Пряча голову в песок...

~~~ Скиннер звонит, когда я приближаюсь к отелю. Скалли, очевидно, ждала меня внутри, потому что она выскакивает мне навстречу, как только я затормозил. Какой-то журналист пытается сунуть микрофон ей в лицо, но она с легкостью избавляется от него. О, каким взглядом она награждает беднягу. Я и сам зачастую оказывался мишенью для точно таких же. Скиннер кажется разозленным, но, к счастью, не начинает читать мне лекцию о следовании протоколу пользования мобильными телефонами. Он сообщает мне последнюю известную информацию по Списи. Одна из других групп перечислила список мест, где его видели за последнюю пару дней. У нас напряженка с людьми, так что Скиннер самолично принимает участие в наблюдении. Наше со Скалли назначение – присматривать за ветхим на вид складом и просто ждать, когда он объявится. Очевидно, Списи проводит здесь много времени. Нам досталось отнюдь не самое почетное задание, но я понимаю, что оно не лишено смысла. Преснолицый из наблюдения за колледжем весьма безобиден, внешность же моей напарницы с ее яркими рыжими волосами привлекает внимание. И потом стоит учитывать еще и мою предрасположенность к поспешным действиям, может, даже риску в таких случаях, когда рисковать не стоит. Порой даже Скалли не в силах это предотвратить. Нет, именно здесь мне и надо находиться. Это переоборудованный склад для тайных делишек. Судя по ничем не примечательному сооружению и пустующим зданиям вокруг него, я бы сказал, что это идеальное место для того, чтобы втихую заниматься чем-то незаконным вдали от любопытных глаз. Могу спорить, Майкл Списи именно это и планирует. Вопрос только когда? Я невольно задумываюсь над тем, что мы прибываем слишком поздно для по крайней мере одной жертвы. Марк О’Брайан, я уверен, мертв, и, вероятно, от его тела уже избавились. Шейла Венц может быть еще жива. Ощущение сродни агонии – знать, что она, возможно, находится на этом проклятом складе, но без Списи мы не можем установить прямую связь с ней и, соответственно, проверить помещение. В кои-то веки Скалли не приходится убеждать меня не высовываться из машины. Я точно знаю, что стоит на кону. Одно неверное движение с моей стороны сейчас, и ушлый адвокат сможет найти способ развалить дело против Списи без особых проблем. Но это трудно. Это чертовски трудно. У меня перед глазами стоят те ужасающие образы из моего сна. Яркая артериальная кровь вперемешку с мозговым веществом на стене. Я пытаюсь сдержать дрожь и, разумеется, терплю неудачу. Должно быть, это привлекло ее внимание, потому что краем глаза я замечаю, что она смотрит на меня. - Ты в норме? Вопрос застает меня врасплох. - Да, в порядке, - отвечаю я. О, да, еще одна агония. После стольких лет и множества проведенных расследований мы настоящие профи в наблюдениях за объектом. Мы напарники. Порой нам даже не надо заканчивать предложение, чтобы быть понятым… каким-то образом мы просто знаем, что другой подразумевает. Нет, агония вызвана не тем, что мы не разговариваем, а тем, что нам действительно нужно поговорить. Она сидит на соседнем сиденье, завернутая в плащ, словно ей холодно. Сейчас начало апреля, и хотя погода отнюдь не жаркая, но и до арктического холода ей тоже далеко. Я поглядываю на нее время от времени, но за столько лет она научилась отлично избегать зрительного контакта. Полагаю, я тоже. Мой уклончивый ответ, очевидно, затронул ее за живое, потому что она раздраженно вздохнула. - Отлично. - Да, отлично. Мы сидим молча еще несколько минут. Наша фэбээровская машина оснащена дешевыми часами на приборной доске – теми, что издают раздражающий капающий звук каждые пару секунд. Он медленно сводит меня с ума. Образы из сна возвращаются с особой яркостью. Кровь и мозги на стене. Не в силах совладать с ними, я резко наклоняюсь вперед и опускаю лоб на руль. Не помню, чтобы сказал что-нибудь или вообще издал какой-то звук, но, должно