет она. - Ну, конечно, девочка моя, при первой же возможности. Кстати, я могу показать тебе студию, где мы записываем песни, - Пьеро целует дочь, крепче прижимая к себе. Несколько поклонников пытаются прорваться к нему, и мужчина благодарно улыбается, принимает от них цветы, которые попадают в руки к Веронике. – Первые цветы для юной звездочки, - мужчина дарит ей еще один букет, - от самого преданного поклонника и фаната. У тебя уже давно немеют ноги и если бы не дочь, смотрящая в твою сторону чрезмерно радостным взглядом, наверное, ты бы надавала несносному сицилийцу дюжину звонких пощечин. - Пойдем, Ники, Пьеро надо отдохнуть. К тому же, сегодня Сочельник, семейный праздник, - тянешь руки к девочке и видишь, как она не совсем охотно, но хочет выбраться с объятий кумира. - Почему же, - Бароне, как бы в шутку для девочки, отодвигает ее от твоих протянутых рук, застывая в полуобороте, - я совсем не против, если моя старая знакомая, - он делает особое ударение на последнее словосочетание, - и ее прекрасная дочка проведут со мной Сочельник или даже Рождество. - Исключено, - твоя категоричность не терпит возражений, - мы поедем в гостиницу. - Пьеро, сынок, прекрасное выступление, - твои возмущенные возгласы прерывает синьора Бароне, заметившая тебя не сразу, - сколько людей, какие эмоции. Боже, Лидия?! – синьора Элеонора, будто не верит своим глазам, несколько раз моргает и, наверное, здравый смысл удерживает ее от того, чтобы не ущипнуть себя. – Не ожидала тебя здесь увидеть, - признается она. - Здравствуйте, синьора Элеонора, очень рада вас видеть, - не смотря на не ладящиеся отношения с Пьеро, его мать стала для тебя вторым родителем, хорошей поддержкой и незаменимым советником. И, если бы не столь близкие отношения с сыном, ты бы, наверняка, рассказала ей о внучке сразу же, как та родилась. – Синьор Гаэтано, Мария, добрый вечер, - собравшееся вокруг семейство Бароне вводит тебя в замешательство, затрудняет мысли, и ты просто не знаешь, что делать. - А эта маленькая красавица, - Пьеро указывает на ребенка, - Вероника-Элеонора, дочь…Лидии. - Здравствуйте, - Ника смущается и утыкается в плечо сицилийца. Вы покидаете концертный зал через час после окончания выступления. Народа заметно стало меньше, и ты вдыхаешь морозный воздух наступающего Рождества полной грудью. Окруженный семьей, Пьеро ничего не осталось, как выпустить Нику из рук. Отпустить вас обеих. Присев, поправляешь шарф дочери и целуешь ее в красный носик. - Замерзла? - Немножко, - признается девочка. – А ты? - Немножко, - усмехаешься. - Мы ведь подождем Пьеро? – она смотрит на тебя невинными глазками, стирает невидимую пылинку с твоей щеки и поправляет крохотными пальчиками локон из прически. - Ты хочешь, чтобы мы его подождали? – дочка кивает. – Тогда мы подождем. Пьеро показывается на улице через десять минут. Устало потирает пальцами глаза, достает из кармана ключи и еще в метрах десяти от авто, снимает сигнализацию. - Вот так пригласил к себе на Рождество, а теперь хочешь уехать? – ты, как здравомыслящий человек, понимаешь, что с деньгами и связями Пьеро, бежать от него бессмысленно. Единственный выход – урегулировать все мирно. По крайней мере, ты очень надеешься, что рассказав обо всем дочери и оказавшись в зале суда, судья не спросит у девочки – «Ника, ты должна выбрать с кем остаться…с мамой или папой». Кажется, он удивлен. Нет, скорее ошарашен. Замешательство проходит через несколько секунд, и мужчина подлетает к тебе, забирая из рук задремавшую девочку и прижимая ее к груди. - Я думал, вы уехали, - хрипло шепчет Пьеро, бросая на тебя мимолетный взгляд. – Идемте в машину, вы замерзли. Он открывает перед тобой заднюю дверь, приглашает сесть первой, затем усаживает Нику к тебе на руки. Она ворочается во сне, но быстро устроившись на твоем плече, крепко засыпает. Рим застыл в предвкушении Рождественской ночи, и ты с нескрываемым восхищением засматриваешься на разворачивающиеся за окном пейзажи, пока Пьеро не спеша ведет машину. - Здесь очень красиво…зимой, - пересекаясь