Бусинка

В аэропорту Лос-Анджелеса было шумно и оживлённо. Являясь своеобразным центром насыщенной жизни, это место бурлило и волновалось, внося сумбурный хаос в размеренный городской уклад. Обычно Джареду нравилась его атмосфера — суматошная, шебутная, она импонировала его внутренней сути, порой переплетаясь с флюидами души, — но вот сегодня, сейчас, ему отчаянно хотелось покоя. Чтоб гордый воздушный вокзал неожиданно замер, а деятельность в нём утихла и развеялась, как туман. Но залечь на дно не входило в его грандиозные планы, и он, как и прежде, гудел, словно улей, и, подобно фонтану, бил белым ключом. Множество народу проносилось по его лабиринтам, и случайно отыскать в толпе Эйлин шансов не было никаких. Впрочем, Джаред и не надеялся на это, а потому, не тратя драгоценного времени, прежде всего бросился в зону регистраций — быть может, она ещё не закончилась и ему повезёт? Однако к тому моменту оформление на рейс до Кембриджа почти завершилось, и лишь некоторые из запоздалых отлетающих всё ещё толпились у стоек для ведения учёта. Но удача ему всё-таки улыбнулась: Эйлин тоже была в их числе. Облачённая в кофейного цвета брюки и кремовую блузу-рубаху, она как раз забирала у контролёра свои документы, отвечая при этом на какой-то вопрос. Отвечала вяло, без всякого энтузиазма и какого-либо интереса на лице. А оно было бледным, непроницаемо-напряжённым и каким-то неживым, так что Джаред даже не сразу её узнал. К тому же его наполовину скрывали тёмные очки, а обычно Эйлин их не носила. Интересно, зачем они понадобились ей теперь? Впрочем, ломать над этим голову не позволяло время: забрав у девушки документы, Эйлин уже направилась в зону отлёта. И, желая её остановить, Джаред крикнул: — Эйлин! Но большое расстояние сводило все шансы быть услышанным на нет. К тому же рядом были люди, много людей, которые что-то говорили друг другу, куда-то спешили, о чём-то спрашивали прохожих, волочили грузные чемоданы, шаркали ногами по полу... И голос Джареда утонул в разнообразном гуле, знаменующем ту самую энергично-бойкую жизнь. — Чёрт! — слетело с его языка уже тише, и, видя, как кремовая блузка скрылась в коридоре, он, не раздумывая, бросился за ней. Какой-то мужчина в униформе вырос у него на дороге, вежливо, но твёрдо сообщив: — Сэр, сюда нельзя! — Пожалуйста! Мне очень надо! — Регистрация на этот рейс завершилась. Через несколько часов будет другой. — Да я никуда не лечу! Мне всего лишь нужно догнать человека! — Повторяю, сэр: сюда нельзя! Чёрт бы побрал этого верзилу! Вместе с правилами аэропорта, запрещающими догонять пассажира, покинувшего терминал. Он ведь его ещё не покинул! А вдруг от этого зависит чья-то жизнь?! — Да ну вас! Толкнув его плечом, Джаред устремился было дальше, однако мужчина был настроен категорично и тут же его удержал. А затем рядом вырос ещё один, пресекая дальнейшие попытки Лето прорваться: — Пожалуйста, сэр, вернитесь за стойку! Голос вежливый, но строгий, дающий понять, что эти самые правила неизменны и обязательны для всех. И Джаред понял, что лучше уступить. От греха подальше. Послушно отошёл назад, судорожно выстраивая в голове дальнейший план действий и окидывая взглядом ведущий в зону посадки коридор. Подступы к нему блокировали работники аэропорта, и прошмыгнуть в него незамеченным не представлялось возможным. Разве что нахрапом, с разгону? Но Джаред уже попробовал это — безрезультатно. Далеко ли он сможет добежать? Отступая назад, он упёрся в кого-то и, развернувшись, даже воспрянул духом: это был Шенн. Приехав в аэропорт вместе с братом, тот первым делом побежал узнавать, значилось ли имя Эйлин в списке пассажиров, отлетающих в Кембридж. Тогда как Джаред бросился в зону регистраций. — Ты чего это задом наперёд ходишь? — шепнул тот, удивившись, и, не став