Бусинка

Облачённый в голубоватый медицинский костюм, доктор Чериш в некоей задумчивости вышел из ординаторской. Поджав губы и просматривая какие-то листы, неспешно прошёл по коридору и, достигнув сестринского поста, поднял глаза. — Амбер, — обратился к дежурной медсестре, протягивая бумагу, — вот это добавьте к документам на выписку пациента из сорок девятой палаты. Он завтра их заберёт. А вот это, — и он подал другой лист, — прикрепите к истории болезни больного из тридцать четвёртой. И пометьте красным маркером, что у него аллергия на антибиотики пенициллинового ряда. — Хорошо, сэр. — Так, и ещё... В этот момент в коридоре послышались громко шаркающие по полу чьи-то шаги, и, оглянувшись, профессор увидел пожилую пациентку, медленно вышедшую из своей палаты и держащуюся за живот. — А это ещё что такое?! — удивлённо воскликнул он себе под нос, затем подходя к женщине и беря её за руку. — Миссис Боньер, ну что вы творите? — старался говорить как можно спокойнее. — Я же запретил вам вставать. — Но, доктор, миленький, — пролепетала та, — мне очень надо было. — Надо было? Позвольте полюбопытствовать, зачем? — Ну..., — глазки женщины стыдливо опустились, помогая доктору разгадать ответ. — Понятно. По нужде. Женщина только кивнула — немного застенчиво, слегка виновато. Видимо, будучи стыдливой, она не привыкла говорить о таких вещах и потому даже покраснела. — Миссис Боньер, голубушка, а что я говорил вам? Я же инструктировал вас на этот случай. Почему же вы ослушались меня? — Доктор, я не привыкла доставлять хлопот. — Поверьте, если сейчас с вами что-то случится, — а такое вполне может быть, — их станет значительно больше. Причём у всех. Поэтому сейчас же вернитесь в палату и не вздумайте вставать, пока я не разрешу... Дебора, — подозвал он ещё одну медсестру, — помогите миссис Боньер. Подорвавшись со своего места, та бросилась выполнять поручение: стала что-то приговаривать старушке и, поддерживая за плечи, повела назад. Поглядывая ей вослед, Чериш лишь покачал головой и изумлённо выдохнул под нос: — Ох, уж мне эта самодеятельность! А потом ещё жалуются, что у них расходятся швы! Он оглянулся и, скользнув глазами по Амбер, затем опять подошёл к ней. — Так на чём мы остановились? — на мгновенье он задумчиво сдвинул брови. — Ах, да! Ко мне должен прийти Шеннон Лето — сегодня у него плановый осмотр. Так вот когда он появится... — Он уже пришёл, сэр. — Пришёл? Что же вы молчали? Вы должны были сразу мне сообщить. — Но вы были заняты, доктор. Вас не было на месте. И я попросила их обоих пройти в ваш кабинет. — Обоих? — Да. Он приехал с братом. — Хорошо. Очень хорошо. Диалог был закончен, и, не став мешкать, профессор направился к себе. В кабинете его поджидал только Джаред. Сунув руки в карманы чёрных джинсов, он прислонялся спиной к оконному откосу и без особого интереса всматривался в стекло. Хмурый и молчаливый, он был чрезвычайно задумчив, и — профессор сразу заметил это — блуждавшие в голове мысли тяготили его. — Джаред? — переступив порог, он закрыл за собой дверь. — Привет, дружище! — Здравствуйте, док. Он не встрепенулся, ничем не выдал своих эмоций, не подошёл ближе, не протянул руку, как делал это всегда, а просто стоял на том же месте, не меняя положения тела, и, только обернувшись, устремил на него глаза. И Чериша насторожило это. — Джаред, ты в порядке? — Да, — отвечал тот каким-то безрадостным тоном. — Со мной всё хорошо. — А дома? Как мама? — Мама здорова. — А Санни? — Тоже. Спасибо. — Тогда, может быть, что-то с Эйлин? Она даёт повод для беспокойства? Её