Колыбельная

Карлайл, 1897 г.

1

Зима, следуя своей коварной и губительной природе, всегда наносит сокрушительный удар в сердце всякой жизни, одушевлённой или неодушевлённой. Её ледяная ладонь ложится на грудь, давит, морозит и выжигает те привычные, незаметные радости, кои, не скупясь, дарят тёплые времена года. Если бы не обязанности, занятия и увлечения, если бы не Рождество, в конце концов, люди неотвратимо подверглись бы унынию этой суровой поры, неизбежно несущей в себе тоску и печаль умирания. Алан смотрел в узкое окно в отведённой ему спальне, наблюдая за тем, как видимость постепенно исчезала под натиском надвигающейся ночи. Ветер гнал сухой снег по голой земле, наметал маленькие сугробы около уродливых чёрных сооружений, окружавших дом и напоминавших больших изломанных насекомых. Мужчину невольно пробрала дрожь от мысли о том, что через несколько часов, утром, он окажется снаружи, и тогда ветер сразу же набросится на его тёплое лицо и примется кусать щёки. Поблизости не было ни одного дома, и Алан вдруг ощутил сочувствие по отношению к Аллердейл Холлу, словно тот был живым существом. Как же он был одинок, как красив свой уникальной, трудной для понимания современного молодого человека красотой! Сколько зим он встретил, стоя на заснеженном холме, скольким ветрам позволил хлестнуть себя по воображаемому лицу. В комнате, приготовленной специально для него, не было камина, поэтому хозяин дома распорядился нагреть гостю постель на ночь. Остаток вечера Алан провёл в гостиной в компании сэра Томаса. Ужин подали позже, чем обычно было принято в других домах. Люсиль отказалась спуститься в столовую, и Томас взял поднос и сам поднялся на третий этаж, где располагались покои его сестры. В этом жесте Алан вновь уловил трогательную заботу, но в этот раз в её проявлении он вскользь заметил нечто, вдруг обеспокоившее его. Возможно, это что-то крылось во взглядах, которыми обменялись Томас и пожилая служанка Хэтти прежде, чем тот, извинившись, оставил своего гостя в одиночестве. Однако Алан был слишком утомлен долгой дорогой и оказавшейся для него невероятно мучительной беседой с необычной пациенткой, чтобы придать замеченному особое значение. Впрочем, сам того не зная, он будто капнул чернилами на бумагу своей памяти. Пройдёт время, и однажды доктор МакМайкл вернётся к написанному, обладая новыми знаниями о Шарпах, наткнётся на это пятно, и безобразная картина, ослепляющая своей правдивостью, сложится воедино. Сейчас же все его мысли занимал особняк, его диковинная старина, внешнее величие с гнилым привкусом бедности и упадка. Алан ещё раз утвердился в своих догадках об истинном состоянии дел сэра Томаса, но вместо привычно проявляемого по отношению к таким людям пренебрежения он испытывал глубокое уважение, если не сказать восхищение. Шарп нёс бремя былого величия своего рода с редким для молодых людей достоинством. Он не прятался в тени старинного титула, подобно большинству других именитых семей, наоборот, Томас стремился соответствовать ему и требованиям нового времени. Молодой баронет не гнушался работы, ни умственной, ни физической. Вместе с нанятыми работниками он в силу своих возможностей приводил дом и шахты в порядок, изучал дела покойного отца, вёл поиск новых кредиторов, а также работал над созданием машины, способной вернуть предприятию Шарпов былую славу. Алан, увлечённый новым знакомством, обнаружил, что надежды и стремления его собеседника были как никогда близки ему самому, настолько близки и понятны, что он поспешил признать в Томасе человека весьма одарённого, волевого и предприимчивого. Разумеется, в представлении Алана подобная личность не могла быть обделена такими основополагающими для любого хорошего человека благодетелями как доброта, порядочность и великодушие. Томас охотно показал доктору дом, конечно, лишь те его части, находиться в которых было безопасно и интересно. Связка ключей, что он держал в руках, была так велика, что МакМайклу приходилось только догадываться о количестве комнат в Аллердейл Холле. Ему стало ясно, что быть хозяином этого величественного сооружения – не столько привилегия, сколько наказание. Алану, как и многим другим до него, пришло в голову, что продать особняк было бы куда выгоднее, нежели содержать его, однако Томас, словно угадав мысли доктора, поспешил заметить, что приобретение родового поместья Шарпов