Бусинка

Отложив расчёску, Эйлин отступила на шаг от трюмо и ещё раз оглядела своё отражение. Она выглядела очень эффектно в насыщенно-синем платье в пол с ажурной серебристой отделкой лифа. Замысловатая причёска, состоящая из крупных завитков и украшенная маленькой веточкой с цветами, неброский макияж, приятно оттеняющий глаза, и проносящееся в них волнение, судорожным блеском оседающее в глубине. Оно преследовало её всю неделю, бродя, словно ветер, по душе. Ведь Эйлин собиралась ни куда-нибудь, а на свидание — на мероприятие, на котором в последний раз была очень давно. А всё началось в то обычное июньское утро, когда, придя на работу в дом Лето, она обнаружила поджидающий её сюрприз. Распахнув дверь в классную комнату, она даже остановилась: с фортепиано, покоясь в белой плетёной корзинке, на неё смотрели королевские розы. Горделивые, величавые, они казались такими торжественно-нарядными, что она уставилась на них, разинув рот; и в этот момент вбежавшая в комнату малышка издала восхищённый вздох: — Ух ты-ы! — Доброе утро, Эйлин! — следом от входа раздался голос мамы. — О, вам прислали цветы?! — Да, миссис Лето, — растерянно хлопала ресницами та. — Похоже... Господи, я же просила Зака больше этого не делать! — А вы думаете, что их прислал он? — А кто? — Кто знает, Эйлин. Кто знает. Эти слова были произнесены мамой с оттенком загадочности и лёгкой интриги и оставили привкус неоднозначности по себе. И Эйлин заподозрила, что автор букета был ей известен. И им являлся вовсе не Зак. Тогда кто? Она тут же метнулась к корзинке, отыскала карточку среди роз и, выудив на поверхность, жадно прочла. А затем неосознанно опустилась на стоящий у инструмента табурет и растерянно похлопала ресницами. — Бог мой, Эйлин, у вас такое лицо..., — тотчас насторожилась мама. — Что вы там увидели? Неужели угрозы? — Нет, но... По-моему, меня пригласили на свидание. — На свидание? — если мама и притворялась, то делала это очень натурально. — Зак уже и до этого дошёл? — Нет, миссис Лето, это не Зак. Это Джаред. Такое удивление, которое охватило маму в последующий миг, подделать было трудно, и Эйлин мысленно пожурила себя за то, что заподозрила её в этом. Губы её разомкнулись, она замерла с неоднозначным выражением на лице, а глаза с затаённым недоверием покосились на бумагу в руках Эйлин. — Джаред? — слетело с её языка. — Невероятно!... А не будет ли дерзостью спросить, что же он пишет? Нет, ничего дерзкого в любопытстве мамы Эйлин не видела. И потому с готовностью прочла: — "Милая Эйлин! Если разбаловать цветами нельзя, то примите те, которых вы действительно достойны. Надеюсь, они порадуют вас хотя бы на толику от того, как им бы обрадовалась Санни. И если в пятницу вечером вы свободны, позвольте пригласить вас в одно изумительное место, где оживают надежды" — Ого! Даже так?! — вырвалось у мамы в тихом восхищении. — Интересно, что это за место? — А вы не знаете? — Нет. Меня туда как-то не зазывали. Но надеюсь, что вы расскажете мне, когда вернётесь. Ведь вы же примете приглашение, не так ли? Примет ли Эйлин? Она спрятала лицо в цветах, стараясь скрыть застенчивую улыбку. Да, она пользовалась спросом у мужчин и часто получала приглашения куда-либо. Но большинство из них не вызывали у неё интереса и потому отвергались. Но это... Впервые за долгие годы, минувшие со времён свиданий с Брэмом, оно породило в ней такие чувства — светлые, радостные, добрые и... позабытые. И, удивляясь самой себе, Эйлин ощущала окрыляющую возвышенность, смешивающуюся с трепетом сердца. Что с ней? Она похожа на маленький фонтан, излучающий россыпи счастья. Неужели это приглашение всему виной? Так разве можно от него отказаться? Сквозь завесу бархатных лепестков Эйлин заметила вопросительный взгляд детских глазёнок, измерявших то её, то казавшиеся сказочными розы. И, понимая, чего девочка ждёт, она приобняла ребёнка. — Нравятся? — кивнула на цветы? — О-очень! Это самый