дожидаться ответа, тут же сообщил: — Джей, я узнал: Эйлин летит этим рейсом. — Знаю. Я видел её. Она скрылась в зоне отлёта. — В зоне отлёта? — удивился тот. — И ты ей это позволил? — Она не видела меня. И не слышала. И я раздумываю, что мне делать дальше. — Что ж, — и Лето-старший нахмурил брови, потирая подбородок, — похоже, мы всё-таки опоздали. Но, Джей, на Кембридж будут и другие рейсы. Ты можешь отправиться следующим из них. — Да ты что?! — тот взглянул на брата, словно сомневаясь, что перед ним действительно стоял он. — Ты же слышал, что сказал доктор Чериш, — в Кембридж Эйлин может не прилететь! Мне очень важно не дать ей уехать! — Ха! — в ухмылке старшего послышалось что-то вроде упрёка. — Зачем же ты тогда всё это затеял, олух? Чем же ты думал прежде, чем обидеть её? — Хороший вопрос, брат! — тяжело вздохнул Джаред. — Но сейчас не время жевать меня за это. Меня тогда будто леший колотил. Я даже не помню, что наговорил ей. Я просто был зол и рассержен и выплёскивал боль, засевшую у меня груди. — И сквозняк из пустой черепушки, — не смог удержаться от комментария старший. Младший не стал спорить и, опустив голову, снова вздохнул. Шеннон был прав: прежде, чем что-то сделать, всегда нужно хорошенько подумать. Но присущая Джареду импульсивность порой играла скверные шутки, отодвигая здравомыслие и прозорливость на задний план. И он поддавался ей, словно мальчишка, а потом очень часто об этом жалел. Ему надо бы научиться контролировать в себе это и не позволять ему одерживать верх. — Да ладно, Джей, — буркнул затем Шенн, видя реакцию брата, — не раскисай. Все мы ошибаемся иногда. — Да. Вот только наши ошибки порой очень дорого стоят. Чёрт, братишка, слова профессора не выходят у меня из головы! — Но ты же не думаешь, что Эйлин способна с собой что-то сделать? — Честно говоря, я не знаю, что думать. Но доктор был уверен в том, что говорил. — Брось, Джей, — старший не спешил с этим согласиться. — Эйлин же не безумна. — Думаешь, только безумцы совершают глупости? Ошибаешься! Этому подвержены и здравомыслящие люди. Достаточно лишь мгновения, чтобы отчаяние захлестнуло с головой, и отсутствие какой-либо поддержки. И тогда... — Ладно, ладно, — взволнованно заёрзал на месте старший Лето. — Давай лучше решим, что будем делать. — А что тут думать? Мне надо туда, к посадочной полосе. Вот только как к ней пробраться? Вскинув голову, Шеннон тут же заскользил взглядом по сторонам, оценивая обстановку и вычисляя барьеры на пути у брата, а потом снова к нему повернулся и тем же шёпотом заключил: — Тут тебе это не удастся: здесь слишком много таможенников. Но я знаю место, где их значительно меньше. — Багажный терминал? — слегка улыбнулся тот этой догадке. — Да, именно он. Там тоже есть выход к самолётам. — И люди тоже. — Там их значительно меньше. А у тебя есть я... Пойдём! Конечно, план не был из ряда вон выходящим, но к оригинальности Джаред сейчас не стремился. Всё, чего он хотел, - это чтобы тот был действенным и принёс ожидаемый результат. И ради этого Лето был согласен на что угодно. Даже залезть в чемодан. Попасть в багажный сектор тоже оказалось не так уж и просто. Но, благо, аэропорт братья знали, как свои пять пальцев, и это несказанно им помогло. По сравнению с главным терминалом здесь было немного спокойнее, хотя безлюдностью этот участок тоже похвастать не мог. Но Шенн был горазд на выдумки и сразу сообразил, что в данном случае лучше всего сработает тактика отвлечения. Пока он, используя природное обаяние, весь свой шарм и некий артистизм, вешал лапшу на уши работникам небесного причала, Джаред незаметно просочился в зону отлёта и бросился к выходу что было сил. Какой-то паренёк вырос у него на дороге, выйдя из служебного помещения, и, завидев его, закричал: — Эй! Сюда нельзя! — Отвали! Не