Бусинка

Добраться до номера — обычно дело нескольких минут — сейчас оказалось для Эйлин непросто. Отчего-то она терялась в этажах, путалась в коридорах, и её назойливо преследовала мысль, что попасть к себе в номер она не сможет. Но вот этот труд был совершён — пред глазами возникла нужная дверь, ключ хоть и с трудом, но всё же попал в замок и его отпер, — и, войдя внутрь, Эйлин устало прислонилась спиной к стене и тяжело вздохнула. Наконец-то сейчас, вдали от всех, она могла перевести дух и расслабиться на минуту. Вот только что-то мешало ей, что-то не позволяло этого сделать. Душу её прожигало огнём, сердце будто кто-то зажал в кулаке, с каждым ударом сдавливая сильнее, и, попав в безжалостные тиски, оно исступленно грохотало. От его пульсации болело разбитое лицо, в ушах стоял шум, давящий на черепную коробку, а дыхание невольно дрожало, переходя в удушливый спазм. Онемение, охватившее нервы поначалу, постепенно отступало, и на произошедшую переделку начинала реагировать вся её суть. Это невероятно — то, что случилось! Она такого не заслужила! Как ей теперь это пережить? Ставя просящимся наружу слезам мысленные преграды, Эйлин скользнула взглядом по номеру — тёмному, освещаемому лишь светом заоконных огней. Где-то на улице от стоянки отъехала машина, и мелькнувшая по стенам яркая полоска света потянулась за ней. Полоснула по глазам, перепрыгнула с одной стороны на другую, а потом съехала к оконному косяку и утонула во мгле. И номер опять погрузился в темноту, создающую впечатление полного своего господства. Так же, как и в жизни Эйлин: только в ней блеснул яркий свет, подаривший надежду, как случилось нечто, что столкнуло обратно во тьму. Причём так безжалостно и извращённо, как даже сложно было представить. И как после этого не думать, что судьба умела злорадно шутить? Ведь как ещё можно объяснить тот факт, что Росс Стаффер вновь появился в жизни Эйлин? Почему именно он? Этот человек и так сыграл в её прошлом немалую и очень скверную роль. Чувствуя слабость в коленях, Эйлин сползла вниз по стенке. Прошлое. Случайность или закономерность? Почему оно такое едкое у неё? Почему даже сейчас, спустя столько лет, так болезненно бьёт по нервам? Почему оно вздумало так над ней пошутить, снова вторгшись в реальность? Причём не просто напомнить о себе, а обвинить, оболгать, очернить, вывалять в грязи за всё, что было. И даже придумать то, чего не было никогда. Откинувшись затылком на стену, Эйлин вспомнила своё знакомство с Россом, состоявшееся пять лет назад. Узнав, что Брэм пребывал на лечении в Лос-Анджелесе, тот примчался в клинику доктора Чериша повидаться с братом. Причём сделал это по его звонку. Брэм тогда обрадовался его появлению и, окрылённый встречей, воскликнул Эйлин: — Познакомься! Это мой брат! А она, удручённая ухудшением его состояния, перевела глаза на Росса, перехватила его более чем заинтересованный взгляд — ушлый, двойственный, циничный — и интуитивно поняла, что от этого знакомства ничего хорошего ждать не стоит. Ощущая, как слёзы прожигают глаза, Эйлин часто задышала. В горле усилился удушливый ком, затрудняющий и без того сбивчивое дыхание, а упрямая память нарисовала песочного цвета глаза на лице, обрамлённом русой бородкой. Дерзко сощуренные, кусающие её в момент, когда Росс говорил: — Ты тоже повинна в смерти Брэма! Повинна? Она? Несмотря на то, что ей довелось вытерпеть и совершить? Вжавшись макушкой в стену, Эйлин напрочь задохнулась. Слёзы сломили последний барьер и ринулись по щекам горячим потоком, а с губ сорвался во тьму то ли крик, то ли стон, то ли сдавленный шёпот: — Это неправда! Неправда! Неправда! Но воображаемый Стаффер соглашаться с ней не спешил. Наполнившись едким злорадством, он закинул голову и вдруг загоготал, как дьявол: — Неправда, говоришь? Тогда почему же он умер? — В этом нет моей вины! — Нет вины? Ха! Вы послушайте её! Корчит из себя ангелочка — искренние намерения, чистый взгляд! А сама была готова прыгнуть ко мне в койку! — Неправда! Я только хотела его спасти! — Да-а? Тогда почему же он умер?!! Это был замкнутый круг. Без выхода. С беспощадной болью. Однажды Эйлин уже побывала в этом аду, пройдя его огненный круг — мучительный и страшный. И вот сейчас Стаффер-дьявол безжалостно сталкивал в него опять. Вдруг распахнулась дверь, послышались чьи-то шаги, навалившуюся пелену потрясённого сознания прорезала полоска вспыхнувшего света — и злобный демон в облике Росса испуганно отступил. — Эйлин! — коснулось её откуда-то извне. — О, Боже! — Это неправда! Неправда! — захлёбывалась слезами она. — Тише. Пожалуйста, тише, — крепкие руки подняли её — задыхающуюся, с трудом осознающую, что происходит, — и прижали к груди. — Я так и знал, что вас нельзя оставлять одну. Я так и думал, что этим всё завершится. Конечно, Стаффер превзошёл сам себя, но, Эйлин, милая, не надо так плакать. Мягкий голос, как целебный бальзам, ласковые объятия, как единственная опора в невесомом пространстве. Эйлин не видела того, кто говорил, — глаза ей упрямо застилали слёзы, — однако этот голос узнала без труда. И он продолжал говорить — негромко, утешающе-мягко: — Тише, милая, — а руки поглаживали её по голове. — Прошу вас, успокойтесь. — Это неправда — всё, что он говорил! — Да конечно же нет, — от всего сердца соглашался Джаред. — Забудьте! — Я