с ним взглядом в зеркале заднего вида, говоришь ты. - Рим – вечный город. Здесь прекрасно в любое время и в любую пору года. - Я думала, ты будешь праздновать Сочельник и Рождество с семьей, - ты можешь поклясться, что на его губах мелькает ироничная улыбка. - Не люблю Рождества, - он задумывается, - лет этак пять. Отводишь взгляд. Тебе больше нечего сказать и нечего спросить. Руки приятно греет маленький человечек около быстро бьющегося сердца и становится как-то легче. - Почему не бросился искать? – Инья вопросительно вскидывает брови, размешивая чайной ложечкой дымящийся кофе и добавляет еще немного сливок. - На этих выходных летал туда, где она жила до того, как перебралась в Италию и по идеи, должны жить ее родные, - Пьеро снимает очки, бросает их на стол и откидывается на спинку дивана. - И? - Не успел, - вздыхает сицилиец, - проворная. Квартира продана, новые жильцы, соседи, да и весь дом не знают, куда она могла выехать. - А я говорил, что связываться с Анной себе дороже, - Иньяцио хмыкает, поучительно поднимая указательный палец вверх, - ты думал, что умнее всех. В комнате повисает тишина. Лишь запах кофе разбавляет невидимое напряжение между лучшими друзьями. - Опять запьешь? – Иньяцио косится на мужчину. - Много работы, - Пьеро хлопает в ладони, бодро вскакивает на ноги и принимается перебирать бумаги с кучей нотных знаков, - Джанлу выбрал целых восемь композиций к нашему предстоящему туру. Представляешь, нам надо разбить на партии, выучить слова и мелодии восьми новых песен. Менее чем за месяц, Инья. Нам определенно будет, чем заняться. И как бы Иньяцио не пытался убедить себя, что все будет хорошо, в последствие, Пьеро больше ни разу не упомянул имя Лидии, пресекал все разговоры о ней и полностью отдался своей единственной оставшейся страсти – ее величеству Музыке. Через два или три года после ее ухода, они были с пятью концертами на ее Родине. Для итальянцев стало настоящим открытием то, что в этой славянской стране их будут настолько ждать и любить. Билеты на пять концертов были раскуплены процентов на девяносто, а в столице и вовсе набрался аншлаг. Последним городом – стал ее город. И Инья всерьез забеспокоился о моральном состоянии друга. Они прибыли сюда около девяти утра, настроили аппаратуру и провели саундчек. Концерт был назначен на восемь вечера на крытом стадионе. На улице стояло начало августа, погода зноем истощала даже жарких итальянцев. Джанлу предложил прогуляться и освежиться – часы показывали время обеда, а до выступления оставалась куча времени. Найдя небольшое, но уютное кафе, они, выбрав самый дальний столик, сделали немудреный заказ – парочку прохладительных напитков и фрукты. Хотелось мороженного, но висящий на носу концерт заставлял перехотеть. - Я просто предложил ей остаться друзьями. Совсем было необязательно выливать на белую рубашку от Армани бокал вина. Она, между прочим, осталась испорченной, - Джанлу, увлеченный рассказом своей очередной любовной драмы, даже не замечает, что друзья слушают его вполуха. - Как будто она была единственной и неповторимой, - помешивая мутную жидкость пластмассовой трубочкой, фыркает Пьеро. Иньяцио давится и начинает отплевываться, Джанлука почти сердито смотрит на коллегу. - Я о рубашке. - Я тоже, - пожимает плечами Бароне. Хотя, Иньяцио приходится признать – лучше ненависть и пренебрежение к женскому полу, нежели очередной запой. Со вторым совладать намного сложнее. В первом случае обходится лишь въедливыми комментариями. После концерта им дают время на «поспать». Самолет только на следующий день, в полдень. Джанлука сразу же отправляется в свой номер, Иньяцио, заметив в холле гостиницы метающегося Пьеро, предлагает ему свою компанию, если у того бессонница, но Бароне отмахивается. - Я в порядке. Не надо со мной нянчиться. Ступай отдыхать, - Пьеро тепло улыбается другу, хлопает того по плечу и практически подталкивает к лифту. Иньяцио вздыхает, качает головой, но уходит. Такси привозит его на почти знакомую улицу, к неизменному дому, в