Члены королевской семьи

      Люси шагала по тротуару, размахивая сумочкой, и курила, оставляя на сигаретном фильтре алые отпечатки помады. Это был лишь вопрос времени, когда ее уволят из больницы, так что сегодня, когда это все-таки произошло, ее удивило только то, что не было большого скандала.       Холодный осенний воздух проходил через сигарету и наполнял легкие девушки приятным теплом. Ветер трепал ее пышные рыжевато-каштановые волосы, а позднее солнце жарко целовало ее лицо.       Люси улыбнулась небу и зажмурилась. Странный был сегодня день. Вроде хороший, а вроде такой тяжелый… девушка вздрогнула от резкого автомобильного гудка и открыла глаза. — Классные ножки! — ухмыльнулся шофер, проезжая мимо.       Та показала ему совершенно неприличный для молодой леди жест и зашагала дальше, цокая каблуками.       Двух недель молчания ей оказалось катастрофически мало, но она понимала, что если не придет на день рождения Питера, будет только хуже. Так что волей не волей пришлось надеть отвратительно-розовое платье, подаренное тетей Альбертой, и весь вечер изображать прежнюю «малышку Лу», которой она уже давно не являлась.       Это оказалось совсем не так сложно, как она думала. Убедить всех, что с ней все в порядке. Ей это вполне удалось. Только Эдмунд подозрительно косился на нее весь вечер, явно пытаясь понять, так ли ей весело на самом деле. Но, в конечном счете, все поверили, выдохнули и отстали от нее.       К сожалению, это так же означало, что сидеть взаперти больше нельзя. Тогда-то и появилась у нее эта работа — сиделкой в больнице для стариков, откуда ее выперли уже через два месяца. Эта работа была тем, что называют выходом из зоны комфорта. Всю свою жизнь в Англии Люси безумно боялась смерти и всего, что с этим связано. Ее почему-то не пугало, что образ ее жизни однажды приведет именно к этому, но когда Люси видела больных или раненых, умирающих людей, ей становилось безумно страшно. Так страшно, что подгибались коленки и хотелось оставить свой завтрак в ближайшем ведре.       Зачем она пришла сюда? В это место, где все, чем занимаются люди — это умирают? Возможно, она просто хотела наказать себя.       Люси в последний раз затянулась, затушила заляпанный помадой окурок об стену и отправила его в полет до ближайшей мусорной корзины. Огляделась, поправила волосы и вошла в дом.       Пусто. Из кухни доносился негромкий плеск воды и позвякивание приборов.       Девушка сняла пальто, подтерла пальцами слегка поплывшую подводку и пошла на звук. Эдмунд мыл посуду, перекинув полотенце через плечо. Темные волосы падали ему на глаза, и он периодически поднимал голову, чтобы стряхнуть их с лица. Люси остановилась на пороге, прислонившись к дверному косяку. — Как дела? — спросил брат, не поднимая головы. — Меня уволили, — спокойно ответила она, наливая себе воды в только что вымытый стакан. — Еще бы, — негромко фыркнул Эдмунд, вынимая из раковины затычку и сливая воду, — странно, что тебя вообще не посадили. — А! Ее наконец-то уволили? — спросила Сьюзен, входя в столовую. — И куда они только смотрели эти два месяца, пока ты давала бабушкам сигаретки с дурью?.. — Ты не понимаешь, — тихо сказала Люси, — ты не понимаешь, как это больно — смотреть на этих людей. Всеми брошенных, никому не нужных…       Она одним глотком осушила стакан и продолжила: — Миссис Гершем умерла вчера. Говорят, сердце не выдержало… И меня засекли. Скандал никому был не нужен, и меня по-тихому уволили.       Сьюзен в ужасе уставилась на сестру. — И ты так спокойно об этом говоришь?! — выдохнула она. — Я убивала и раньше, — сказала девушка со странной интонацией, — и ты знаешь это. — Да, но это было… — она не закончила. — Не по-настоящему? — подсказал Эдмунд, поднимая взгляд на старшую сестру и вытирая руки полотенцем. — Я не это имела в виду, — опустила глаза Сьюзен. — Она сама сделала свой выбор, — тихо сказала Люси, опуская стакан в раковину. — Я просто дала ей косяк… по крайней мере, она умерла счастливой…       Эдмунд аккуратно сложил полотенце и повесил его на дверцу кухонного шкафчика. — Как ты? — спросил он, оборачиваясь к сестре. — Странно, — ответила Люси, глядя куда-то в пространство за его головой.       Она чувствовала гамму каких-то незнакомых ощущений. Ей было неприятно оттого, что человек умер из-за нее, но понимала, что это бы произошло все равно с ее помощью или без, причем в самое ближайшее время. — Поговори с Питом, — серьезно сказал Эдмунд. — Пожалуйста.       Она рассеяно кивнула. — Кстати, — вспомнила малышка Лу, отметая эти мысли в дальний уголок и поворачиваясь с сестре, — почему ты еще здесь? Я думала, что вы с мистером Подбородком сразу поедете знакомиться с родней и все такое…       Сьюзен нахмурилась. — Френк поехал вперед, чтобы доделать какие-то дела и договориться о свадьбе. Мы должны пожениться непременно в Ирландии, иначе брак не засчитают. К тому же, мне нужно за это время собрать кучу документов.       Она прошла в кухню, села за стол и рассеяно пробормотала: — Боже… я выхожу замуж…       Люси так же рассеяно кивнула. Так странно это все-таки — скоро она уйдет из дома Певенси и станет миссис ОʼДонел. Кто бы мог подумать… вот уж, что бы Люси в голову не пришло — так это то, что ее сестра выскочит замуж за первого встречного богача-ирландца. Хотя… может, так оно и должно быть — кто знает?.. — …Я выхожу замуж за тельмарского принца… — закончила Сьюзен, выдернув Люси из раздумий. — Кого? — поперхнулся Эдмунд. — Он что, и здесь тебя нашел?! — воскликнула Люси, подняв брови. — А как же этот ирландец? — Кто нашел? — не поняла Сьюзен. — Каспиан. А ты о ком? — О Френке, конечно. А разве я не говорила?       Брат и сестра переглянулись и синхронно покачали головами. — Оказывается, тельмаринцы вернулись в наш мир в середине прошлого века, — объяснила та, — и его прабабушка была одной из них. — Однако… — пробормотала Люси. — Да уж, Сью, везет тебе с ними… — лукаво усмехнулся Эд. — А тебя не смущает, что ты на тысячу четыреста лет его старше? — Ничего смешного тут не вижу, — строго сообщила она, скрестив руки на груди, но ее слова потонули в громком смехе сестры и брата.       Все-таки это было так правильно — дразнить Сьюзен вместе с Эдмундом. Люси не могла этого объяснить, но когда они с Эдом шутили над ней, а Сью по-прежнему обижалась, как маленькая, Люси чувствовала что-то вроде ностальгии. Какой-то светлой тоски и ощущения того, что этих лет отдаления никогда не было и все осталось как раньше. Как тогда…

