Бусинка

Последующий месяц выдался для Эйлин нелёгким и очень напряжённым. Обладая хорошо развитым седьмым чувством, она умела безошибочно предугадывать предстоящие перемены и поэтому уловила надвигающиеся проблемы ещё до того, как они начинали себя проявлять. А они навалились хлёстко, в одно мгновение, известив себя довольно оригинально: по почте. Случилось это облачным апрельским утром, когда Эйлин по привычке собиралась в дом Лето на очередной урок. Спустившись в фойе отеля, она оставила портье ключ и уже направилась к выходу, как вдруг услышала: — Подождите, мисс! Вам письмо! Остановившись, Эйлин удивлённо на него оглянулась. — Письмо? — Да, — отвечал тот, доставая из-под стойки конверт и протягивая ей. — Полчаса назад принесли. — Кто? — Курьер из службы доставки. Это озадачило её немного, ведь здесь, в Лос-Анджелесе, она никого не знала, и ей некому было писать писем. Но только Эйлин взяла в руки конверт — стандартный, голубой, с эмблемой предстоящего детского конкурса и с его штемпелем в графе отправителя, — как у неё учащённо забилось сердце. Это было изображение обязательной атрибутики подобных мероприятий, а Энтони Сард, с которым она встречалась неделями раньше, предупреждал, что все конкурсанты получают письменное извещение о допуске к конкурсу. Неужели и ей оно пришло? Мигом вскрыв конверт, Эйлин пробежала по строчкам — и вдруг застыла в оцепенении. Это было вовсе не разрешение на участие в конкурсе, а, напротив, его запрет. И объяснялся он тем, что имя Санни не фигурировало ни в одном отборочном туре. А следовательно, компетентное жюри не могло оценить уровень её подготовки. Подобные строчки звучали очень знакомо, и между ними Эйлин даже уловила хищный оскал Барретта Тальби, наверняка приложившего к этому руку. Но тогда возникал вопрос: куда смотрел Сард, обещавший утрясти эту проблему? Неужели его обнадёживания остались только словами? Не откладывая решение этого вопроса в долгий ящик, Эйлин тут же ему перезвонила, и тот объяснил, что подобное письмо тоже было стандартной процедурой — при таком, мол, раскладе жюри и не могло прислать ничего другого. Ведь для участия в конкурсе существовали правила, которых никто не мог отменить. Но, по словам Энтони, дело Эйлин не было безнадёжным. Для участия в конкурсе ей нужно было все лишь записать видеоролик с выступлением Санни и отослать его членам жюри. Как заметил Сард, такая процедура тоже была стандартной и, хоть и не афишировалась широкой публике, всё же позволяла замешкавшимся претендентам попасть на конкурс в обход предварительных туров. Жюри такие записи обязательно просматривало и, как правило, допускало участников к мероприятию. Это звучало обнадёживающе, и Эйлин принялась эту идею незамедлительно осуществлять, причём так, чтобы Джаред ни о чём не догадался: по известным причинам подключать его к этому вопросу она не могла. К счастью, ей на помощь пришёл Шеннон, заглянувший в тот вечер в дом младшего брата и уверивший, что в его домашнем архиве хранилась подобная запись. И он выслал её по нужному адресу уже на следующее утро, заверив Эйлин в том, что теперь-то уж точно всё будет хорошо. Но, как выяснилось позже, Шеннон ошибся. Отправив видеоролик компетентному жюри, он выпустил из виду немаловажную деталь, которую не учла и Эйлин: запись была сделана тогда, когда Санни ещё только осваивала азы музыкальной науки, а её бывшая учительница оставляла желать лучшего. Поэтому жюри вынесло решение не в пользу девочки, сославшись на то, что к подобному мероприятию она попросту не готова. Такой поворот стал для Эйлин настоящим ударом. Она винила себя за допущенную ошибку и не могла придумать, что же предпринять. Сделать новую запись, как советовал Шеннон, было нецелесообразно: повторные заявки жюри, как правило, не рассматривало, а поверить на слово никто из них, конечно же, не мог. И даже Сард на этот раз беспомощно разводил руками, ссылаясь на то, что членов жюри, вынесших подобное решение, было большинство. Эйлин чувствовала себя загнанной в ловушку. Время неумолимо