даже вместе со всеми шахтами – весьма сомнительное вложение денег. В одиночестве Алан пробыл недолго. Сэр Томас вернулся в столовую без подноса и на немой вопрос служанки ответил коротким кивком. – Всё в порядке? – поспешил убедиться МакМайкл, неосознанно ощущая вину за то, что его присутствие, судя по всему, послужило причиной отказа Люсиль поужинать в привычной для неё обстановке. – Мне показалось, я рассердил вашу сестру. На тонких губах Шарпа заиграла лёгкая улыбка. – Поверьте, мой друг, причина недовольства Люсиль кроется в другом. Ей не нравится, что я отказываюсь подыгрывать её фантазиям. А ваши слова только убедили меня в правильности выбранной манеры поведения. – Так вы собираетесь и дальше игнорировать её недуг? – Я отказываюсь признавать Люсиль слепой. Алану вдруг ясно вспомнились ушедшие в себя, задумчивые и отсутствующие глаза леди Шарп. Пустые, подёрнутые мутной пеленой и полные глубокой невысказанной печали. – Лишь в привычном для вас понимании, – возразил он в ответ. – Предварительно я диагностирую истерическую амблиопию в сочетании со светобоязнью и сужением полей зрения. Однако я не могу быть полностью уверенным, пока мы не исключим все другие органические нарушения, способные снижать остроту зрения. Мистер Шарп, я настоятельно рекомендую вам отвезти вашу сестру в город. Я могу договориться с моим руководителем, доктором Брауном, – и прежде, чем Томас успел возразить, Алан добавил тоном, не терпящим споров: – При отсутствии ранней диагностики и терапии слепота Люсиль может оказаться неизлечимой. Томас откинулся на спинку своего стула, опустив вилку и нож на край тарелки. Он всё ещё улыбался, но это была уже совсем другая улыбка – безрадостная и смущённая. На какой-то миг на живом молодом лице баронета отразились страдание, безверие и обречённость, изломавшие красивые черты до неузнаваемости, и МакМайкл мысленно даже отругал себя за сухость и отстранённость, с какими он сообщил Шарпу о своих подозрениях. Но уже в следующую секунду лицо сэра Томаса приняло прежнее благодушное выражение. – Но вы не могли не заметить притворства Люсиль, – возразил он, возвращаясь к нарезанию мяса. – Неужели вы ни разу не поймали на себе её осмысленный взгляд, направленный вам прямо в глаза? – Психогенная слепота является редкой формой функционального расстройства, при которой степень снижения зрения бывает частичной, – ответил Алан. – Полагаю, что леди Шарп действительно видит кое-что, но отчего-то предпочитает умалчивать об этом. Я советую вам обратить внимание на причину подобного поведения. Истерическая амблиопия возникает на почве какого-то аффекта, иными словами, выясните, что привело вашу сестру к психическому расстройству. Чаще всего истерия характеризуется большой самовнушаемостью и стремлением привлечь к себе внимание окружающих. – Что же, должен признать, это очень похоже на Люсиль, – у Томаса вырвался жёсткий смешок. – Обеспечьте ей покой и заботу с вашей стороны. И непременно свозите на приём в Карлайл. Я ещё не получил лицензию, вам необходимо посетить специалиста. Рекомендую доктора Брауна, он блестящий офтальмолог, – подытожил МакМайкл, не без удовольствия отмечая про себя, с каким благоговением и признательностью смотрел на него сэр Томас, внимая каждому его слову. – Я очень благодарен вам за ваши рекомендации, – Шарп промокнул губы салфеткой. – Однако что, по-вашему, помешало мне сразу обратиться к профессору Брауну? И тут Алан вспомнил о том, как молодой человек появился в его кабинете вечером в неприёмный день, скрываясь от любопытных глаз бедняков. Он сказал, что никто, кроме него, не сможет помочь его сестре. Тогда доктор принял сказанное за некоторое преувеличение, вызванное испугом. В виду состояния здоровья леди Шарп, сэр Томас решил обратиться к единственному знакомому офтальмологу, дабы уговорить его приехать в Аллердейл. Он пришёл просить помощи к одному из немногих в ближайшей округе врачей, ведущих бесплатный приём. – Мой отец много путешествовал, – продолжил он. – Состояние так просто не испаряется, доктор МакМайкл. Родителей не стало, когда мы с Люсиль были ещё детьми. Наш поверенный не был заинтересован в процветании компании Шарпов. Деньги уходили на учёбу и проживание в пансионе, на жалование управляющему, юристам и прислуге, и, разумеется, на производство. Когда я вернулся домой, большая часть наших старых карьеров оказалась