***

      Солнце мягко золотило его волосы и плечи. Дышало осенью в затылок. Доктор Певенси пил чай осторожно, чтобы не обжечься, и заполнял отчет.       Посетителей не было, и он позволил себе двадцать минут перерыва. Так было каждый день. К половине шестого вечера обычно все расходятся, а большинство бумаг уже заполнены. Можно немного расслабиться и спокойно выпить чаю. Потом, если по-прежнему никто так и не объявится, можно будет отойти и выкурить пару сигарет.        Питер любил эти маленькие обусловленности, четко установленные последовательности действий. Они давали ему ощущение надежности и неизменности. Хрупкие вещи, которые могут измениться в любую секунду, повинуясь какому-нибудь внезапному происшествию.        Он прекрасно понимал Сьюзен, одержимую маниакальной страстью к расстановке вещей по полочкам, полировке всех поверхностей до зеркального блеска и наведению в доме стерильной чистоты. Это дает ощущение постоянства и защищенности.        Молодой врач вздохнул и провел ладонью по лицу. После смерти Мейси он почти перестал общаться с Констанс. То ли она его избегала, то ли он сам не решался прийти к ней, но вот уже почти два месяца, как они не разговаривали. С Люси тоже не все гладко. Он чувствовал, что с ней по-прежнему что-то не так, но что, понять не мог и спросить не решался. А она, разумеется, ничего не говорила, только громко смеялась и всем видом показывала: со мной, мол, все в порядке.        Питер поглядел на часы. Пять тридцать пять. Минут через сорок нужно будет начать обход.        Вдруг в дверь его постучали. Он уже открыл было рот, чтобы сказать, что он на перерыве, как дверь слегка отворилась, и знакомый женский голос с легкой хрипотцой спросил: — К вам можно?        Не дожидаясь ответа, дверь открылась шире, и в нее скользнула худенькая и хрупкая фигурка сестры. — Люси? — удивился он. — Что ты здесь делаешь? — Хотела поговорить, — ответила она, отводя взгляд. — Ну… садись, — кивнул он ей на стул, куда обычно садились его пациенты.        Та тихонько присела и молча уставилась на него. — Как дела? — спросил Питер через несколько минут молчания. — Ничего, — ответила Люси, старательно отводя глаза. — Хочешь чаю? — предложил он.       Девушка качнула головой. — О чем ты хотела со мной поговорить? — спросил он.        Люси прикусила губу. Тишина, стоящая в кабинете, была густой, вязкой и почти осязаемой.       Она вдруг почувствовала себя маленькой девочкой на приеме у доктора Певенси. Маленькой девочкой с большими глазами и торчащими коленками, которая до смерти боится врачей. — Люси? — окликнул ее Питер.        Она вздохнула, собралась с мыслями и, наконец, произнесла: — Меня уволили.        Питер поднял на нее глаза. — Почему? — Я убила свою пациентку, — сказала она, глядя в стол. Этот чертов деревянный стол с кучей крошечных пятен и царапинок. — Что? — чашка чая в его руке замерла на полпути к губам. — Я давала ей наркотики.