сплывало — на всю эту канитель ушёл почти месяц, — до конкурса оставалось всего ничего, а она никак не могла добиться разрешения на участие в нём. Что за злобные шутки провидения? Как ей разрулить ситуацию? Неужели только Тальби мог ей помочь ? Терзаясь подобной проблемой, Эйлин была подавлена и угнетена. Видя, как азартно Санни разучивает "Alibi", она понимала, что навыков на участие в конкурсе у неё было достаточно: девочка делала это с достойным восхищения воодушевлением, с завидным упорством и недетским умением. Абсолютный слух не позволял ей ошибаться, прекрасная память во многом облегчала труд, звук и подход к делу у неё были не по возрасту зрелыми, отличающимися глубиной, смыслом, порядком. Кроме того, малышка полностью владела собой, все её жесты были лишены ненужного хаоса и отдавали чрезвычайной осознанностью. И при таких достоинствах упустить шанс Эйлин позволить себе не могла. Вся эта ситуация обременяла её — до такой степени, что ни о чём другом думать она не могла. И это настолько на ней отражалось, что, конечно же, стало заметно. И однажды днём, когда Джареда не было дома, молча приглядывающаяся к ней миссис Лето отважилась на вопрос: — Эйлин, милая, у вас что-то случилось? Сидя на диване, та в этот момент пристально следила за игрой Санни, одновременно пребывая с раздумьях, и потому не сразу вникла в суть этих слов. — Что? — С тех самых пор, как я вернулась из поездки, — а это уже, почитай, месяц, — вы сами на себя не похожи: задумчивы, хмуры, молчаливы. Я то и дело вижу тень опечаленности на вашем лице. Что вас так удручает? Быть может, Джаред что-то натворил — он тоже как-то странно себя ведёт: приглядывается к вам, нервно кусает губы и вроде опасается чего-то? Неужели он позволил себе лишнее и там, в Малибу, между вами что-то произошло? То, что мама знала о поездке в Малибу, не было неожиданностью для Эйлин — Джаред её в своё время об этом предупреждал. Но то, что она предположит такое — это, конечно, был перебор. И она не стала этого скрывать: — Нет-нет, что вы! Как вы могли подумать такое? Джаред никогда себе ничего подобного не позволял. — Тогда, может, вам не удалось друг друга понять и он опять настаивает на вашем отъезде? Не удалось понять? Как близко мама подходила к истинному положению вещей! Хотя там, в Малибу, Эйлин показалось, что они как раз сумели найти общий язык и решить очень важный вопрос. Но то, что случилось потом, в тот необычный поздний вечер, сеяло в её душе сомнения. И Эйлин не знала, как ей к этому относиться — опасаться или просто принять. Правда, сам Джаред уже наутро после той переделки, столкнувшись с ней в коридоре, уважительно остановился и спокойно проронил: — Эйлин, пожалуйста, простите меня за то, что случилось. Я не буду свой поступок ни оправдывать, ни объяснять, скажу лишь, что он больше не повторится. Можете быть спокойны на этот счёт. Честно говоря, по данному поводу она и не волновалась. Она знала Джареда как серьёзного человека и вовсе не считала легкомысленным донжуаном. И ей в какой-то мере было лестно его внимание — всё же ему, не очень влюбчивому человеку, знающему множество красавиц, чем-то она была интересна. Именно она. Все эти годы. До сих пор. И он отважился на такую откровенность — пусть она и могла быть воспринята двояко, но всё же невероятно волновала её. Настолько, что ей даже стало досадно. И за то, что она отказала, и за его обещание впредь держать себя в руках. — Нет, сэр, — негромко проронила она, — я вовсе не корю вас за ваш поступок. И он нисколько не принижает вас в моих глазах. Напротив, я его понимаю. — Тогда давайте забудем о нём. Я не хочу, чтобы это стояло между нами. Мне очень важно, чтобы вы и дальше входили без страха в мой дом. Его слова, внешне уважительны и спокойны, отдавали угрюмой сдержанностью и веяли холодком. И у Эйлин неуютно сжалось сердце. Пресловутое седьмое чувство безошибочно ей подсказало, что забыть происшедшее он не сможет и рано или поздно оно напомнит о себе. И она даже испугалась того, что обещанная им осторожность снова