до тебя мне! — Стой, ненормальный! Ага! Сейчас! Джаред был бы дураком, сделав это. Он не привык сдаваться. А тем более так просто и легко. Но и паренёк был не лыком шитый и тут же метнулся к электронному щиту. — Если ты не остановишься, я нажму сигнальную сирену! Тебе всё равно не уйти! Да что же это такое?! Почему догнать человека в аэропорту так же невозможно, как слонихе пройти сквозь игольное ушко? Это больше смахивало на преодоление барьеров, которые люди придумали сами для себя! Джаред на миг остановился и развернулся к пареньку. — Послушай, чувак, — задействовал психологическую атаку, — ты любил когда-то? Что за вопрос? Чувак в униформе недоуменно застыл. — Ну да. — А ты когда-нибудь расставался? Вот так, чтоб по глупости? По твоей? — Ну... доводилось. Ха! Оказывается, Джаред не единственный болван на планете! Есть ещё куча других! Или это у них, у мужчин, напасть такая — садиться в лужу в самый ненужный момент? — Тогда тебе знакомы боль души и терзания сердца. Тебе известны укоры совести и горечь сожалений. Паренёк поник головой, подтверждая, что всё это было ему известно, и с губ его слетело короткое: — Да. — Так вот я тоже попался в эту ловушку и сотворил глупость, которую никогда себе не прощу. Но у меня ещё есть шанс всё исправить. Пока не улетел самолёт. — Остановить тебе его всё равно не удастся. — Я и не буду этого делать. Лишь хочу не позволить сесть в него девушке, которую безумно люблю. — Но автобус уже повёз пассажиров на посадку. Ты не успеешь. — Если ты не будешь задерживать, успею. Я быстро бегаю, друг. — Но..., — в глазах паренька заскользили сомнения, сказавшие Джареду, что он его понимает, — тебя всё равно засекут. А меня накажут. — Тогда нажми свою долбаную кнопку чуть позже. Когда я уйду. Тот опустил голову и раздумал минуту, а затем невесть откуда достал набор отвёрток и, приступив к щитку, стал откручивать на нём переднюю панель. — Вообще-то, эта кнопка частенько заедает, — бубнил он себе под нос. — Даже наш менеджер жаловался, что с ней что-то не так. Надо бы посмотреть... Повернувшись спиной, он стал что-то там ковыряться, и, понимая значение его действий, Джаред тут же исчез. Выскочил в служебную дверь и вихрем понёсся к самолёту, который небольшой белой игрушкой виднелся у взлётной полосы. Подсвечиваемая светом множества огней, в глазах проносилась тёмная дорога; стараясь не сбиться с темпа, в вечерней темени растворялись быстрые шаги; в ушах посвистывал гуляка-ветер — хоть здесь он не спал. И взволнованное сердце, возмущённое нагрузкой, отстукивало только одно: успеть бы! Впрочем, расстояние сокращалось, зрительная картина становилась чётче, и Джаред увидел, как выходящие из автобуса люди, прибывшие на посадку, стали взбираться по трапу на борт. Высокий парень со спортивной сумкой, женщина в цветастой накидке, ещё одна в джинсовой юбке, щуплый старичок... Эйлин поднималась в числе последних — как-то неестественно-отрешённо, как если бы происходящее было по меньшей мере нереальным или происходило не с ней. Каменное выражение, отсутствие каких-либо эмоций и тёмные очки в пол-лица. Интересно, зачем они ей в тёмное время суток? — Эйлин! Она остановилась — всего лишь на мгновенье, — скользнула вокруг себя отрешённым взглядом и, видимо, решив, что это ей показалось, двинулась дальше. — Эйлин, постой! Она опять задержалась, но на этот раз не стала оглядываться и шарить взором в потёмках. Лишь слегка повернула голову — совсем чуть-чуть, — словно говоря о том, что узнала этот голос. С минуту раздумала, неслышно вздохнула и снова направилась вверх. — Да подожди же, Эйлин! Остановись! Прислушаться к данному совету не входило в её планы. Напротив, насколько позволяли идущие впереди ротозеи, Эйлин ускорила шаг и постаралась подняться как можно быстрее. Однако Джаред