опять донимает Росс? — Нет, Эдвард, что вы. Тогда я так его отмутузил, что он вряд ли напомнит о себе. — Тогда что с тобой, дорогой мой? Почему ты такой подавленный и угрюмый? — Разве? Вам это кажется. Я просто устал. Вы же знаете: вытащить Шенна на осмотр непросто. — Он опять упирался? — Не больше, чем всегда. — А кстати, где он? — Отправился в смотровую. Сидит дожидается вас там. Доктор только буркнул: "Странно!" — и на какой-то миг замолчал. Это и в самом деле было непривычно. Обычно братья поджидали его в кабинете, затем вместе обсуждали самочувствие Шенна, шутили, смеялись. И только потом Чериш уводил его в смотровую, где, собственно, и осматривал с головы до пят. А вот сейчас... Сейчас всё было по-другому. И Джаред держался как-то напряжённо, порождая неясные подозрения у Эдварда в душе. И, поддаваясь их неуютной силе, тот неосознанно проронил: — А что ж так-то? Обычно он дожидался меня тут. — Нечего ему здесь делать! Пусть лучше сидит там! Это было высказано так сухо и резко, что доктор на миг оторопел, и его подозрения обрели более ясные очертания. — Джаред, вы что, поругались? — он даже взял его за плечи и, поскольку тот в ответ промолчал, затем выдохнул: — Так вот в чём дело?! Одарив его многозначительным взглядом — немного жалостливым, немного осуждающим, немного понимающим, — Чериш лишь покачал головой, а затем увлёк вглубь кабинета и заставил опуститься в кресло. — Ну-ка, садись! Садись, садись! — сам он тоже уселся напротив. — А теперь рассказывай, что случилось. — Ничего, док. Всё хорошо. — Угу. И именно поэтому два родных брата, которые души друг в друге не чают, повздорили. Так, от нечего делать. Забавы ради. Впервые за последние пять лет. Дорогой мой, я похож на идиота? — Нет, док. — Тогда выкладывай, что стряслось. Джаред лишь помолчал, несколько раз вздыхая. Это была трудная тема. Очень. Доктор был прав: они с Шенном никогда не конфликтовали и возникающие разногласия всегда улаживали мирным путём. С рождения зная друг друга, они научились не замечать обоюдных недостатков, с пониманием относиться к промахам и сглаживать острые углы. Но вот сегодня слаженная система, выстроенная годами, дала сбой. А всё потому, что... — Ну, Джаред? Ты будешь говорить? Я жду. А может быть, прав доктор Чериш: стоит всё рассказать? Не держать в себе, не таить обиду, не копить досаду в душе? Ведь за прошедший месяц её так много скопилось. — Эдвард, у вас бывало так, что вы за что-то боролись, к чему-то стремились, вкладывали во что-то всю душу и силу, отдавали всего себя, а потом... потом ваше же достижение наносило вам удар в спину? — Ха, дорогой мой! Знал бы ты, как часто у меня это бывает! Почитай, каждый день. Вся моя судьба соткана из достижений — достижений за чью-нибудь жизнь. Но мои пациенты не всегда это понимают и не осознают важность сотрудничества со мной. Вот, к примеру, миссис Боньер, моя нынешняя больная, — не успели её прооперировать, как она уже поднялась. А ведь операция была долгой и серьёзной — мы намучились с нею. И своим своеволием она рискует пустить все усилия под откос. — Да, но она всего лишь ваша пациентка. Совершенно чужой человек. А если взять ситуацию посерьёзней? Если это достижение самое важное в вашей жизни? То, которое имело для вас колоссальное значение, которому вы были готовы отдать всего себя. Тогда как? Стараясь понять значительно больше, чем услышал, теперь нахмурился профессор. Пододвинулся ближе, положил руку собеседнику на плечо. — Джаред, что случилось? — Я сейчас говорю о Шенне. Вы же знаете, док, как нелегко мне далось