После "Нолдолантэ"

      Маглор очнулся в мягкой постели, по подбородок укрытый одеялом. Его лицо обдувал свежий ветер, наполненный едва заметным благоуханием - некогда они не замечали его, не зная иных ветров, кроме веющих в Бессмертных Землях. Вероятно, орёл донёс его до Тол-Эрессеа или Эльдамара. Он достиг цели и находился у друзей, пока неизвестных. Великая птица могла спасти его и перенести сюда в своих когтях, но не принести в дом, уложить в постель и укрыть одеялом. Шевельнувшись, Маглор ощутил сильную слабость.              - Вижу, ты очнулся. Скажи, сможешь ли ты поесть? Тебе это необходимо, - в мелодичном женском голосе звучала заботливая тревога, и губ Маглора коснулся горячий отвар, пахнувший цветами и морем.              На Благословенном Западе Маглор скорее ожидал услышать квенья, чем синдарин, но не это было важным. Выговор нис был дориатским, и сам её голос казался смутно знакомым. Они наверняка встречались, и он догадывался - когда. Нис, должно быть, не узнавала Феанариона: Песнопевец сильно исхудал за время пути. Но рано или поздно должна была узнать, и Маглор не собирался откладывать этот миг, прячась, как лиса в нору.              - Да, поесть я смогу, - ответил он тихим голосом, не открывая глаз, и сразу же продолжил. - Но прежде, чем предлагать мне еду или лекарства - выслушай. Ты спасла меня, и я всегда буду благодарен тебе. Даже если, узнав правду, ты пожелаешь немедленно изгнать меня из своего дома. Знай, что я достиг Запада вопреки запрету валар…              - И потому думаешь, что я могу изгнать тебя? - неверяще перебила его нис. - Ты даже идти не сможешь.              Он прислушался к себе.              - Ползти смогу, - в телесной слабости не было ничего постыдного. Подлинной слабостью была бы попытка вызвать жалость к себе. - Я полз через лёд. Здесь же самый воздух придаёт сил, насыщает и исцеляет. Я не умру, оказавшись вне дома.              - Через лёд?! Но я говорила не о том, хватит ли тебе сил - а о том, отчего ты считаешь меня способной прогнать измождённого странника, который едва не утонул.              Маглор наконец узнал говорившую - не по голосу, а по первому вскрику. Он никогда прежде не слышал её сколько-нибудь спокойной и доброжелательной речи.               - Оттого, что ты можешь счесть это справедливым, госпожа Эльвинг. Вижу, ты не узнаёшь меня, но не можешь не помнить. Я - Маглор Феанарион.              Она вновь вскрикнула и долго молчала, а затем заговорила вновь, напряжённо, сдерживая гнев и боль:              - Посмотри мне в глаза, Феаноринг. Раз ты можешь двигаться, можешь и смотреть мне в глаза. Некогда в Арверниэне я училась ремеслу целителя, и мой наставник говорил, что целитель должен помогать всякому раненому, как бы к нему не относился. Я хорошо усвоила урок и буду заботиться о тебе, пока ты не окрепнешь. Намеренно причинять вред слабому и беспомощному, делом или бездействием, достойно одних орков. Но я не собираюсь разговаривать с орками.              - Мы поступили так же, - намёк был прозрачен. - Когда Маэдрос не сумел найти твоих братьев, мы судили тех троих нолдор, что завели их в лес. Подробно расспросив, чтобы верно оценить их деяния, мы стали совещаться. Только исключить их из рядов войска было бы слишком лёгкой карой. Изгнать, поведав обо всём лаиквенди, было нельзя. За пределами тех земель хозяйничали орки, и они могли взять изгнанников в плен. Маэдрос никого и никогда не наказал бы так. Тогда мы объявили, что отныне никто не скажет преступникам ни единого слова и не произнесёт их имён.              - Значит, в те дни вы ещё осуждали зло, причинённое невинным детям, - произнесла Эльвинг. - Да, я верю этому, Феаноринг. Вы и меня не трогали, пока я не повзрослела. Тогда ты должен счесть справедливым мой приговор. Я более не отвечу ни на одно твоё слово, и если ты попытаешься заговорить со мной - покину комнату. И я попрошу наказать тебя молчанием всех, кто питает ко мне хоть каплю уважения. Но прежде… да, прежде, я поступлю подобно тебе: подробно расспрошу, чтобы верно оценить деяния. Ответь… убил ли ты моих сыновей своими руками?              - Нет, - ответил Маглор, - и ты должна знать…              - Отвечай лишь на те вопросы, что я буду задавать, - жёстко прервала его Эльвинг. - Я не хочу слышать ни оправданий, ни просьб о прощении, ни слов о том, как ты сожалеешь. Если на твоём сердце лежит груз, я не стану его облегчать. Стал ли ты причиной смерти Эльронда и Эльроса - как те трое нолдор причиной смерти Элуреда и Элурина, или иначе?              Он чуть помолчал, подбирая слова так, чтобы не быть прерванным вновь. Несколькими словами он мог смягчить горе матери - если только она сама даст их произнести.              - Никто из нас не мог стать причиной их смерти. Эльрос выбрал Путь Людей и умер как Смертный, достигнув старости. Эльронд жив по сей день.               - Жив?! - на глазах Эльвинг выступили слёзы, губы дрогнули, и она поспешно выбежала за дверь. Маглор слышал торопливые шаги по лестнице - несколько громче обычных, почти беззвучных, шагов эльдар.              Очевидно, она не желала, чтобы Феанарион видел её плачущей - вернувшись спустя время, Эльвинг уже взяла себя в руки.              - Я не смела и надеяться, - медленно произнесла она. - Ты взял моих детей в заложники. У нас, в Гаванях, жили некоторые нолдор и синдар, спасшиеся из плена. От них я знала, что слуги Моргота делают с заложниками, если их условий не выполняют.              - Тогда отчего…              - Отчего я бросилась в море, а не к своим детям, чтобы попытаться спасти их? - закончила фразу Эльвинг. - Второй из вас был рядом. Я не смогла бы противостоять его силе. К тому же, как я слышала, заложников убивали и при попытке их освободить.              - Я желал спросить об ином: отчего ты не вернула нам Сильмарилл, если была уверена, что это - цена жизни твоих сыновей, - с горечью ответил Маглор. - Но если ты в самом деле не отличала нас от слуг Моргота - я понимаю. И я не согласился бы исполнить его условия даже ради спасения близких - зная, что буду обманут, и уступки принесут лишь большее зло.              Эльвинг немного помолчала, прежде, чем продолжить.              - Когда няня вывела меня из Дориата, Маглор Феанарион, я не верила, что вы убивали моих родичей. Я говорила няне, что это игра в войну с орками, а потом папа и мама, и братики, и друзья вернутся. Но никто не вернулся. Уже в Гаванях я твердила всем, кто проклинал Феанорингов, что вас заколдовали, и вы видели вместо нас чудовищ - потому что эльфы не могут намеренно убивать эльфов. Тогда мне рассказали о Лебединой Гавани. Я не могла понять, и спросила Пенголода, могут ли эльфы превратиться в орков. Он ответил, что первые орки некогда были эльфами. Несомненно, он говорил об Удуне, но я поняла его неверно, и с тех пор больше доверяла рассказам о том, какие вы чудовища.              - Поэтому ты отказала нашему посольству?              - Я сомневалась. Я не могла верить всем слухам и сплетням, и ваши посланники на злобных чудовищ не походили. Они держались благородно и учтиво. Но мой народ ненавидел вас, а я была не вправе отдать Сильмарилл вопреки его желанию. Эарендиль правил Гаванями Сириона, а не я. Я могла только ждать его возвращения и дать вам шанс.              - Шанс?              - Шанс доказать, что вы не так плохи, как считают дориатрим. Что вы раскаялись в содеянном и не станете более нападать на эльдар ни по какой причине. Когда вы напали, я уверилась, что все жуткие рассказы о Феанорингах - правда. Вы убивали и жгли, и взяли моих детей в заложники. Хотя не убили и не бросили умирать, как я узнаю теперь.              - Воины Амрода и Амраса - моих младших братьев, убитых в том бою - хотели, чтобы мальчики оставались в Гаванях Сириона с запасом пищи, пока кто-нибудь не подберёт их: эльдар, эдайн… или орки. Я настоял на том, чтобы взять их с собой, на Амон-Эреб.              - С собой, в крепость Феанорингов… Как ты обращался с моими сыновьями, Маглор Феанарион - как с пленёнными врагами? Рабами? Почётными пленниками? Слугами? Как с обычными беженцами? С теми, перед кем виновен? С теми, за кого ты в ответе? Как с детьми своих воинов?              Маглор молчал, лишь неотрывно глядя в глаза Эльвинг - и в его глазах она прочитывала ответы, переходя от вопроса к вопросу со всё большим изумлением. Наконец она умолкла, в задумчивости теребя серебристую прядь.              - Эльронд и Эльрос знали, что их отец - Эарендиль, а не ты? Что я - их мать?              - Я никогда не внушал им лжи, - ответил Маглор. - Эльронд чтит своего отца, как великого героя, и всегда любил слушать рассказы и песни о плавании "Вингилота". Правда, он не помнит Эарендиля. Тебя - помнит, и наверняка захочет увидеть, если решит уйти на Запад. Но он ещё юноша, и думать об этом рано. Эльрос даже желал поселиться поближе к тебе, но кораблям Андора не дозволялось плавать на Запад.              Эльвинг вновь оставила комнату, вскоре вернувшись с чашкой горячего рыбного бульона и травяным настоем. Маглор уснул, утомлённый долгим и тяжёлым разговором. Однако он был не так слаб и беспомощен, как решила Владычица Белой Башни, и силы его восстанавливались быстро.              На третий день Маглор простился с Эльвинг. С той беседы её взгляд и тон при общении с ним то и дело менялись, словно Эльвинг никак не могла решить - то ли перед ней враг, пусть и бывший, то ли близкий родич, пусть и совершивший ужасную ошибку.              Маглор смотрел на пламенеющее вечернее море в ожидании корабля - корабли телери нередко подходили к острову, где жила Эльвинг. Они простили своё горе века назад, а если бы и нет - не отказались бы доставить Маглора до Тол-Эрессеа, чтобы не принуждать Эльвинг так и жить вместе с ним. Когда вдали показалась золотисто-коричневая ладья под синим парусом - корабелы телери более не использовали белый и серебристый - Эльвинг, не глядя на Маглора, произнесла.              - Сюда уже подходил корабль, когда ты ещё не оправился, и я послала весть валар. Ты достиг Запада вопреки их запрету, и они должны знать.              Песнопевец лишь покачал головой.              - Владыки Манвэ, Варда и Ульмо знают с того дня, как я пустился в путь. А Мандос - возможно, со дня моего рождения. Или со дня Пробуждения первых квенди. Валар редко нуждаются в наших вестях, кроме самых срочных.              Он не сказал о том, что Ульмо, и, вернее всего, Манвэ, помогли ему в пути. Ульмо помогал нолдор и вопреки Проклятью Мандоса, а Король Арды... возможно, он просто желал, чтобы последний из Феанариони явился на суд живым.