никогда с ним не спала! — Бог мой, Эйлин, а то я не знаю! В это мог поверить кто угодно, только не я. — Но я... могла... Видит Бог, я почти была готова! Господи, что она говорила?! Сбитый с толку услышанным, Джаред крепче прижал её к груди. Это не могло быть правдой. Эйлин не переносила этого типа — Лето при первой же встрече заметил это за ней. А кроме того, там, на пляже, она так отчаянно ему упиралась — будь это правдой, она вела бы себя не так. Нет, это глупости! Однозначно. Его птичка Эйлин досталась ему чистой и невинной — Джаред всегда это помнил. Он был у неё первым. Именно он! Что же тогда значило это признание? Болезненный бред на почве случившихся событий? Шутку сознания, пережившего сильный шок? Сбой разума, испытавшего потрясение? Или же всё-таки что-то другое? — Тише, Эйлин, — шепнул он, касаясь щекой её макушки. — Не надо плакать. Стаффер не стоит ваших слёз. Но ей было трудно остановиться. Напряжение, долгое время державшее её в оковах, получив мощную встряску, наконец выплеснулось наружу и, используя стечение обстоятельств, обнажило пред Джаредом горькую суть. И Эйлин исступленно рыдала — так, что даже болело сердце, — и в невидимое ею пространство продолжали срываться дрожащие слова: — Я не хотела с ним никуда ехать. Но он обещал свести меня с Лагранжем, и я поверила ему. — С кем?!! — Лето накрыл новый прилив удивления. — С Китом Лагранжем? — Да. Росс сказал, что приглашён в состав осветителей на конкурс, и обещал свести меня с ним. — Но, Эйлин, зачем вам с ним встречаться ? — Затем, что для участия в конкурсе я должна иметь как минимум физическую возможность. А вы поставили мне нереальную задачу, сэр. Это несправедли-иво. — Что? — на минуту он даже опешил. — У вас трудности с этим? Господи, почему? — Потому, что прежде нужно было принять участие в отборочных турах, а уж потом мылиться на конкурс. А мне приходится идти в обход их. — И вы решили заручиться поддержкой Лагранжа? — Я хотела, чтобы он мне помо-ог. Джареда захлестнули неоднозначные чувства. С одной стороны, объяснения Эйлин были ему понятны, а с другой — его охватила стойкая непримиримость к тому, что за помощью она обратилась не к нему. Ведь если всё это случилось по его вине, то почему бы не обязать разрулить ситуацию именно его? — Эйлин, почему вы мне сразу всё не рассказали? Зачем вам понадобилось так подставляться — ехать с последним мерзавцем в сомнительное кафе? Вам не приходило в голову, что Лагранж не станет ходить по таким заведениям? У него не тот статус. Его уровню соответствует как минимум ресторан. — Это вы знаете, кто чем дышит и кто куда ходит, а я от этого далека-а. Эйлин отчаянно рыдала, вцепившись Джареду в толстовку, и с каждой минутой прошибающая нервы дрожь колотила её всё сильней. Что-то было не так во всём этом. Обычно, спустя какое-то время, плачущий человек начинал успокаиваться и утихать. С Эйлин же происходила обратная картина. Слёзы усилились и стояли непроглядной стеной — Джаред даже ощущал на груди проступающую сквозь одежду влагу. Всхлипы участились настолько, что стали забивать дыхание, превращая его в спазматические рывки, от которых её тело, казалось, охватили мелкие судороги. И в этой агонии, в усиливающихся конвульсиях стали тонуть её слова — сбивчивые, теряющиеся в горьком плаче и утрачивающие смысл. Ситуация выходила из-под контроля, и, боясь, что не сможет справиться с ней, Джаред торопливо достал телефон, пробежал пальцами по кнопкам. — Эдвард? — нетерпеливо выдохнул в трубку, когда та на другом конце ожила. — А, Джаред! Наконец-то ты решил дать о себе знать! Где это ты пропал, дорогой? Только не говори, что у тебя что-то стряслось. — Пока не знаю. Всё будет зависеть от вашего ответа... Скажите, может ли человек задохнуться от слёз? Любого другого такой вопрос — несколько непонятный, отчасти неопределённый — наверное, удивил бы. Но Чериша он насторожил, заставив выдвинуть короткое, но очень меткое предположение: — Эйлин? — Да. — А... что случилось? — Я отбил её у Стаффера. — У кого?!! — голос профессора мгновенно напрягся, расточая такие опасливые нотки, что Джаред безошибочно понял: дело серьёзно. — Чёрт, Джаред, где она?! — У себя в отеле. — Ты с ней? — Да. — Не оставляй её ни на минуту! Я уже еду! Такая безоговорочная решительность доктора ещё больше подхлестнула недобрые подозрения Лето. Всё-таки с Эйлин что-то было не так. И, видимо, что-то серьёзное, что профессору хорошо знакомо. Иначе вряд ли он согласился бы сейчас приехать. И даже не согласился, а вызвался сам. Несмотря на то, что отдыхал после насыщенного трудового дня, наверняка измотавшего его силы. Джаред поднялся и перенёс Эйлин на кровать. Быстрее бы Чериш приехал! Тот примчался так быстро, как только сумел. Влетел в номер, как ураган, окинул Эйлин цепким взглядом. К тому времени она почти не дышала — до того настырно забивали дыхание почти непрерывные всхлипы. И, мгновенно оценив обстановку, стал действовать. Торопливо распахнул кейс, достал какие-то ампулы и шприцы, продезинфицировал спиртом руки. — Джаред, усади её себе на колени! — коротко скомандовал он. — Оголи ей плечо! Теперь обними как можно крепче, чтобы мне не мешала её дрожь... Вот так. Хорошо. Жесты профессора — внешне уверенны и спокойны — отдавали ловкостью профессионала и были лишены ненужной суеты. Хотя — Джаред