***

       Питер медленно выдохнул. Он ведь не хотел знать. Но спросить-то было надо. Она ведь его любимая сестра…        Молодой человек поставил чашку на стол и провел рукой по лицу, будто пытаясь стереть с него это жуткое выражение единовременного удивления, испуга и облегчения. Как же все это неправильно… это же Люси…        «Господи, — подумал он, — что же за бред-то такой…» Он не хотел знать, что с ней происходит. Он знал, что все равно не сможет ей помочь. А как тут поможешь? Он больше не король, чтобы от одной его улыбки расходились тучи. «Господи… Что. Мне. Делать?»        Питер задумчиво поглядел на сестру. Люси смотрела на него, кусая губу. В ее глазах явственно читалось: «Ну вот, я снова разочаровала его». Ее пышные непослушные волосы были собраны в хвост и перевязаны серой, начавшей распускаться, ленточкой. Несколько золотисто-каштановых, почти медных, вьющихся прядок, падали ей на лицо, и солнце, светившее из-за спины Питера, заставляло их искриться и мерцать. От его света глаза ее, обычно серо-зеленые, сделались янтарными с легкими голубыми крапинками. На лбу высветились несколько веснушек.       Поцелованная солнцем.       Люси.       Он разглядывал ее так, будто видел в первый и последний раз, и ему необходимо было запомнить ее такой, какая она сейчас. Почему?.. — Пит? — несмело окликнула она его, щурясь от этого света и пытаясь разглядеть его лицо.        И вдруг он понял. И сразу нахмурился, потому что решение, пришедшее в голову, ему не нравилось. — Прости меня, — виновато сказала она, — я знаю, мне не следовало… как ты думаешь, я действительно виновата в том, что она умерла? Я же не…       Она говорила что-то еще, а он просто смотрел и смотрел на нее, и сердце его билось где-то в горле. Потому что теперь он знал, что действительно должен запомнить ее именно такой и знал, почему его не покидает мысль, что это — первый и последний раз. Из ее хвостика выбилось еще несколько волнистых прядок, когда она тряхнула головой, пытаясь что-то объяснить. Ее лицо было сейчас совсем белым и блеклым, а на нем горели золотые глаза. Она все говорила и говорила, объясняя что-то не то ему, не то себе, когда он наконец открыл рот и произнес: — Уезжай.        Она осеклась и удивленно уставилась на него. — Ч-что? — пробормотала Люси. — Уезжай, — повторил он, уже тверже. — Нет, я не это имею в виду, — быстро поправился Питер, заметив ее реакцию.        Он открыл ящик стола и достал оттуда конверт с деньгами. Он начал откладывать их еще пару лет назад, но уже успел забыть, на что именно они должны были пойти. Каждый раз, когда сумма доходила до ожидаемого порога, он никак не мог придумать, на что же их потратить, и продолжал копить до следующего круглого числа. — Здесь, — сказал он, протягивая ей конверт, — тысяча фунтов. Не слишком много, но тебе должно хватить. Езжай за границу — куда хочешь. Посмотри на людей, посмотри на мир. Найди в нем себя. Я… я думаю, тебе это будет полезно. — Я… не могу… — пробормотала Люси, — это слишком много… — Нет, можешь, — с нажимом произнес Питер. — Забирай и уезжай. Куда хочешь. На Америку, возможно, не хватит, но на то, чтобы покататься по Европе, должно. Это лучшее, что ты можешь сделать сейчас, — добавил он. — Я… — она поднялась на ноги, неуверенно приняла деньги и растеряно уставилась на брата.        Пятно солнца исчезло с ее лица. — Я…        Питер заставил себя улыбнуться так ободряюще, как только мог. Так, будто этот шаг не был вызван его трусостью и страхом перед той бездной тьмы, что скрывается внутри сестры, которая может вылиться на него, если он продолжит говорить с ней. Так, будто он действительно был уверен в том, что поступает правильно, отправляя младшую сестру одну в другую страну, тем более, в такое неспокойное время.        И все же, какая-то частичка его знала, что он не ошибается.        Он поднялся тоже, вышел из-за стола и сжал ее холодные пальцы, мнущие конверт. — Хорошо? — спросил он, глядя ей в лицо.        Люси посмотрела на него, затем снова опустила глаза. — Хорошо, — сказала она и обняла его.        Питер поднял руку и погладил ее по взлохмаченным волосам, пахнущим табаком и ромашкой. Первый и последний раз…

***

      Люси закрыла за собой дверь. В руке у нее по-прежнему был зажат этот дурацкий конверт с деньгами. Она рассеяно огляделась, будто забыла, где вообще находится, и взгляд ее наткнулся на худую женщину лет сорока с небольшим, с пышными, темными, уже седеющими волосами, сидящую в приемной. Рядом с ней сидел шмыгающий носом мальчик с перебинтованной рукой. Незнакомка встретилась с ней глазами и, заметив ее растерянность, тепло улыбнулась. — Вы не волнуйтесь, — ободряюще произнесла она, — он очень хороший доктор. Вам обязательно поможет.