окнах которого, не смотря на довольно позднее время, кое-где горит свет. Взлетая по ступенькам на третий этаж, Пьеро тормозит около квартиры с номером двадцать пять, переводит дыхание и нажимает на звонок. Через пару громких трелей, замок щелкает, а из квартиры показывается немолодая, но ухоженная женщина – учительница английского языка в местном лицеи. Это она купила квартиру у нее три года назад. И именно через эту синьору, в надежде, что она когда-нибудь вернется в родные края, Пьеро вот уже три года передает ей письма, поздравления с праздниками и прочими маленькими событиями. И каждый раз, когда синьора Валентина открывает ему дверь или читает электронное сообщение, он надеется, что женщина скажет заветное – она вернулась и получила все в руки… - Доброй ночи, синьора Валентина, - Пьеро улыбается, - не разбудил? Женщина плотно завязывает пояс шелкового халата, отступает от двери и пропускает позднего гостя в квартиру. - Нет, - синьора Валентина отрицательно качает головой, - я слышала, что твоя группа дает в городе концерт. Знала, что заглянешь. Женщина провожает его на кухню, садит за стол и достает из холодильника охлажденный чай. - Как концерты? – Валентина наливает напиток в высокий стакан, подсовывает ближе к гостю и садится напротив. - Чрезмерно теплый прием. Даже не ожидали, - Пьеро немного отпивает, морщится, затем делает еще один глоток. Повисает тишина. Синьора облизывает губы, поправляет волосы и готовится раз в тридцатый сказать давно осточертевшую ему фразу. - Нет, Пьеро, она не возвращалась, - Валентине жаль его, как родного сына и, видев пару раз причину его страданий, она бы никогда не сказала, что та девушка на такое способна в принципе - Хорошо, - мужчина почти обреченно вздыхает, роется в кармане джинсов и вытаскивает наружу свежо запечатанный конверт. Молча, кладет его на стол и, порывисто сжав в ладонях сложенные на твердой поверхности руки синьоры Валентины, поднимается на ноги. - Сколько ей сегодня? – синьора Валентина следует за гостем, и ее вопрос догоняет его на пороге. - Двадцать шесть. - Я думала, елки не будет. Пьеро пропускает тебя внутрь просторного дома, и ты окунаешься в уморительный запах чего-то необыкновенного. Пройдя в гостиную вслед за хозяином, взглядом натыкаешься на невысокую, красиво убранную зеленую красавицу, которая стала соседкой черного рояля и комода с многочисленными фото семейства Бароне. - Это Мария, - Пьеро снимает пальто и, забрав с твоих рук спящую девочку, позволяет скинуть верхнюю одежду тебе, - притащила елку еще позавчера, вместе со своим парнем, украсила, назвала ворчливым, ни в чем не нуждающимся стариком, и ушла. Правда, сейчас, будь моя сестра здесь, я бы ее расцеловал и сказал «Спасибо». Пьеро проводит вас в гостевую комнату, укладывает девочку на широкую кровать и оборачивается к тебе, стоящей за его спиной. - Буду ждать тебе в гостиной. Часы показывают без четверти полночь. Почти Рождество. Ты закрываешь дверь в гостевую комнату, спустя час после того, как Пьеро оставил тебя там. Бесшумно ступаешь по белому мягкому ковру и застаешь его в гостиной. Журнальный столик около дивана сервированный на две персоны: бутылка вина, сырная нарезка, вазы с фруктами и конфетами. Мужчина стоит спиной к тебе, вглядываясь в ночной город сквозь французкое окно. Спина обтянута черной рубашкой, прямая и напряженная, словно настроенная струна скрипки, ладони спрятаны в карманы брюк, а рукава закатаны по локти. - Когда-то, будучи еще ребенком, несмышленым сорванцем, я обижался, когда отец не отпускал меня подолгу гулять, пытался держать при себе, придумывал разные задания и вообще, старался, чтобы вся семья проводила вместе как можно больше времени. Он любил повторять, что дети слишком быстро растут, и не успеешь опомниться, как они разлетятся из родного дома, в разные уголки, оставив после себя лишь фото и воспоминания. «Дети должны расти на глазах родителей, чтобы этих воспоминаний накопилось как можно больше» - эта фраза была для него словно девизом, «…потому что только