видел — сам он нервничал. Глаза его судорожно горели, губы крепко сжимались, и слова срывались с них скупо и, казалось, с трудом. Сделав инъекцию, он поправил кофточку на плече Эйлин и, присев рядом, нервно вздохнул: — Я ввёл успокоительное. Ей это нужно. Сейчас она уснёт, и мы её уложим. А пока подержи её на коленях, Джей. Любые объятия имеют целебную силу... И расскажи, что произошло. — Я уже говорил по телефону: я отбил Эйлин у Стаффера на пляже. — Постой, на каком пляже? Как она попала туда? — Поехала с этим типом. Глаза доктора заметно округлились, и недоуменная оторопь прошла по его лицу в то время, как губы шепнули: — Что? Как это возможно? Эйлин его не переносит. Как она могла поехать с ним? Ага, всё-таки не переносит! Значит, не только Джаред думал так! — Он заманил её обманом. Обещал устроить встречу с Китом Лагранжем, и поэтому... — С кем? — С Китом Лагранжем, главным лицом в проведении музыкального конкурса. — Чёрт, Джаред, я так и думал, что твоя затея с этим конкурсом выйдет боком! — Да ничего не боком. Просто я решился на него слишком поздно, вот Эйлин и искала возможность утрясти формальности. — Ага! — в голосе Чериша послышался упрёк. — Ты накосячил, а разгребаться ей? — Нет, Эдвард, я... — Так и решил бы сам эти вопросы! — Да я бы решил! Но она мне о них не сказала. Я ничего о них не знал. Доктор помолчал, крепко стиснув зубы, прожёг Джареда взглядом — острым, серьёзным, заметно суровым — и, стараясь сдержаться, тихо, но строго шепнул: — Тогда объясни мне, почему? Почему ты ничего не знал? — впрочем, сдерживаться ему было трудно, и с каждой последующей фразой голос его возрастал. — Почему вместо того, чтобы именно у тебя искать помощи и защиты, Эйлин доверилась такому подлецу? — Да чего вы так взбеленились, Эдвард? — пристыженная совесть заставила Джареда огрызнуться. — Почему? Да ты просто не знаешь, что за дьявол этот Стаффер! Тебе неведомо, на какую низость он пошёл в отношении Эйлин! Ты понятия не имеешь, насколько это ранило её! — Так просветите меня хоть раз в жизни! Взбеленившиеся чувства вышли из-под контроля, отчего оба перешли почти на крик. От повышенных тонов пространство номера встрепенулось, а уже затихающая Эйлин вздрогнула у Лето на груди. Судорожно вздохнула, неосознанно распахнула сонно смыкающиеся ресницы и, непроизвольно всхлипнув, закрыла их опять. — Тише! — шепнул под нос Чериш. — Чего мы раскричались? Мы же её разбудим. На неё уже стал действовать укол, и пусть нервы всё ещё взвинчены и потрясены, но организм отключается. Ей нужно отдохнуть. Он метнулся к кровати, стянул с неё покрывало и, отбросив край одеяла, уже спокойнее проронил: — Переложи её сюда, Джей. Здесь ей будет удобнее. Джаред не хотел её отпускать. Почему-то ему казалось, что, выпустив из объятий, он снова окунёт Эйлин в бездну безысходной боли, и она опять расплачется — горько и безудержно, как никогда. Отчего-то он опасался, что эта пропасть так глубока, что из неё не будет возврата и его птичка Эйлин потеряется в ней навеки. И даже инъекция доктора окажется бессильной и не сможет её возвратить. — А это нормально, док, — шепнул он, желая развенчать эти страхи, — что она плачет так надрывно? — Наши чувства зависят от глубины души, — глубокомысленно изрёк тот. — А, как мне сказал опытный психолог, у Эйлин она бездонна. — Значит, чувства могут её погубить? — Человек наделён способностью контролировать их. Но бывают моменты, когда они становятся сильнее и выходят из-под контроля. Вот как теперь. И они, эти моменты, чреваты последствиями для сверхчувствительных людей, — Чериш с отеческой нежностью поглядел на непроизвольно всхлипывавшую сквозь сон Эйлин. — Но знаешь, что я скажу? Это хорошо, что она плачет. Гораздо хуже, когда она не может этого делать. Тогда боль, не имея выхода, оседает внутри её и начинает своё разрушительное действие. И вот это по-настоящему опасно. — Вы говорите так, будто что-то похожее уже было. — Так ведь оно, к сожалению, и было. — Когда? — Да всё тогда же, пять лет назад, когда умер её парень. Нервы Джареда пронзил внезапный холодящий импульс, прокатившийся по окончаниям гулкой волной и, словно молотом, ударивший в мозг. Глаза его округлились, губы разомкнулись, и лицо застыло в маске неподдельного удивления, переходящего в крайнюю огорошенность. — Брэм? — вырвалось у него. — Он умер?!! — Ну да. А ты этого не знал? — Нет. Я... Эйлин говорила, что он ушёл, и я думал, что он просто ушёл. В другое место, к другой женщине, к другим людям... Крепко сжав губы, Чериш молча на него поглядел — понимающе и немного печально, и в его серьёзных песочных глазах Лето уловил тайное подобие упрёка. — Уйти можно по-разному, Джей. Даже так, как это сделал Брэм Стаффер. Джаред опустил голову и, ткнувшись в волосы Эйлин, помолчал. Память его унесла на пять лет назад, заново представив самые важные моменты. Многие факты и детали, выдававшиеся непонятными тогда, теперь находили своё объяснение. И разговоры о безысходности, и нежелание касаться темы Брэма, и ощущение потерянности и сиротства, исходящее от Эйлин. И, конечно же, она сама — грустная, подавленная, с болью, засевшей в сердце и отражающейся в глазах, лишённая возможности радоваться и улыбаться... Тогда ещё он удивлялся, что же так тяготило её, а потом даже поражался, как стойко она защищала своего