возведёт между ними стену. И в какой-то мере это действительно было так. Нет, холодным, как прежде, Джаред не стал, но в его отношении Эйлин уловила некое напряжение — скрытое, не выставляемое напоказ и проявляющееся непроизвольно. Как и раньше, он был вежлив, любезен и мил, но Эйлин очень часто ловила на себе его взгляды — задумчивые, изучающие, разгадывающие — и понимала: какие-то мысли терзают его, какие-то вопросы не дают покоя. Но почему он ломал над ними голову в одиночку? Почему не мог открыто поговорить с ней? Прикосновение маминых пальцев к ладоням прервало задумчивость Эйлин, и, подняв голову, она наткнулась на тёплый, доброжелательный взгляд. — О чём вы задумались, Эйлин? — в её голосе также сквозила ласка. — Неужели я угадала и Джаред вновь прогоняет вас? — Нет. Конечно же нет, миссис Лето. Но если я не попаду на конкурс, — а мне никак это не удаётся, — у него будут основания сделать это. — Не удаётся попасть? — на лице мамы тут же ожило удивление. — Несмотря на поддержку Сарда? Господи, почему? — Потому, что я допустила оплошность. И теперь бессилен даже Сард. Ведь он не настолько влиятелен, чтобы его слово перевешивало голос большинства. — Что-что ? Эйлин, милая, объясните всё толком, а то я ничего не пойму. Эйлин не стала препираться и коротко, насколько позволяли обстоятельства урока, описала сложившуюся ситуацию. Реакция мамы была предсказуема: поначалу она удивилась создавшемуся раскладу, затем поразилась нерасторопности Шенна и, наконец, огорчилась такому исходу, не желая мириться с ним. — Нет, ну, как же так? — негодовала она тихонько, стараясь не привлечь внимания внучки, игравшей на рояле. — Как это возможно? Ну, как Шеннон мог так оплошать? — Он хотел помочь, мэм. Искренне, от всего сердца. — Да, это понятно. Но он же мог подумать. что хранящееся у него видео давно устарело и что для конкурса нужно новое? — Вообще-то, это моя вина: это я должна была подумать об этом. Но... Мистер Сард уверил меня, что это видео — чистая формальность, и я не придала ему особого значения. — Ах, милая, никогда нельзя полностью доверять чиновникам: ежедневная канцелярская волокита притупляет их восприятие и искажает взгляды на вещи. А кроме того, они в первую очередь облегчают собственную участь. — Теперь-то я это знаю, но... толку об этом говорить? — Действительно, — согласилась мама, скользнув по сторонам нервно-взволнованным взглядом, будто выискивавшим чего-то. — Гораздо важнее найти выход, — и она заинтересованно остановилась на Эйлин. — Или вы его, может, уже нашли? — Нет, мэм. Но я работаю над этим. — Эйлин, пожалуйста, не называйте меня "мэм". Мы же с вами всё-таки не чужие. И на этом основании позвольте мне подсказать, как вам поступить. — Конечно, миссис Лето. Я с радостью выслушаю вас. — По-моему, выход тут только один: обратиться к Киту Лагранжу. Чего? Неподдельная оторопь отразилась на лице Эйлин, тогда как с губ сорвалось тихое: — К кому? — К Лагранжу. Помните, о нём рассказывал Шеннон? Этот человек финансирует конкурс, и его слово — закон. Если мы заручимся его поддержкой, дело, считайте, у нас в кармане. — Да, но... это невозможно. — Да Бог с вами, девочка! Почему? — Потому, что никто из нас его не знает. — Никто? — и мама многозначительно улыбнулась. — А как же Джаред? — Но Джареду мы ничего не можем сказать. Вы же знаете, я хотела сохранить от него это в тайне. Мама придвинулась ближе и, взяв собеседницу за руку, дальше сказала очень серьёзно: — Эйлин, дорогая, мне кажется, пришло время раскрыть перед ним карты. Он ведь неглупый человек и сумеет и понять, и помочь вам, если будет знать положение дела. — Нет! Нет-нет, миссис Лето, что вы! Нет! — Милая моя, послушайтесь моего совета: поговорите с ним. Открыто, начистоту. Это самый разумный выход. И действенный. Джареду будет приятно оказать вам эту услугу. Приятно? После всего, что случилось? Эйлин отказала этому человеку, чем наверняка задела мужское самолюбие и породила обиду, пусть и не выставляемую напоказ. А кроме того, изначально он почти поставил ей