всё, что произошло с ним пять лет назад? — Ещё бы! Тебе тогда пришлось несладко. И ты сделал всё, чтобы его спасти. — Да, — тот покивал, соглашаясь. — А как я радовался, когда это удалось! Господи, да я прыгал выше крыши и всё не мог поверить, что не сплю! — Я помню, Джей. Ты почти не вылезал из его палаты. И называл его выздоровление наибольшей победой. — Это и было наибольшей победой. Пределом моих мечтаний. Самым значимым результатом, который я в своей жизни достиг. — А теперь ты, стало быть, жалеешь об этом? — Нет! Что вы, доктор? Конечно же нет. Я по-прежнему рад, что он выжил. — Тогда расскажи всё по порядку, а то ведь я в толк ничего не возьму. — Признаться, я и сам мало что понимаю, — опять тяжело вздохнул Джаред, — да только Шеннон стал каким-то другим. Началось всё с того, что однажды к нам в дом пришёл Зак Ортис — как обычно, с букетом и наряженный, словно франт. Он спросил разрешения поговорить с Эйлин, — она как раз была на уроке, — а затем добрый час беседовал с ней в саду. О чём именно — я не знаю, но содержание разговора заметно взволновало обоих. А главное — после него Ортис перестал появляться в моём доме и присылать Эйлин цветы. Зато это стал делать мой братец, вдруг возомнивший себя непревзойдённым лихарём и начавший нагло клеить Эйлин. — Что-о? — интонации доктора выдали неприкрытую уверенность в том, что Лето-младший свихнулся. — Джей, в своём ли ты уме? — В своём. К сожалению. Хотя лучше бы мне шибануться, чтобы ничего этого не видеть. Не видеть, как они созваниваются, общаются между собою, называют друг друга на "ты", тогда как я до сих пор не удостоился чести обладать номером её телефона, постоянно натыкаюсь на дистанцию, поддерживаемую ею, и заслужил в обращении лишь холодное "сэр". — Ты на почве ревности обезумел. Шенн и Эйлин — просто друзья. — Я тоже так думал. Но вы бы видели, что происходило этот месяц! Шенн ей буквально проходу не давал: увивался, как кот, приезжал посреди уроков, о чём-то шептался, чтобы я не слыхал. Дарил сладости и букеты, бросал до чёртиков искусительные взгляды, забирал после работы и отвозил домой. — Джаред, ты рассказываешь какую-то ересь! — доктор был обескуражен. — Согласен. Но я-то всего лишь рассказываю, а он её делал! Даже когда мы направлялись сюда, он болтал с Эйлин по телефону. Всю дорогу. Мне назло. И договаривался о встрече. Говорил, что вернётся под вечер, но обязательно хочет увидеться с ней. А потом ещё спрашивал у меня совета, какими цветами её одарить. Джаред нервно сглотнул и умолк на минуту. Им владели недобрые чувства, но безумную ревность на этот раз перекрывала неистовая боль. Боль, которая изъедала ему нервы. Боль, которую он старался скрывать. Боль, которая была в два раза сильнее, потому как наносилась родным человеком и походила на предательский удар со спины. И Чериш был свидетелем её проявлений, читая скрытые отголоски в жалостливо глядевших на него голубых глазах. И понимал чувства Лето — быть застигнутым врасплох неожиданной, но открытой атакой брата. Доктор не мог в это поверить. И это заставляло его выискивать сомнительные аргументы: — И всё-таки, может, ты что-то не так понял? Может, это всего лишь дружеский интерес? — Дружеский? Вы сами в это верите, доктор? Да Шенн бесстыдно добивается Эйлин — открыто, с завидным напором! — Ну, а как на это реагирует она? — Она ошеломлена всем этим. Не меньше меня. Но слишком воспитана, чтобы набить ему рожу. — Она принимает его ухаживания? — Нет. Эйлин просит прекратить их — я сам слышал. Но это же Шеннон — упрямый осёл. — И как давно это