красивый букет из всех, что вам приносили. — Бусинка, милая, — Эйлин извлекла из него бутон и протянула его малышке, — можно на этот раз цветы я оставлю себе? Та с усердием закивала, и, видя, как она прижала розочку к груди, Эйлин улыбнулась. А затем вскинула глаза на маму и встретила такой же улыбающийся взгляд. — Думаю, я зря спросила, примете ли вы приглашение, — заметила та. — Всё и так отчётливо видно. Да, заискрившийся в ней фейерверк Эйлин скрывать было трудно. Даже сейчас глаза её лучились добрым огнём, дополняя милый трогательный образ, а щёки беззастенчиво целовал румянец. И она ловила себя на том, что волновалась, как если бы шла на свидание впервые. В дверь номера постучали, и, вздрогнув от неожиданности, Эйлин оторвалась от раздумий. Метнула быстрый взгляд на часы, прикрыла глаза и, сделав глубокий вдох, постаралась привести чувства в норму. Ей надо бы успокоиться. Не то Джаред решит, что свидание для неё подобно смертной казни. Роскошный букет величественных роз — на этот раз розовых — первым бросился ей в глаза, едва она распахнула двери. А за ним взгляду предстал облачённый в классический чёрный костюм Джаред. Красивый, элегантный, в белой рубашке с расстёгнутым воротом, он выглядел так изысканно и стильно, что у Эйлин даже похолодело внутри. И её невольно посетила мысль, что видеть ухоженного мужчину, следящего за собой, — пусть даже так же взволнованного, но старавшегося скрывать это, — всегда чрезвычайно приятно. — Добрый вечер, Эйлин! — его цепкий взгляд впитал её всю, без остатка. — Вы изумительно выглядите! — Спасибо, сэр. — Мне даже жаль, что такой красотой буду наслаждаться я один, — вручил он букет с лёгким лукавством. — Ведь, подозреваю, многие бы обзавидовались мне. — Вы один? — не удержала удивления Эйлин. — Да. Я собираюсь отвести вас в безлюдное место. — Уж не в пустыню ли? — Нет, — улыбнулся он. — Намного лучше: мы останемся наедине с целым городом. Новый прилив удивления отразился на её лице, делая его заинтересованным и по-детски милым. Что он такое говорил? Наедине с многомиллионным городом? Что это за ребус? — А разве такое возможно? — спросила она. — Сегодня многое возможно. Даже то, что кажется нереальным. Но хочу вас кое о чём попросить. Что бы вы не увидели, не удивляйтесь. Ладно? — О! — выдохнула она. — Вы меня пугаете, мистер Лето. — Я же не сказал: "Не бойтесь". Я сказал: "Не удивляйтесь". — Это будет так занимательно? — Надеюсь. Звучало заманчиво. И, чувствуя возрастающую заинтригованность в душе, Эйлин согласно закивала. Однако ничего удивительного в последующих событиях она не нашла. У входа отеля их поджидала машина, которая, лавируя по улицам, доставила к какому-то небоскрёбу, а его прозрачный лифт затем стремительно унёс их наверх — тоже ничего необычного. Но когда они вышли на крышу, на взлётной площадке которой громыхал лопастями готовый к полёту вертолёт, Эйлин испуганно остановилась. — Вы же не собираетесь лететь на этом чудовище, сэр? — Собираюсь. Вы угадали. — Я не полечу! — отступила на шаг она. — Эйлин, милая, пожалуйста. Я же просил. — Вы просили не удивляться, а я и не удивляюсь. Я боюсь! Я никогда не летала на вертолёте! — Не бойтесь. Это не страшнее, чем полёт на самолёте. Интереснее даже. — Чем? — А вот пойдёмте, и вы всё увидите сами. И она действительно увидела. Едва железная машина поднялась ввысь, как пред Эйлин предстала удивительная панорама ночного города, утопающего в неоновых огнях. Зеркальные небоскрёбы, на фоне ночи казавшиеся совсем чёрными, украшались нитями зажжённых на них этажей, больше смахивающих на многоярусные бусы на теле. Величественные здания, выстроенные архитекторами в ряды, привлекали взгляд чёткостью линий и разнообразием кровли. А между ними по самой земле потоками ярких свечений разветвлялись улицы и шоссе, создавая впечатление вен и артерий. Несмотря на вечерний час, на них всё ещё было оживлённо, и даже отсюда, с высоты, Эйлин