Колыбельная

Когда Алан проснулся, вокруг было так темно, что в первый миг ему показалось, будто его глаза всё ещё оставались закрытыми. Стрелки старых настенных часов, прихрамывая, приближались к семи. МакМайкл с детства был приучен к ранним подъемам, а сегодня он пробыл в постели даже дольше обычного. Очевидно, сказывалась его утомлённость вчерашним днём. Поднявшись с кровати, он зажёг свечи и приступил к выполнению серии несложных физических упражнений, дабы избавиться от остатков сонливости и озноба. В Аллердейл Холле он только и делал, что мёрз. В углу, за ширмой располагался жестяной умывальник. На деревянной полочке Алан нашёл сложенное полотенце, плоскую фарфоровую баночку с зубной пастой и новёхонький кусок ветиверового мыла, источавшего пыльно-травяной аромат. Через пятнадцать минут он, преисполненный бодрости и энергии, уже зашнуровывал свои ботинки и поправлял ремешки подтяжек для носков. События вчерашнего дня больше не тревожили его, Алан готовился отправиться в обратный путь так скоро, как это было возможно. Поднявшись на ноги, он отряхнул шерстяные брюки от пыли и направился к двери. Деревянное полотно было старым, рассохшимся, с облезлой краской по краям. Мутное сияние медной ручки напомнило ему о вчерашнем странном происшествии. Утро лишило Алана той восприимчивости, которой обладают люди в позднее время суток. Он позабыл обо всём, что насторожило его, обо всём, что вызывало вопросы, ответов на которые у него не находилось. МакМайкл счёл случившееся чьей-то нелепой забавой, и мысли об этом даже заставили его улыбнуться так, как это делают воспитатели, отчитав нашкодивших детей. Правдоподобности выдуманному оправданию добавило и то, что слуги, обитавшие в доме, были все, как на подбор, с внешними дефектами и странностями. У горничной Хэтти отсутствовал один глаз, кроме того, Алан не помнил, чтобы она проронила хотя бы слово за целый день. С хозяином пожилая женщина общалась исключительно взглядами, ни один из которых не казался добродушным. Финли, высокий и сухощавый старик, что встретил его по прибытии, припадал на одну ногу и всё время мёл какую-то несусветицу. Кажется, только сэр Томас мог разобрать что-то из его болтовни. С Генри, молодым человеком, сопровождавшим МакМайкла в поездке до Аллердейл Холла, очевидно, в детстве произошло какое-то несчастье – несколько старых и глубоких шрамов пересекали его лицо от подбородка до виска. Проведя с ним в дороге больше трёх часов, Алан едва сдержался, чтобы не вытолкнуть попутчика из экипажа прямо на заснеженную улицу – до того ему осточертело пристальное внимание невежды и дурной запах, исходивший от его давно не стиранной одежды. У любого из этой компании хватило бы ума разыграть гостя. К тому же, МакМайкл был уверен, что видел далеко не всех работников, служивших у Шарпов. Те, кто трудились в шахтах, разумеется, проводили выходные у себя дома, но ведь должен же был оставаться ещё кто-то. Алан не мог поверить в то, что Томас и Люсиль, проживая в огромном доме, обходились столь малым штатом прислуги. В четырёхэтажном особняке МакМайклов место под самой крышей было отведено служанкам, и их спаленок там располагалось весьма немало. Что говорить об Аллердейл Холле, где даже на то, чтобы протереть пыль, должно быть, понадобился бы целый взвод расторопных работниц? Алан покинул свою комнату и, оказавшись в тёмном коридоре, направился в сторону просторной лестничной площадки, откуда открывался превосходный вид на большую гостиную. Если он не увидит там никого бодрствующего в столь ранний час, то ему придётся вернуться в спальню и скоротать там время до пробуждения хозяев за чтением романа «Знак четырёх»¹, что он взял с собой в дорогу. Однако не он один оказался в этом доме ранней пташкой. Хэтти уже вовсю натирала мастикой пол в прихожей, еле слышно мыча себе что-то под нос. Заслышав скрип перил, на которые облокотился МакМайкл, она подняла голову и, встретившись с гостем взглядом, вяло кивнула ему. На месте