тоже не дремал. Достигнув трапа, взлетел по нему в три прыжка, расталкивая тех самых зевак и слыша в ответ возмущённое: — Ой! Осторожнее! — Господи, что это? — Эй, кретин, что ты носишься ураганом?! Плевать! Сейчас ему было на всё наплевать! Слишком уж много барьеров преодолел он, стараясь добраться до своей маленькой птички. Достигнув кремовой кофточки, он схватил её за руку. — Эйлин! — Не надо! — услышал в ответ. — Не трогайте меня, сэр! Отпустите! — Эйлин, послушай... — Зачем вы здесь? Пожалуйста, уходите! — Да погоди! Дай мне сказать! — Не стоит! Вы уже всё мне сказали, — она попыталась выдернуть руку и даже слегка отстранилась. — Причём предельно ясно. И я отлично вас поняла. Так что уходите. Не создавайте заторов. Вы мешаете другим. Голос навскидку спокойный, но в нём Джаред уловил пугающую отдалённость, жгучим копьём вонзившуюся в сознание, безликую безжизненность, уязвившую нервы, и холодную отрешённость — его птичка Эйлин будто застыла в промозглых снегах. И у него невольно стиснулось сердце: в этом он сам был виновен. "Ты только что убил в ней надежду", — пронеслось в его в голове, и в порыве раскаяния он рухнул на колени. Обхватил Эйлин ноги, крепко прижал её к себе и, склонив голову, ткнулся лбом в подол её блузки. — Прости меня, Эйлин! Пожалуйста, прости! Я глупец! Я дурак! Я идиот, каких мало! Видит Бог, я виноват перед тобой, но не наказывай меня своим отъездом! Делай что хочешь — намотай меня на вентиль самолёта, запихни в турбину, брось под шасси, — только останься! Ты нужна мне! Она перестала вырываться. Такое выражение чувств — истовое, нелицемерное, неподдельное — настолько её проняло, что она присмирела, поглядывая на Лето. Губы её разомкнулись, желая что-то произнести, но не посмели: множество посторонних с любопытством пялились на них. Заметив паузу, они, видимо, вспомнили, что это далеко некультурно, и затем стали испаряться, по очереди поднимаясь мимо них вверх. Один ротозей, второй,...пятый,... десятый... Через минуту трап полностью опустел, и Эйлин чуть слышно шепнула:. — Почему все мужчины дома Лето становятся предо мной на колени? — Потому, что ты этого достойна! Достойна? Она часто задышала от нахлынувшей колкой обиды. — Тогда почему же меня прогнали? — Потому, что я осёл! — он прижал её крепче, не в силах ослабить хватку. — Потому, что не все мужчины этого дома умны и прозорливы, и тебя угораздило связаться с самым неразумным из них. Ведь я потерял голову, я утратил рассудок, я обезумел от ревности, поверив, что ты решила связаться с другим! Маленькая пауза сказала Джареду о том, что подобной информации от него не ждали, и даже через тёмные стёкла он уловил скользнувшее по нему удивление. — С кем? — слетело недоверчивое с её губ. — С Заком Ортисом. Мне сказали, что он сделал тебе предложение. — Сделал. — И ты его приняла. Снова пауза. Но теперь уже — с явными гаданиями, в своём ли Лето рассудке. — Чушь! Как можно было в это поверить? — Прости! — он опять прижал её к себе. — Прости меня! На поступки человека всегда влияет то, чего он боится. А я больше всего на свете боюсь потерять тебя! Проснуться однажды утром и понять, что тебя больше нет в моей жизни. Как тогда, пять лет назад, в домике в Малибу. Помнишь? — Господи, сэр, тогда я не могла с вами остаться! — Но я ведь этого не знал. Терзался горькими сомнениями, задавал вопросы, на которые не мог ответить, и безуспешно старался унять в душе адскую боль. Ведь ты ушла без каких-либо объяснений, заставив меня думать, что я в чём-то был виноват. — Но вы не были виноваты. Никто не виновен в том, что случилось. — Этого я тоже не знал. Но... Господи, я в тот момент просто умер! А затем слонялся по жизни мрачной тенью, стараясь восстановить нарушенную гармонию внутри себя. И это чувство было таким невыносимо