началось? — Почти месяц... Да, в начале мая, месяц назад. Где-то через неделю после переделки с Россом, — И ты терпел? Не пытался поговорить с ним? — Я старался держаться. Знал, что если начну разговор, то сорвусь. Думал, это временная блажь — Шенн подурачится и успокоиться. Но я не железный. И по дороге сюда всё же не утерпел. — И? — Мы поцапались, — к жалости в глазах Джареда прибавились раскаяние и горечь. — Впервые с момента его выздоровления, — он опять горько вздохнул и, проведя ладонями по волосам, выдохнул страдальческим тоном: — Господи, так не может дальше продолжаться! Я не хочу быть ему врагом! Под напором рассказанного сомнения профессора отступили, некое недоверие, бывшее поначалу, растворилось, и хлестнувшая наружу жалость сломила его скептицизм. Да, Джаред порой был вспыльчивым и импульсивным, да, мог ошибаться и видеть то, чего не было никогда. Но он не был дураком и не стал бы без причины ревновать к брату. Тем более, так терзаясь и не находя себе места. А значит... Значит, причина действительно была. Интересно, какая? — Послушай, Джаред, — видя, как тот старается совладать с охватившим его волнением, сжал ему плечо Чериш, — тебе надо бы взять себя в руки. Хочешь, я накапаю тебе успокоительного? — Ну, разве что виски. — Какое виски, безобразник? Ты за рулём! — Плевать! — Тоже мне, расплевался! — ухмыльнулся профессор, с отеческой нежностью поглядывая на Лето. — Посмотрите, какой герой! В общем так, бери-ка ты ноги в руки и поезжай домой. Осмотр Шенна займёт определённое время, и тебе вовсе не обязательно здесь торчать. — Док, да вы что?! — тот несказанно удивился. — Я останусь здесь, рядом с Шенном. Он ведь рассчитывает на меня. — Я скажу ему, что тебе позвонили и ты сломя голову улетел. — И бросил его одного? — Почему одного? Со мной. Я вроде как не совсем чужой человек. — Конечно, не чужой, Эдвард. Но после ваших осмотров Шенн всегда измучен и обессилен, и я хотел доставить его домой. — Я сам сделаю это. Мой рабочий день почти завершился, осмотр твоего брата — последнее задание на сегодня. И после него я как раз буду ехать в его район. Так что и его подброшу. А то не ровен час опять повздорите по дороге, и кто кого первым выбросит из машины, предсказывать я не возьмусь. — Ну, что вы, доктор. До мордобоя мы ещё не дошли. — Тогда тем более стоит поостеречься. Бережёного Бог бережёт. А потому, как врач и как друг семейства, прописываю тебе вернуться в одиночку. Джаред лишь усмехнулся — горьковато, с оттенком боли — и, глубоко вздохнув, опустил глаза. Быть может, прав был профессор и стоило сделать так, как он говорил? А то ведь случившаяся переделка потрепала нервы, отчего он был обессилен и сам. — Но я хотел бы остаться и узнать результаты, — проронил он негромко, поднимая на Чериша глаза. — На обратном пути я заеду и всё тебе сообщу. Хотя уже сейчас могу с уверенностью прогнозировать, что всё будет хорошо. Предварительные тесты показали, что у него нет никаких отклонений: трансплант надёжно прижился и уже давно стал "своим". Тебе не о чем волноваться. Заслышав это, Джаред лишь улыбнулся, сначала — радостно и от сердца, затем — саркастически, с недобрым юморком. И с губ его сорвалось: — Какая ирония жизни: трапсплант-то прижился, а братец, кажется, становится чужим! — У меня от этого есть лекарство, — уверенно проронил Чериш, опять сжимая Джареду плечо. — Так что расслабься и поезжай домой. — Но всё же... — Поезжай-поезжай, — и, всё ещё видя на лице Джареда сомнения, профессор с наигранной строгостью сдвинул брови и указал пальцем на дверь. — Марш домой, я