замечала по ним движение насыщенной жизни. Вся зримая картина дополнялась разноцветностью огней, отражающей их океанской полосой, у самого горизонта проходящей тёмной лентой, и ощущением невесомого умиротворения, опустившегося на город. — Неужели это Лос-Анджелес? — проронила она в динамик микрофона у неё на наушниках и тут же услышала в ответ: — Да, это он и есть. Я давно хотел его показать вам. Давно? Удивление всё же отразилось на её лице. Оказывается, Джаред давно вынашивал этот план, а она об этом даже не подозревала. Наконец вертолёт сбавил ход и приземлился на крыше ещё одного здания, а до стерильности белый лифт затем доставил их на этаж ниже. Какие-то люди на выходе поприветствовали их и, расплываясь в обходительно-вежливых улыбках, распахнули ведущую куда-то дверь. — Добро пожаловать! — учтиво пригласили. Вслед за Джаредом Эйлин переступила порог и огляделась. Белая и казавшаяся нарядной комната манила раздольем и чистотой, свет вмонтированных в потолок ламп расточал бледно-фиолетовый оттенок и создавал ауру релаксирующего волшебства. Убранство помещения дополняла мягкая мебель — молочного цвета, обтянутая кожей, — ей вторил расположившийся у стены рояль, а в центре привлекал внимание небольшой круглый столик, кем-то заботливо сервированный на двоих. — Где мы, сэр? — Эйлин скользнула глазами по кроваво-красным розам, дополнявшим изысканный дизайн. — Мы в ресторане наивысшей башни города, оснащённой смотровой площадкой, из которой открывается удивительный вид. Помните, я говорил, что мы будем наедине с мегаполисом? Идите сюда! Он подвёл её к панорамному окну и, отдёрнув гардину, продемонстрировал подтверждение этих слов. Внизу, усыпанный огнями, красочным подножием возлежал казавшийся не таким уж и большим город, а здесь, на уровне трёхзначного этажа, на него с интересом поглядывали звёзды, лёгким каскадом спадая к земле. Это было непревзойдённо! Такого гармоничного симбиоза Эйлин не доводилось видеть ещё никогда. — Красиво! — шепнула она с восхищением. — Очень! — У этого места и название оригинальное: "Обитель надежд". — "Обитель надежд"? — чувствуя, как удивление всё же прорывает защиту, Эйлин оглянулась на Лето, перехватив его мягкий заинтересованный взгляд. — Скажите, сэр, теперь мне можно удивляться? Он рассмеялся — тепло, от души — и, приступив ближе, взял её за руки. — Эйлин, вы очаровательны: способны огорошить в самый неожиданный момент! В его устах это звучало мягко и походило на комплимент, и, обласканная этим, она смущённо опустила глаза. — Просто всё настолько невероятно, что у меня возникают вопросы. — Вы можете не стесняясь их задавать, — усадив за столик, Джаред разлил по бокалам вино. — Я на все отвечу. — Тогда скажите, сэр, если это ресторан, почему здесь никого нет? — Потому, что сам ресторан находится этажом ниже, а это его приватный кабинет. Надеюсь, вас не пугает перспектива провести вечер в обществе такого злодея, как я? Он шутил. В глазах его плескались озорные огоньки, а в уголках губ таилась едва заметная лукавая улыбка. И, видя это, Эйлин подладилась под его тон: — Я как-то раньше не замечала, но вы действительно похожи на злодея. — Так вот зачем вам нужны люди? — Нет, я вас не боюсь. Но люди могли бы нам, скажем, что-то сыграть. — Сыграть? Вам нужна музыка? — Ну... Обычно в ресторанах она играет. — Так в чём же дело? Он метнулся к роялю и, едва усевшись на табурет, коснулся пальцами клавиш. Дивная мелодия заполнила кабинет — приятная, исполняемая легко и искусно, — и Эйлин даже посетила мысль, что Джаред активно репетировал её накануне. — Я знаю эту мелодию! — воскликнула она, едва он взял несколько аккордов. — Правда? — он даже остановился. — Да. Это "Memories" Гусейна Абдулаева! — Верно. Но если так, может, вы поможете мне её сыграть? Он говорил со скрытым задором, лёгкая интрига пылала в его глазах, и Эйлин догадалась, что он следовал хорошо продуманному сценарию. И она