ушедшего парня. Какой же Джаред тупица! Как же он тогда ничего не понял? — Но я не догадывался... Я не знал... Я даже не думал... Господи, почему Эйлин мне прямо обо всём не сказала?! — Не могла. Для неё это была трудная тема. — Но тогда почему мне ничего не рассказали вы? — Врачебная этика, — развёл руками Эдвард. — Я не в праве выдавать чужие секреты. Прекрасно зная, что в этом вопросе профессор был непреклонен, Джаред лишь покачал головой, скрипнув при этом зубами: — Да что тут такого секретного — сказать, что умер человек? Почему обязательно нужно скрытничать и таиться? — Потому, что в какой-то мере я тоже был к этому причастен. И данная тема оказалась нелёгкой и для меня. — Расскажите мне её! — проронил Джаред решительно и властно. — Я хочу знать! — Джаред, у меня ты вряд ли что-то выведаешь. — Чёрт возьми, док! Опять? Клянусь всеми марсианами, если вы и на этот раз вздумаете препираться, я прибью вас, как мамонта, и Америка лишится вашей светлой головы! — Не кипятись, Джей. Ты же знаешь: это не моя тайна. — Мне плевать! Ваша грёбаная этика у меня в печёнках! Я и так обо всём узнаю последним! А потом меня ещё и обвиняют — я, мол, преступил черту! — Тише! — видя, как Эйлин опять содрогнулась, одёрнул его Чериш. — Не буянь. Ты напугаешь её. Почему бы тебе не расспросить обо всём у самой Эйлин? Ведь столько лет минуло. Запретной эта тема перестала для неё быть. — Но, как я понял, осталась сложной. Вы же не хотите, чтобы с ней повторилось то же, что и сейчас? — Нет. Ни в коем разе. — Тогда расскажите мне всё, чёрт вас дери! И о Брэме, и о его подлом братце, и о низости, на которую он пошёл. И вообще что это за история, при которой она готова была переспать с ним? — Что? — даже вздрогнул Чериш. — Откуда ты знаешь? — Эйлин сказала. Правда, я ничего не понял, а слёзы не позволили ей что-либо объяснить. Но, думаю, ей хотелось облегчить душу и наконец сбросить с себя этот груз. Так помогите же ей, доктор, и расскажите мне всё! Эдвард опустил голову и несколько минут задумчиво молчал, и по его серьёзному, немного даже суровому виду Джаред угадывал нелёгкую внутреннюю борьбу. Всё-таки принципы, которым он следовал годами и которые стали твёрдой жизненной позицией, являлись мощным барьером, преступить который ему было нелегко. Но то, что Эйлин сама заикнулась на подобную тему, имело для него вес. Это Джаред понял по пронёсшимся в его глазах сомнениям, с каждым мгновеньем всё более переходящим в убеждённость. Наконец он поднял голову и тихо вздохнул. — Переложи её на кровать, Джаред, — проронил негромко и добавил ещё тише:— И давай выйдем. Погасив свет, они вышли на балкон, где ночная прохлада смешивалась с шумом располагающегося внизу шоссе — затихающего, могущего похвастать относительным покоем по сравнению с интенсивной дневной суетой. Поглядывая на пробегающие по нему машины — редкие и, казалось, сонно-медлительные, — доктор пристроился на узкой банкетке, дополнявшей балконный интерьер, и, оглянувшись на застывшего в дверях Джареда, проронил: — Присядь, Джей. История, которую ты услышишь, будет нелёгкой, в какой-то мере даже невероятной, и, вполне возможно, шокирует тебя. И хоть ты не из утлого десятка, всё же так будет надёжнее. — Это звучало бы интригующе, если бы не было угрожающим, — заметил тот, опускаясь на мягкий пуф. — Угрожающе? Нет, это скорее печально. Потому, что правдиво. Если бы что-то подобное мне кто-либо рассказал, я бы, наверное, не поверил. Но мне пришлось столкнуться с ним самому, и хоть я на многое в жизни насмотрелся, всё-таки этот курьёз меня здорово зацепил. Итак, начну с самого начала. Я познакомился с Брэмом Стаффером так, как знакомлюсь с большинством людей в жизни: в своей клинике. Честно говоря, я мало кого запоминаю из пациентов — их у меня очень много, и к тому же я акцентирую внимание больше на диагнозе, нежели на самом человеке. — Постойте! — не удержал удивления Джаред. — Брэм был болен? — Да. У него обнаружился острый лимфобластный лейкоз, причём прогрессирующий и очень динамичный. Когда он приехал ко мне, то уже был очень плох, и я признал его обречённым. Как ты знаешь, я не из тех, кто обнадёживает понапрасну и скрывает от пациентов правду. Я всегда сообщаю им истинное положение вещей. Но не непосредственно им самим, — не каждый ведь сможет вынести это, — а как правило, тем, кто с ними рядом. Так вот рядом с Брэмом оказалась девушка — собственно, это она привезла его ко мне. Как я выяснил позже, его невеста. Стройная, обаятельная, очень хороша собой. Но моё внимание она привлекла другим: наличием внутреннего стержня. Внешне хрупкая и ранимая, она обладала такой несгибаемостью, которой порой уступали даже крепкие мужики. Она имела своё мнение на вещи и не боялась отстаивать его. Когда я сообщил ей, что Брэм безнадёжен, она проронила фразу, которую мне нечем было крыть. Она сказала: "Если мы не попробуем, то как сможем узнать, что бессильны? Жизнь — наибольшая ценность у человека, чтобы сдаваться так легко." — Это она вам так сказала? — удивлённо встрепенулся Джаред, подозрительно суживая глаза — Да. А что? — Очень знакомая фраза. Я слышал нечто похожее в сквере вашей клиники однажды... Но продолжайте. — Так вот. Заслышав такой ответ, я понял, что это мой человек, — так я называю тех, кто имеет прогрессивный склад ума и на кого я могу