сказал! — Ладно. Лето двинулся к выходу — всё ещё неуверенно и неспешно, словно выискивая повод остаться. Видя это, Чериш сохранял на лице строгость, хотя иронично-мягкая ухмылка неумолимо прорывалась сквозь неё. Наконец Джаред вышел, и едва за ним закрылась дверь, как озорство доктора растворилось, уступая место серьёзной настороженности в глазах. Ничего себе делишки! Два родных брата, всегда стоявшие горой друг за дружку, рисковали превратиться в заклятых врагов. Мыслимое ли дело? И причиной этого была женщина — классический вариант бытовавших в обществе междоусобных раздоров. Неужели братья тоже могли поддаться этому безумию? Да, Шеннон симпатизировал Эйлин — доктор не раз это замечал. Но до сих пор ему казалось, что тот делал это разумно, с позиции друга. Неужели Чериш ошибся? Неужели интерес старшего Лето был намного глубже? Неужели он имел на Эйлин виды и строил какие-то планы в отношении её? Чериш вспомнил, как, прослышав о ней впервые, Шеннон бросился знакомиться со всех ног, как затем восторженно отзывался и, образно говоря, взял под своё крыло. Нет, Джаред не стал бы наговаривать на брата: что-то у Шенна к Эйлин есть. Только вот что? Насколько серьёзно? И стоит ли волноваться на этот счёт? Где-то за дверью по коридору пронеслись чьи-то шаги, и профессор встрепенулся, отрываясь от раздумий. Что ж, сейчас у него была возможность это узнать. И он непременно воспользуется ею. Ведь вражды между братьями ни в коем разе нельзя допустить. И Чериш сделает всё, чтобы этого не случилось. Метнувшись к рабочему столу, он извлёк из ящика журнал, в котором по обыкновению отмечал результаты осмотров старшего Лето, и вместе с ними растворился в дверях. В смотровой комнате Шеннон был не один. Поджидая профессора, он коротал время в обществе медсестры, проводившей подготовку к осмотру, и, используя удобный момент, как обычно, травил байки. И это имело эффект: девушка весело улыбалась и, попадая под неоспоримое обаяние азартного кавалера, смущённо краснела и отводила глаза. Отметив это, Чериш внутренне улыбнулся, а медсестра, завидев его, приняла сосредоточенный вид и негромко проронила: — У нас всё готово, доктор. — Хорошо. Вы можете идти. Если понадобитесь, я позову вас. Это было несколько необычно, ведь раньше при осмотре профессор всегда прибегал к помощи медсестры. Но вот сейчас давал понять, что сам обойдётся и что так для него намного лучше. Интересно, что было тому причиной? Внимание к ней старшего Лето? То, что она ему отвечала, — возможно, по меркам доктора такое её поведение было вольготным? Или же какая-то причина ещё? Впрочем, ни доискиваться, ни спорить она не стала и, молча согласившись, так же молча юркнула за дверь. Проводив её глазами, Чериш повернулся к Лето и с чуть заметной иронией проронил: — А ты всё не успокоишься, мачо! — Доктор, — развёл руками Шеннон, хитровато улыбаясь в ответ, — я живой человек. И вовсе не дурён собой. Вот и пользуюсь этим. Прикрыв ладонью глаза, Чериш тихо рассмеялся. — А ты от скромности не помрёшь, живой ты мой человек! А скажи-ка мне, почему ты ждёшь меня здесь, а не в кабинете, как прежде? Джаред там остался один. — Вот пусть и посидит один. А мне и здесь неплохо. К тому же так будет быстрее. — Ты куда-то торопишься? — подозрительно прищурился доктор. — На свидание? — Нет. Хотя... возможно. К тому же у вас конец смены. — Ага, так это из-за меня всё? Что же ты тогда ещё и не разделся? — А что мне раздеваться? Снял рубаху — и всё. — И штаны не забудь. Шеннон на минуту опешил и удивлённо округлил глаза. — А штаны-то