не стала упираться. Охотно подсела к инструменту и попыталась сыграть эту мелодию в четыре руки. Поначалу им это не удавалось — они то и дело сбивались, мешали друг другу, порождая затейливые шутки и добрый смех. К тому же Джаред по большей мере дурачился, "отбирая" у Эйлин нужные ноты и норовя нажать на клавиши невпопад. Затем он успокоился, и рождённая в их тандеме музыка вполне достойно поласкала слух. — Красивая мелодия! — выдохнул Джаред, когда стихли последние звуки. — Да, очень, — согласилась Эйлин. — Видимо, автор писал её под воздействием каких-то приятных воспоминаний. — Возможно. Быть может, он тоже однажды побывал здесь и преисполнился вдохновением. Ведь это очень впечатляющее место. — А почему оно называется обителью надежд? — Потому, что если здесь открыть кому-то свои заветные мечты — пусть даже самые закоренелые и безысходные, — они обретают силу сбываться. — Даже самые безнадёжные? — Даже самые безнадёжные. Поговаривают, что на этой вершине сходятся ветры, дующие с четырёх сторон Земли, подхватывают боль, отчаяние и невзгоды и уносят за дали. И в жизни наступают перемены. — Вы в это верите, сэр? — Так говорят те, кто сделал это. — А вы никогда не пробовали? — Нет. Я в этом месте впервые. Но упустить такой шанс не хочу. — Вы хотите сделать это? — Мне кажется, мы оба нуждаемся в этом, — рассказать о своих заветных надеждах, чтобы они, наконец, сбылись. — Глупости, — возразила она задумчиво-мягко. — Осуществление надежд зависит не от того, рассказаны ли они в этом месте, а от усилий, прикладываемых человеком, и от помощи посторонних, если она нужна. — Вы правы. Но иногда так хочется заручиться поддержкой провидения. Хотя бы для спокойствия души. Да, Эйлин была с этим согласна. В жизни случались некоторые вещи, которые не имели логического объяснения и казались заведомо невозможными. Но тем не менее они сбывались. Быть может, именно потому, что в них верили? И только лишь потому? Возможно, правы утверждающие о силе мысли, действующей на уровне подсознания и порой совершающей настоящие чудеса? — Хорошо, сэр. Раз уж мы здесь, давайте воспользуемся этим. А что из этого выйдет, поглядим. — Тогда расскажите мне о своих ожиданиях, Эйлин. Чего вы в жизни хотите больше всего? — и он лукаво ухмыльнулся. — Денег? Славы? Богатства? Заморского жениха? — И чашечку кофе! — подхватила игру она, заставив Джареда рассмеяться. — Ну, а серьёзно? — затем успокоился он. — А если серьёзно, то всё немного скромнее. Но, к сожалению, грустнее: моя надежда полностью зависит от другого человека. Если захочет, он может её исполнить, если нет — никакие усилия не помогут. И мне ничего не удастся изменить. А если учесть, что от этой надежды напрямую зависит вся моя жизнь, можно с уверенностью сказать, что он властвует над моей судьбой. — Даже так? — взгляд его стал до боли глубокомысленным. — Это серьёзно. И по-своему несправедливо: не так-то приятно зависеть от чьих-то причуд. — У меня нет выбора, сэр. Так получилось. — А кто же этот несчастный, выступающий вашим душеприказчиком? — Вы, сэр! На минуту Джаред опешил, его глаза округлились от удивления, свидетельствуя, что он такого не ожидал. А с губ сорвалось: — Я?! Постойте, а о какой надежде вы говорите? — По-моему, это очевидно. Всё, чего я хочу, это остаться с Санни. Быть может, на этот раз вы не будете так жестоки и позволите мне это. — Не буду жесток? — понимание Джареда тут же напряглось, отчего брови покарабкались вверх.