фото и воспоминания греют родителей долгими вечерами, проведенными без детей». Пьеро разворачивается к тебе на пятках, и ты можешь поклясться, что в приглушенном свете комнаты, видишь слезы в его глазах. - Мой ребенок, Лидия, должен был расти на моих глазах. Я должен был видеть ее рождение, первый шаг, я должен был слышать первое слово и наблюдать, как она с каждым днем все больше перенимает мой талант к музыке. Я пропустил четыре года ее жизни, - сглатываешь, когда его голос переходит на шепот, а сам мужчина подходит, но ты не смеешь отступить, - каким бы я не был в твоих глаза, кем бы ты не представила меня в то Рождество, что бы себе не надумала, ты не имела права вот так бездумно сбегать с моим ребенком под сердцем. Из-за тебя, Лидия, я пропустил рождение и четыре года жизни своей дочери! Ах, несчастная, лучше бы он кричал. Кричал, но не произносил те слова хриплым шепотом, не стыдясь скупых слез, скатившимся по щекам. - Если ты заберешь ее…я, я не вынесу этого, - беспомощно смотришь на него, пока он прикрывает глаза. - Ты знаешь, я почти научился жить без тебя. Эта чертова первая любовь…такая странная. Думаешь, что уже отпустило. Но потом видишь человека и все твои попытки насмарку. Он тянется рукой куда-то тебе за спину, находит заколку и дергает ее. Локоны рассыпаются по спине, становится необыкновенно свободно. Его вторая рука ложится на талию, и мужчина притягивает тебя к своему телу. Шумно вбирает ноздрями аромат твоих волос и оставляет поцелуй где-то на шее. - Если бы мы оба были чуть умнее, то были бы женаты уже практически пять лет, имели точно больше одного ребенка, дом, уют, раскладывали бы подарки нашим малышам, затем пошли бы спать в нашу спальню и ждали, когда дети влетят в комнату и, прыгая на кровати, требовали бы поскорее идти к елке, смотреть подарки. - Знаешь, - щедро орошая слезами его рубашку, шепчешь ты… - Угу.. - У нас есть шанс исполнить часть твоих желаний на это Рождество, - смеешься сквозь слезы. Ты выпутываешься из его объятий, вытираешь слезы и устанавливаешь с ним зрительный контакт. Часы бьют полночь. Рождество. В который раз за годы своей недолгой жизни тебе приходится каяться и сожалеть. - С Рождеством, Пьеро. - С Рождеством, Лидия. Утро первого дня Рождества встречает тебя падающим за окном снегом и слепящим солнцем. Светит, да не греет, хмыкаешь ты. Войдя в ванную второй гостевой комнаты, на которую тебе указал вчера Пьеро, ты сбрасываешь с себя одежду и становишься под душ. Часы едва ли пробили шесть, но тебе так много надо сделать. Надев белье и накинув поверх банный халат, выходишь из спальни в поисках кухни. В доме стоит тишина. Значит и Пьеро, и Ника еще спят. Все равно заглядываешь к дочери и, убедившись в правильности своих выводов, пару минут бродишь по дому. Кухня оказывается совсем близко и первый раз ты ее попросту пропустила. Здесь все выполнено в бело-красных цветах. Стильно! Не дать, не взять! Подойдя к холодильнику, открываешь дверку и остаешься довольна смотринами – холодильник забит под завязку. Выкладываешь нужные продукты на стол и принимаешься за праздничный завтрак. Ты так увлечена своим занятием, что упускаешь тот момент, когда в дверном проеме появляется Пьеро. Он удивлен лишь немного, но все равно потирает глаза – с утра его зрение не подкреплено линзами, а поэтому вполне может подвести. Хотя нет, ты реально готовишь завтрак. - Доброе утро, - подскакиваешь, роняя ложку в кастрюлю с кипящим соусом. - Пьеро, тебя не учили, что подкрадываться к людям, в распоряжении которых есть острые предметы крайне неосмотрительно? - ты киваешь в сторону набора ножей, расположенного на расстоянии вытянутой руки. - Ты бы не успела за него схватиться. Я уже пять лет занимаюсь боксом, выработал молниеносную реакцию, - мужчина усмехается, обходит кухонный стол с противоположной стороны и садится на стул. – Тебе помочь? Отрицательно качаешь головой. - Сколько времени? Пьеро бросает взгляд на наручные часы, которые не снял перед сном. - Почти девять. - Ого, я увлеклась. У меня