зачем? — Пороть тебя буду. — За что? — брови старшего Лето претенциозно вздыбились. — А то не за что? — Чериш подсел к нему на кушетку, очень серьёзно заглянул в глаза. — Ты зачем дорогу брату переходишь? Недоумение на лице старшего Лето поутихло, вздёрнутые брови разгладились и съехали вниз, а губы растянулись в двусмысленной улыбке — понимающей, но каверзно-озорной. И с них слетело: — А-а, нажаловался уже! Ябедник! — Не нажаловался, а по-дружески... нет, даже скорее по-родственному сообщил. И то лишь потому, что я заставил. Но сейчас речь не об этом, а о том, как у тебя хватает совести так поступать? — А "так" — это как? Шеннон держался уверенно — профессор не преминул это отметить. Он не тушевался, не опускал глаза, не скользил по комнате пристыженным взглядом, не зная, куда его деть, не ёрзал виновато на месте. И Чериш озадачился. Одно из двух: либо он очерствел настолько, что абсолютно не чувствовал за собой вины, либо что-то тут было не чисто. — Скажи-ка мне, дорогой мой, — проронил он, — это правда, что ты подбиваешь клинья к Эйлин? — Ну..., — на минуту замялся Шеннон, будто застигнутый врасплох воришка. — Вообще-то да. Вот тебе раз! Он не отрицал этого? Тогда почему держался так смело? Чериш ощутил, как возмущение захлестнуло его. — И ты говоришь об этом так спокойно? — А что тут такого, док? Эйлин очень хорошенькая. И нравится многим, как я погляжу. — Балбес! Она нравится твоему брату! Вопреки ожиданиям доктора Шенна это вовсе не смутило. Он не впал в ступор, как если бы услышал об этом в первый раз, не застыл в приливе ошеломлённости, не округлил от удивления глаза, и на его лице не дрогнул ни один мускул. Напротив, он неожиданно засиял, словно ему сообщили то, чего он долго ждал; и его последующий вопрос лишний раз подтвердил это: — Вы тоже это заметили, док? Значит, я не ошибся! — Хочешь сказать, что знаешь о симпатии брата? — Конечно. Я же не слепой. — И всё равно лезешь? — возмущение накрыло доктора незримой волной. — Мерза-авец! Ну-ка, снимай штаны и ложись! Наставлю тебе горячих уколов, чтобы ты на стенку полез. — О-у, профессор, полегче! Я же шмякнусь с неё на пол и расшибу себе лоб. — Может, хоть это пробудит твою уснувшую совесть и отобьёт охоту к подлым поступкам. — Но я не подличаю. — Нет?! — возмущение так и выскочило из глаз Чериша, как пар из кипящей кастрюльки. — Ты видишь, что Джаред симпатизирует Эйлин, нагло становишься ему конкурентом и при этом не подличаешь? А как же это называется, наглец? — Хитрой тактикой, доктор. Голос Шенна — тихий, спокойный — наряду с ровным взглядом, в котором горел плохо скрытый серьёзный огонёк, сделали своё дело: профессор умолк. Понимание его вдруг постигло, что эта ситуация неоднозначна и что собеседник не договаривает что-то, что имеет решающий вес. И он не дал ускользнуть этой мысли: — Ну-ка, подробнее об этом! — Ну, вы же не думаете, Эдвард, что я и в самом деле стал бы состязаться с братом? — тот иронично ухмыльнулся, продолжая: — Нет, я, конечно, чертовски хорош собой и у меня большие шансы на победу, но Эйлин нравится Джареду — я заметил это с момента её появления в доме, — и для меня это закон. — Тогда какого лешего ты творишь, безумец? — Пытаюсь его расшевелить. — Что сделать? — Видите ли, доктор, Джаред ведёт себя как-то непонятно: ему нравится Эйлин, но он не делает ни малейшей попытки её добиться или как-то расположить к себе. — Да тебе-то что? Это его дело, как он поступает! — Может, и его. Но пока он хлопает ушами, Эйлин у него уведут. — Чего? — опешил Чериш, на что старший Лето лишь вздохнул: — Ей