опереться. Я видел, что неизбежную участь Брэма принять ей было сложно. Но опустить руки ей было намного сложней — она не привыкла сдаваться. И это так импонировало мне, что я не смог отказать и включился в игру. Это был первый случай в моей практике, когда я отступил от своего железного правила и положился на удачу. Поэтому я запомнил его — и сам случай, и диагноз, и пациента. И, конечно же, девушку с красивым именем Эйлин. Видя, с каким воодушевлением Чериш рассказывает свою историю, Джаред внутренне улыбнулся. Когда речь заходила об Эйлин, профессор всегда становился таким — мягким, слегка мечтательным, лучащимся душевной теплотой. В такие минуты за его словами Джаред даже улавливал скрытую отцовскую ласку, подкрашенную завуалированным стремлением оберегать её и защищать. И ему всегда было интересно, чем же эта девушка снискала такое расположение доктора — ведь нужно было немало потрудиться, чтобы этого достичь. И сейчас, слушая его, Джаред понимал, что тот не только посвящал его в прошлое, но и раскрывал первопричину этих чувств. — Борьба за жизнь Брэма была долгой и невероятно трудной, — продолжал между тем Чериш. — Медикаментозное лечение результатов не давало, некоторые медицинские хитрости, на которые я обычно иду, соединяя несколько методов сразу, — тоже: неконтролируемую пролиферацию незрелых лимфоидных клеток остановить не удавалось. Выход оставался только один: пересадка костного мозга. — И начался поиск донора, — понимающе кивнул Джаред. — Да. Как показывает практика, это самое сложное в таком деле. Даже сама пересадка порой проходит намного легче и быстрее, а вот подобрать донора отчего-то всегда нелегко. Так было и с Брэмом. Эйлин первой предложила в качестве донора себя. Но, как выяснилось, она не подходила. Тогда на помощь призвали брата Брэма, Росса, который, как оказалось, жил здесь, в Лос-Анджелесе. Надо заметить, что братья очень разнились между собой. И характерами, и внешне. Брэм был простым и лишённым властолюбия, тогда как Росс — расчётливым и полным амбиций. Пожалуй, бездушие — отличительная его черта: к болезни брата он отнёсся спокойно. — Он отказывался быть донором? — Нет. Он против этого не возражал — брат всё-таки. Но, к сожалению, он тоже не подошёл. И тогда дёрнул меня нечистый пойти на крайние меры: решить маленькую генетическую задачку, выявившую, что лучшим донором мог бы стать ребёнок Эйлин и Росса. — Что?!! — от неожиданности Джаред даже вздрогнул, поражённо таращась на Чериша, как на некую невидаль, неожиданно свалившуюся с неба. — Доктор, вы с здравом уме? Зачем вы решали всё это? — Затем, что мне был нужен результат. И, если помнишь, именно таким методом удалось спасти Шенна. — Да, но... это же Росс! Негодяй и мерзавец! — Тогда я этого не знал. Я воспринимал его как брата Брэма — человека, который заинтересован в его выздоровлении больше меня. — А он не был заинтересован? — Об этом ты сможешь судить сам, потому как дальше мой рассказ подходит к самому интересному. Итак, решённая мною задачка огорошила Эйлин. И, надо заметить, это нормальная реакция: отважиться обзавестись ребёнком девушке, не знавшей мужчины, да ещё и от человека, который не нравился ей, — а Росс у неё симпатии не вызывал, — это, знаешь ли, невыполнимо. И ей понадобилось какое-то время, чтобы привыкнуть к этой мысли. Справедливости ради надо заметить, что Брэм против этого протестовал. Отговаривал, запрещал, называл это чушью. Но ему становилось худо с каждым днём, и после долгих и мучительных раздумий Эйлин всё-таки согласилась. Заметь: не переспать с Россом, а только выносить и родить его ребёнка. — Нет, — шепнул Джаред под нос. — Она не могла. — Да, это решение далось ей трудно. Очень трудно. Но когда любишь кого-то больше собственной души, когда до коликов нервов боишься его утратить, отваживаешься на крайние меры. Джаред поник головой и какое-то время молчал, задумчиво щуря глаза и хмуря брови, и боль, проносящаяся по лицу, указывала на нелёгкие раздумья. — Да, но..., — проронил он затем. — Это я бы ещё смог понять, но тогда возникает вопрос: зачем она сделала это для меня? Меня ведь она не любила. — Погоди. Ты забегаешь наперёд. Давай я закончу свой рассказ, и, думаю, тебе это станет понятно. Так вот. Решение было принято, мы составили договор, — по его условиям, кстати, Росс не имел на ребёнка никаких прав, а Брэм признавал его своим, — оставалось только его подписать. Но в день подписания случилось невероятное: Росс вдруг поставил условие, при котором зачатие должно было произойти только естественным путём. — Чего?!! — на минуту Джареду показалось, что его сбросили с небоскрёба, отчего у него даже остановилось дыхание и потемнело в глазах. — Я сам опешил, когда услыхал, и не мог прийти в себя какое-то время. А ведь меня, видавшего виды, ошарашить не так-то легко. Но Росс это сумел. Причём так нагло и хитро, что навскидку это походило на правду. Он предоставил кучу справок, утверждавших, что он страдал очень редким видом аллергии на любую медицинскую аппаратуру, и потому ни на какие лаборатории и пробирки согласиться не мог — только таким, мол, способом Эйлин могла заполучить его ребёнка. — Что за идиотизм?! — Это не идиотизм, а изворотливость продувного негодяя. Справки были липовыми — никакой аллергией он не страдал, мы проверяли его до кончиков