едким, что оставило по себе панический страх. И, когда ты снова в моей жизни возникла, я ежедневно в себе его ощущал. Наверное, ты права: это смешно. Но... ты была такой далёкой. Ты держала дистанцию, говорила холодное "сэр" и смотрела на меня, как на чужого. А когда я поддался влиянию чувств, ты беззастенчиво мне отказала. Вот я и решил... Так вот оно что? Эйлин не ошиблась, предположив, что её отказ аукнется ей однажды. Ну, почему в подобных ситуациях мужчины выпускают из виду причины и помнят лишь обиду, нанесённую их самолюбию? — И вы решили, что Заку я позволяю больше? — шепнула она. — Я просто сошёл с ума от мысли, что это возможно. Что кто-то может быть к тебе ближе. Обнимать тебя, целовать... Ведь я люблю тебя! Ты наибольшая моя ценность! И я не хочу тебя ни с кем делить! Последующей минутой вновь завладела тишина — короткая пауза, в которой остужались накалившиеся чувства. Лишь взволнованное дыхание вырывалось из груди, да где-то в висках гулко отстукивало сердце. За спиной Эйлин послышался шорох, и в проёме самолёта показалась физиономия бортпроводницы. — Мисс, — вежливо проронила она, — пожалуйста, взойдите на борт. Мы скоро взлетаем. — Сейчас иду. Такой ответ — короткий и высказанный тоже довольно учтиво — сиюминутного подчинения, конечно же, не подразумевал и вполне мог бы стать причиной для споров. Но стюардесса не стала возражать. Ведь к ногам девушки-пассажирки сейчас припадал мужчина. Да ещё кто — сам Джаред Лето! Такое не часто увидишь! И, решив ещё чуток подождать, она снова скрылась в проёме. А Джаред поднял голову и обеспокоенно поглядел на Эйлин. — Только не говори, что ты всё же уедешь. — Да, сэр. — Господи, почему? — Потому, что я не ваша собственность, мистер Лето. Я тоже человек. С чувствами. С душой. С сердцем. И я не позволю с собой играть: захотел — оставил, не захотел — прогнал. — Но, Эйлин, видит Бог, я никогда с тобой не играл! — Нет? А чем тогда объяснить ваше поведение? Вы с самой первой встречи хотели избавиться от меня, а затем поставили условие, больше смахивающее на испытательный срок. Как для неблагонадёжной. А когда я выполнила его, — вы ведь не станете утверждать обратное? — оказалось, что вы попросту меня обманули. — Нет, Эйлин! Я не обманывал тебя! Признаю: случившееся может служить поводом так думать, но всё было совершенно иначе. То, что ты расценила попыткой избавиться от тебя, было ни чем иным, как защитой — я просто элементарно защищался, — а... — Защищались? — даже через стёкла очков Джаред уловил веяние исходящего от Эйлин недоумения. — От меня? Такое предположение и в самом деле могло выдаваться по меньшей мере странным. Но оно было правдивым. Ведь его птичка Эйлин была добродушной и миролюбивой и вряд ли представляла собой угрозу, но вместе с тем имела над Джаредом огромную силу — такую, о которой даже не подозревала. Такую, которой долгое время он пытался противостоять. Но он проиграл это сражение. И, признавая его, сейчас лишь поник головой, прошептав: — Скорее от себя самого. От тех чувств, о которых я говорил и которые снова во мне разгорелись. От бешеной бури эмоций, которая захлестнула меня. И мне понадобилось время, чтобы справиться с этим. Чтобы во всём разобраться. Чтобы понять и себя, и тебя. Вот что значил этот срок, Эйлин! И в первую очередь он был установлен для меня самого. И опять несколько секунд длилось молчание, в ходе которого недоумение со стороны Эйлин сменилось каким-то робким, осторожным недоверием. — И как? Он помог вам? — Да. Он помог мне понять, что ты не временное явление, что намерения твои чисты и серьёзны и ты твёрдо настроена на них. А в отношении себя — что я люблю тебя, как прежде, что кроме тебя мне никто не нужен, что моё сердце нераздельно принадлежит только тебе. Что же касается поставленного мной