Глава 2
5 ноября 2015 г. в 11:48
Он просто двигался вперед, минуя гладкие холмы, бледные вересковые пустоши и широкие болота, укрытые мягким свежевыпавшим снегом, словно белой маской, сквозь которую глядела в небо темная вода. Над горизонтом то поднималось солнце, озарявшее мир светом, то вставала полная луна, которая выкладывала его тенями деревьев, домов и гор. Она лежала в небе, как в чаше, окруженная звездами, и, казалось, звучала, словно гигантский алмазный гонг, подвешенный в пустоте.
Ночь нравилась ему больше, чем день, а пустоши - больше, чем города. Он плохо слышал людей, когда они оказывались рядом, с трудом мог разобрать слова. Впрочем, никто не обращал на него внимания, и он в благодарность за это тоже мог следовать своей дорогой, никому не мешая и ни у кого ни о чем не спрашивая.
Так как дорога была.
Нить, указавшая ему путь в первый день, не исчезла: она продолжала как будто бы сматываться у него в груди на катушку, днем белая и плотная, ночью - полупрозрачная, дымчатая, таинственно уходившая в темноту. Днем окончания нити он, впрочем, тоже не видел: она терялась в перспективе, и он не мог даже представить себе, что может быть на другом конце.
И так он достиг моря.
Точнее, он наткнулся на корабль.
Точнее, увидел широкие сходни, - и, впервые с момента своего пробуждения (или появления на свет?), испытал удивление, так как нить следовала вглубь полного людей парохода. Раньше она никогда не приводила его в здания, - разве что на рыночные площади, которые быстро оставались позади.
Он помешкал немного у трапа, затем шагнул на него и поднялся на борт. Здесь слышалось шарканье ног, шуршание одежды, плеск соленой воды внизу, - но слова, как и раньше, было тяжело разобрать. Он остановился на верхней палубе, у поручней, и долго смотрел на свою линию, уходившую вперед, в туман. Пароход следовал в точности этим курсом.
Он задумался о том, не управляет ли теперь этим кораблем.
Ответ пришел через несколько дней, когда он, утомившись однообразием морского пейзажа, покинул палубу и углубился в сплетение коридоров, лестниц и залов, составлявших внутренность парохода. Здесь шелестели подолы платьев и постукивали трости, звякали столовые приборы, шумно лилась вода на камбузе, где мыли посуду, хлопали простыни, когда горничные перестилали постели господ в каютах. В курительной комнате царил полумрак, отягощенный сигарным дымом, в обеденной зале было чисто и светло, и на пороге он замер, потому что вспомнил, какие грязные у него руки. Рядом была дверь умывальной комнаты для джентльменов, и он повернул туда.
Он хотел открыть кран, но ничего не вышло. Его не получалось даже потрогать.
"Что такое?" - подумал он, выпрямился и посмотрел в зеркало.
Он увидел лицо молодого крупного мужчины, которого не узнал, или узнал не вполне. Затем его внимание привлекла запекшаяся рана на щеке, и когда он поднял руку и коснулся ее сухой корочки, то почувствовал это и пальцами, и кожей на лице.
Он сдвинул брови. Происходящее было необъяснимо.
Затем позади хлопнула дверь, и в умывальную комнату вошел кто-то еще. Он обернулся, чтобы поздороваться, однако незнакомец - усатый американец с толстой цепочкой от часов на боку - не обратил на него внимания (что было очень грубо) и принялся деловито мыть руки.
- Сэр? - окликнул он, всё еще надеясь, что джентльмен просто страдает тугоухостью.
Ответа не последовало. Американец закончил плескаться в раковине, вытер ладони полотенцем, а потом сделал пару шагов к двери и остановился у него за спиной, напротив зеркала.
И тогда он в ужасе шарахнулся прочь от этого посетителя, потому что его было видно, видно сквозь отражение.
Как если бы он сам был полупрозрачным.
Как если бы...
Усатый джентльмен вышел из уборной как ни в чем не бывало.
Умер. Умер. Мёртвый.
- Господи! - прошептал он.
Он оперся ладонями на раковину, потому что стоять прямо вдруг стало тяжело. Сейчас он мог увидеть, что субстанция, которую он принял за грязь на своих руках и одежде, была вовсе не грязью, - это тоже была запекшаяся кровь. Он коснулся пальцами своей рубашки, отогнул край ворота и увидел там еще одну старую рану.
"Кто-то убил меня", - подумал он.
Он не мог вспомнить.
Он выпрямился, посмотрел на свои руки, широко раздвинув пальцы. Потом поднял голову и снова взглянул в зеркало, рассматривая свои глаза, нос, губы, шею.
"Томас", - прозвучало в голове.
- Значит, Томас... - сказал Томас.
***
Эдит проснулась от того, что кто-то говорил с ней. В комнате стоял полумрак, глаза слипались, но сон не возвращался, - ей знакомо было это состояние. Она немного полежала в тишине, прислушиваясь, но голос, прозвучавший на грани яви и сна, умолк.
- Томас! - громко сказала Эдит. Ее собственный голос был немного охрипшим. - Пожалуйста, если ты здесь, дай мне знак!
В спальне ничего не переменилось, не шевельнулся воздух, не слышно было ни звука, но Эдит захотелось снова закрыть глаза, потому что глубокое чувство покоя вдруг снизошло на нее. Она тихо и глубоко вздохнула, чувствуя, как расслабляется всё тело от этой внезапной мягкой волны, и как сознание уплывает куда-то, впервые за все эти месяцы даруя ей сон, утренний сон...