бороды перед этим. Но он стоял на своём: нет — и всё! — Ох, и скотина! — Джаред даже прикрыл ладонью глаза. — Не трудно догадаться, зачем он всё это придумал. — Да, это было понятно каждому из нас. Эйлин ведь очень хорошенькая, и этот подлец с первой же встречи бросал на неё заинтересованные взгляды. А тут выдалась такая возможность, которую он не хотел упустить. Джареда накрыла мощная волна чувств — такая хлёсткая и неотвратимая, что он даже вскочил на ноги, прошёлся взад-вперёд. Возмущение с волнением спорили в нём, заручались поддержкой ярого протеста и приукрашивались таким приливом негодования, что ему было трудно сдерживать его. — Подонок! — прошипел он. — Мало я ему поддал! Сейчас же вернусь на пляж и добавлю! Зарою его по уши в песок и разведу на макушке костёр! — Джаред, не кипятись, — голос Чериша по-прежнему казался спокойным. — Сядь и дослушай всё до конца. Тот, казалось, не слышал — так и остался стоять, — но сделал над собой усилие и постарался подчинить чувства здравому смыслу. Опустил голову, глубоко вздохнул и взглянул на профессора с заметной опаской. — Только не говорите, что Эйлин и на это согласилась. — Не скажу. Вряд ли вообще можно отважиться на такое. А тем более такой непорочной девушке, как она. Мы часто касались с ней этой темы, и всякий раз результат был один: её начинало трясти, как в ознобе. — Вы же не поддерживали эту затею, док? — Да ты что?! Я всячески отговаривал её, журил себя за то, что вообще подсказал такую идею, и выдвигал железный аргумент: Брэм подобной помощи не дождётся. Но мысль была заронена, Эйлин не могла её забыть, а я своими доводами неосмотрительно раззадоривал злобного демона в её сердце. И однажды, измученная внутренней борьбой, она в порыве отчаяния проронила: "Да, я знаю, что время уходит. Но как же мне на это пойти?" — доктор нахмурился и тяжело вздохнул. — В общем, это был трудный период. Период едких терзаний, коварных сомнений и горькой безысходности. Чериш умолк и, отвернувшись, уставился в распахнутое балконное окно на проезжую часть. Машины, казалось ещё больше умерили свой бег, и теперь по ней сонно-медлительно сновал только очень редкий транспорт. Округой владела прохлада, в которой растворялись даже тёплые городские огни, и от этого на душе ещё больше становилось зябко. — А что же дальше, док? — Джаред старался поставить неуютному холоду преграды. — А дальше случилось неизбежное: Брэм Стаффер умер. Узнав об этом, поганец Росс примчался в клинику и учинил настоящий скандал — мы, мол, не захотели спасти человека. А Эйлин..., — доктор нервно сглотнул. — Ты бы видел, что с ней было! Полнейшая прострация на фоне психологического коктейля из акинезии, апатии и абулии. Я знаю, тебе эти термины вряд ли о чём-либо скажут, но поверь мне, это реально страшно. Даже доктор Кейдж, наш опытный психолог опасался тогда за неё. Именно он выдвинул версию, что причиной такого её состояния наряду с глубокой внутренней болью были угрызения совести. Злобный демон, засевший в Эйлин, бичевал её за то, что она так ни на что и не решилась. — Глупости! — возмущение так и хлюпнуло в Джареде через край.— Это был дохлый номер! Брэм всё равно бы до положенного срока не дотянул! — Да. Но уязвлённая совесть Эйлин не воспринимала доводов рассудка. Она была неспокойна и считала её причастной к смерти любимого человека. — Значит, мне на помощь Эйлин пришла из чувства вины? Чериш лишь покивал — молча и напряжённо. А затем поднял на Лето глаза и негромко добавил: — А ещё потому, что не желала тебе оказался на её месте. Она проиграла свою войну, но хотя бы в твоей хотела одержать победу. Отчего-то эти слова болезненно ударили Джареда по нервам, и он опять заметался взад-вперёд, измеряя шагами пространство балкона. Сцепил руки на затылке, нервно провёл ими по волосам, затем подошёл к окну и прислонился лбом к его створке. — Господи, док, зачем вы мне рассказали всё это? — Но ты же хотел услышать правду. Ты прав: Эйлин тебе этого не расскажет, потому как для неё это очень сложно. Даже сейчас, спустя пять лет. Скажу даже больше: мне тоже невыносимо трудно, потому что за всю свою практику я ничего подобного не видал. — Но как вы могли? Как вы могли, зная правду, предложить Эйлин мой вариант? Кстати, очень похожий на Росса. — Ну, ты сравнил! Ты не нагличал и не подличал, как он, — Эйлин сразу отметила это. И я пошёл на это ради неё: позволить ей заново пережить подобную ситуацию, чтобы что-то в ней изменить. Чтобы успокоить совесть. Чтобы сердце перестало саднить и чувственная душа нашла утешение. Да, это был неординарный ход, но действенный — всё тот же доктор Кейдж был со мной солидарен. А кроме того, я рассчитывал, что это также станет хорошим стимулом для неё. Ведь, забеременев, Эйлин заставляла себя дальше жить. Хотя бы ради ребёнка. — А потом? Доктор, а что потом, когда этого ребёнка у неё забрали? Вы никогда не думали о том? — Я не рассчитывал на это. Если б ты знал, как я радовался, поняв, что Эйлин тебе небезразлична. Я думал, вы останетесь вместе. Я так этого хотел! Но... не срослось. И я даже летал в Кембридж, чтобы её утешить. — Чёрт! — в порыве чувств Джаред слегка стукнулся лбом о створку. — Чёрт! Чёрт! Чем же я лучше Росса?! Чериш только вздохнул. Подобные терзания были ему хорошо знакомы: много лет он сам испытывал их, отгонял