Бусинка

- Вам удобно, мисс Тишер? - облачённый в больничный костюм доктор Ланфорд - недурной внешности мужчина лет пятидесяти с деловой серьёзностью в глазах - зафиксировал спинку кровати-трансформера. Стараясь дышать глубоко и ровно, Эйлин перевела на него глаза и постаралась улыбнуться, что, впрочем, далось ей нелегко. - Да, сэр, спасибо. Мне комфортно, насколько это сейчас возможно. - Вы не волнуйтесь, всё идёт как надо. Схватки уже вступили в завершающую стадию, и скоро всё закончится, - и, поглядывая на кусающую губы Эйлин, он стиснул ей руку. - Давайте я всё-таки сделаю обезболивание? - Не надо, - покачала головой она. - Мне не больно. - Ну да, - недоверчиво ухмыльнулся он. - Думаете, меня можно одурачить? Не забывайте, что я всё-таки врач. - Но вы мужчина. А следовательно, никогда не испытывали на себе, каково это - рожать. - Тут вы правы. Поэтому всё, что я могу, это помогать женщинам в этом, - и он оглянулся на проводившую последние приготовления акушерку. - У вас всё готово, миссис Дэнт? - Да, сэр. - Отлично. Смотрите, чтобы всё было в порядке. Иначе доктор Чериш нам голову оторвёт. Вы же знаете, насколько этот ребёнок ценен. - Знаю, - она тоже улыбнулась. - Доктор Чериш мне все уши прожужжал. - Да уж, доктор такой, - и Ланфорд заинтересованно взглянул на Эйлин. - Кстати, мисс Тишер, вы с ним случайно не в родстве? - Нет. Мы просто знакомы. - Но он стоит за вас горой. Я даже больше чем уверен, что он обязательно примчится сюда. Вполне возможно. Почему бы и нет? Однако дальнейшие речи не проникли в сознание Эйлин: на неё накатила новая волна, и, закрыв глаза, она утонула в приливе боли. По настоянию доктора Чериша рожать она приехала именно сюда, в его клинику. В этом вопросе он оказался категоричным и ни о каких других вариантах и слышать не хотел. Но Эйлин его понимала: он был более чем заинтересован в этом ребёнке и ожидал его рождения, наверное, больше других. Поэтому хотел держать этот процесс под контролем. Правда, его клиника не имела статуса роддома, да и вообще работала в другом направлении, но доктор был сам себе хозяин и ни от кого не зависел. Поэтому организовал всё по высшему разряду: отвёл для этого удобную светлую палату, обеспечил стерильную чистоту и максимальный комфорт и пригласил доктора Ланфорда с его персоналом - лучших специалистов в данной области. А на улице между тем стоял погожий летний день - яркий, красочный, чрезвычайно тёплый. В большие окна палаты проникал солнечный свет, отчего она казалась какой-то празднично-нарядной, как если бы в ней свершалось великое торжество. Впрочем, оно действительно свершалось: в ней рождалась новая жизнь. И пусть этот процесс сопровождался волнением и болью, ради появления этого человечка Эйлин была готова вытерпеть всё. - Да вы покричите, мисс Тишер, - услышала она над ухом тихое. - Покричите. - И что? - шепнула она. - Это поможет унять боль? Она исчезнет или растворится? - Нет. Но по крайней мере, вам станет легче. - Не думаю. Легче станет, когда боль пройдёт. - Поэтому я и предлагаю сделать укольчик, - сочувственно смотрел на неё доктор. - Не нужно, док. Это не та боль, которую невозможно перетерпеть. - В самом деле? - он более чем удивился. - А какая же тогда та? Эйлин не успела ответить: на неё опять обрушилась болевая лавина, и она отдалась в её власть. И всё же это была не та боль. Была на свете боль значительно больше - боль израненной и измученной души, опалённой отсутствием выбора и отравленной давящей безысходностью. Боль, от которой не было спасенья. Боль, которая была способна убить. И, к сожалению, Эйлин довелось испытать её на себе. До того она жила привычной размеренной жизнью: просыпалась по утрам, улыбалась солнцу, спешила на работу, на которой имела возможность делиться гармонией музыки с заинтересованными в ней детьми. Она любила это занятие. Будучи тонкой натурой, она считала музыку неким проводником, служившим незримым переходом от реального