Алана его мать и сестра непременно отчитали бы прислугу за неуважение, выказываемое гостю, но он только ответил этой хмурой женщине тем же молчаливым приветствием и уже собирался было спуститься вниз, как боковым зрением вдруг заметил движение в правом коридоре. Леди Шарп шла ему навстречу медленным, но твёрдым шагом; одна её рука была вытянута в сторону, и время от времени она касалась длинными пальцами стены, но делала это не ввиду острой необходимости, а скорее просто так, как мы порой скользим ладонью вдоль перил, хотя вовсе и не нуждаемся в опоре. Алан немало удивился её появлению. Покои Люсиль располагались этажом выше, по уверениям Томаса она страшилась выходить из спальни без его сопровождения. Да и могла ли? Обстановка дома таила в себе множество опасностей для человека, лишённого зрения. Тем не менее, Люсиль была здесь, паря во тьме полупрозрачным белым саваном. Безмолвная и пугающая. Она аккуратно ступала босыми ступнями по холодному полу, и на ней не было ничего, кроме богато украшенной кружевами сорочки. Длинный подол волочился за ней с шуршанием, походившим на чьё-то тихое перешёптывание. Когда Люсиль шагнула на площадку, тьма разомкнулась, отступила, и Алан увидел очертания её обнажённого тела сквозь тонкую ткань так чётко, будто их контуры были обрисованы карандашом. Могла ли смутить доктора полуголая женщина, пускай и оказавшаяся таковой весьма неожиданно? МакМайклу не единожды приходилось бывать в анатомических театрах, его профессия требовала подробного изучения внутреннего мира человеческого тела, а телесная оболочка не должна была вызывать стыда, привычного обычным людям. Но сейчас Алан чувствовал, как пиджак давит ему в плечах, словно нетерпеливо выпрашивая возможности укутать собой Люсиль. – Леди Шарп? – мужчина бросил вопросительный взгляд в сторону Хэтти, которая, заслышав его голос, оставила щётку на полу и выпрямилась. Люсиль вдруг остановилась и повела головой, словно пытаясь отыскать источник шума. И нашла. Бледное острое лицо всё ещё было повернуто в сторону, когда тяжёлый взгляд резко метнулся к МакМайклу и застыл. – Слетайтесь, духи, – наконец заговорила она. Её голос был тихим и певучим. – Смертельных мыслей, извратите пол мой. От головы до ног меня насытьте жестокостью!² Алан не двигался с места. Словно скала – недвижимый и нерушимый, он замер напротив Люсиль не в силах вымолвить ни слова. Да и нужно ли было? Очевидно, она пребывала в глубоком сне, оттого и оказалась здесь. Шагала так уверенно, потому что память и подсознание вели её за собой лучше всякого поводыря. А сказанные слова предназначались кому-то невидимому, рождённому её бодрствующим воображением. Но взгляд… Тяжёлый, пристальный, немигающий. Обманчиво спокойный, как перед смертельным броском. Алан и сам удивился своим наблюдениям и ассоциациям, вызванным видом Люсиль Шарп. Было в её облике нечто такое, что искусно играло на струнах древнего инстинкта, гонящего зверей прочь из горящего леса, а людей – от смертельной опасности. МакМайкл будто бы вновь услышал, как скрипит дверная ручка в его спальне, как она дрожит и мечется вверх-вниз, словно кто-то очень хочет попасть внутрь, но не может. Вопреки всему, случившемуся не было никакого логического объяснения, потому что тогда, распахнув дверь, он увидел лишь мрачную пустоту коридора. И она всегда была там. В таких старых особняках, как Аллердейл Холл, таилось немало того, что современная наука была пока не в силах объяснить. Стены этого дома, должно быть, хранили память о множестве судеб. Алан знал, что энергия никогда не исчезает бесследно. И кто мог сказать наверняка, какую форму она принимает после смерти человека? В его памяти иглами кололось слово, которое он уже очень давно не произносил даже мысленно. Вместе с ним пришли воспоминания о детстве, об Эдит, у которой глаза были на мокром месте вот уже которую неделю, когда она призналась ему: «Я видела свою маму». Призраки. Говорят, когда происходит что-то ужасное, остаётся