быть, это так, потому что в следующее мгновение ощущаю ее руки, касающиеся моего лица и запястья. В этом вся Скалли – когда она сомневается в моем состоянии, то проверяет жизненные показатели. Разумная мысль удерживает меня от того, чтобы озвучить свои соображения по этому поводу. Уверен, что в ее теперешнем расположении духа это мягкое подтрунивание не произведет на нее никакого впечатления. Так что вместо этого я откидываюсь на спинку сиденья, сбрасываю ее руки - «видишь, Скалли, я не нуждаюсь в твоей заботе» - и принимаюсь большим пальцем выбивать дробь на правом бедре. - Выходи, выходи, где бы ты ни был, - бормочу я. Я услышал ее улыбку? Неужели улыбка действительно издает какой-то звук, или это просто глупый трюк, порожденный моим разумом? Образы бледнеют, снова оставляя после себя чувство одиночества и тоски – оставляя запертым в машине с кем-то, кого я обожаю, но с кем прямо сейчас не могу находиться рядом. Она опять устроилась на своем сиденье, но я все еще ощущаю ее прикосновения к своему лицу. Сердце болезненно сжимается при мысли, что что-то тоже делает ее несчастной, но я не имею ни малейшей идеи о том, что именно. Почему она не?.. Черт, я устал спрашивать. Плюх! Боже, ненавижу эти часы. Я хочу выйти и размять ноги. Мне нужно в туалет. При этом меня мучает жажда, но, разумеется, в машине нет ничего подходящего, чтобы ее утолить. - Извини, - внезапно произносит она, причем так тихо, что я едва не пропускаю сказанное. Я окидываю ее удивленным взглядом, но она все еще смотрит в окно на окружающий нас пейзаж. Я знаю, что пялюсь на нее, но мне все равно. Она в любом случае не глядит в мою сторону. - Что? – спрашиваю я. Она стреляет в меня взглядом, но затем отводит его. - Я сожалею, что ушла сегодня. Сожалею, что оставила тебя. – Ее плечи приподнимаются, и она делает глубокий вдох. – Я не слишком хороша в обсуждении вопросов личного характера, а именно этим мы и занимались. Прости, если обидела тебя. Обидела меня? Это походило на нож, вонзенный в сердце, но я не могу ей этого сказать, верно? - Ты не обидела, - хмыкаю я, пожав плечами. Она снова смотрит на меня, и я понимаю, что она не купилась на мои слова. Я отвожу взгляд, изучая обветшалые строения в надежде, что наша цель вдруг выйдет из переулка. Она извинилась. Отлично. Я до сих пор не имею ни малейшего гребаного понятия, что вообще это спровоцировало, а ведь именно это по-настоящему важно. Она важна. Ее проблемы. Ее беспокойства. Проклятье, хотел бы я не переживать из-за всего этого так сильно, но не могу. Я люблю ее. Судя по ее вновь нахмуренным бровям, она ждала от меня не такого ответа. Мы вновь погружаемся в неуютное молчание. Плюх! Как бы ни был силен соблазн, я не стану доставать пистолет и стрелять в гребаные часы. Не стану. Очевидно, она хочет предпринять еще одну попытку. «Надо отметить этот день в календаре, - сухо замечаю я про себя. – Дана Скалли фактически разговаривает со мной». - Ты когда-нибудь хотел чего-то, не понимая толком, чего именно ты… вон там. При ее последних словах я ощущаю внезапный приток адреналина и, следуя за ее взглядом, вижу нашего подопечного. Он идет вдоль стены здания, явно появившись из переулка, за которым я вел наблюдение. Как только я замечаю его, то вспоминаю нашу единственную встречу. Я воскрешаю в памяти его приметы: одинокий белый мужчина сорока трех лет. Достаточно умный, чтобы прикинуться тупицей, когда имеет дело с парочкой федералов. Что-то в нем возбудило мои подозрения, однако же. Он недостаточно хорошо сыграл свою роль. Я ощущаю, как Скалли напрягается. Она осторожно поднимает рацию и нажимает тумблер микрофона, приглушая статистические помехи в эфире, прижав ее к бедру. - Это команда два, - тихо говорит она. – Объект обнаружен, двигается в направлении комплекса складов Lock Tight на Хеннесси. - Принято, - доносится до нас после короткой паузы отрывистый голос. – Я уже в