мира в царство мечты. Туда, где можно было опять стать ребёнком. Туда, где не было ни проблем, ни суеты. Судьба была к ней благосклонна и однажды подарила встречу с замечательным парнем. Брэм Стаффер - так его звали - не был ни знаменитым, ни богатым, ни писанным красавцем, но обладал открытой душой и имел схожие с Эйлин интересы. Они стали встречаться и вскоре поняли, что любят друг друга. Эйлин тогда преобразилась: глаза её лучились, подобно огням жизни, за спиной росли невидимые крылья, и от неё исходила гигантская сила, сила Космоса - добрая, неиссякаемая, волшебная, чарующая своей красотой. Ведь ничто так не красит женщину, как ощущение счастья: с ним она способна низвергнуть горы, преодолеть немыслимые препятствия, воспарить к самим облакам. Но, как часто бывает в жизни, в яркий солнечный день ворвалась внезапная буря. Случилось это в канун их маленького праздника с Брэмом - годовщины встречи. За несколько дней до этого ему вдруг стало плохо - настолько, что даже пришлось обратиться к врачу. Поначалу труженики медицины ничего не говорили - то ли действительно не могли разобраться, то ли попросту не хотели пугать. Лишь ставили размытый диагноз: "Инфекция непонятной этиологии на фоне общей утомляемости". А состояние Брэма ухудшалось с каждым днём. Заподозрив неладное, Эйлин настояла на поездке в Лондон, и столичные светила, наконец-то отважились сказать правду. Она не могла забыть тот разговор, когда пригласивший её на беседу доктор сообщил негромким тоном: - Мисс Тишер, у вашего жениха острый лимфобластный лейкоз. - И что это значит? - на тот момент об этой болезни она не знала ничего. - Это значит, что он уходит. Уходит. Вот так лаконично доктор назвал неизменную участь каждого живущего на земле. Но, несмотря на сдержанность, это слово въелось в мозг Эйлин, словно ржавая бензопила. - Как уходит?! - вскрикнула она. - Он не может уйти, доктор! Он слишком молод, чтобы уйти! - Смерть - старуха слепая, - глубокомысленно возразил тот. - Она не смотрит на ни лица, ни на возраст. - Но неужели ничего нельзя изменить? - Лейкоз почти неизлечимый. - "Почти"* - уцепилась за это слово Эйлин. - Вы сказали "почти"? - Иногда бывают счастливые случаи, но... очень редки. Чаще удаётся лишь облегчить состояние пациента. Да и то лишь на время. - Плевать! Если есть шанс, нужно бороться! Вдруг нам повезёт! - Ну, если вы так настроены, - и доктор сделал маленькую паузу, обеспокоенно поглядывая на собеседницу. - Я бы посоветовал вам поехать в Штаты. В Лос-Анджелесе есть незаурядный человек: доктор Чериш. Он, конечно, не Бог, но порой вершит настоящие чудеса. Именно так Эйлин услышала о докторе Черише впервые. И, не мешкая, повезла Брэма к нему. А затем началась их решающая схватка в жёсткой борьбе за его жизнь. Лечение длилось долго. Профессор использовал различные методы в надежде, что хоть один из них подойдёт. Выискивал новые возможности, иногда пускался на эксперименты и по мере надобности ежедневно встречался с Эйлин. Поначалу просто общался на уровне доктор-пациент, сочувствовал, старался облегчить её участь и постепенно открывал для себя её внутренний мир. Он отметил её интеллект и прозорливость, милосердие и доброту, завидную выносливость и несгибаемую волю, душевность и покладистый нрав. И незаметно прикипел к Эйлин сердцем - искренне, по-отцовски, без какого-либо тайного смысла. Так они стали друзьями. Однако болезнь Брэма прогрессировала с невероятной скоростью, и все усилия доктора были тщетны. И тогда он отважился на более радикальный метод: пересадку костного мозга. Безоговорочно ему доверяя, Эйлин была первой, кто предложил себя в качестве донора, но оказалось, что она для этого не подходила. Живший в Лос-Анджелесе брат Брэма, Росс Стаффер - тоже. И тогда Чериш шагнул дальше и определил, что лучшим донором мог бы стать ребёнок Эйлин и Росса. Но... Эйлин задохнулась от этих воспоминаний. Лучше бы он этого не вычислял! Дверь в палату неожиданно