условие: не доставлять ему проблем. Так как же после всего этого она могла обращаться к нему за помощью? Причём в таком деле, которое он сам заварил? — Нет, миссис Лето! Пожалуйста! Это невозможно! — Ну, хотите, я сама с ним поговорю? Ещё лучше! Воображение Эйлин тут же воссоздало картину этого разговора. Отчаянные просьбы мамы, прищуренные глаза сына, умевшего читать между строк, а затем — непременно заданный им вопрос: "А почему сама Эйлин об этом не попросила?" И от этих видений по спине у неё прокатился озноб. — Господи, нет, миссис Лето! Не надо! Прошу вас, даже не думайте об этом. Вы же поставите меня в неловкое положение. — В более неловкое положение, чем вы находитесь, поставить вас уже невозможно. Вам остаётся либо принять грязное предложение Тальби, либо отказаться от конкурса. И я не берусь предположить, за что вы себя возненавидите больше. — Я не сделаю ни того, ни другого. Я найду иной выход. — Интересно, какой? — Пока не знаю. Но обязательно найду. Мама была готова стоять на своём и подбрасывать разумные доводы выбранной ею позиции, но в этот момент дверь в классную комнату отворилась, и возникшая на пороге Абби прервала разговор: — Простите, мэм, тут принесли цветы для Эйлин. Это было неожиданно. Настолько, что сама Эйлин ошарашенно содрогнулась, не сумев удержать недоуменное: — Что? А малышка Санни перестала играть и, соскользнув с табурета, в порыве азарта подбежала к домработнице. — Цветочки? — лучилась она неподдельным восторгом. — Нам опять прислали цветочки? — и затем обрадованно запрыгала рядом, пока Абби передавала Эйлин маленькую корзинку белых фрезий. — Ура! У нас есть цветочки! Бабушка, смотри, какие красивые! — Они тебе нравятся? — Эйлин не могла удержаться от улыбки. — Да. Очень. — Тогда держи, они твои. Детскому счастью не было предела, и Санни запрыгала вокруг поставленной на стульчик корзинки ещё азартнее. А Эйлин извлекла из неё карточку и, пробежав глазами, вполголоса назвала автора букета: — Снова Зак. Мне кажется, присылать цветы входит у него в привычку. — Даже не знаю, хвалить его за это или ругать, — улыбалась и мама. — Но это ещё не всё, — направляющаяся к дверям Абби на миг остановилась. — В гостиной мисс Тишер дожидается посетитель. Это было ещё неожиданнее, отчего Эйлин застыла на месте. До сих пор такого не случалось, чтобы кто-то наносил ей визиты во время уроков. Да к тому же здесь, в этом доме. Поражённая до предела, она похлопала ресницами, затем поинтересовавшись у Абби: — Кто он? — Росс Стаффер. — Кто-о?! Абби, милая, вы уверены? — Да, мисс, — и та протянула ей визитку гостя. — Он так себя назвал. И сказал, что вы с ним знакомы. Взяв карточку, Эйлин без особого интереса скользнула по ней глазами, отмечая незамысловатый дизайн: обычный белый фон, отпечатанное имя владельца, его профессия, чуть ниже — контактный телефон. Надо же, как официально! Тоже ей, приверженец делового мира! С чего он удумал эту визитку вдруг предъявлять? — Эйлин, дорогая, вы действительно знаете этого человека? — видя неоднозначную реакцию, удивилась мама. — Или, быть может, лучше попросить его уйти? — Нет-нет. Это... мой давний знакомый. Ума не приложу, зачем он явился. — Тогда вам следует сойти вниз и выяснить это. Нехорошо заставлять гостя долго ждать. Конечно, мама была права, и, хоть Эйлин куда охотнее избежала бы этой встречи, всё же проигнорировать её не могла. Тем более в доме, где исповедывалась высокая культура поведения. Поэтому она лишь согласно кивнула и, поднявшись, вслед за Абби сошла вниз. Росс ожидал в гостиной. Облачённый в джинсы и коричневый свитер, он довольно небрежно развалился на диване и, стянув со столика журнал, лениво листал страницы. Завидев вошедшую Эйлин, он тут же оторвался от этого дела и, расплывшись в улыбке, поднялся. — Привет, Эйлин! — подошёл ближе. — Здравствуй, Росс. Глаза его лучились, как если бы эта встреча была пределом мечтаний, а неосознанные, слегка хаотичные жесты выдавали желание заключить Эйлин в объятия. Но он не отважился на это, хотя всё же взял её за руку и