пути. Скиннер. Мы обмениваемся быстрыми взглядами. Мы, не дыша, наблюдаем за тем, как наша цель наконец достигает закрытой двери и ищет что-то в кармане. - Ключ, доставай ключ, - бормочет Скалли себе под нос. Она озвучивает мои собственные мысли. Если у Списи есть ключ от этой двери, он не сможет сказать, что никогда не бывал тут прежде. Да, вот оно. Он пробует пару неподходящих, прежде чем находит нужный. Вставляет его в замок и распахивает дверь. Говорит что-то, заходя внутрь, причем достаточно громко, что его голос достигает нас. Я не могу различить слова, но он кажется пьяным. Это должно быть легко. Должно быть. Черт, со сколькими такими «должно быть» мы со Скалли имели дело? К настоящему времени Списи уже скрылся из виду. Существует и второй вход в здание, но он будет закрыт, и мы не можем рисковать спугнуть преступника. Скалли тенью следует за мной вдоль стены к по-прежнему открытой двери. Мы слышим его доносящийся из темноты голос. Наш парень просто в стельку. Внутри мы обнаруживаем разветвленную сеть ходов с множеством дверей. С высокого потолка свисают лампы, но их света недостаточно. Сплошные тени кругом и никакой возможности понять, в которое из отделений этого склада он направляется. Я подаю Скалли знак, и, кивнув в ответ, она направляется в первый же проход. Я беру на себя второй. Не опасно ли разделяться? Мы вооружены и трезвы; если повезет, наша добыча не может похвастаться ни тем, ни другим. Стоит рискнуть. Он все еще поет, но запинаясь и с большими промежутками между фразами. Трудно сконцентрироваться на нем. Черт, здесь много ответвлений; этот склад представляет собой настоящий лабиринт. Впрочем, его голос определенно становится громче, и теперь я слышу другие звуки. Скрежет по металлу. Звяканье. Открывание двери. Ее удар о стену. Скалли должна была тоже это слышать. Меня успокаивает тот факт, что она где-то там в темноте вместе со мной. Да, я уже близок. Может, в следующем проходе… Я поднимаю пистолет и резко огибаю угол. Черт! Майкла Списи нет, но дверь открыта. Вот оно! Я прислушиваюсь, слегка приоткрыв рот. Это и вправду помогает лучше слышать, или это просто предрассудок? Надо как-нибудь спросить Скалли. Все еще плотно прижимаясь к стене, я на цыпочках приближаюсь к открытой двери и осторожно заглядываю за нее. Она ведет в большое отделение. Пара железных кроватей крепится к стенам цепями, и со стропил свисают другие принадлежности. Довольно очевидно, что здесь творится: пытки в стиле садо-мазо. Господи. На одной из кроватей лежит женщина. То, что я принял за матрас, на самом деле просто пружины с наброшенным на них одеялом. Она без сознания и покрыта синяками и рубцами. Я приседаю рядом с ней, прощупываю пульс на запястье и затем приподнимаю веко. Ее глаза двигаются и дергаются, и она тихо стонет. Весьма вероятно, накачана наркотиками. Я успокаивающе похлопываю ее по руке и выпрямляюсь. - Все нормально, Шейла, - бормочу я, оглядываясь вокруг. Вторая кровать пуста. Неудивительно. И никаких пятен крови. Где бы ни был убит Марк О’Брайан, но определенно не здесь. Кровь и мозги, забрызгавшие стену. Это произошло. Или еще произойдет. Где же Списи? - ФБР! Стоять! Скалли. Я разворачиваюсь и выбегаю из помещения. Где она? Это место просто эхо-камера. Я слышу крики и приглушенные ответы. - На колени! На колени! Малдер, я держу его на прицеле! Майкл Списи, вы арестованы… Шум драки. Звук выстрела из пистолета. Громкий. Близкий. У меня срывает крышу. Я бегу так быстро, как только могу, но мне кажется, что я стою на месте. Двери сливаются в сплошное расплывчатое пятно, когда я миную их. Скалли. Я не слышу Скалли. Кого застрелили? Если бы она - Списи, то разве не позвала бы она меня, не сказала бы, что все в порядке? Черт, что если он застрелил ее? Я убью его. Я убью больного ублюдка, и тогда, если Скалли мертва, я убью его снова. Неважно, что они сделают со мной, я буду убивать его снова