распахнулась, кто-то ступил внутрь, и уха тут же коснулся знакомый приглушенный голос: - Ну, как у вас дела? - Всё в порядке, док. Всё идёт по плану. Шаги приступили ближе, чья-то рука коснулась плеча Эйлин, и она увидела над собой самого доктора Чериша. Острый участливый взгляд - неизменно поддерживающий и по-отечески добрый, - искринка обеспокоенности, видневшаяся в его глубине. От профессора пахло каким-то лекарством, свидетельствуя о том, что он только-что оторвался от дела и пулей прилетел сюда. - Доктор, и вы здесь? - Эйлин даже улыбнулась - чуть измученно, но обрадованно. - Конечно. Конечно, моя девочка, я здесь. Вот, только-что освободился. И останусь с вами до конца. Если вы не прогоните, вестимо. Прогонит? Она? Она опять улыбнулась, хотя улыбка довольно быстро упорхнула с её лица. Она не станет этого делать, ведь появление профессора придало ей уверенности и силы. Она благодарно на него посмотрела. - Доктор, вам никогда раньше не говорили, что вы обладаете приятной внешностью? - Эйлин, милая, вы что, кадрите меня? - Это было бы лихо! Особенно в моём положении. Они негромко рассмеялись. Зародившаяся между ними дружба позволяла не только поддерживать друг друга, но и понимать с полуслова, отметая всякие условности и ненужные детали. Хотя Элин никогда не замечала, чтобы в этом вопросе доктор хоть раз переступил черту. Неожиданно она насторожилась и даже бросила за спину профессора опасливый взгляд. - Доктор, а вы пришли сами? Или Джаред тоже здесь? - Нет, милая. Нет-нет, что вы! Как вы и просили, я ему ничего не сказал. Он не знает, что роды начались. - Хорошо, - заметно успокоилась она. - Спасибо. - Хотя, как по мне, он должен бы это знать. - Нет, не надо! - Эйлин, он отец ребёнка. Он имеет на это право. - Но он же обязательно примчится. - Конечно. И что плохого, если он будет присутствовать при рождении своего малыша? - Нет! - заёрзала она от волнения. - Пожалуйста, доктор! Вы обещали! - Хорошо, хорошо, - поспешил дать задний ход он. - Я ничего не сделаю без вашего согласия, вы только успокойтесь. Берегите силы: они вам пригодятся. Эти слова утонули в навалившемся приступе боли, вязкой суспензией прокатившейся по венам, и Эйлин отвернулась, крепко стиснув ладонь доктора в своей руке. И, воспользовавшись паузой, он обратился к Ланфорду: - Доктор, какие у нас прогнозы? - Самые оптимистичные. Отклонений нет, потенциал у мисс Тишер высокий, и она, несомненно, родит сама. Тем более, что настрой на это у неё твёрдый, а стремление выше всяких похвал. - А ребёнок? - О, у него тоже всё в порядке. Головное предлежание. Сердцебиение активное. Да и чувствует он себя бодрячком. Честно говоря, у такой мамочки я бы тоже чувствовал себя комфортно. - Ох, доктор! - улыбнулся Чериш. - Уж не кадрите ли вы мисс Тишер? Даже не вздумайте! Она только моя! - Экий вы собственник, доктор Чериш! - улыбался и Ланфорд. - Признаться, я бы составил вам конкуренцию, но сначала проконтролирую эти роды. - Контролируйте, док, не отвлекайтесь. Мне нужно, чтобы всё прошло по высшему разряду. Почему вы не сделали обезболивание, кстати? - Мисс Тишер наотрез отказалась. Сказала, что это не самая страшная боль, какая бывает. Не знаю, что она имела в виду, но, наверное, у неё есть причины говорить так. - Есть, док. Ещё как есть, - и, поглаживая её по голове, Чериш шепнул на ухо: - Дышите, Эйлин. Дышите глубже. Говорят, это помогает уменьшить боль. Уменьшить? Какая глупость! По собственному опыту она знала, что в отношении её не срабатывала никакая хитрость, и боль успокаивалась, лишь когда полностью ввергала в свою адскую пучину, протаскивая по всей своей глубине. Так было и тем сентябрьским утром, когда в очередной раз оглядывая Брэма, доктор Чериш молча закусил губу. Он долго о чём-то думал, а затем подозвал Эйлин и, как-то странно поглядывая на неё, попросил съездить в Банк крови за порцией лимфы якобы для каких-то нужд. Позже она, конечно же, поняла, что он уже