условия, то, конечно же, ты его выполнила. Так, как я даже не предполагал. И сегодняшний вечер должен был стать логичным его завершением. — Он и стал им, — сквозь холодно-спокойные интонации Эйлин просочился мрачный сарказм, и она попыталась отстраниться от крепких рук Лето. — Так что отпустите меня. Самолёт меня ждать не будет. Словно в подтверждение этому с проёме снова возникла вездесущая бортпроводница, которая, видимо, заслышав эти слова, тут же их подхватила: — Пожалуйста, мисс. Все ждут только вас. Считая это завершением беседы, Эйлин уже двинулась было вверх по ступеням, как вдруг руки Джареда удержали её, а сам он, вскочив на ноги, резко оглянулся на стюардессу. — Дайте нам ещё минуту! — скорее потребовал, нежели попросил и, давая понять, что больше говорить не намерен, тут же повернулся к ней спиной. Возмущённая таким пренебрежением, женщина вспыхнула от обиды, но не отважилась спорить и снова скрылась из виду. А Джаред пристально прожигал взглядом Эйлин, стараясь сквозь стёкла очков разглядеть её глаза. И всё-таки зачем ей тёмные очки в такое же время суток? — Эйлин, неужели мои объяснения ни в чём тебя не убедили? Неужели они ничего для тебя не значат? Неужели тебе никогда не хотелось остаться со мной? Хотелось ли Эйлин? Её губы тронула ледяная усмешка — едва уловимая, но отдающая скепсисом и едким укором, — словно упрекавшая за то, что он так поздно прозрел. И с них слетело отрешённо-спокойное: — А по-вашему, зачем я сюда прилетела? Почему я сделала это, оставив и родной город, и близких друзей? Вы никогда не задавались этим вопросом? — Ты говорила, к девочке. — Верно. Но частично. Я же не могла надеяться, что мне удастся избежать контактов с её папой. Да и не хотела их избегать. Всё эти годы я помнила вас, мистер Лето, думала о вас, ежедневно гадала, где вы и как. Представляла, как вы счастливы с нашей малышкой, и гадала, есть ли среди ваших воспоминаний место и для меня. А затем изнывала от дьявольского желания приобщиться к вашей жизни, на что, как думала, я имела право. — Имела, — поражённый услышанным, Джаред, снова взял руки Эйлин в свои ладони и крепко стиснул их. — Конечно же, имела. — Сейчас я так не думаю. А тогда... Тогда я просто изнемогала от желания очутиться рядом. С девочкой и с человеком, который... Шорох за спиной Эйлин прервал её на полуслове, и, резко оглянувшись, она заметила возникшую в проёме всё ту же стюардессу — слегка возмущённую долгой задержкой, но старавшуюся не показывать вида. — Мисс, — проронила та, скрывая в голосе суровые нотки, — если вы сейчас же не подниметесь на борт самолёта, я отдам распоряжение убрать трап! Этого стерпеть Джаред уже не мог. Мало того, что эта клуша без конца вторгалась в их разговор, она ещё и ухитрилась прервать его на самом интересном месте — на том, о чём ему давно хотелось узнать! Не в силах совладать с собой, он резко оглянулся и прострелил нерадивую стюардессу такими чертями во взоре, что та даже отступила обратно в проём. — Да уйди ты! — гаркнул он, не сдержавшись. — Не видишь, что ли: нам не до тебя! Подстёгнутая такой открытой неприязнью, та обижено запыхтела, однако воспарять с известностью — пусть даже с не очень приветливой — не стала. И, гневно насупясь, опять исчезла за дверью. А Джаред развернулся обратно к Эйлин — решительно, резко, не скрывая скользящее в жестах отчаяние. — Значит, в Штаты ты приехала не только из-за Санни, но и из-за меня? — Да. Это желание меня всё-таки победило. И я отважилась к вам приехать, хотя и осознавала, что это будет нелегко. А потом шла на различные хитрости и уловки, лишь бы остаться. Но вы оказались непробиваемы. Вы отчего-то видели во мне только врага и относились недоверчиво и предвзято. И мне приходилось преодолевать эти барьеры и ежедневно бороться. За счастье видеть