уже все готово, - вытираешь руки об вафельное полотенце, поджимая губы. - Правда, подарки для Ники остались в гостинице вместе с багажом. - Не беда, - беспечно отмахивается Бароне, - подарков хватит на всех. Он поднимается на ноги и манит тебя за собой. Выключив плиту, направляешься вслед за ним. Вы возвращаетесь в гостиную, откуда вчера разошлись по комнатам, и где стояла елка. Все свободное место под елкой занимают подарки в разноцветных обертках и обязательно с бантами. - Ничего себе, - удивленно распахиваешь глаза, Ника точно будет в не себя от радости. – Пьеро…это слишком…слишком много. - Я хочу наверстать все упущенные праздники и Дни рождения, пока есть время, - просто заявляет он. Тебе не остается ничего, кроме того, как согласится. Киваешь и идешь накрывать на стол. Он внимательно следит за каждым твоим действием, вздыхает и точно хочет что-то сказать. - Пьеро, я все еще помню…Говори… - Я много думал, - начинает он, - как бы там не было, ты мать и я не имею права…нет, не могу, - видно, что каждое слово дается мужчине с неимоверным трудом, но он себя пересиливает, - не имею права и не могу забирать у тебя ребенка, хотя бы потому, что я люблю вас обеих больше всего на свете, больше своей жизни, - порываешься прервать его, но сицилиец жестом запрещает, - ты можешь забрать Нику и продолжать жить прежней жизнью в своей стране, городе, в своем доме. Работать, любить и влюбляться. Я не буду предъявлять никаких претензий в опеке на ребенка. Единственное, что я прошу, оставь мне свой адрес, и ты никогда не будешь знать, если я приеду. Клянусь. Его отрешенный голос давит на виски и тебе хочется, чтобы он замолчал. Господи, тебе хочется, чтобы он не давал свободу. - Но, еще, - замираешь, - я предлагаю остаться, il mio alba. Остаться со мной. Я просто хочу, чтобы вы были счастливы. Больше ничего. - Ох, мама, это такой большой дом, я вас едва нашла, - теперь время полошится вам обоим, Ника застает врасплох. - Детка, с Рождеством тебя. Как спалось, милая? – незаметно вытираешь слезы и подлетаешь к дочери. - Спалось хорошо, - произносит девочка, - правда, я немного испугалась, проснувшись в незнакомой комнате. Но, как только открыла дверь, услышала твой голос, и все стало сразу хорошо, - Вероника целует тебя в щеку и обнимает. – С Рождеством, мамочка. Но, наши же подарки остались в гостиницы. Дочка сожалея, смотрит на тебя, стойко сдерживаясь, чтобы не расплакаться. - Это ничего, il mio alba, - улыбаешься дочери, - у меня для тебя лучший подарок, который только можно придумать. - Честно-честно? – понизив голос, с интересом переспрашивает она. - Честнее некуда, - уверяешь ты, - в это Рождество, Вероника, я хочу подарить тебе твоего папу. Девочка растерянно хлопает глазками, будто она что-то неправильно поняла из-за своего маленького возраста. Вы даже не слышите, как тебя едва слышно зовет Пьеро, а из его рук выскальзывает чашка с кофе. - Скажи ему, что я самая лучшая, всегда слушаю тебя. Скажи ему, что я буду самой лучшей дочкой, слышишь, мама? Ты ведь скажешь ему? – Ника цепляется в рукав твоего халата и пытается утереть слезы на щеках. – Мама, пообещай, что скажешь? - Он и так все прекрасно знает, - проводишь пальцами по щечкам девочки. – Верно, Пьеро? – подхватываешь дочь на руки и поворачиваешься к слегка шокированному мужчине. – Ты ведь знаешь, какая у тебя замечательная дочка? - Самая лучшая, - выдавливает из себя мужчина. Он подходит к вам совсем близко и улыбается. Искренне, чисто, сердечно. - У тебя красные глаза…, - Ника тянется к его глазам, проводит пальчиком по векам, - колючая щека, - по заросшей щеке, - и очень красивый нос…папа, - прыскаешь от смеха, когда девочка уже двумя ладонями исследует лицо Пьеро. – Как хорошо, что мама рассказала мне о тебе, не ожидая пока я выросту. Если бы ты знал, как мне хотелось тебя узнать. Пьеро берет ладонь дочери в свои руки и целует, затем забирает ребенка и, прижав к груди, растягивает губы в улыбке. - Мы идем открывать подарки. Потом обязательно поможем тебе накрывать на стол.