тогда определил неизбежную участь Брэма и просто пустился на хитрость, используя такой вот отвлекающий манёвр. Но тогда она не заподозрила этого. Послушно выпорхнула из больницы и растворилась в городских кулуарах. А когда вернулась, увидела у своей палаты профессора - встревоженного, бледного, нервно кусавшего губы - и неожиданно всё поняла. Замедлилась поступь, отяжелели непослушные ноги, упрямое сердце с трудом прокачало внезапно ставшую вязкой кровь. И в этот миг доктор её заметил. Неслышно приблизился, взял за руки и, заглянув прямо в глаза, чуть слышно шепнул: - Эйлин, милая... простите... но Брэм... ушёл. Едкая боль неожиданно приняла гигантские масштабы, стала необъятной, как вселенское небо, и неконтролируемой, как бушующая волна. И она с размаху хлынула на Эйлин, беспощадно поглощая её с головой. Под этой неистовой силой сломилась реальность, ощущение времени и физического пространства стёрло и без того размытые грани и утратило всяческий смысл. И откуда-то извне слуха Эйлин коснулось взволнованное: - Доктор Ланфорд, что случилось? Что-то не так? - Всё в порядке, доктор Чериш. Успокойтесь. Схватки вышли на свой рубеж и стали такими частыми, что кажутся одной и непрерывной. Да, именно такой была тогда её боль - сплошной, невыносимо-непрерывной. У Эйлин не оказалось сил, чтобы с ней совладать, и она обрушилась на неё всей своей мощью. Для неё тогда перевернулся весь мир, чувства онемели и жизнь остановилась. Только злобный ветер свирепствовал в измученной болью душе, разрывая в клочья её нежные фибры, только неистовый холод зарождался где-то внутри, обжигая оголённые нервы. В ту минуту в Эйлин ожил безжалостный дикобраз и так резко выпустил смертоносные колючки, что она мгновенно умерла - провалилась в какую-то непроглядную темень без малейшего намёка на жизнь. И лишь одно стучало у неё в висках: Брэм ушёл. Ушёл. Навсегда. И больше никогда не вернётся. Последующие дни не отложились в сознании Эйлин. Она не постигала, что творилось вокруг, не отдавала отчёта, как день сменялся ночью. Она не понимала, жила ли иль умерла. Да это, в сущности, было ей и не важно. Но кто-то, находящийся рядом, о ней хлопотал. Заботился, волновался, старался до неё достучаться. - Эйлин, милая, - иногда проникало в её мозг, - ну, нельзя же так. Вы поплачьте. Поплачьте. Она не могла. Ни плакать, ни, казалось, дышать. Боль была в ней так велика, что парализовала все органы и затмила все чувства. И у неё не осталось ничего: ни ощущений, ни мыслей, ни восприятий. Только какие-то голоса иногда доносились словно издалека, скользя по периферии воспалённого мозга: - Ну, что вы скажете, доктор Кейдж? Со своей позиции, как психолог? - Скажу, что такие случаи редки, но, к сожалению, всё-таки бывают. И происходят они со сверхчувствительными людьми. Наше восприятие зависит, как правило, от глубины души. А у этой девушки она, похоже, бездонна. Плюс ко всему, длительный период нервного напряжения, неустанная психологическая борьба, внезапная новость, послужившая настоящим ударом... Вот организм и не выдержал, дал сбой, погрузив хозяйку в полнейшую прострацию. - Но она в ней - уже давно, док. Как её вернуть обратно? - Предоставьте это мне, доктор Чериш. На первых порах мисс Тишер не обойтись без специалиста. Ну, а потом... Потом ей тоже будет нелегко. - Я готов оказывать любую помощь. - Отлично. Ей очень понадобится надёжный добрый друг. Приветствуются все формы разрядок и отвлечений. И любыми способами заставьте её плакать. Боль в ней засела очень глубоко и обязательно должна найти выход. Эйлин перевела дыхание и, разомкнув веки, скользнула взглядом по потолку. Она смутно помнила, что было дальше, только во всей последующей картине неизменно ощущала крепкое надёжное плечо. А однажды под вечер она словно очнулась и, обведя взглядом стены палаты, заметила профессора, сидевшего у её кровати. - Доктор, что я делаю в вашей клинике? - Вы были в таком состоянии, - настороженно