малышку, за возможность быть ближе к вам, за место, на которое я и так имела право. И на которое вы упорно не хотели меня подпускать. Удерживали на расстоянии, придумывали разные причины и оттягивали время, чтобы в конечном счёте меня всё же прогнать. Эта борьба меня измотала. У меня на неё не осталось больше сил. Поэтому отпустите меня, мистер Лето. — Эйлин, ты не можешь уехать: здесь твоя дочь! — Дочь, которая никогда меня не узнает. Вы доходчиво дали мне это понять. — Эйлин, пожалуйста... — Вы были правы, сказав однажды, что я не смогу с этим мириться. Это действительно выше любых сил. Видеть, как она измышляет неизвестную ей маму, как переполняется надеждой, как жаждет встречи с ней, и молчать — это верх изощрённых пыток. Я не могу быть такой жестокой! Мне важно, чтобы девочка была счастливой. А с обманутыми надеждами она такой не сможет стать. Джаред ощутил, как кровь стынет в жилах, — настолько правдивыми выдались эти слова. Да и голос у Эйлин был далёким и отрешённым, за интонациями которого он уловил рвущуюся наружу боль. Боль, которую она изрядно скрывала, прячась за темными стёклами очков — видимо, именно за этим они и понадобились ей. Желая в этом убедиться, Джаред протянул руку и, не встретив отпора, осторожно их стянул. И тут же ужаснулся, отметив неестественный застывший взгляд — неживой, полубезумный, с оцепенелой горечью внутри. Казалось, жизнь в Эйлин застыла, восприятие не задействовало никаких чувств, и те, освобождённые от нагрузок, лишь скользили по периферии больного сознания. И Эйлин походила на человека, у которого вырвали душу. Долго ли она сможет без неё прожить? Сердце Джареда на миг оборвалось и, ухнув куда-то в пятки, разлило по венам колюче-терпкую боль."Если ты её обидишь, это станет для неё страшным ударом", — вспомнились ему предостережения профессора, и он только сейчас до конца осознал, что же натворил. Видимо, именно такой была Эйлин, потеряв Брэма, — такой же неприкаянной, утратившей смысл и вкус жизни, далёкой, холодной и неживой. "Смесь полнейшей апатии, безликой прострации, отрешения от мира..." — продолжало вертеться в голове Лето. Правда, сейчас она ещё сохраняла рефлексы, реагировала на слова и поступки и даже могла говорить. Но... "Боюсь, в Кембридж она не вернётся"... Сейчас эти слова тоже нашли своё объяснение. Эйлин не вернётся прежней, такой как была. Приедет лишь её внешняя оболочка, лишённая жизни и отгораживающаяся от неё. Все эти догадки так резко пронеслись в мозгу Лето, что он даже задохнулся, и отозвались в груди такой давящей болью, что он снова припал к её ногам. — Я виноват! — слетело тихое, но искреннее с его языка. — Каюсь! Но я ведь многого не знал, Эйлин! И, подозреваю, не знаю до сих пор! — Но главное не информация, которой вы владеете, а веление сердца. Не так ли? А оно открыто дало понять, что мне ничего рядом с вами не светит. Вы ведь за всё меня осудили. Даже за то, что я вообще пришла вам на помощь. — Нет, прошу тебя... — Но даже при таком раскладе, сэр, я не жалею об этом. Жизнь — наибольшая ценность у человека. Так можно ли упрекать себя за то, что спасла одну из них и подарила другую? Заслышав эти слова, Джаред слегка отстранился и, подняв голову, взглянул на Эйлин снизу вверх. Прошёлся по её лицу, задержался глазами и спросил то ли у неё, то ли у самого себя: — И всё же почему, когда мы оказываемся с тобой в темноте, я обязательно слышу какие-то особенные слова и не могу избавиться от дежавю — ощущения того, что со мной такое уже было? — Потому, что это действительно с вами было, сэр. — Когда? — в голосе Джареда засквозило лёгкое недоверие. — В момент нашей первой встречи. Пять лет назад. В ноябрьский вечер. В больничном сквере клиники доктора Чериша. — Что?! — охватившее его напряжение сменило недоверие недоумением. — Прогуливаясь