след, рана, которая в узел связывает две линии времени. Это, словно эхо, что без устали повторяется, в надежде быть услышанным. Что же, Алану нередко приходилось читать о существовании невидимого для большинства потустороннего мира. В эпоху небывалого технического прогресса люди искали любую лазейку из сетей материализма. Англиканство начало сдавать позиции, всё большей популярностью стали пользоваться альтернативные учения, такие как теософия и спиритизм. Молодой доктор разделял идеи Общества психических исследований, целью которого являлось объективное научное изучение паранормальных явлений. Даже его любимый писатель Артур Конан Дойль был членом этого общества. Впрочем, самый страшный призрак из всех возможных – это тот, что существует в нашем воображении. Хватило секунды, чтобы взбередить воспоминания и навести в мыслях пыльный беспорядок. Люсиль медленно опустила руку. Призраки. Вот о ком она напомнила ему своим внезапным появлением. Нужно было увести её в спальню и уложить в постель. Будить не стоило, она могла сильно испугаться. Воцарилась тишина, прерываемая лишь шарканьем ног Хэтти, вознамерившейся подняться к хозяйке и гостю. Алан сделал несколько шагов навстречу леди Шарп, но та вдруг качнулась, будто пол под её ногами пришёл в движение, и со вздохом удивления подстреленной птицей рухнула вниз. Лишь заслышав глухой стук, с каким она упала на пол, МакМайкл наконец избавился от наваждения и пришёл в себя. Спустя мгновение он уже был подле неё. Подняв Люсиль на руки, он обернулся к подоспевшей служанке. – Немедленно разбудите сэра Томаса, – велел Алан. – Я отнесу её к себе. Люсиль была бледна, как снег, и весила не больше ребенка. Голова её безвольно склонилась к его груди. Поддев ногой полуоткрытую дверь, он распахнул её шире и вошёл в спальню. Затем аккуратно опустил женщину на кровать и вытащил из-под её спины подушки, чтобы они не препятствовали притоку крови к голове. Её руки были ледяными на ощупь, на лбу проступил пот, дыхание замедлилось и стало поверхностным. Алан приложил пальцы к тонкой шее – пульс ослабел. Когда он уже вознамерился проверить реакцию зрачков на свет, Люсиль внезапно вздрогнула, и ресницы её затрепетали. На столике рядом с кроватью был графин с водой. Алан наполнил стакан, после чего опустился на краешек кровати и, подсунув руку ей под затылок, заставил Люсиль сделать несколько неуверенных глотков. Впрочем, большая часть воды попала мимо рта. Алан отставил стакан и вернул одну из подушек на место. Метнувшись за ширму, он сдёрнул с крючка полотенце и вытер её блестевший от влаги подбородок. Люсиль вдруг закашлялась и попыталась приподняться на локтях. – Тише, – МакМайкл мягко надавил ей на плечо, вынуждая опустить голову на подушку. – Сейчас нельзя делать никаких резких движений. Женщина покорно замерла. Её глаза оставались по-прежнему закрытыми, а белые губы блестели от влаги. Между тёмными изящными бровями залегла глубокая морщина, словно Люсиль одолевало какое-то беспокойство. Сухим концом полотенца Алан промокнул ей лоб, а затем, повинуясь внезапному порыву, убрал иссиня-чёрную прядь, налипшую на худое лицо. В ответ на это леди Шарп вдруг перехватила его ладонь и, помедлив секунду, прижала её к своей впалой щеке, да так крепко, что даже не верилось в то, что ещё минуту назад она находилась без сознания. Алан не отстранился. Ему было жаль эту несчастную и больную молодую женщину, вынужденную томиться в стенах старого дома вдали от общества и солнечного света. Он погладил большим пальцем отдававшую голубизной полупрозрачную кожу под трепещущим веком; губы Люсиль разомкнулись, обнажив тонкую жемчужно-белую кромку зубов. Она улыбалась ему. Из груди её вырвался томный вздох, будто она наконец заполучила то, чего желала больше всего на свете. А затем окончательно пришла в себя. Алан почувствовал опасность прежде, чем её глаза распахнулись, и на их дне расцвело чёрное безумие. С трудом высвободив свою руку из ледяной хватки