вглядывался он ей в лицо, - что я не мог отпустить вас. - Я ваша пациентка? - Ну... в каком-то смысле. - Я не хочу. Я никогда не лежала в больнице. Ну, разве что с Брэмом, но это не в счёт, - она вдруг запнулась от пронёсшейся в голове мысли. - А Брэм?... Его... похоронили? - Да, моя девочка. Всё-таки уже две недели прошло. Две недели? Целых две недели?! Неужели всё это время она провела в каком-то зловещем месте, изолированном от реальной жизни? И даже не смогла проститься с дорогим ей человеком? Она зажала рот дрожащей ладонью, а из глаз вдруг брызнули внезапные слёзы - горячие, стремительные и такие неуёмные, что затопили всё вокруг. И Чериш тотчас прижал её к груди и, поглаживая по спине, облегчённо вздохнул: - Ну, наконец-то вы оживаете, Эйлин! Теперь с вами всё будет хорошо. А затем потянулись новые дни - мрачные, серые, мучительные для Эйлин. То, что раньше было привычным, теперь выдавалось ей непосильно трудным. И она действовала через силу: заставляла себя просыпаться по утрам, заниматься рутинными делами и просто-напросто жить. Поначалу доктор всё ещё не отпускал её из клиники, а затем постепенно разрешил оставаться в отеле при условии, чтобы Эйлин ежедневно наведывалась к нему. Он всегда находил для этого железный повод: оказать незначительную, но очень нужную ему услугу, сбегать по маленькому поручению, отвезти куда-то какие-то документы... Позже Эйлин, конечно же, поняла, что это была всего лишь ширма, за которой Чериш прятал истинные намерения: иметь возможность за ней наблюдать и убеждаться, что она в порядке. Так сплывало время. Закончился октябрь, и Эйлин стала задумываться о поездке домой. Однажды вечером, возвращаясь от доктора, она засиделась в больничном сквере. Было довольно поздно, на землю спускалась ноябрьская мгла, а она всё пыталась представить себе предстоящее возвращение в Кембридж. Отчего-то её пугала мысль, что ей доведётся жить в этом городе совершенно одной - осиротевшей и никому не нужной. И это настолько когтило ей душу, что Эйлин расплакалась. Прямо на лавочке. От обречённости и собственного бессилия. И вдруг услышала за спиной: - Простите, у вас что-то случилось? Она вздрогнула всем телом, не ожидая, что была не одна. И, скрывая в голосе слёзы, кратко ответила: - Да. И тут услышала нечто, что заставило её замереть: - Я могу чем-то помочь? Это перевернуло тогда её сознание и поразило в самое сердце. В тот миг она отчётливо уяснила, что сама жизнь тянула к ней руки, стараясь напомнить о себе. И она предлагала ей помощь. Пусть даже используя постороннего человека. Эйлин пристально в него вгляделась. Их окутывала плотная ночная тьма, предоставляя взорам лишь силуэты, однако добрые глаза незнакомца она всё же смогла разглядеть. И от его участливого проникновенного взгляда тогда ей впервые стало чуточку легче. Ведь она была не одна на планете. Рядом с ней были люди, готовые оказать поддержку. Просто так. От души. Ничего не требуя взамен. Эйлин прислушалась к себе. Как-то странно. Всё это время она ожидала нового приступа боли, а он всё не наступал. Только появились какие-то новые ощущения. Она перевела взгляд на непрестанно следившего за ней профессора, и тот мгновенно насторожился: - Эйлин, что-то не так? - Не знаю... Доктор Ланфорд, что происходит? Почему боль отступила? - Потому, что её время прошло: схватки сменились потугами и самое болезненное осталось позади. Этот этап будет недолгим, но потребует от вас много сил. Ведь, собственно, теперь вы и рожаете, - тот обнадёживающе улыбнулся и обратился к профессору: - Доктор, помогите-ка приподнять спинку кровати... Зафиксируйте с той стороны... Вот так! - а затем опять взглянул на Эйлин. - Мисс Тишер, вы помните, как нужно себя вести? - Да, сэр. Меня инструктировали об этом. - Тогда - в добрый час! Слушайтесь наших с миссис Дэнт команд и ничего не бойтесь. Эйлин ловила себя на том, что и не боялась. Волновалась - да, но не боялась. Быть может, потому что