обрушена, поставки глины резко сократились. Я уже рассказывал вам о механизме, над которым работаю. Если мои подсчёты окажутся верными, эта машина совершит революционный переворот в индустрии. Но чтобы доказать это остальным, мне нужны деньги на её строительство. На данный момент все те средства, которыми я располагаю, вложены именно в это дело. Даже если бы я имел возможность оплатить лечение моей сестры под наблюдением того врача, которого вы так настоятельно советуете, мог бы я рассчитывать на тот же деликатный подход к проблеме Люсиль, который проявили вы? – Разумеется! – горячо отозвался Алан, отчасти уязвлённый недоверием Томаса, проявляемым по отношению к его учителю. Однако куда большее впечатление на него произвела внезапная откровенность собеседника. Их тарелки опустели, и Хэтти поспешила забрать их. Затем она вернулась, разлила чай и поставила перед молодыми людьми блюда с песочным печеньем и лимонным щербетом. – Я склонен выразить вам своё сомнение, доктор, – Томас поднёс чашку к губам. – Если ваш предварительный диагноз правдив, в чём я не сомневаюсь, профессор Браун не станет молчать о причине такой внезапной слепоты. За дело возьмётся психиатр, и на моей сестре испробуют все эти новомодные отвратительные методики вроде гипноза, водных процедур или даже анализа сновидений, к которому так тяготел Фрейд! Я не могу этого допустить, – он умолк на несколько секунд, чтобы сделать глоток. – Вы видели её. Люсиль очень слаба и оттого сейчас особенно чувствительна и ранима. Ей пришлось… многое пережить. Но теперь, когда мы снова вместе, я позабочусь о ней. С Люсиль всё будет в порядке. Со временем. Алан так растерялся, что даже не обратил своего внимания на то, как хорошо был осведомлён сэр Томас о лечении психических расстройств. – В таком случае, что же вы намереваетесь делать? Шарп поставил чашку на блюдце, вскинул глаза и пристально посмотрел на него. – Помогите мне. – Как? – Вам это лучше известно, доктор. Подберите ей очки, выпишите капли, какие-нибудь упражнения. Делайте то, что считаете нужным, не переживая об отсутствии лицензии. – Простите, но я не могу, – МакМайкл отрицательно покачал головой. – Я знаю, что в этом вопросе могу довериться только вам. Пожалуйста, не отказывайтесь. Вы - моя единственная надежда. Я сделаю всё от меня зависящее, чтобы поправить душевное здоровье моей сестры, вас же я прошу посодействовать её излечению от слепоты. Вам необязательно давать ответ прямо сейчас. Прошу вас, обдумайте мою просьбу и будьте уверены в том, что отныне я не смею рассчитывать на услуги, оказываемые бесплатно. – У меня нет нужды в деньгах, – с достоинством ответил Алан, не остерегаясь того, что его слова могут задеть Томаса. – Единственное, чего мне не хватает, так это свободного времени для проведения своих исследований. Даже этого было бы достаточно, чтобы отказать вам, однако я поступаю так из самых лучших побуждений. Если вы дадите своё разрешение, я лично договорюсь с доктором Брауном, уверен, он согласится навестить вас в самое ближайшее время. Учитывая ваши нынешние обстоятельства, – здесь МакМайкл запнулся и помедлил, – не думаю, что он назначит большую цену за свои услуги. На лицо Шарпа набежала тень. Он склонил голову и потупил взгляд. Если бы Алан и мог забрать свои слова обратно, он бы всё равно этого не сделал. Решение его было правильным и обоснованным, но отчего-то, озвучивая его, доктор МакМайкл не ощущал привычной уверенности. Он заговорил снова, чувствуя себя несколько неловко из-за воцарившейся гнетущей тишины. – Если я прав насчёт диагноза, и причина недуга вашей сестры кроется в истерии, то она нуждается в обращении к врачу-психиатру, сэр Томас. Это сложный невроз, требующий тщательного анализа. И, к тому же… – Вы весьма убедительны, доктор МакМайкл, – Шарп внезапно прервал своего собеседника. Лицо его отражало разочарование и растерянность. Дабы скрыть это, он улыбнулся, но в глаза Алану так и не посмотрел. – Я не смею больше настаивать, вы и без того оказали мне огромную услугу. Примите мою искреннюю благодарность. Не желаете ли после ужина посетить нашу фамильную библиотеку? Насколько я помню, там имеются редкие издания по медицине, которые могут показаться вам весьма любопытными. Алан удивился внезапной смене темы разговора, но виду не подал, и с радостью и едва скрываемым облегчением поспешил принять предложение Томаса.