и снова… Вот здесь! Я чуть не падаю, потому что заворачиваю за угол слишком быстро. Скалли растянулась вдоль стены. Она не двигается. Списи стоит над ней, качаясь. - Симпатичная сучка, - говорит он. – Симпатичная мертвая сучка. – Он поднимает руку, и я вижу в ней пистолет – пистолет Скалли. Он собирается убить ее ее же собственным гребаным оружием. Кровь и мозги на стене. Внезапно все обретает смысл. Я вижу не смерть Марка О’Брайана. Я вижу смерть своей напарницы. - НЕТ! – кричу я. Они недалеко от меня, но моя рука трясется – я не могу прицелиться. Я бегу, бегу, я должен добраться туда прежде, чем он выстрелит. – Бросай его! Он разворачивается и стреляет. Я чувствую, как что-то жалит меня в ногу, и падаю, но преодолеваю себя и снова поднимаюсь. Нога горит, ее охватывает странное ощущение, но я продолжаю двигаться вперед. Он снова стреляет. Лежащая у его ног Скалли начинает шевелиться. Не мертва. Она не мертва. Страх больше не является разрушительным фактором, скорее помогающим; моя рука внезапно становится совершенно устойчивой. Я целюсь и почти не чувствую отдачу, когда нажимаю на курок. Одного выстрела оказывается достаточно - Майкл Списи складывается пополам и исчезает в тенях, до которых не достает свет от ламп, но я вижу очертания его тела. Он не двигается. Я плавно останавливаюсь. Скалли все еще без сознания, но теперь она стонет. Сначала самое важное – я откидываю ее пистолет подальше от вытянутой руки ублюдка. Я бы очень хотел пнуть его в голову, но останавливаю себя. У него на груди кровоточащая рана. Он долго не протянет – он умирает, но мне все равно. Я опускаюсь на колени рядом с напарницей и осторожно убираю волосы с ее лица. Боже, она такая бледная. Я вожусь с пуговицами ее плаща, а потом осторожно раздвигаю полы, ожидая увидеть кровь – много крови. Я мысленно готовлю себя к этому зрелищу. Однако ничего подобного я не вижу. Ее глаза подергиваются, и свежая кровь появляется вокруг ее носа и рта, но я не могу различить рану. Она носит бронежилет? Я нетерпеливо тяну за ее блузку, распахивая ее. Точно. Умный ход. Но почему же она все еще без сознания? Я осторожно ощупываю ее голову и шею. Никаких входных отверстий от пуль, но на затылке у нее внушительная шишка. Ублюдок либо ударил ее чем-то, либо швырнул о стену с такой силой, что удар вырубил ее. От облегчения у меня ноги подкашиваются. Я осторожно кладу ее на пол так, чтобы шея не сгибалась. Да, она дышит. Она не умрет. Не сегодня. Мне хочется плакать. Я снимаю с себя пальто и укрываю ее им, после чего ложусь рядом. Боже, мне хочется обнять ее, но пока она не придет в себя, я не осмеливаюсь. Нужно, чтобы она лежала неподвижно. Она могла повредить шею. Она не ранена. Не ранена. Я ранен. Моя нога онемела, но при этом обильно кровоточит. Мне надо что-то с ней сделать. Жаль, что я не ношу галстук. Черт. Надо наложить давящую повязку. Я перевожу взгляд на Скалли. Она все еще без сознания. Я ощущаю слабость – боли нет, но я, должно быть, также теряю сознание. Я держу ногу одной рукой, а второй пытаюсь нащупать телефон. Где, черт побери, Скиннер? Как давно он сказал, что уже в пути? Я набираю его номер, нажимаю на клавишу вызова и затем обмякаю. Скалли в порядке. Она будет в порядке. Голоса. Я не знаю, исходят ли они из телефона, сил держать который у меня больше нет, или кто-то наконец добрался до гребаного склада. Устал. Я слишком устал для того, чтобы держать глаза открытыми. - Скалли, - говорю я или, по крайней мере, пытаюсь сказать. Слышит ли она меня? Мне кажется, я чувствую, как она начинает двигаться, но не уверен в этом. Это слишком тяжело. Слишком тяжело. ~~~ Скиннер ~~~ Я нашел их. Один мертв, одна только еще приходит в себя и еще один в отключке и истекает кровью. Черт бы побрал гребаное движение в Нью-Йорке. Я работаю над своим отчетом, пока жду новостей о состоянии Малдера. Он в операционной. Пуля, естественно, задела