рядом был доктор Чериш - человек, который не оставлял её в самую тяжёлую минуту и который доказал, что ему можно доверять. Поэтому, когда он предложил ей родить ребёнка, она отнеслась к этому серьёзно. Конечно, её охватывали понятные каждому страхи, поводом для которых послужил в своё время аморальный братец Брэма. Но доктор заверил, что на этот раз дело обстоит иначе и что помощь нужна хорошему человеку, лишённому расчётливости и далёкому от подлых затей. И каково же было удивление Эйлин, когда, придя на встречу с ним, она увидела... Не Джареда Лето, которого без труда узнала, - персону с громким именем и мировой известностью, - не писанного красавца, вызывающего восхищение и томные вздохи, не голливудскую кинозвезду, достойную престижных титулов и премий. А того самого человека из сквера с добрым участливым взглядом, устами которого с ней тогда говорила сама жизнь. - Так, хорошо! - нарушал тишину голос доктора Ланфорда. - Передохните, мисс Тишер. Отдышитесь. Вы молодец! Молодец? Да, наверное. Быть может, не каждый бы отважился на то, на что согласилась она. Но Эйлин ни о чём не жалела. Она хотела помочь человеку с пронзительными голубыми глазами! Она всем сердцем желала ему достичь того, чего не сумела сама: спасти брата. И она попросила доктора Чериша не открывать Джареду о ней правду, не рассказывать, через что ей довелось пройти. Чтобы уберечь его от волнений. Чтобы оградить от сомнений и страхов. Чтобы у него даже не возникло мысли, что всё может перемениться в любой миг. - Давайте, мисс Тишер! Ещё разочек! Но вот чего она не ожидала, так это того, что Джаред проявит к ней интерес. При других обстоятельствах Эйлин, наверное, сочла бы это за счастье, но тогда, девять месяцев назад, она не могла на него ответить. Во-первых, боль утраты была ещё очень явственна и свежа. Во-вторых, она ещё не отошла от горя и всё воспринималось ею в немного искажённом свете. А главное, она испугалась. Испугалась того, что была готова сказать ему "да". - Осторожно. Потихоньку. Вполсилы. Поэтому Эйлин тогда и сбежала. А вернувшись домой, вскоре обнаружила, что беременна. Что, собственно, её и не удивило. Как и полагалось, она сообщила об этом доктору Черишу и при этом ещё раз отметила, насколько изворотливым умом он обладал. Ведь, предложив родить ребёнка, он нашёл для неё твёрдый стимул, хорошую мотивацию продолжать жить. Она и дальше заставляла себя делать это. Ради спасения Шеннона. Ради зародившейся в ней новой жизни. Ради человека с проникновенным взглядом, частичка которого жила у неё внутри. - Умница! Умница, мисс Тишер! Ещё немножко!... Вот так!... Отли-ично! Эйлин обессиленно откинулась на спинку кровати и, тяжело дыша, прикрыла глаза. Послышалась какая-то возня со стороны персонала - слабая, чётко слаженная, неторопливо-размеренная, - и через минуту тишину палаты нарушил детский крик. Приглушенный, негромкий и слегка даже претенциозный. Малыш как будто возмущался, что его потревожили. Эйлин расплылась в непроизвольной улыбке, прежде чем услышала голос того же Ланфорда: - Привет, кроха! Добро пожаловать в этот мир! Кто ты у нас?... Девочка?... Да, маленькая и очень хорошенькая девочка! - Девочка! - шепнула себе под нос Эйлин и взглянула на Чериша, стиравшего салфеткой капельки пота с её лба. - Доктор, у него - девочка! У Джареда - девочка! - И он невероятно обрадуется ей, - улыбался и тот. - Сначала, конечно, прибьёт меня, а потом будет радоваться ребёнку. - Прибьёт? - засмеялась Эйлин. - Это за что? - За то, что я о родах не сообщил. Он и так сердится на меня, а теперь так и вовсе голову снимет. Ох, и достанется мне на орехи! - Сердится? За то, что вы не дали моих данных? - Да. Он, как и прежде, общается со мной, и навскидку этого не видно, но иногда так смотрит на меня, что даже душа замирает. Профессор опустил глаза и вздохнул, безмолвно подтверждая, что его это тяготило. И, вкрадчиво поглядывая на него, Эйлин отважилась на вопрос: - А как