по нему, вы присели на спаренную скамейку, на которой я сидела к вам спиной. Было темно, и мы не видели друг друга. Только слышали. По нервам Джареда заструился какой-то холодящий душу поток, стал подниматься, задействовать её струны. Застучал в висках, превратился в лавину и обрушился на него с такой силой, против которой Лето не смог устоять. Лишь поражённо таращился на Эйлин, не смея поверить тому, о чём услыхал. А память его мгновенно воссоздала ту картину, которую он запомнил на всю жизнь. Холодный ноябрь, больничный скверик и мудрая девушка, сыгравшая в его жизни такую немаловажную роль. — О, небо! — слетело с его губ едва слышно. — Так это была ты? — Да, сэр. — Ты та самая девушка, которая помогла мне не только принять важное решение в жизни, но и осуществить его? — Да. — Господи! Как такое возможно?! Эйлин, я ведь всегда считал тебя своей судьбой! Она как-то жалобно на него посмотрела — тихо, пронзительно, горько, — и в этом взгляде Джаред уловил всю боль её истерзанного сердца, заставившую её шепнуть: — Вы ошибались. Судьбу не отталкивают так просто. Я в вашей жизни всего лишь эпизод. Я выполнила свою миссию, мистер Лето. Так позвольте же мне уйти! У меня здесь больше нет дела! — Есть! — выпалил Джаред с такой горячностью, которую и сам не ожидал. Быть может, ещё не поздно и ему удастся оживить свою птичку Эйлин? — У тебя осталось ещё одно важное дельце! — Какое? — В воскресенье у Бусинки день рождения. Вот уже пять лет, как она ожидает, что в этот день к ней приедет мама. Так исполни наконец её мечту! Красноречивая пауза завладела последующим моментом — такая выразительная и глубокая, что её, казалось, прочувствовали все, кто был рядом. Даже бортпроводница, застывшая в дверях, на этот раз не посмела её нарушить и, покусывая губу, лишь бросала в сторону трапа неоднозначный взгляд. Но Джаред не видел её. Поглядывая на Эйлин снизу вверх, он отчётливо заметил, как в ней пронёсся какой-то внутренний импульс, похожий на электрический разряд — такой неистовый и внезапный, что она даже вздрогнула. Поражённое током, сознание встрепенулось, включаясь в работу, и так резко прогнулось под грузом навалившейся действительности, что Эйлин не выдержала его. Неистово задрожала, рухнула рядом с Джаредом на колени и по-детски беспомощно заглянула ему в глаза. — Что?! — Подари ей этот подарок, который, бесспорно, станет для неё самым лучшим! Взгляд её заострился, взволнованно зашарил по его лицу, а с губ непроизвольно сорвалось обеспокоенно-недоверчивое: — Ты мне это разрешаешь?!! В голосе — надежда, как у ребёнка, сомнения, не шутят ли уши, и дикая боязнь услышать отказ. А во взгляде — настоящая буря, при которой живые потоки захлестнули инертную отрешённость, разнося её в пух и перья. И Джаред мысленно улыбнулся подтвердившейся надежде. Нет, он не ошибся: на этот раз его птичка Эйлин не погибнет. Он сумеет её оживить! А тем временем трап под ногами вздрогнул и, отделившись от самолёта, стал неспешно от него отъезжать. Видимо, стюардесса, отчаявшись дождаться горе-пассажирку, всё же дала команду его убрать. Но Эйлин не было до этого дела. Не в силах справиться со шквалом пробуждающихся чувств и эмоций, она впилась в Джареда настойчивым взглядом, волнение в котором перемежалось с нетерпеливым предостережением. — Джаред? К её опасливым интонациям примешалось робкое недоумение. Почему же он молчит? А он на мгновение замер и даже решил, что всё происходящее ему только снится. Ведь его птичка Эйлин не только перешла на дружественное "ты" в обращении, но и назвала его по имени. Впервые! И, чувствуя, как разрешение проблемы приносит долгожданное облегчение, а неожиданная радость накрывает тёплой волной эйфории, он крепко-накрепко обнял Эйлин и от всего сердца шепнул: — Я тебя об этом прошу!