артерию. Скалли в отделении рентгеновской компьютерной томографии – ей делают сканирование мозга. Господи, как же она была зла, когда пришла в себя: на себя, на Малдера, на меня за то, что я имел наглость и несчастье видеть ее в таком состоянии. Она хотела позаботиться о нем до приезда скорой, но я бы не позволил ей этого. Я сделал все, что мог, чтобы остановить кровотечение. Я не идиот и отнюдь не беспомощен. Мой галстук безвозвратно испорчен. С ней все будет хорошо – она отделалась сотрясением, из-за которого врачи решили оставить ее в больнице на ночь. Я уже организовал для них палату. Больницы обычно косо смотрят на такие совместные условия размещения больных, но я уломал здешний персонал. Пришел к выводу, что лучше принять неизбежное, чем иметь дело с этими двумя, достающими меня и всех вокруг. Когда дело касается упрямой решимости, с ними никто не может сравниться. Новости для семьи О’Брайана не столь хороши. Мы нашли Марка в другом отделении склада. Списи избивал его цепью, и теперь он в реанимации. Но по крайней мере мы вернули его живым. И что бы ни случилось в дальнейшем, Малдер единственный, благодаря кому парень до сих пор жив. Конгрессмен О’Брайан приходил, чтобы поблагодарить меня. Он довольно сильно расстроен и хочет поговорить с Малдером, когда тот придет в себя. Может, к тому времени он будет больше знать о состоянии своего сына. Карлсон и Штуцнегер немногословны, когда узнают последние новости, в основном ограничиваясь кивками, за которыми стоит притворное восхищение работой Малдера. Глупые ублюдки. Они знают, просто не признают этого. Призрак Малдер сделал то, чего они не сумели. Думаю, это достаточная награда. Я просто хочу вернуть их домой. ~~~ Скалли ~~~ Малдер просыпается, и его тошнит. Не знаю, какую анестезию они использовали при операции, но она явно не пошла ему впрок. Я держу ему голову и подношу чашу для рвоты к его лицу; когда он заканчивает исторгать из своего желудка все его содержимое, я отношу посуду в ванную и промываю ее. Хотела бы я также поступить с этой прошлой неделей – просто исторгнуть ее из своей памяти. Ему это далось тяжело. У него под глазами образовались темные круги, имеющие мало общего с операцией или кровопотерей. Хотела бы я оказаться дома. Я мою руки и возвращаюсь обратно к его постели. Он смотрит на меня и трясет головой. - Извини, - говорит он. Его голос немного хриплый из-за интубации. Я качаю головой и подношу влажный компресс к его лицу. Он закрывает глаза и едва заметно наклоняется, ища моего прикосновения. – Извини. Мне жаль. О чем он говорит? На меня и раньше блевали. Он, если память мне не изменяет. - За что ты извиняешься? – мягким тоном осведомляюсь я. Он почти улыбается. Нет, это больше похоже на напряженную гримасу. - Я был зол. Я мог потерять тебя, и последние мои слова были направлены на то, чтобы оттолкнуть тебя. Мне жаль. Я вспоминаю наш разговор. В порядке, сказал он мне напряженным, отрывистым тоном. Да, в порядке. Ирония заставляет меня улыбнуться, но это горькая улыбка. Сколько раз я держала его на расстоянии с помощью этих самых слов? Как подходяще, что они возвращаются, чтобы преследовать меня сейчас… Я качаю головой, а потом наклоняюсь и касаюсь губами его виска. Его кожа покрыта испариной, и я задаюсь вопросом, а не стошнит его снова? Чертова анестезия – неужели он мало пережил? Я сжимаю его руку, улыбаясь, когда его пальцы сжимаются вокруг моих. - Тебе не надо извиняться, Малдер, - шепчу я, поглаживая его по лбу. Боже, сколько раз я видела его в таком состоянии, лежащим на больничной койке, раненого и страдающего от ран? Мое сердце сжимается от боли при виде него. Он вздыхает, когда встречается со мной взглядом, его глаза подернуты поволокой. Он паршиво себя чувствует, я это прекрасно осознаю. Я наливаю немного содовой в чашку и подношу к его губам. Он принимает мою помощь с привычной неохотой. Он ненавидит это, как мне