от себя такие же мысли, задавал те же вопросы. И всякий раз подобные действия учиняли настоящую пытку в его душе. Видимо, неправ был Джаред, назвав его однажды монстром. Вряд ли он смог бы чувствовать это, уподобившись ему. В его кармане ожил мобильный, и, достав его, Чериш принял звонок. — Да, дорогая, слушаю тебя, — проронил он в трубку. — Нет, у меня всё хорошо... Да, я умчался, как на пожар, но ничего страшного не случилось. К счастью, никто не умер. И вообще я сейчас не в клинике, а с Джаредом... Да, это я к нему так полетел... Нет, он в порядке. Просто проглотил горошину и запаниковал, что она прорастёт... Я ему то же самое говорю: надо было учиться в школе. Но это же Джаред... Хорошо, передам... Да, я уже еду. Сейчас только закончу преподавать ему азы биологии и примчусь. — Миссис Чериш? — понимающе улыбнулся Джаред, когда профессор отключился. — Да. Волнуется. Ведь я сорвался с места так резко, что даже её напугал. Кстати, она велела тебе кланяться. И просила не переживать: если горошина прорастёт, ты сможешь собирать гербарий. — Доктор, вы прохвост! — Конечно. И ещё какой! Но с этим уже ничего не поделать. Ну, а теперь я, пожалуй, пойду: жена ждёт меня. А ты не казни себя, Джей. Всё, что произошло, осталось в прошлом. Сейчас ситуация другая, и, как я однажды сказал, гораздо важнее не наделать новых ошибок. Потому, что Эйлин всё та же: способна на немыслимую высоту, которую осилит не каждый, но хрупкая и могущая разбиться. Совсем как птица. Теперь её высота — ты. И если ты обидишь её, это станет для неё страшным ударом, подобным смерти Брэма. И кто знает, возможно, для неё он станет последним. Помни об этом. Всегда помни. Доктор улизнул с балкона, не добавив больше ни слова, быстро собрал в комнате кейс и бесшумно растворился за дверью. Мысленно проводив его, Джаред опустился на освободившуюся банкетку и постарался восстановить внутреннее равновесие. Впрочем, сейчас это было нелегко: чувства его истощились, нервы пережили мощное испытание и эмоции противоречили здравому смыслу. Рассказ доктора не укладывался в голове, хотя теперь многое из того, что происходило раньше, становилось понятным. И необъяснимая нежность доктора к Эйлин, и жалость, порой стоявшая слезами в его глазах, и его огорошенность в день её согласия на помощь Лето. И её опасения по поводу того, сможет ли Шеннон выждать положенный срок; и её дрожь в первый их совместный вечер — сильная, неистовая, не поддающаяся контролю и даже пугающая. И её теперь уже понятное объяснение причин, толкнувших её на подобный поступок: "Я рассыпалась в прах, и борьба для меня — единственный способ подняться". Джаред ощутил, как исступленно зашлось в груди сердце, а по спине пронеслось полчище неуёмных мурашек. Господи, как же он был слеп и глуп! Как же он тогда ухитрился ничего не понять? Как он мог считать, что она сбежала из домика в Малибу, чтобы быть счастливой вместе с Брэмом? Ведь она всегда утверждала, что тот никогда не вернётся. Где-то в комнате сквозь сон снова неосознанно всхлипнула Эйлин, и, всё ещё потрясённый, не могущий обрести единство с собой, Джаред оторвался от раздумий. Оглянулся на балконную дверь, прислушался. Тихо. А затем достал телефон, коснулся пальцами кнопок. Доктор был прав: за то, что упустил в прошлом, не стоит себя винить. Его невозможно изменить. Но из него можно сделать выводы и постараться исправить ошибки. И, конечно же, не допускать их впредь. — Алло? — трубка на том конце ожила голосом Констанс. — Мама? — Джаред, милый! Наконец-то! — тут же встрепенулась она. — Что ты? Как ты? Где ты? — Я всё ещё в Лос-Анджелесе, — улыбнулся тот. — Господи, я уже все окна проглядела! С тобой всё хорошо? — Конечно. Что со мной может случиться? — А с Эйлин? Что с Эйлин? Ты нашёл её? Тебе удалось настичь того человека? — Да, мама, не волнуйся. Послушай, я... — Что ему от неё было нужно? Куда он её увёз? Зачем? — Мама, послушай... — А где она сейчас? С тобой рядом? С ней точно всё хорошо? — Ты задаёшь слишком много вопросов, — снова улыбнулся Джаред, и его голос переполнился снисходительной лаской. Это послужило освежающим душем для Констанс, и, признав правоту сына, она уже спокойнее произнесла: — Ты прав. Но уже очень поздно, а от тебя никаких вестей. Я себе тут места не нахожу. — Да всё в порядке, не волнуйся. Вся эта история закончилась хорошо. Но я звоню предупредить, что не приеду на ночь. — Что?! Ошарашенные интонации мамы выдали неподдельное удивление, сказавшее Джареду о том, что она не ожидала такого поворота. Но, будучи человеком высококультурным, не стала высказывать недовольство, читать нравоучений или истерить, а лишь проронила как можно спокойнее: — Послушай, Джаред, я понимаю, что ты взрослый человек, но позволь напомнить, что ты ещё и папа. А следовательно, ты должен думать, какой пример подаёшь ребёнку. — Мамочка, милая, я понимаю, о чём ты говоришь. И полностью с тобой согласен — если помнишь, я никогда нигде не шлялся по ночам. И, поверь мне, это не то, что ты себе вообразила. Я сейчас в отеле у Эйлин. С ней кое-что произошло, и мы с доктором Черишем оказали посильную помощь. — С доктором Черишем? — мгновенно встревожилась мама. — Бог мой, Джаред, ты же говорил, что с ней всё хорошо! — Конечно, мама. Прошу тебя, успокойся. С Эйлин действительно всё в порядке. Но у неё случился