— На этот раз? Ради всего святого, Эйлин, о чём вы? О чём? А то он не знал? Лихо же он прикидывался! Лихо! Давящая досада шевельнулась у Эйлин в душе, и, стараясь не позволить ей разрастись, она поспешила ответить: — О том, что однажды вы мне уже не позволили это. — Когда?! Нет, это было просто сверх сил! Выше терпения! Слишком! У Эйлин всё перевернулось внутри, ломая сдерживаемые барьеры, и горькая правда, как незримый фонтан, выплеснулась наружу: — После рождения Санни. Тогда я так надеялась, так ждала, что вы приедете ко мне в клинику, мистер Лето. И я была готова броситься вам в ноги и просить-умолять остаться при девочке. Кем угодно! Ведь это было в ваших силах. От этих признаний Джаред оторопел, и его глаза красноречиво выдали это. Взгляд его растерялся и даже стал беспомощным в какой-то миг, затем окрасился отчаянием и непониманием. Нет, всё же тот, кто утверждал, что он неплохой актёр, ошибался: он актёр непревзойдённый! Такую искренность чувств сыграть было нереально! — Вы ждали?!! — сорвалось пораженное с его губ. — Каждый миг, каждый час, каждую минуту. Все дни, которые там провела. Но вы так и не появились. Хотя бы затем, чтобы открыто сказать, что я не нужна вам. Понимание Джареда вздрогнуло, как если бы ему дали оплеуху, напряжение в глазах достигло своего предела, и, не в силах с ним совладать, он опустил их. Скользнул растерянным взглядом по полу, непроизвольно задержал дыхание, проронив под нос: — Не может быть! Почему мне этого никогда не рассказывал доктор Чериш? Что-то похожее на боль зазвучало в его тихих словах. Он опустил голову, чуть заметно выдохнул — поражённо, словно не веря в то, что услышал, — и, не добавив ни слова, неожиданно поднялся. Отошёл к стене, уставился в тёмное окно, а затем распахнул двери и ступил на площадку балкона. В комнату ворвался вечерний ветерок, который, пройдясь по простору, коснулся оставшейся в ней Эйлин. Ласково обнял, поцеловал. И, обласканная им, она ощутила некое облегчение. В балконном проёме она видела тёмный силуэт, застывший в задумчивой позе. Крепко стиснув зубы и сунув в карманы брюк руки, сжатые в кулаки, Джаред вглядывался в даль, хотя — Эйлин прекрасно осознавала это — взгляд его был обращён внутрь себя. И это порождало в ней стойкое недоумение. Ведь она ожидала чего угодно с его стороны — показных оправданий, гневных претензий, нелепых отмазок в ответ, — только не такого безоговорочного потрясения. А Джаред был потрясён. Угнетён, ошеломлён и, казалось, сбит с толку. И Эйлин подозревала, что в душе у него сейчас бушевала хлёсткая буря, — весь его вид явственно это подтверждал, — но причины понять не могла. В чём же тут дело? Она неспешно поднялась и, всё ещё немного колеблясь, тихонько шагнула к нему на балкон. Неслышно приблизилась, остановилась в нескольких шагах, не осмеливаясь привлечь к себе внимание и тем самым прервать его раздумья. Однако он сделал это сам. Ощутив её присутствие, оглянулся и, вонзив в неё сожалеющий взгляд, проронил со вздохом: — Как, однако, несправедлива судьба: порой мы не придаём значения отдельным мелочам, а они между тем меняют наши жизни. — О чём вы сейчас говорите, сэр? — О том, что ещё тогда, пять лет назад, эта история могла иметь логическое завершение. Стоило только доктору Черишу рассказать мне истинное положение вещей. Но он этого не сделал. Чёрт возьми, почему он этого не сделал? Зная о них, я тут же примчался бы за вами в Кембридж! Ведь, видит Бог, я тогда решил, что всё обстояло совсем иначе. По его лицу хлёсткой тенью пронеслась боль, он нахмурился и вновь отвернулся. Однако его слова пробудили в Эйлин интерес, позволяющий стать смелее. — А как именно, сэр? — она приступила на шаг ближе. — Вы можете мне рассказать? — Видите ли, Эйлин, так получилось, что в день, когда родилась Санни, из города я уехал. И по злой иронии судьбы задержался. А когда вернулся, вас уже не было здесь. И я подумал, что вы сами для себя всё решили. — Решила? Я? Оставить ребёнка? — какой-то внезапный порыв так резко обрушился на Эйлин, что она ощутила слабость в ногах и, опасаясь упасть, вцепилась руками в перила. — Господи! Разве такое возможно? — Почему нет? Нас ведь не связывали взаимные чувства, и вы были свободны от всяческих обязательств. А кроме того, в этом деле были замешаны деньги — очень сильный и неоспоримый мотив. — Деньги? — её глаза удивлённо расширились, становясь