отлично известно. И пациент из него никудышный. Он будет постоянно ворчать, когда я привезу его домой. Он всегда так себя ведет. Но я справлюсь с этим. Я всегда справляюсь. Я наклоняюсь, чтобы снова поцеловать его, но на этот раз рискую и касаюсь его губ. Он морщится и отворачивается. - Господи, Скалли, меня же только что стошнило. Это мило, но ты вовсе не обязана этого делать. Я невольно улыбаюсь. - Заткнись, Малдер. Он не слушается, разумеется. А когда он слушался? Был один тот случай несколько лет назад… - Твоя очередь, - говорит он. Я сразу понимаю, о чем он, но не собираюсь облегчать ему задачу. В нашем случае это работает по-другому. Он медленно качает головой, когда я изображаю непонимание. – Ну же, ты знаешь. Что тебя беспокоило? Скалли, ты должна впустить меня. Я… Господи, порой ты просто сводишь меня с ума. – Он присматривается ко мне внимательнее. – Ты что-то сказала в машине. Что-то насчет хотеть чего-то и не осознавать чего. – Он чуть хмурится, наблюдая за мной. Я ничего не отвечаю, но и не отвожу взгляда. Прочтет ли он правду в моих глазах? Он пару раз моргает, а затем опускает взгляд на мой живот. Он не видит его, разумеется; кровать скрывает большую часть меня, и я ношу бесформенную больничную одежду так же, как и он. Затем его взгляд снова переключаются на мое лицо, и я вижу понимание в его глазах. Он снова морщится. Я подношу руку к его губам, предотвращая очередной поток прочувственных извинений. - Остановись. Не говори этого. Порой у тебя возникают странные идеи, Малдер, но эта даст фору всем остальным. Ничто из этого не твоя вина. Случилось то, что случилось. Иногда это действительно беспокоит меня, и вчера был один из таких случаев. Да, я думаю о том, чтобы завести ребенка, время от времени, но… Улыбка трогает уголок его рта. - Как кто-нибудь может иметь ребенка время от времени? – Я улыбаюсь в ответ на его шутку. Он склоняет голову набок и исподволь смотрит на меня. – Полагаю, мы можем найти ребенка напрокат, возможно, брать его в парк по воскресеньям, переплачивать за брекеты и уроки игры на пианино… - Мне не нужен ребенок напрокат, - мягко отзываюсь я. – У меня есть ты. Хочешь учиться играть на пианино, плати за уроки сам. Он кивает, и его улыбка становится шире. - Бедная Скалли. Я пожимаю плечами. - Не всем доводится работать с Питером Пэном, знаешь ли. Он какое-то время хранит молчание. Вызванные улыбкой морщинки вокруг его глаз разглаживаются. - Я бы хотел. Я понятия не имею, что он имеет в виду. Я сжимаю его руку, поглаживая его по лбу и поигрывая с его волосами. - Хотел бы чего? Улететь обратно в Нетландию? Носить зеленые трико? Он закрывает глаза. - Дать тебе ребенка. – Он подносит мою руку к своему лицу и оставляет влажный поцелуй на костяшках моих пальцев. – Мы выполняем все необходимые шаги, но должно быть, делаем что-то не так. Полагаю, нам стоит продолжать практиковаться, а? – Его голос стихает. Он уже почти отключился. Хорошо – ему нужно поспать. Анестезия еще не полностью выветрилась. Когда я думаю, что он заснул, я пытаюсь освободить руку из его захвата, но он не отпускает меня. - Конечно, - добавляет он, и я вижу, как уголок его рта дергается, - мы всегда можем попросить Стрелков о помощи… Я медленно опускаюсь в кресло рядом с кроватью, в котором провела большую часть ночи. Больше всего я хочу вернуться в свою собственную неудобную постель, но она слишком далеко – почти у самого окна. Мне не хочется оставлять его одного, пусть даже расстояние между нами будет незначительным. Несколько минут спустя его пальцы расслабляются, и, осторожно отодвинувшись, я откидываюсь назад. Его дыхание выравнивается. Да, он отключился. Я молюсь, чтобы он почувствовал себя лучше, когда проснется. Я молюсь, чтобы круги под его глазами исчезли. Я молюсь, чтобы он оставил эту неделю позади. Позади нас. «Попросить Стрелков», - думаю я, улыбаясь. «Только через мой труп». Конец