он, доктор? - С тех пор, как вы исчезли, он сам на себя не похож. Ещё больше похудел, стал раздражительнее и жёстче. Суровые жесты, каменное лицо, а в глазах - лютый холод. Он большей частью молчит. Причём так обречённо, что кровь стынет в жилах. И запрещает говорить о вас - молча, без слов, одним только взглядом. - Он не хочет обо мне слышать? - как-то виновато спросила она. - Наотрез. Хотя на самом деле лишь притворяется. Напрямую избегает разговоров о вас, а сам всякими уловками выуживает у меня информацию: где вы, как вы, не беспокоит ли вас что-либо, как вы переносите беременность, не появился ли у вас кто... Эх, Эйлин, Эйлин! И что вы за упрямцы-то оба?! Я между вами, как дуралей: пойду одному на уступки - другого обижу. А главное, вы ведь интересны друг другу, но - нет же! - артачитесь, как детвора! - Я не артачилась, доктор. Тогда я не могла остаться, вы же знаете. - Знаю. Конечно же, знаю. Но, видит Бог, если бы вы сделали это, мне бы сейчас было намного легче. О чём это он? Эйлин постаралась сконцентрироваться на этой фразе, однако плач девочки переключил внимание на себя. - Доктор, почему она пищит так тихонько? - Это только в фильмах младенцы громко кричат. На самом же деле это не так. Верно, доктор Ланфорд? - Конечно, - согласился тот. - Каждый ребёнок индивидуален, поэтому делает это по-своему. - А с девочкой всё в порядке? - О, да, мисс. У хорошей мамочки и ребёнок здоров и просто прекрасен. Эйлин заметила, как при слове "мамочка" лицо профессора напряглось, радостная мягкость с него упорхнула, уступая место волнению и деловой суровости. И, кивая на возившуюся с младенцем акушерку, он вполголоса спросил: - Вы там закончили? - Да, сэр. - Тогда, думаю, девочку лучше унести. - Как унести? - тут же напряглась Эйлин, вскидывая на него перепуганный взгляд. - Куда унести, доктор? - Эйлин, успокойтесь. - Куда вы хотите её унести? Зачем?! - Послушайте, - Чериш даже сжал ей руку. - Не волнуйтесь. Девочке не причинят вреда. Её просто унесут из этой палаты. С ней ничего не случится. Вы же знаете, как долго мы её ждали. За ней будет глаз да глаз. Да, знала. Но что-то заставляло её настораживаться. Что-то, чего она ещё не осознала, но уже чувствовала. - А эта процедура, которую вы собираетесь делать... Она не опасна? - Нет, Эйлин, нет. И мы не будем проводить её сегодня. Сначала дадим девочке окрепнуть, а потом возьмём из бедренной кости пункцию костного мозга и пересадим реципиенту. - А ей не будет больно? - Это делается под наркозом и обычно переносится легко. Количество костного мозга, которое у неё возьмут, восстановится в течении месяца. Эйлин, я сам буду контролировать этот процесс. Вы же не думаете, что я подвергну опасности эту малютку? Она не думала сейчас ничего. Всё её внимание прикипело к доктору Ланфорду, который подозвал вошедшую в палату минутами раньше медсестру и жестом приказал ей унести младенца. - Доктор, - Эйлин вцепилась Черишу в халат, буравя его обезумевшим взглядом, - не уносите её! Позвольте мне взглянуть на малышку! - Эйлин, не надо! - Пожалуйста! Ну, хоть одним глазком! - Нет, Эйлин, нет! - и Чериш слегка тряхнул её, крепко стиснув плечи. - Послушайтесь меня. Так будет лучше. - Лучше? Господи, что вы говорите?! Позвольте мне на неё посмотреть! Всего лишь посмотреть! Я же не прошу много! Чериш скрипнул зубами, бросив затем негодующий взгляд на медсестру, нерешительно застывшую на месте. - Да унесите же девочку, чёрт вас дери! - грозно прошипел он, стараясь не сорваться на крик. - Я и так чувствую себя настоящим дьяволом, отнимающим у матери ребёнка! Подстёгнутая таким понуканием, та, как ошпаренная, бросилась к двери; и, с ужасом глядя ей вслед, Эйлин затормошила профессора: - Доктор, миленький! Пожалуйста, нет! Остановите её! Остановите!!! - Эйлин, послушайте! Дорогая моя... - Пожалуйста! Не будьте таким палачом!!! Я вас прошу! Не уносите!!! - Эйлин... - Умоляю вас, доктор! Верните! Верните её!!! Медсестра