нервный срыв, и я боюсь оставить её одну. — Нервный срыв? О, Боже! Бедная девочка! Это из-за него всё? Из-за того человека? Что же ему всё-таки было нужно? — Давай, я расскажу всё, когда вернусь? Просто поверь мне, что всё закончилось благополучно. Так что успокойся и иди отдыхай. — Хорошо, дорогой. — Поцелуй за меня Санни. Скажи, что я приеду утром. — Она уже спит. — Тем лучше. Тогда и ты ложись. Доброй ночи! Он отключился, повертел в руках телефон и, раздумав минуту, снова стал нажимать на кнопки. Длинные гудки вызова, короткий щелчок — и вот уже новый абонент на связи: — Лагранж слушает! — Здравствуй, Кит! Даже если ты уже спишь, тебе придётся на миг проснуться. — А, Джаред! Привет, дружище! Вообще-то, я ещё не спал. Но уже собирался улечься. — Значит, я вовремя. У меня к тебе дело. — Тогда давай где-нибудь пересечёмся на днях и за рюмочкой чая его обсудим. — Это само собой. Но пока выслушай его по телефону, потому как оно очень важно и не терпит отлагательств. — О, даже так? Что-то случилось? — Не совсем. Просто мне нужна твоя помощь. — Скажи мне, в чём она состоит, и я подумаю, что можно сделать. — Послушай, Кит, ты ведь финансируешь детский музыкальный летний конкурс? — Ну да. Моя компания выступает в нём в роли мецената. — Так вот. На него хочет попасть один конкурсант, которому закрыли доступ. — Закрыли? Почему? — Его обязали участвовать в нём слишком поздно, когда отборочные туры уже завершились. — Ах, вот как? Что ж, это стандартная процедура. Я не могу её изменить. — Я и не подбиваю тебя на это. Но прошу сделать исключение для конкретного человека. Мне очень важно, чтобы на конкурс он всё-таки попал. — Вот как? — в голосе Лагранжа зазвучали удивлённые нотки.— Интересно. И что это за человек? И с какой стати ты о нём хлопочешь? — Её зовут Эйлин Тишер — именно на это имя оформлена заявка. А хлопочу я потому, что я и есть тот скудоум, который ввязал её в эту затею. — Так вы с ней поспорили, что ли? — Вроде того. — Ох, Джаред, Джаред! — Лагранж по-доброму улыбнулся. — Ты, как всегда в своём репертуаре! Но на этот раз ты избрал необычный способ отношений. Видимо, эта девушка очень интересна, а? — Чертовски. — Тогда понятно. Ради серой мыши ты бы напрягаться не стал. Погоди-ка, я запишу её имя. Как, ты говоришь, её зовут? — Эйлин Тишер. — Ага, — Лагранж по буквам повторил это имя себе под нос, видимо записывая в рабочий блокнот. — Считай, что она включена в состав конкурсантов. — И ещё одно. В осветители на конкурс мылится некий Росс Стаффер. Сделай так, чтобы он в их состав не попал. — Что? — в голосе Лагранжа послышалась провокационная ирония. — Джей, это твой конкурент? — Нет. Это ублюдок, которого не переносит Эйлин. И я не хочу, чтобы твой конкурс стал ещё одной пыткой для неё. — А-а, тогда понятно! Конечно, старик. Без проблем. — Спасибо, Кит. Я твой должник. — Какие счёты между друзьями? Ты же знаешь: для тебя — всё, что хочешь. А о моём предложении пересечься ты всё же подумай. — Обязательно. Утрясу кое-какие проблемы и тебе позвоню. — Ловлю на слове. Джаред вновь отключился и, зажав телефон в кулаке, устремил взгляд в окно на тёмное ночное небо. Ну и денёк! Просто встряска мозгов! Сплошное смятение души и сердца. И главное — вроде бы и не случилось ничего, а покой обрести не удаётся. И у него внутри — хаос и дрожь, как при стихийном бедствии, как после бомбёжки. И такой густой сумбур эмоций и чувств, что даже разум бессилен. Всё-таки правы те, кто утверждает, что информация — могучая сила, способная изменять судьбы, окрылять и сокрушать. Сунув мобильный в карман, Джаред поднялся и, переступив порог, тихонько шагнул в номер. Подошёл к кровати, присел возле неё, вгляделся в темноте в размытые сумраком черты Эйлин. Припухшие веки, покрасневший нос, иногда подрагивавшие в беспокойном сне ресницы. И подсунутая под щёку ладонь — излюбленная поза, которую также любила и Санни. Джаред улыбнулся, поглядывая на неё. Как же Эйлин на неё похожа! Манерами, отдельными жестами, искренностью чувств, кротким и покладистым нравом. Но за этой кротостью, за беззлобием души, за милой женственностью и пленительной лаской жил ясный разум, устойчивый к глупости других, и таилась огромная сила, неприметная глазам и способная на немыслимые поступки. Чериш был прав: Эйлин — его человек. Несгибаемая, не останавливающаяся на полпути, не сдающаяся и готовая к самопожертвованию. Она проиграла свою войну, но продолжала бороться. В другом сражении, в другой схватке, на другом поле битвы. Благодаря этому была добыта победа для других. Благодаря этому был спасён Шенн. Благодаря этому Джареда миновала горечь утраты. Благодаря этому, наконец, у него была дочь, его маленькая бусинка, в которой он не чаял души и которая приносила ему счастье. Бесшумно поднявшись, Джаред аккуратно прилёг на кровать. Повернулся к Эйлин, осторожно привлёк к себе, позволил ей уткнуться ему в грудь носом. Но ведь бусин-серёжек всегда должно быть две. И пусть, найдя одну, он потерял другую, зато сейчас, спустя несколько лет, у него появился шанс обрести её снова. Натянув одеяло повыше, он укутал Эйлин, как дитя, и, нежно прижав к груди, коснулся её волос губами. — Спи, моя храбрая бусинка! — шепнул. — Завтра наступит новый день. И, возможно, вернувшись в комплект, ты, наконец, обретёшь долгожданное счастье!