отчаянно-растерянными, словно ей представили улику, которую нечем было крыть. — Да. Ведь вы что-то говорили о них в своё время. Да и я не совсем глупец и знаю, что подобные услуги стоят приличных денег. — А вы считаете это зазорным? — Нисколько. Напротив, я думаю, что такие услуги покрыть никакими деньгами нельзя. — В таком случае, сэр, замечу, что меня тоже интересовал вопрос денег. И мы обсуждали его с доктором накануне подписания договора. Это не стало для Джареда неожиданностью. Напротив, в течение всех пяти лет он принимал это как данность. Поэтому и сейчас лишь понимающе кивнул: — Вот я и подумал тогда, что, выполнив свою миссию, вы взяли честно заработанные деньги и уехали. Чтобы быть счастливой. С Брэмом. Блуждавшая по нервам волна внезапно достигла головы и ударила в мозг, разливаясь жаром по венам. И к слабости в ногах прибавилась необъяснимая вязкость, заставившая Эйлин покачнуться. И тут же она услышала: — Эйлин, что с вами? Вам нехорошо? — Нет-нет, я в порядке. Вот только..., — отвернувшись от перил, она взглянула на него, и вопрос о том, в своём ли он уме, отчётливо проступил в её глазах. — Господи, сэр, я не могла быть счастлива с Брэмом! — Тогда я этого не знал. Я понятия не имел, что он ушёл туда, откуда нет возврата, и даже не догадывался, как сильно вы скорбите по нему. И потому решил, что это именно я вам не нужен. Ни я, ни моя дочь. Поток непримиримого протеста, до сих пор стоявший у Эйлин за спиной, наконец прорвал сдерживаемую его невидимую плотину и всем напором ринулся на неё. И она задохнулась от возмущения и обиды, предательскими слезами защипавших глаза. — Не нужна? — сорвалось с её языка. — Санни? Бог мой, да мне даже не позволили на неё взглянуть! Её восприятие на миг помутилось, дыхание не могло доставлять в лёгкие кислород, и на какое-то мгновенье силы ей изменили. И в навалившейся пелене Эйлин почувствовала прикосновение к рукам. Мягкое и осторожное, оно затем стало более ощутимым. Коснувшись пальцев, Джаред сжал её ладони в своих, а потом, наклонившись, припал к ним губами. — Простите! Простите меня, Эйлин! — его полушёпот коснулся её ушей. — Я поступил как монстр, как палач, как чудовище в облике человека! Все ваши страдания из-за меня! И не важно, что сам я жестоко ошибся. Он признавал свою вину, и, хоть Эйлин не выдвигала никаких обвинений, всё же это сыграло решающую роль. Напряжение стало спадать, мрак развеялся, а обида улеглась, становясь всё более ничтожной. И мало-помалу к ней стало возвращаться прежнее расположение духа. Тогда как Джаред продолжал говорить, стискивая ей руки: — А ведь я ненавидел и осуждал вас за то, что вы оставили нас с Санни. И больше всего хотел, чтобы вы пожалели об этом. Господи, Эйлин, я идиот! Нет на свете другого такого кретина! Ума не приложу, как вы отважились вновь приехать ко мне! И я, глупец, ещё посмел ставить вам какие-то условия? Я, безумец, дерзнул предложить вам остаться со мной на ночь? А потом ещё удивлялся, почему дистанцию между нами вы ни на йоту не позволяете сократить? И при всё при этом смел лелеять в душе свою надежду? — А какая она у вас, сэр? Тихий голос, как яркий контраст на фоне возбуждённых речей младшего Лето, а в нём — по-детски искренний интерес, лишённый лицемерия и враждебности. От неожиданности Джаред поднял голову, прострелив Эйлин удивлённым взглядом. — Что? — Вы обещали мне о ней рассказать. Сейчас? После всего? Она что, шутит? — Вы думаете, стоит об этом говорить? — всё ещё недоверчиво буравил он её глазами. — А вы — нет? Вы разыграли меня? Хотели узнать о моих мечтах, а своих открывать не собирались? — Нет-нет, Эйлин, что вы! Всё, что я говорил, было честно. И, видит Бог, своей мечтой я тоже намеревался поделиться. Но теперь в этом нет смысла. — Почему? — Потому, что я надеюсь на то, чего быть не может. — Чтобы летом выпал снег? Или чтоб цветок расцвёл на камне? Бросьте, сэр, в жизни случается даже такое. А кроме того, вы