выскользнула в коридор, и закрывшаяся за ней дверь хлопнула Эйлин по сердцу. По нервам прокатилась глухая волна, отдающаяся в голову давящим эхом, в лёгких закончился кислород, и по жилам заструилась холодная терпкость. И в этом вязком вакууме стал оживать неукротимый свирепый дикобраз. Вскинул голову, зашевелился, стал подниматься... - Эйлин, милая, - долетело до неё, - ну, поверьте: не нужно вам её видеть. Так вам будет легче расстаться. Она оторвала от дверей потрясённый взгляд и с трудом перевела его на Чериша. - Легче? - слетело тихое с её губ. - Мне уже совсем легко, доктор. - Девочка моя, ну, вы же знали, что так будет. - Верните мне ребёнка! - Эйлин... - Я вам её не отдам! Я мать! Я имею на неё право! - Пожалуйста, Эйлин... - Вы не можете её у меня отобрать! Это не по закону! Серо-голубыми глазами на Чериша смотрела ошалевшая неистовая боль - боль матери, утратившей ребёнка. И, не в силах её выносить, он опустил голову. О чём-то подумал, тяжело вздохнул и накрыл руку Эйлин своей ладонью. - Я не буду с вами воевать, - почти прошептал, поднимая глаза. - Я не стану оспаривать ваших прав. Они у вас есть, и в любом суде вы одержите победу. Но, пожалуйста, Эйлин, вспомните вот о чём: от этого зависит жизнь человека. Это был удар наповал. Ненамеренный, но очень меткий. Он прошёлся по Эйлин незримой волной, остужая эмоции и задействуя разум, и тот напомнил о том, что именно для этого всё и затевалось. И в мгновенье ока пред ней опять пронеслись горькие воспоминания собственной утраты. Она не хотела, чтобы Джаред подобное испытал. Она не хотела зла ни ему, ни его брату. Она не хотела, чтобы он горевал. Ведь он был тем человеком, который... - Доктор..., - жалобно пискнула она, словно прося его стереть из головы подобные мысли. - Пожалуйста, Эйлин. Мы так надеялись на вас. Она поняла, что проиграла эту борьбу. Ещё даже её не начиная. Пусть она и имела все шансы в суде, но не могла пойти против сердца. А оно неистово вздрогнуло в этот миг, оборвало все связи с реальностью и здравым смыслом и облилось кровью. Стало огромным, расширилось на полную грудь и, подкатив к горлу, перекрыло дыхание. Оживший внутри дикобраз поднялся в Эйлин во всю свою мощь и так исступленно вонзил смертоносные жала, что сердце не выдержало и разнеслось на куски. И от немыслимой боли, пронзившей всё естество, Эйлин упала доктору на грудь и разрыдалась - горько, безудержно, безутешно. - Эйлин, милая, - судорожно стискивал её в объятиях тот, - ну, перестаньте. Пожалуйста, перестаньте. Вы стойко вытерпели адскую боль, терзавшую вас некоторое время назад, а вот сейчас, когда всё позади, не находите себе места. А кто сказал, что всё позади? Напротив, всё лишь сейчас началось. И именно теперь навалилась та адская боль, от которой не было ни защиты, ни спасения. Против неё пасовали даже врачи, пред ней были бессильны и разум, и слёзы. Она калечила душу, выжигала, словно огнём, и незримо, но неотступно убивала. - Милая, хорошая моя, - дрожащими руками поглаживал её по спине профессор, не замечая, что по его щеке тоже скатывается слезинка, - ну, почему вы тогда не остались с Джаредом? Если бы вы сделали это, сейчас бы вам не пришлось делить ребёнка. Да, он был прав. Но Эйлин тогда пребывала словно в аду и, к сожалению, этого не предугадала. А теперь уже поздно: Джаред не хочет знать о ней ничего и ни за что не позволит оставить ей малышку. Господи, как же ей дальше-то с этим жить? На что она теперь будет опираться? Ведь все эти долгие страшные дни ей придавала внутренних сил эта малютка. И Эйлин привыкла к ней, сроднилась, сжилась, ощущала с ней себя единым целым. А вот сейчас... Сейчас она чувствовала лишь пустоту. И вокруг себя, и в осколках погибшего сердца. - Девочка моя, простите меня! - горячо шептал доктор, с силой прижимая Эйлин к себе. - Я сам не ожидал, что это будет так больно! - и, целуя ей волосы, он задумчиво сдвинул брови. - Господи, что же мне с вами делать?!