сделал предложение Зак Ортис. На минуту в комнате повисла немая пауза. Поглядывая на Лето, доктор пытался осмыслить то, что услышал, и одновременно уловить во всём этом связь с остальным. Похоже, во всей этой истории именно Зак выступает конкурентом. Какую же роль тогда играл Шенн? — Это правда? — сорвалось с его губ. — Да. Мой братец об этом не знает, а вот я Ортиса расспросил. И понял: если Джаред ничего не предпримет, то останется ни с чем. — И как это связано с тем, что ты сам стал ухлёстывать за Эйлин? — А вы подумайте. Чего я хочу добиться, поступая так? — Огорчения со стороны брата. — А ещё? — Его вражды и неприязни. И желания тебя прибить. — Ох, до чего же вы кровожадны, профессор! — слегка засмеялся Шенн. — Ну, а что его заставит чувствовать ко мне это? — Ревность. — Вот! Именно этого я и добиваюсь! — Ревности? — Да. Она очень сильна в моём брате — иногда даже затмевает рассудок. И я делаю на неё ставку, чтобы его как следует встряхнуть. Чтобы он, наконец, понял, что любит. — Он и так это знает, стратег! — Правда? — голос старшего Лето выдал недоверчивые нотки. — А мне вот так не кажется, док. В последующий миг профессор спрятал в ладонях лицо, глубоко вздохнул, замолчав на минуту. Конечно, Шенну и не могло так казаться, ведь для этого нужно было знать всю историю с самого начала, видеть реакции Джареда в решающие моменты, мыслить намного глубже и многое понимать. Но он был к этому безучастным, и Чериш не смел осуждать его за это. Вот только если бы у него хватило ума остановиться. Ведь его не такая уж и хитрая тактика граничила с настоящим свинством и в любой момент могла спровоцировать взрыв. — Выходит, — вновь поднял голову доктор, — ты брата просто дразнишь? — Конечно! А вы думали, я и вправду решил приударить за Эйлин? Нет, она, безусловно, милашка, и, помню, увидев её впервые, я подумал: "Это девушка — мечта!" Но, как оказалось, не моя, а брата. И я никогда не встану у него на пути. Тем более, что и ей только он интересен. — Тогда оставь эту затею. Ты наносишь брату моральную травму. А видит Бог, он этого не заслужил. — Я же объяснил: всё это в шутку. — Но он-то этого не знает! И принимает всё за чистую монету! Эмоции, которые он испытывает, настоящие, Шенн! — Правильно! Я и стремлюсь вызвать такие! — Глупый! — Чериш даже вскочил от волнения, взявшего его в оборот. — Среди них на первом плане — замешательство: твоей подлостью он потрясён! А также возмущён и подавлен, потому что ты сеешь вражду. А он всегда любил тебя. Больше жизни. — Я — тоже! — Тогда остановись! Не делай этой глупости, Шеннон! Её можно совершать кому угодно, только не тебе. Но тот не был с этим согласен — это засвидетельствовал открытый протест во взгляде и непримиримое передёргивание плечом. А также его ответ: — Вот если я остановлюсь, её и совершит кто угодно. И Эйлин у него уведут. — Да с чего ты взял это? Если у неё есть к Джареду чувства, — а ты сам сказал, что это так, — они станут надёжной защитой и не позволят этого никому. — Кто знает, профессор. Кто знает. — Ты сомневаешься? — Чериш даже взмахнул ладонью. — Тогда ответь мне: она повелась на твои проделки? — Нет. Я как-то даже подстрекал её открыто разыграть перед Джаредом сцену, но она отказалась. — Вот! — ткнул доктор в воздухе пальцем. — Потому, что она уважает его чувства. В отличие от тебя. — Я тоже их уважаю. — Тогда забудь свои планы. Ты играешь с огнём. — С огнём? Ха! — недоверие просочилось сквозь слова старшего Лето. — Это Джаред-то огонь? Да он лёд, доктор! А огонь я пытаюсь в нём разжечь! Нет, это был разговор