Люсиль, он подался назад, но она вдруг метнулась за ним. Лицо женщины скривилось будто бы в судороге боли, и прежде, чем Алан успел что-либо предпринять, она с рыком впилась зубами в самое чувствительное место ладони – между большим и указательным пальцами. Кожа там была тонкой, и прокусить её до крови не составило большого труда. МакМайкл не сдержал вскрика. Вырвав руку, он перевёл взгляд на занывшую от боли ладонь. На месте укуса набухли крупные капли крови, а затем мигом растеклись по коже, медленно ползя к запястью. – Проклятье! – выругался доктор, поднимаясь на ноги. Люсиль шарила взглядом перед собой, словно пытаясь вновь отыскать его невидящими глазами. Грудь её тяжело вздымалась, руки хватали бесплотный воздух. Сумасшедшая. – Убирайтесь! – выла она. – Не трогайте меня! Никогда не трогайте! Будто бы он желал этого больше всего на свете! Нет, первопричина недуга Люсиль Шарп не входила в зону его компетенции. Он попросит сэра Томаса подать ему экипаж как можно скорее, а затем уедет из этого богом забытого места раз и навсегда. Когда в комнату вбежал взволнованный обеспокоенным видом Хэтти и криками Люсиль баронет Шарп, последняя на мгновение умолкла, а затем разразилась громкими рыданиями. Слёзы беспрерывным потоком покатились по покрасневшим щекам, она крепко стиснула руками шею брата и склонила голову к его груди, не прекращая повторять: – Прогони его прочь! Пусть он уйдет! Хэтти наблюдала за страданиями госпожи с равнодушием, словно не раз становилась свидетельницей подобных сцен. Быть может, так оно и было. Алану прежде не приходилось видеть истерические припадки. Он пребывал в растерянности. Ему нередко попадались заметки о новых методах борьбы с психическим расстройством, но сейчас он чувствовал себя беспомощным. Разве что можно было предложить Томасу влепить сестре звонкую пощёчину, дабы привести её в чувство, однако всё внутри Алана воспротивилось этому. – Что произошло? – Шарп обернулся к нему, не выпуская терзающуюся внутренним смятением Люсиль из своих объятий. Его волосы были всклочены, рубашка распахнута, ленты подтяжек, натягиваемых в спешке, перекрутились. – Она упала в обморок, – Алан взял стакан, ранее оставленный на полу, и протянул его Томасу. – Плесните ей в лицо. Но Шарп колебался. – Я не могу, – тихо отозвался он, погладив дрожавшую Люсиль по голове. – Не могу. Она впилась скрюченными пальцами в его спину. Громкие, леденящие душу рыдания не прекращались ни на секунду. – Вон! – мычала женщина в грудь брату, обращаясь, конечно, к Алану. – Бога ради, вы, должно быть, шутите! – наконец, не выдержал он. Его голос разнёсся по комнате, отскочил от стен, и присутствующие, в том числе и сам Алан, словно пробудились от сонного наваждения, в котором пребывали последние несколько минут. – Как вы собираетесь помочь сестре, если вы даже не в силах сладить с ней? Люсиль умолкла и отстранилась от Томаса. Это затишье было временным. Алан видел, как разглаживается морщина между бровями женщины, как она прищуривает слепые глаза и скалится в ответ. Мгновение спустя она ахнула, а затем принялась отплёвываться. Томас утёр лицо ладонью, не спуская глаз с доктора. Это было грубо, неожиданно, но невероятно действенно. Люсиль мигом притихла. Алан поставил стакан на столик и обернулся. – У вас найдётся лауданум?³ – спокойно, словно ничего и не произошло, поинтересовался он. Томас отрицательно качнул головой. Хэтти подала ему полотенце, которым Алан воспользовался ранее, и он принялся бережно вытирать лицо и шею Люсиль. – Я могу заварить госпоже маковый чай. – Алан был готов поклясться, что впервые услышал скрипучий голос пожилой служанки. Шарп перевёл на него вопросительный взгляд, ожидая разрешения. МакМайкл чувствовал, что он снова, как и вчера, будто бы возвышается над этим благородным джентльменом. Он был врачом, он обладал некой властью и преимуществом перед всеми присутствующими. Он мог отдавать приказы. Только Алан ощущал себя так, словно он бился в закрытую