сейчас находитесь в месте, где происходят чудеса. Поэтому всё возможно. Неподдельная вера отразилась на её лице — так заметно и пленительно мило, что Джаред сжал Эйлин руки сильней. И подумал о том, что сейчас, как две капли воды, она походила на Санни! — Хорошо, Эйлин, я скажу. Моя мечта осталась неизменной: я по-прежнему хочу увидеть улыбающиеся звёзды. — А вы разве так и не видели их? — она опять доподлинно удивилась. — Нет. Мне так это и не удалось. — Но ведь Шеннон выздоровел, сэр. Они должны были улыбаться! — Я тоже так думал. Но пока он поправился, оказалось, что для полного счастья мне нужен ещё один человек, — он оглянулся на возвышающиеся над головой звёзды и перевёл на неё ровный и серьёзный взгляд. — Вы, Эйлин! — Я?! — Да, именно вы. Ведь я люблю вас. Давно. Безнадёжно. И даже годы не смогли это чувство искоренить. Я гнал его от себя, пытался позабыть вас, учился ненавидеть. За ваше равнодушие. За то, что вы не со мной. Умом понимал, что не имею на это права, — никто ведь не властен над собой, — а поделать ничего не мог. И сейчас не могу. Хоть и осознаю, что мои звёзды недостижимо от меня далеки. Он умолк, подняв голову и снова окидывая взглядом ночные светила, простёршиеся над площадкой балкона, а ошарашенная таким признанием Эйлин какое-то время не могла прийти в себя. Ну, и дела происходят! Оказывается, все эти годы Джаред Лето её безнадёжно любил. Мучился, не находил покоя, думал о ней, тосковал. Иногда злился, но сохранял добрую память в своей душе. И хотел привить к ней любовь маленькой Санни. Потому и придумывал разные сказки, в которых отводил ей героическую роль. Эйлин задохнулась от таких откровений, породивших в сердце неистовую дрожь. А ведь это означало, что... Нет, всё же это невероятное место: здесь были возможны настоящие чудеса! — Вот так и получилось, — между тем продолжал младший Лето, — что я наказан своей же мечтой. Но я признаю, что всё это заслужил. Ведь я чудовище в ваших глазах. Не знаю, сможете ли вы простить меня когда-либо? Этот вопрос был, скорее, риторическим и задавался тоном, заведомо не рассчитывавшим на ответ. Однако Эйлин ощутила, как обрадованное сердце застучало быстрее, и не смогла удержать слетевшее с губ тихое: — Смогу. Это короткое слово заставило Джареда на миг замереть. Видимо, он не поверил, что действительно его услышал, потому как тут же обернулся, хлестнув Эйлин горевшей в глазах отчаянной болью, смешанной с недоумением. — Что? — Я не хочу сердиться на вас. В какой-то степени вы сами жертва обстоятельств. И я никогда не видела в вас монстра. А кроме того, если бы не вы, у меня бы не было Санни. Нет, сэр, я приехала к вам не затем, чтобы таить обиду! Он лишь таращился на неё, всё ещё огорошенный тем, что слышал. — Но вы приехали к Санни, а не ко мне. — В данном случае одно подразумевает другое. Потому, что мои звёзды — там, где вы. Рядом с вами. А ваши... Мне кажется, это не они перестали вам улыбаться, а вы недостаточно внимательно смотрите на них. Присмотритесь получше. Быть может, они не так уж и далеки? И стоит лишь протянуть руку, вы сможете к ним прикоснуться. Нет, она невероятна! Джаред всегда это знал. И каким-то чудом ей удавалось создавать моменты, от которых млела душа. Даже сейчас, на грани безумного отчаяния, она не только поддерживала и утешала, но и дарила надежду на то, что всё может быть хорошо. Не отдавая себе отчёта, он протянул руку и коснулся её щеки — ласково, чуть нерешительно, до крайности осторожно. Заметил, как Эйлин сомкнула ресницы, с затаившимся упоением припадая к ней, и ощутил желание, которому не мог упираться. Неспешно приблизился, слегка нагнулся, скользнул жарким взглядом по её губам. А затем предусмотрительно остановился, словно ожидая отпора, и чуть уловимо шепнул: — Кто бы ни придумал, что "Обитель надежд" — волшебное место, он тысячу раз прав! И не давая себе возможности передумать, наклонился к Эйлин и нежно поцеловал.