слегка наклонился к щеке, желая поцеловать. Но она тут же отвернулась и, отступив на шаг, произнесла: — Давай обойдёмся без этого. — Как ты неприступна, — заметил он, глядя, как она проходит в глубь гостиной и садится в кресло. — Впрочем, как и всегда. — Если тебя это обижает, извини. Но у тебя нет оснований рассчитывать на что-то другое. — Как это нет? — даже возмутился Стаффер с заметной долей иронии и, вернувшись на место, снова опустился на диван. — Нас связывает прошлое. — Если ты имеешь в виду несколько встреч, большинство из которых были вынужденными, то можно и так сказать. — Да, но ты невеста моего брата. — Которого уже нет в живых. А с его уходом я утратила этот статус. — Но факт-то остался. — Даже если и так, это не даёт тебе права ни на какие вольности. — О! — всё ещё лукаво щурился Росс. — Я и не знал, что дружеский поцелуй при встрече ты воспримешь как вольность. Дружеский? Эйлин затрясло от этого слова, и ей стоило немалых усилий сохранять видимое спокойствие. — Теперь знаешь. Подобная сдержанность с её стороны, отдающая сухой строгостью, немного остудила пыл Росса: ирония в его глазах растворилась, улыбка слетела с губ, и лицо стало серьёзней. И, видя, что желаемого эффекта удалось достичь, Эйлин продолжала: — Могу я узнать, зачем ты пришёл? — Тебе это неприятно? Ещё как. И на то у неё были причины. Странно, что после всего сам он держался как ни в чём не бывало. Но воспитанность не позволяла Эйлин признаться в этом открыто, поэтому она лаконично произнесла: — Ты поставил меня в неловкое положение: я вроде как на работе. В чужом доме. Хозяевам, как правило, не нравится принимать у себя посетителей обслуживающего персонала. — Но ты не обслуживающий персонал. — Но и не член семейства. И субординацию обязана соблюдать. Ты должен был подумать об этом. — Я и подумал. Но поступить по-другому не мог: я ведь не знаю, где ты остановилась. Всё, что мне известно, — место твоей работы. А мне было нужно увидеть тебя. — Зачем? — Хотел пригласить в кафе. Ведь мы, если помнишь, в него собирались. Собирались? Разве? Ай да Стаффер! Да, он как-то об этом заикался, но согласия Эйлин не давала. — Это плохая идея, Росс. У меня сейчас — урок. — Но ты же сама себе хозяйка, не так ли? Ты запросто можешь его прервать. — В экстренных случаях — конечно. Но поход в кафе не является уважительной причиной. Поэтому извини. Меня наверху ждёт ученица. — Дочь знаменитости Джареда Лето? — ухмыльнулся тот. — Я помню. Кстати, как тебе работается у него? — Я не жалуюсь. — Он... к тебе не пристаёт? Лицо Эйлин даже озарила улыбка. Ну и вопросики! Стафферу ли их задавать?! — Джаред — человек серьёзный. Я уважаю таких людей. И плачу ему тем же: ответственным отношением к работе. — Подумаешь, — возразил на то Стаффер. — Учить музыке ребёнка — стоит ли относиться к этому так сосредоточено? — А по-твоему, нет? — и Эйлин опять улыбнулась. — Хорошо, что ты не занимаешься этим, а то с подобными взглядами, боюсь, ты бы никого не смог научить. — Зато ты относишься к этому слишком основательно. Наверняка этот Лето — настоящий деспот, заставляющий тебя день и ночь корпеть над работой. — Не говори ерунды. К этому меня обязывает не он, а моя совесть. И нехватка времени: в июле состоится конкурс, в котором мы собираемся участвовать. — Конкурс? — песочного цвета глазки Стаффера удивлённо округлились. — О, я тоже к нему причастен! Эйлин подумала, что ослышалась, и с минуту молча таращилась на собеседника. Могло ли быть правдой, что его как-то задействовали в подобной затее? — В качестве кого? — Ха! Эйлин, если ты внимательно изучила мою визитку, то наверняка обратила внимание на графу "профессия", где чёрным по белому написано:"Гафер" Изучила? Да она вообще её почти не видала — так, только в общих чертах! А потом даже ещё удивлялась, зачем он её передал. Оказывается, всё просто: Стаффер невероятно кичился лишь ему понятными достижениями и всячески выставлял их напоказ, тыкая под нос всем подряд, — по надобности и без неё. — Да, я видела её. Но, признаться, слово "гафер" мне ни о чём не говорит. Что оно значит? Она уловила проскочившее в его глазах подобие упрёка — как это о такой профессии она ничего не знала? — и не менее укоризненная ухмылка тронула его губы, прежде чем он проронил: — Она ещё называется "мастер по свету". Светооператор, художник или даже дизайнер по свету — профессия для настоящих мужчин. Ведь чтобы таскать аппаратуру, нужна выносливость, сноровка и сила, поэтому хлюпики у нас не задерживаются. Вот как? А этот человек, по всей видимости, хвастлив и гонорист, что, в общем-то, Эйлин подозревала и раньше. И ему наверняка хотелось повысить собственную оценку в её глазах. Да только зря старался. Хоть он и был, как говорят, при теле, всё же явно не дотягивал до красавцев-мужчин. Средний рост, светло-русые волосы, обычная и даже невзрачная внешность... Эйлин он не нравился никогда. — Так ты, стало быть, привлечён к детскому конкурсу? — постаралась она переменить тему. — Да. Подобные мероприятия, как и все праздники жизни, требуют наполнения светом, создающим ауру особого уюта и торжества. А кто ещё способен это сделать, как не профессионал? До конкурса ещё два месяца, а я уже занят по горло: присматриваюсь к помещению, где он будет проводиться, прокладываю соответствующие коммуникации, подключаю прожекторы к пультам и сервисным двигателям, обсуждаю варианты с организаторами... — С организаторами? Ты и с ними — на равных? — Конечно. Скажу даже больше: вчера я излагал своё видение работы самому Лагранжу. Он остался доволен. По телу Эйлин пронёсся бешеный импульс, вонзаясь невидимыми колючками в подхлёстнутый мозг, сердце зашлось в приступе исступленного волнения, и ей на минуту показалось, что уши подводят её. Лагранжу? Стаффер сказал, Лагранжу? Или же она оглохла и ей мерещится чёрт те что? — Росс, — послышалось её осторожное, — ты знаком с самим Лагранжем? — Ещё бы! Ведь он в проведении этого конкурса — главное лицо. — Да, я знаю. Но... Послушай, а ты не мог бы свести меня с ним? — Свести? — он как-то странно поглядел на Эйлин. — Это зачем же? — У меня есть один вопрос, помочь решить который, похоже, может только этот человек. — Хм..., — на минуту задумался Стаффер, от усилий даже сморщив лоб и потирая рукой щеку с красующейся на ней частью бородки. — Что-то серьёзное? — Очень. — Видишь ли, Лагранж вечно занят — особенно в преддверии конкурса, — и встретиться с ним практически невозможно. — Знаю. И я бы не стала просить, не будь это так важно. Но мне просто позарез нужно решить одну проблему. — Это трудно. Очень трудно. Даже не знаю, чем тебе помочь, — Росс опять помолчал, впав в задумчивость глубже предыдущей, а потом вдруг выпрямился и даже улыбнулся возникшей в голове мысли. — Есть идея! Что ж я, болван, сразу-то не подумал? Вот поезжай сейчас со мной в кафе "The cold breeze" и там увидишься с Лагранжем. — Он будет в кафе? — Да. У нас там что-то вроде совещания. В неформальной, так сказать, обстановке: посидим, попьём коктейлей, порешаем рабочие дела. — А как же ты меня туда приглашал, когда у вас деловая встреча? — Так ведь она, как я сказал, неформальная. А это значит, что каждый может прийти на неё с кем захочет — дела ведь не будут обсуждаться весь вечер. Отчего-то такое предложение вызвало в Эйлин двоякие чувства. С одной стороны, ехать с этим человеком ей никуда не хотелось. Да ещё и в какое-то кафе, которое неизвестно где находилось. Но с другой — прекрасно осознавала, что это был верный шанс встретиться с Лагранжем и, следовательно, наконец-то сдвинуть вопрос об участии в конкурсе с мёртвой точки. И упустить такую возможность ей не хотелось ещё больше. — Хорошо, Росс, давай съездим, — проронила она негромко, поднимаясь. — Я только спрошу у миссис Лето разрешения уйти пораньше и попрощаюсь с Санни. Спустя несколько минут согласие мамы было получено, и Эйлин ушла. Подойдя к окну, миссис Лето видела, как они с Россом садятся в машину и отъезжают от дома. А на улице между тем начинало смеркаться. Апрельский вечер потянул от океана прохладу, окуная её в неоновый свет