впустую! Накрыв глаза ладонью, Чериш даже качнул головой. Ну, как можно было что-то донести человеку, который упрямо стоял на своём? А Шенн выглядел непоколебимым: восседал на кушетке с независимым видом и не уступал своей позиции — это отражалось настойчивой дерзинкой в искрящихся карих глазах. К тому же, подчёркивая непримиримость, он пододвинулся к краю сидушки, как будто готовясь в любой момент встать, и проронил как бы между прочим: — Ну, вы собираетесь меня осматривать, доктор? А то... мне ещё на свидание к Эйлин идти. Это была немыслимая дерзость! Профессор тут выпрыгивал из кожи, стараясь что-то доказать, а он — знай своё! Возмущение в Черише достигло своего апогея — от его мощной силы тот несколько мгновений не мог ни говорить, ни дышать. И, пользуясь этой заминкой, Лето-старший всё же поднялся. — Ну, если нет, то..., — и он демонстративно направился к двери. — Всего доброго, Эдвард! Позвоните мне как-нибудь в другой раз. Это стало для Чериша своего рода залпом, поразившим всё внутреннее естество. Он, конечно же, знал, что Шеннон любил поёрничать и пощипать нервы, но на сей раз, по его мнению, он преступил черту. Возмущение доктора выплеснулось наружу, и он ощутил порыв мощного психологического вихря, от которого отточенное на практике хладнокровие неожиданно дало сбой. И, поддаваясь этой слабинке, Чериш на минуту забылся — подлетел к старшему Лето, схватил за ворот рубашки, рассерженно встряхнул. Песочного цвета глаза кресали гневные искры, зубы крепко сцепились, и переполненное предостерегающей силы предупреждение просочилось сквозь них: — Сейчас же сядь на место!!! — Эй, док! — никогда не видевший его таким прежде, Лето тотчас опешил. — Да вы что? — Сядь, я сказал! Ты никуда отсюда не выйдешь, пока я не разрешу! А я намерен мурыжить тебя очень долго, поэтому ни на какое свидание сегодня ты не пойдёшь! А с Эйлин — вообще никогда! — А это мы ещё посмотрим! — поддаваясь воинственной, но не всегда разумной силе, тут же ощетинился Шеннон. — Сядь!!! И заруби себе на носу: ты можешь ходить на свидание с кем угодно — хоть со всеми женщинами мира! — но только не с Эйлин! Только не с ней! Она единственное исключение из всех твоих правил! — Это ещё почему? — огрызался заведённый Лето. — Потому, что вам так охота? Это ваша прихоть? Временная блажь? Нет. Это не было ничем подобным. И, не зная правды, Шенн мог наломать немало дров. И доказать ему что-либо был только один верный способ. Но имел ли профессор право его применять? — Потому, что есть кое-что, чего ты не знаешь, — произнёс он уже спокойнее. — Что именно? — воинственность в голосе Шенна тоже сменили озадаченность и интерес. — Думаешь, в доме Джареда Эйлин появилась случайно? Думаешь, его внимание к ней не имеет под собой оснований? Думаешь, она просто учительница музыки для Санни? — А кто? Непримиримость на лице Лето-старшего вовсе испарилась, выпуская неподдельное замешательство на передний план. Разжав пальцы, Чериш отпустил его рубаху и даже расправил у него на плечах. Перевёл дыхание, подумал минуту, затем поднял голову и решительно заглянул в глаза. Плевать на все условности и запреты! Против любой хитрой тактики всегда найдётся тактика посильнее. Шеннон хотел знать правду и имел право её знать! Ведь знание — самая первая защита для человека. И доктор обязан был его защитить. От глупости. От беспечности. От нелепых ошибок, которые могли зайти очень далеко. — Сядь, Шенн, — сказал он уже совсем спокойно и по-прежнему мягко. — Сейчас я расскажу тебе удивительную историю. Историю твоего второго рождения.