дверь, как незваный гость, навестивший его накануне. – Да, – устало кивнул он в ответ. – Это подойдёт. Выглянув в окно, Алан увидел, как посветлело небо. Там, за пределами Аллердейл Холла его нетерпеливо ожидал знакомый прозрачный и доброжелательный мир, новый день, полный забот. В стенах родового поместья Шарпов время стояло на месте, а его обитатели будто вмёрзли в старые стены и никак не могли вырваться из своих оков навстречу стремительному движению жизни. Их статичность и скованность были по-своему прекрасны и занимательны, но что-то внутри Алана противилось этому таинственному очарованию. Червячок сомнения, отголосок дурного предчувствия. Когда он обернулся, Хэтти уже не было в комнате. Леди Люсиль расслабленно лежала в постели, голова её покоилась на коленях у брата, глаза вновь были закрыты, а губы – плотно сжаты. Никто не издавал ни звука. Сэр Томас смотрел на свою сестру со скорбной печалью, перебирая пальцами длинные пряди её волос. «Помогите мне». Алан вспомнил о румяной и энергичной Юнис, считающей, что день был прожит зря, если она провела его у себя дома. Блистательная молодая леди, все мысли которой занимали приёмы, балы и поиски достойного супруга! Она была сумасбродной и иной раз совершенно невыносимой, но здоровой. Здоровой! – Я помогу вам, – вырвалось у него прежде, чем он успел мысленно принять решение. Эти слова не подчинялись доводам рассудка, они следовали воле сочувствующего сердца. Томас поднял голову, взглянув на него с недоумением. – Неужели вы… – Я буду навещать вас каждую неделю по выходным, – Алан вспомнил многочасовой путь до Аллердейл Холла и обречённо прикрыл глаза. – Но у меня есть условия. Сказанное доктором не на шутку взволновало Томаса, и он непременно бы поднялся на ноги, если бы не Люсиль. Он не посмел нарушить хрупкий покой своей сестры. И доктор его понял. Люсиль оставалась неподвижной и безмолвной, но Алан был уверен в том, что она внимательно слушала каждое их слово. Нельзя было обсуждать его условия при ней. – Я сделаю всё, что в моих силах, – с готовностью пообещал Томас, а затем перевёл взгляд на его раскрытую ладонь и, видимо, только теперь заметил кровь. – Ваша рука… – в голосе отчётливо слышалось искреннее беспокойство, – это… Алан кивнул, приложив палец к губам. Баронет умолк, верно истолковав его нежелание называть имя виновника вслух. – Займусь этим позже, – ответил МакМайкл. – Если вы не против, я озвучу свои условия за завтраком. И тут, словно в насмешку над их неуклюжими попытками не говорить лишнего при Люсиль, она выдавила из себя резкий смешок, и мужчины, как по команде, тут же обратили свои лица к ней. Однако леди Шарп не произнесла ни слова, только едва заметно улыбнулась своим мыслям, о которых не дано было узнать никому из них. Когда сэр Томас снова посмотрел на Алана, его ранее почти бесцветные глаза сияли надеждой. Прежде подобный взгляд, брошенный в его сторону, вызвал бы у мягкосердечного и самоотверженного молодого доктора окрыляющее чувство радости и облегчения, но сейчас он не ощущал ничего подобного. Принятое решение тяготило его. Накануне ему удалось занять твёрдую позицию, но уже сегодня он растерял всю свою прежнюю уверенность. Алан не должен был потворствовать Шарпу, Люсиль нуждалась в помощи специалиста совершенно иной области медицины. Однако если вчера он только подозревал, то сегодня уже точно убедился в том, что сэр Томас не собирался следовать его советам. Он не отвезёт сестру в Карлайл и, разумеется, не покажет её психиатру. Люсиль оказывала на него странное, но очевидное влияние. И даже пребывая в истерике, она имела над братом большую власть. Природа этой власти крылась вовсе не в старшинстве Люсиль, но в чём именно – Алан пока не знал. Тонкое белое запястье, испещрённое ярко-голубыми венами, медленно соскользнуло с постели вниз; длинные пальцы коснулись деревянного пола. Леди Шарп издала новый смешок, а затем резко отвернула лицо в сторону от внимательного взгляда доктора МакМайкла.