2

На чужом месте сон сморил МакМайкла неожиданно быстро, и ничто не беспокоило его до самого утра: ни зловещее дыхание дома, противостоящего в одиночку всем ветрам, ни скрипы и шорохи, коих в столь старом сооружении было более чем достаточно, ни даже воспоминания о напряжённой беседе с Томасом. Ничто, кроме одного незначительного эпизода, произошедшего как раз тогда, когда Алан уже собирался лечь в постель. В комнате было прохладно, по полу гулял сквозняк. На потолке вздрагивал жёлтый круг от пламени свечи, его отблеск плясал на блестящей глади оконного стекла, в котором Алан увидел своё отражение. Оставшись в трикотажном нательном белье, он моментально замёрз. От постели пахло сыростью, притаившейся за временным теплом от медных грелок, которые принесла служанка. Алан потёр пальцами кончик носа, затем взялся за одеяло и хотел уже было нырнуть под него, как в этот самый момент за дверью вдруг прошелестели чьи-то лёгкие шаги. Затем стихли, словно кто-то остановился и прислушался. Мужчина замер, не выпрямляясь и ожидая стука, однако его не последовало. Кто-то затаился за дверью, и Алану вдруг сделалось немного не по себе от мысли о том, что его уединение стало объектом чужого внимания. – Кто там? – негромко и спокойно спросил он. Ответа не было. Как и торопливо удаляющихся шагов пойманного на подслушивании незваного гостя. Кто-то всё ещё находился там, в коридоре, и Алану это совсем не нравилось. Он приблизился к двери и только потянулся к медной ручке, как она внезапно пришла в движение – опустилась вниз и застыла. Мужчина одёрнул руку и отступил на один шаг. Дверь по-прежнему оставалась закрытой. Щелчок – и ручка вернулась в исходное положение. Затем вдруг задрожала и вновь задвигалась. Вверх-вниз, вверх-вниз, всё быстрее и быстрее. Металлический скрип вторгся в спокойное безмолвие комнаты. Было в этих звуках что-то настолько неестественное и зловещее, что у МакМайкла, никогда не слывшего трусом, появилось какое-то глупое детское желание зажать уши ладонями и притвориться, будто всё это ему только кажется. Спустя несколько секунд, когда лязганье сделалось почти привычным, словно стук колёс поезда, доносящийся издалека, Алан понял, что вовсе не шум, издаваемый дверной ручкой, послужил причиной его замешательства. В доме Шарпов не было детей, а что касается тех его обитателей, которых он успел повстречать, то вряд ли кому-нибудь из них пришла бы в голову идея разыграть гостя. Подобная мысль даже вызвала у доктора улыбку. Внезапно всё стихло. Ручка застыла, поблёскивая в теплом свете, отбрасываемом свечой. Воцарилась тишина, но в ней не была прежнего покоя, безмятежности и сонного очарования. Закравшееся в комнату беззвучие показалось Алану ненастоящим и пугающим. Он шагнул вперёд и наконец распахнул дверь. МакМайкл был готов к тому, что увидел. И хотя всё внутри него бунтовало, не желая мириться с тем, что противоречит элементарной логике, Алан знал наперёд: он обнаружит в коридоре лишь пустоту. Он воспринял это со спокойствием и даже некоторым облегчением, словно отсутствие незваного гостя было вполне себе естественным финалом этого странного происшествия. Будто бы несколько секунд назад он не взирал с недоумением на неистово дёргающуюся ручку, движущуюся, возможно, быстрее, чем того можно было ожидать. К тому же, Алан был готов поклясться, что не слышал удаляющихся шагов, а учитывая тот факт, что он открыл дверь почти сразу после того, как всё стихло, он, вне всякого сомнения, должен был обнаружить нарушителя своего спокойствия. Однако мрачная полутьма коридора не таила в себе сюрпризов. Она была пуста и недвижима. Алан понимал, что он только что приблизился к какой-то невидимой, но вместе с этим весьма определённой черте, за которой лежал мир неправильный и нереальный, и это вопреки всему не сбило его с толку. Он конечно не думал в этот момент ни о чём таком, так как кое-что в его голове, чему медицина ещё не подобрала подходящего названия, будто бы не позволяло странным мыслям оформиться в нечто определённое. И Алан слишком устал, чтобы противиться этой силе, которая, в сущности, защищала незыблемую твёрдость его верований и равновесие, что и без того вот-вот готовилось рухнуть. А потому он просто закрыл дверь. Тяжесть этого утомительного дня осела на его крепких и широких плечах. Голова налилась свинцом. Он затушил свечу, а затем в одно мгновение оказался в тёплой и чуть влажной от сырости постели. Щека тут же прилипла к подушке так, словно он успел пролежать на ней уже несколько часов. Не было сейчас воли, своей или чужой, способной поднять Алана МакМайкла с кровати. Им властно и стремительно овладевал глухой, тяжёлый сон. Но прежде, чем провалиться в чёрную бездну временного беспамятства, Алан с лёгким, почти не ощущавшимся уколом беспокойства вдруг подумал: «А ведь кто-то всё же просился ко мне внутрь. И я его впустил».