зажигающихся огней. Отчего-то на сердце мамы было неуютно, и, глядя на эту картину — чарующую, завораживающе-спокойную, — она не могла отделаться от необъяснимого тревожного чувства. Оно бередило ей нервы, вторгаясь в лабиринты подсознания, и, достигая разума, оседало на душу давящей пеленой. И касалось, конечно же, Эйлин. Было что-то странное во всей этой ситуации, что-то противоречивое. Что-то, что ускользало от понимания, не позволяя себя постичь. Ведь мама прекрасно помнила реакцию Эйлин, когда Абби назвала имя гостя, — она неприятно удивилась и заметно напряглась. Да и беседовать с этим человеком желанием не горела, это тоже было заметно. И при всём при этом куда-то поехала с ним? В холле хлопнула входная дверь, послышались ступившие внутрь шаги, и через минуту на пороге гостиной вырос Джаред. — Мама? — удивился он. — Почему ты здесь? Одна? И в темноте? Почему не зажгла лампу? — Я задумалась, сынок. — О чём? — О том, где ты и что ты. Ведь ты как уехал с утра, так и пропал на весь день. — У меня были дела. Ты же знаешь. — Да, но ты мог хотя бы позвонить. — Прости, мама, я замотался... А как прошёл день у тебя? Мама не успела ответить, потому как слуха коснулись торопливо приближающиеся шаги, и почти тотчас раздался голос малышки: — Папочка! — и через мгновенье она уже восседала у него на руках, хвастаясь принесённой с собой корзинкой с букетом: — Смотри, что у меня есть! — Цветы, — улыбнулся он. — Такие же красивые, как и ты. — Они ещё и па-ахнут. — Правда? — скорчив недоверчивую физиономию, Джаред затем наклонился к букету, втягивая в себя воздух. — Действительно пахнут. А где ты их взяла, мышонок? — Мисс Тишер подарила. А ей их прислал какой-то дядя. Дядя? Его ультрамариновый взгляд, скользнувший по маме, мгновенно напрягся, а с губ сорвалось непроизвольное: — Я даже догадываюсь, какой!... А где же она сама? — Я не знаю, — сдвинул плечами мышонок, на что бабушка поспешила объяснить: — Уехала. За минуту до твоего прихода. — А, так вот что за машина отъехала от дома у меня под носом! А я ещё удивлялся. — Да, это машина того человека, что приходил к Эйлин. Он пригласил её куда-то, и они вместе уехали на ней. — Ах, вот как? — Джаред постарался придать лицу прежнее спокойствие, которое, впрочем, непослушно с него сползало. — А что за человек? — Росс Стаффер. Упрямое спокойствие слетело с лица сына так молниеносно быстро, что мама, казалось, даже услыхала его шелест; и волнение, граничащее с поражением, взгромоздилось на нём так отчётливо, что она мгновенно поняла: всё-таки тут что-то не так. — Кто-о?!! — Росс Стаффер. Вижу, тебе знакомо это имя. — Да. Мы как-то познакомились было, — Джаред походил на ошарашенного ребёнка, на миг растерявшего фразы и позабывшего нужные слова. —А... И этот человек был здесь? — Да. Они о чём-то поговорили с Эйлин, и он пригласил её в кафе. — И она пошла с ним? — такой поворот казался Джареду нереальным, ведь он помнил её категоричное :"Росс — последний человек, с которым бы мне хотелось сделать это". — Да. Но знаешь, она сделала это как-то неохотно, будто через силу. Словно ей очень хотелось поступить по-другому, но она не могла. И это не выходит у меня из головы. — Да брось. Она бы не поехала, если бы не хотела. Ведь Стаффер же её не связал? — Нет, но... у неё были такие глаза... В них отражалась безысходность и тихая мольба. Не знаю, что это значит, но мне не нравится всё это. А уж как это не нравилось Джареду! Настолько, что он спустил с рук малышку и тихо спросил: — А куда они направились, ты случайно не знаешь? — В "The cold breeze". Так, во всяком случае, сказала Эйлин. — "The cold breeze"? Ты уверена, мама? — Конечно. А что? — Это кафе на набережной в конце жилого массива. А рядом — довольно пустынная зона... Что-то тут не так. — О, Господи! — тихонько всплеснула руками мама. — Я думала, так кажется только мне. — Не только. А посему оставайтесь-ка дома. И включите, наконец, свет! И не растрачиваясь на долгие речи, Джаред выскользнул в холл и через секунду вихрем растворился за входной дверью.